Безработица и нестабильность

Безработица – часть жизни прекариата. Неоднократно делались попытки пересмотреть отношение к ней. В эпоху, предшествующую глобализации, считалось, что безработица обусловлена экономическим и структурным факторами. Безработный – несчастный, которому просто не повезло, он оказался в неправильное время в неправильном месте. Система пособий по безработице основывалась на принципе социального страхования, каждый вносил свой вклад – таким образом люди, для которых вероятность стать безработными мала, субсидировали тех, для кого такая вероятность выше.

Эта модель развалилась, хотя в остаточной форме еще сохраняется в некоторых странах. Все меньше работников в состоянии делать взносы или рассчитывать, что кто‑то их сделает за них, и еще меньше людей, которые удовлетворяют требованиям для выдачи таких пособий. Но в любом случае официальное отношение к безработице радикально изменилось. При неолиберальной модели экономики безработица стала делом личной ответственности, чем‑то почти «добровольным». Людей стали рассматривать как более или менее «трудоспособных», а значит, проблему безработицы можно решить, повысив их трудоспособность, обновив их «навыки» или изменив их «привычки» и «настроения». Это упростило переход к следующей стадии – обличать и стыдить безработных как лодырей и иждивенцев. К чему это привело, мы еще поговорим в шестой главе. А сейчас лишь рассмотрим, как безработица сказалась на прекариате.

Первая рецессия в эпоху глобализации в начале 1980‑х годов привела к тому, что изменилось официальное отношение к нижнему сегменту рынка рабочей силы, где уже начал возникать прекариат; по‑новому также стали оценивать свое положение и те, кто терял работу. В Великобритании гибкие зарплаты и нестабильная работа наряду с высоким уровнем безработицы привели к тому, что рабочие, в особенности молодежь, стали воспринимать «подачку» как некую доблесть – знак того, что они с презрением отказываются от предлагаемых «паршивых» рабочих мест, – и этот отказ подхватили поп‑группы, такие как UB40, участники которой сами стояли в очередях за пособием, а название группы означает «бланк № 40 для заявления на пособие по безработице». Хоть это и затронуло только малую часть молодежи с рабочих окраин, однако помогло изменить официальное отношение к безработице, дав повод возродить образ беззаботного бездельника‑бедняка.

Реальной проблемой был гибкий рынок труда. Если зарплаты уменьшаются, а нестабильных рабочих мест все больше, пособие по безработице становится чуть более привлекательным. Признавая это, правительства промышленно развитых стран уменьшили размер пособий и сделали так, что получить пособие стало труднее, как и сохранить право на него. Таким образом, отбрасывалась сама суть страхования и его декларируемая цель – предоставление адекватного дохода для компенсации «временной неспособности зарабатывать», используя выражение Уильяма Бевериджа (Beveridge W., 1942: 7). Но ловушки безработицы ширились, поскольку потеря пособия, вызванная тем, что человек поступал на малооплачиваемую работу, приводила к повышению реальной ставки налога до ста и более процентов.

Этот порочный круг заставил правительства пойти на малоприятные меры. По мере того как уровень зарплат падал, а малооплачиваемые работы становились нормой для нижнего сегмента рынков труда, возрастал валовой процент замещения.[7]Комментаторы из среднего класса жаловались на «чрезмерную щедрость» выплат и заявляли, что, поскольку «работать стало невыгодно», пособия следует урезать. Чтобы работать стало «выгодно», правительства ввели пособия работающим и налоговые льготы для тех, кто получает зарплату и жалованье, – а это верный путь к диспропорциям и неэффективности. Но ловушка безработицы никуда не делась, поэтому политики попытались вынудить безработных устраиваться на работу, какой бы неприятной и малооплачиваемой она ни была.

Глобальная реформа пособий по безработице создала подходящую почву, на которой возрос прекариат. И хотя в разных странах это происходило не совсем одинаково, тенденция была общая. Но главное – изменился сам образ безработного. Теперь, как принято считать, это человек нетрудоспособный, с личными недостатками и чрезмерными запросами в отношении зарплаты или должности. Система пособий предполагает, что сначала нужно проверить, достоин ли человек хоть какой‑то помощи, а соответственно, к нему стали предъявлять требования – например, вести себя определенным образом, чтобы заслужить вспомоществование.

Хотя страхование на случай безработицы еще сохраняется в нескольких странах, условия для получения такого пособия всюду ужесточились, периоды, когда человек имеет право на пособие, сократили, а выплаты урезали. Во многих странах лишь малая часть безработных получает пособия, и таких людей все меньше. Получили распространение пособия с проверкой нуждаемости, с вытекающими из этого требованиями к поведению.

