ОТ ЛИЧНОЙ ОХРАНЫ К ПАРТИЙНОЙ ПОЛИЦИИ 10 страница

Только что назначенный шефом СА Лутце сидел там же, ошеломленно слушая речи собравшихся. Такую чистку СА он себе не представлял. Когда Гитлер спросил, кто, по его мнению, должен быть расстрелян, Лутце уклонился от ответа, сказав, что не знает всех подробностей дела.

В 17 часов вечера дверь открылась, и вышедший из зала Мартин Борман[95], зять судьи Буха, отвел Дитриха к Гитлеру. Тот сказал Дитриху: «Отправляйтесь в казарму, возьмите шесть унтер‑офицеров и одного офицера и расстреляйте арестованных руководителей СА за государственную измену».

Борман передал Дитриху список арестованных, находившихся в «Штадельхайме». На шести из них стояли галочки, отмеченные Гитлером зеленым карандашом: Август Шнайдхубер — обергруппенфюрер СА и президент полиции Мюнхена (камера 504), Вильгельм Шмидт — группенфюрер СА из Мюнхена (камера 497), Ганс Петер фон Хайдебрек — группенфюрер СА из Штеттина (камера 502), Ганс Хайн — группенфюрер СА из Дрездена (камера 503), Ганс Иоахим граф фон Шпрети‑Вайльбах — штандартенфюрер СА из Мюнхена (камера 501) и Эдмунд Хайнес — обергруппенфюрер СА и президент полиции из Бреслау (камера 483).

Имя Эрнста Рёма отмечено не было. Почти сразу после этого Гитлер вместе с Эппом выехал на аэродром Обервизенфельд, чтобы возвратиться в Берлин. По пути принц цу Изенбург слышал, как фюрер сказал своему спутнику:

— Я помиловал Рёма за его заслуги, а Краусера — за награды.

Возникает вопрос: не испугался ли Гитлер убийства друга?

Но эта мысль даже не пришла в голову Дитриха. Он взял переданный ему список и попросил группенфюреров СС наследного принца цу Вальдэкка Пирмонта выехать в тюрьму и подобрать там подходящее место для экзекуции. Затем «отобрал шесть хороших стрелков, дабы избежать возможных осложнений», как он отметил позже. В 18 часов вечера Дитрих был уже в тюрьме и распорядился вывести заключенных. Но осторожный чиновник Кох позвонил в министерство юстиции и, поскольку министра — доктора Галса Франка на месте не оказалось, решил выждать.

Более того, он подверг сомнению список без подписи, а так как дебаты их затянулись, ограниченный и туповатый Дитрих возвратился в Коричневый дом за новыми инструкциями. Из начальства там оказался лишь министр внутренних дел Вагнер, который написал на списке:

"Выдайте по приказу фюрера группенфюреру СС Дитриху лиц, которых он вам назовет.

Адольф Вагнер, министр".

Приехавший в тюрьму Франк попытался помешать экзекуции и позвонил Хессу. Тот однако запретил ему вмешиваться в эти дела и потребовал привести приговор в исполнение. Франк решил тогда хотя бы соблюсти формальности и объявил Шнайдхуберу, что тот приговорен к смертной казни. Штурмовик отнесся к его заявлению с недоверием и поднял такой шум, что Франк вынужден был прервать с ним разговор. Возвратившийся Дитрих приступил к исполнению приказа.

Кох отдал распоряжение вывести во двор тюрьмы шесть указанных ему заключенных, каждого в сопровождении двоих полицейских. Когда перед ними появился Дитрих, Шнайдхубер закричал:

— Коллега «Зепп», что происходит? Ведь мы невиновны.

На грубом крестьянском лице Дитриха не дрогнул ни один мускул. Он щелкнул каблуками, приняв стойку «смирно», и провозгласил:

— Вы приговорены фюрером к смертной казни. Хайль Гитлер!

Штурмовиков одного за другим подводили к стенке. Эсэсовский офицер встречал их словами:

— Фюрер и рейхсканцлер приговорил вас к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.

Прозвучало эхо ружейных выстрелов.

Даже нервы Дитриха не выдержали, и он ушел, не дождавшись конца. В полдень следующего дня он погрузил своих эсэсовцев в вагоны, а сам вылетел в Берлин.

По стране прокатилась геринго‑гиммлеровская варфоломеевская ночь.

С того момента, когда Геббельс передал по телефону кодовое слово «колибри», машина террора заработала вовсю и во владениях Геринга. Вице‑канцлер Франц фон Папен узнал об этом, когда адъютант Геринга, майор Боденшатц, попросил его прибыть в резиденцию прусского премьер‑министра на Лейпцигерплац. Фон Папен потом вспоминал: «Я нашел Геринга в его рабочем кабинете. В присутствии Гиммлера он заявил, что Гитлер предоставил ему все полномочия для ликвидации путча Рёма в Берлине».

Вице‑канцлер почувствовал себя обойденным и выразил протест. Пока оба были заняты разговором, шеф СС вышел в комнату ожидания, где сидел сопровождавший Палена Фриц Гюнтер фон Чирски. И тот услышал, как Гиммлер, подойдя к телефону и сняв трубку, сказал: «Можно начинать».

На улицах города показались автомашины земельной полиции и грузовики с эсэсовцами. Район Тиргартена, где проживали важнейшие чины СА, был оцеплен. Штурмовики при аресте не оказывали сопротивления. Одновременно было окружено и ведомство вице‑канцлера, где застрелили его пресс‑секретаря фон Бозе. Остальных увезли.

По тревоге был поднят лейбштандарт. Командир батальона штурмбанфюрер СС Вагнер срочно формировал мобильные команды, поставив во главе одной из наиболее боеспособных командира роты хауптштурмфюрера СС Курта Гильдиша, всегда беспрекословно выполнявшего любое приказание. С восемнадцатью эсэсовцами своей роты тот отправился в распоряжение шефа гестапо Райнхарда Гейдриха, в приемной которого находились уже восемь сотрудников тайной государственной полиции в гражданской одежде.

Вскоре из кабинета вышел Гейдрих. Он заявил: «Путч Рёма… чрезвычайное положение… приказ фюрера… действовать немедленно». Эти слова Гейдрих произносил неоднократно. Затем он возвратился в кабинет и стал вручать списки лиц, подлежавших ликвидации. Команда Гильдиша должна была выполнять особое задание: произвести аресты так называемых врагов государства. Гейдрих приказал: «Вы займетесь делом Клаузенера, которого лично и расстреляете. Поэтому сразу же отправляйтесь в рейхсминистерство путей сообщений!»

Как бы между прочим, он спросил гауптштурмфюрера, знает ли тот лично Клаузенера. На отрицательный ответ Гильдиша, поднял в приветствии правую руку и сказал, отпуская его: «Хайль Гитлер!»

По пути к министерству путей сообщений Гильдиш размышлял, каким образом ему следует расстрелять очередную жертву. На поясе у него висел парабеллум калибра 9 миллиметров, а в правам кармане брюк лежал маузер калибра 7,65 миллиметров. На него ротный и решил положиться. Было ли это все, о чем он думал? Да. Другие мысли его не занимали. Он даже не подумал, какое преступление мог совершить доктор Эрих Клаузенер, министериальдиректор министерства путей сообщений, председатель католической акции и бывший начальник отдела полиции прусского министерства внутренних дел. А ведь его следовало застрелить без приговора суда и адвокатов.

В час дня министериальдиректор вышел из своего кабинета, чтобы помыть руки в туалете. Увидев в коридоре эсэсовца в каске и при оружии, он тут же возвратился назад. Тут в кабинет вошел Гильдиш, и объявил ему об аресте. Доктор Клаузенер подошел к платяному шкафу, чтобы достать пиджак, но в этот момент Гильдиш выхватил маузер и выстрелил ему в голову.

Клаузенер упал на пол. Гильдиш подскочил к телефонному аппарату, стоявшему на письменном столе, и набрал номер Гейдриха. Доложил о расстреле и тут же услышал неестественно высокий голос, приказавший ему симулировать самоубийство Клаузенера. Гильдиш положил маузер на пол рядом с правой рукой убитого и выставил у двери часового.