В США, как правило, претендовать на пособие могут те, кто не меньше года проработал на последней работе на условиях полной занятости. Более половины безработных (57 процентов в 2010 году) не подпадают под эту категорию. Но на самом деле ситуация еще хуже, поскольку многие из тех, кто не соответствуют этому требованию, выпадают из массива рабочей силы. Две трети опрошенных признались, что боятся потерять пособие до того, как найдут работу. К 2010 году уровень бедности среди безработных и частично безработных был выше, чем в любой из периодов начиная с 1930‑х годов: каждый из девяти американцев живет на продовольственные талоны. На каждую вакансию претендовало шесть зарегистрированных соискателей (до кризиса их было почти 1,7), а от длительной безработицы страдают 40 процентов от общего числа безработных – намного больше, чем во время предыдущих рецессий. Это была единственная рецессия со времен Великой депрессии 1930‑х годов, которая свела на нет рост рабочих мест, возникших во время предыдущего циклического подъема.

Механизм по созданию рабочих мест, исправно действовавший в богатых странах, дает сбои. Это началось еще до кризиса 2008 года. В США рост ВВП замедлился в период между 1940 и 2000 годами, но рост безработицы замедлился еще сильнее. В 1940‑х число занятых в неаграрном секторе возросло почти на 40 процентов, этот рост замедлился в 1950‑е, слегка ускорился в 1960‑е, упал до 28 процентов в 1970‑е и до 20 процентов в 1980–1990‑е. Но в 2000‑е годы занятость даже уменьшилась на 0,8 процента. Работа не «исчезала», но мировой рынок набирал обороты, оставляя американских рабочих позади.

В условиях глобализации рынка труда рецессии ускоряют рост прекариата. Теперь, когда стало больше временных и других незащищенных рабочих, большие масштабы приобретает потеря рабочих мест в первой фазе рецессии. Давно прошли времена, когда большое число рабочих временно увольняли, сохраняя за ними места до тех пор, пока спрос не вырастет. Те, кто оказался на обочине, первыми теряли работу. Однако до рецессии они могли и не появиться в статистике занятости или же в статистике безработицы. Это помогает понять, почему в некоторых европейских странах с большим числом рабочих‑нелегалов или мигрантов после 2008 года наблюдался лишь небольшой рост официальной безработицы и незначительное уменьшение официальной занятости.

Фирмы использовали рецессию, чтобы перевести больше труда в зону прекариата или реструктурировать его иными способами, в том числе чаще прибегая к офшору и аутсорсингу. Последовавшие вслед за рецессией в США процессы привели к довольно вялому оживлению рынка труда и при этом вызвали мощную волну длительной безработицы. Когда экономический рост оживился после рецессий 1970‑х – начала 1980‑х, безработица распространилась сразу же и была значительной. Когда же после рецессий 2008–2009 годов рост возобновился, число рабочих мест не увеличивалось более года. Действительно, штаты крайнего юга США теряли рабочие места, вызвав страх «восстановления экономики за счет потери рабочих мест».

В Германии некоторые безработные просто «улетучивались»: те, кто был родом из Восточной Европы, отправились домой в надежде на поддержку малых сообществ у себя на родине, рассчитывая, что смогут вернуться, если на их профессии будет спрос. В США же, напротив, мигранты, теряющие нестабильную работу, не осмеливались ехать домой, опасаясь, что не смогут вернуться. Как ни странно, если бы мигрантам проще было уехать и вернуться, это могло бы повысить занятость в США.

В общем, рецессия многих отбросила в прекариат, отчасти потому, что теряющие работу переходят на более низкий уровень дохода при повторном найме. Американские исследователи (например, Autor, Houseman, 2010) обнаружили, что устроившиеся на временную работу после периода безработицы чаще всего имеют меньший годовой доход и долговременный заработок. Вот почему безработные не готовы соглашаться на первую же предложенную им работу. Это не леность и не иждивенчество, а обычный здравый смысл.

Тем временем безработные перешли в разряд тех, кого надо «исправлять». Тенденция связывать все и вся контрактом коснулась и безработных. В некоторых странах безработных называют теперь по‑новому – «клиентами» – и заставляют подписывать контракт, с определенными обязательствами и наказанием за их невыполнение. По сути, они находятся под психологическим давлением, когда это подписывают. Контракты, подписанные в таких обстоятельствах, по нормам общего права следовало бы оспорить в судебном порядке. О том, к чему это привело, мы поговорим позже.

Терциаризация коснулась и жизни безработного. У него имеется множество «рабочих мест»: биржа труда, офис выдачи пособий, курсы, где учат поиску работы, и он должен заниматься всем этим, «работая ради работы»: заполнять бланки, стоять в очередях, ездить на биржу труда, бегать в поисках работы, ездить на курсы и т. п. Безработный может быть занят целый день, и при этом должен почти все время быть наготове. То, что политики называют ленью, чаще всего мучительное ожидание у телефона в надежде на звонок.