Через пятнадцать минут Гильдиш предстал перед Гейдрихом. Шеф гестапо разъяснил ему, что застреленный чиновник был «опасным предводителем католиков», и поставил перед эсэсовцем новые задачи. Он должен был вылететь в Бремен, арестовать там шефа берлинских штурмовиков Карла Эрнста и доставить его в Берлин. Следующей жертвой усердного эсэсовца стал медик — штандартенфюрер СА доктор Эрвин Виллиан.

Подобно Курту Гильдишу 30 июня 1934 года в подвластной Герингу Пруссии орудовали сотни эсэсовских роботов. Они не размышляли, не задавали никаких вопросов, а лишь повиновались, молча выполняя порученное задание. Им называли имена жертв, и они нажимали на спусковые курки пистолетов и винтовок.

Кое‑кому все же удалось избежать смерти. Так, министр в отставке Готтфрид Тревиранус, услышав звонок в дверь посланцев Гиммлера, как был в спортивном костюме, перемахнул садовую ограду и бежал за границу. Капитан Эрхард, партнер Гитлера по 1923 году, скрылся в лесу с охотничьим ружьем и был затем переправлен друзьями в Австрию.

Генерал‑майору Фердинанду фон Бредову, предшественнику Райхенау, опубликовавшему в Париже книгу «Дневник генерала рейхсвера», как предполагали нацисты, один из иностранных военных атташе предложил провести ночь в посольстве, но он отказался. А через несколько часов его труп с пробитой пулей головой был доставлен в Лихтерфельде.

Кровожадность эсэсовцев росла час от часу. Будучи инициированной официальным распоряжением устранить врагов государства и бунтовщиков, она быстро переросла в личную месть. Например, окружной руководитель СС Эрих фон Бах‑Зелевски натравил двоих эсэсовцев на своего соперника, помещика барона Антона фон Хоберга, который и был убит в своей гостиной.

Личные счеты приняли особый размах в Силезии, где окружной шеф СС Удо фон Войрш вообще потерял контроль за своими людьми. Заместителя полицейпрезидента Бреслау, штурмбанфюрера СС Энгельса убили в лесу, выстрелив картечью из дробовика. Бывшего начальника штаба силезского округа СС Зембаха утопили в пруду под Бригом, после чего уничтожили и его убийцу.

Главной движущей силой стала месть. В Хиршберге был убит адвокат доктор Фёрстер, принявший в свое время участие в процессе против местного национал‑социалиста. Советника муниципалитета Вальденбурга по строительным вопросам ликвидировали за то, что отказал незадолго до этого своему убийце в выдаче лицензии на строительство жилого дома.

Впрочем, Геринг и Гиммлер также действовали в целом ряде случаев из личных побуждений. Они предприняли шаги, чтобы отыскать местонахождение Грегора Штрассера, хорошо знавшего их обоих. Штрассер был вторым человеком в национал‑социалистской партии, пока в 1932 году не отошел от Гитлера по тактическим соображениям. Он предупреждал фюрера, заявляя, что «Гиммлер представляет самую большую опасность для него самого и движения в целом», Геринга же Штрассер оценивал как «величайшего эгоиста, который не поступится даже одним пфеннингом, когда речь зайдет о его личной выгоде».

И Геринг, и Гиммлер не исключали возможности примирения Штрассера с Гитлером, зная о том, что фюрер намеревался даже назначить того имперским министром внутренних дел. Да и шаги по их сближению были уже предприняты: 23 июня Гитлер вручил своему бывшему сопернику почетный знак НСДАП в золоте и партийный билет за номером 9. Поэтому Штрассера надо было срочно ликвидировать.

Уже в полдень 30 июня он был арестован, а через несколько часов застрелен прямо в камере номер 16 гестаповской тюрьмы. Официально же было заявлено, что Штрассер покончил жизнь самоубийством.

Генерал Курт фон Шляйхер сидел за письменным столом в своем доме по улице Грибницштрассе в Нойбабельсберге, когда повариха Мария Гюнтель ввела к нему в кабинет двух мужчин в гражданской одежде. Один из них спросил: «Вы генерал фон Шляйхер?» Как потом показала повариха, генерал повернулся в сторону спрашивавшего и ответил утвердительно. Сразу же раздались выстрелы. Жена генерала, сидевшая в своей комнате у радиоприемника, вбежала в кабинет и тоже была застрелена. Однако в бумагах убитого гестапо не нашло ни одного документа который свидетельствовал бы о его связи и сотрудничестве с Рёмом, Штрассером или Франсуа Понсе. С Рёмом фон Шляйхер встречался в последний раз в июне 1933 года, а с Франсуа Пенсе, как тот напишет позже, никогда не говорил хоть что‑нибудь, что могло бы навести на мысль, что он… связан с каким‑то заговором. Имя Рёма он вообще называл с презрением и отвращением. Бредовая идея о путче Шляйхера‑Рёма была столь невероятной, что ее ни разу не упомянули в своих выступлениях даже сотрудники министерства пропаганды. На проведенной послеобеденной конференции для иностранной прессы один из журналистов задал вопрос, существовала ли какая‑нибудь связь между смертью генерала фон Шляйхера и штурмовиками Рёма. Был дан категорический ответ: «Никакой связи нет».

Геринг и Гиммлер были обеспокоены. Не нанесет ли рейхсвер ответный удар в связи с убийством эсэсовцами известного в политических кругах генерала? Однако ничего подобного не произошло. Фон Райхенау не тот человек, который из‑за одного убитого разрушил бы весь замысел. В своем коммюнике он отметил: «В последние недели было установлено, что бывший военный министр, генерал в отставке фон Шляйхер, поддерживал контакты с враждебными государству кругами штурмовиков и иностранными державами. Было доказано, что он словами и делами выступал против нашего государства и его руководства. Этот факт определил необходимость его ареста в ходе проводившейся чистки. В момент задержания сотрудниками уголовной полиции Шляйхер попытался оказать сопротивление, применив оружие. В ходе возникшей перестрелки генерал в отставке и его вмешавшаяся в разборку жена были смертельно ранены».

Убийство фон Шляйхера вызвало однако некоторые трения между самими ликвидаторами. Геринг позднее попытался объяснить, что хотел только арестовать генерала, а вот команда гестапо упредила его и осуществила убийство прямо на месте. У него даже возникло намерение приостановить кровавую оргию. Из провинции поступали известия, что эсэсовские команды становились все развязнее, а ему хотелось соблюсти реноме порядочного человека и консерватора, чем он всегда кичился.

Вице‑канцлер фон Папен одним из первых столкнулся с возникшими противоречиями. Когда он покидал резиденцию Геринга, выход ему преградила эсэсовская охрана. Тогда адъютант Геринга, Боденшатц, подбежал к ним и крикнул: «Мы еще посмотрим, кто здесь командует — премьер‑министр Геринг или СС».

Некоторые из ожидавших смерти штурмовиков сумели воспользоваться разногласиями между Герингом и Гиммлером. Группенфюрер СА Зигфрид Каше убедил Геринга в своей невиновности, и тот отпустил его. А госсекретаря фон Бюлова Геринг вообще вычеркнул из списка лиц, подлежавших ликвидации, как и принца Ауви.

Возвратившийся из Мюнхена в 22 часа Гитлер буквально огорошил Геринга и Гиммлера, сообщив им, что Рём должен остаться в живых. Оба перепугались, так как события 30 июня теряли для них всякий смысл, если Эрнст Рём не будет ликвидирован. Уже вечером 29 июня Гиммлер сказал жене Риббентропа Аннелизе: « Рём — мертвец».

Гитлер не хотел слишком большого усиления власти своих приспешников, к тому же он не был еще диктатором. Рём был нужен ему для поддержания искусственного равновесия в режимной иерархии и удержания собственного господства,

Гитлер начал тонкую игру, возложив известную долю ответственности за расправу над виднейшими руководителями штурмовиков в «Штадельхайме» на своих подчиненных, за каждым шагом которых он, конечно же, уследить не мог. На заседании кабинета министров Гиммлер заявил, что берет на себя ответственность за расстрел «предателей», хотя «доля вины каждого из них не была полностью доказана, и он не давал конкретных распоряжений на казнь». Лидеру штурмовиков Юттнеру[96]он заявил даже, что хотел провести судебное расследования, но события разворачивались слишком стремительно.

Оставшиеся в живых штурмовики и прежде всего новый начальник штаба СА Виктор Лутце поверили своему фюреру на слово. Гитлер удачно провел психологический маневр: чем большую ярость вызывали Гиммлер и Геринг своими экзекуциями, тем отчетливее просматривалось стремление его, Адольфа Гитлера, к справедливости.

«Речь сейчас не идет о расстрелах, осуществленных по приказанию фюрера», — писал в те дни Лутце.

Он вполне серьезно полагал, что Гитлер приказал расстрелять лишь шестерых лидеров СА.

Гиммлер и Геринг в ночь с 30 июня на 1 июля стали уговаривать Гитлера пожертвовать Рёмом. Фюрер привык принимать сторону сильнейших. Поэтому те, кто и на этот раз поверил его обещаниям, проиграли.

Об этом догадывался человек, пробиравшийся весь в крови сквозь лесные заросли в районе Потсдама, падавший на землю и снова встававший, держась за стволы деревьев. Это был обер‑лейтенант в отставке Пауль Шульц, принимавший в свое время участие в реорганизации СА после путча Штеннеса, друг Грегора Штрассера.

По странной логике вещей Шульц, один из ярых противников гомосексуалиста Рёма, был признан в результате событий 30 июня чуть ли не его сообщником. За ужином он был арестован «пятью молодыми парнями в гражданской одежде, причем кое‑кто из них был без воротничков и галстуков, но с пистолетами в руках». Шульц был доставлен в комнату номер 10 гестапо, откуда его вывезли в открытой автомашине в сопровождении трех человек в сторону Потсдама, где намеревались пристрелить «при попытке к бегству». Поскольку была суббота и на дорогах скопилось много автомашин, гестаповцы свернули на трассу, ведущую в Лейпциг. Найдя более или менее удобное место, они приказали ему выйти из машины. Тут Шульц бросился бежать. По нему открыли огонь и одна из пуль попала в спину, но ранение оказалось несмертельным. Шульц упал и не двигался, изображая убитого. Когда его преследователи пошли к автомашине за брезентом, в который собирались завернуть труп, Шульц вскочил и что было сил побежал прочь.

С трудом преодолев несколько сотен метров, он кинулся в противоположном направлении, чтобы сбить преследователей. Оказавшись на окраине деревни Зеддин, заметил автомашины с прожекторами, ощупывавшими прилегающую местность, и спрятался за ближайшим сараем. Пролежав некоторое время, Шульц пробрался к речке Нуте и спрятался в камышах, где смыл кровь. Тут он вспомнил, что один из его хороших знакомых — контр‑адмирал Любберт, вышедший на пенсию, недавно поселился в Берлине и вряд ли был известен полиции. Ему повезло: адмирал укрыл беглеца. Гестаповцы и эсэсовцы, прочесавшие на следующий день весь район с привлечением местных жителей, обнаружили только кровавое пятно за сараем.

У Шульца были друзья, имевшие связь с Гитлером, чем он и решил воспользоваться. Написав карандашом письмо, сумел передать его фюреру. Гитлер пообещал сохранить жизнь старому боевому товарищу и обеспечить его безопасность. Но Шульц, хорошо знавший фюрера, не поверил ему и не решался выйти из укрытия. Друзья долго его уговаривали. Дело окончилось тем, что Гитлер в конце концов выслал его из Германии.

Настроение Гитлера менялись очень быстро. Если утром 1 июля он собирался сохранить жизнь своему единственному другу Рёму, то после обеда, поддавшись на уговоры Геринга и Гиммлера, отдал распоряжение бригадефюреру СС Теодору Айке ликвидировать его. Но и в этом случае понадеялся, что Рём избавит его от необходимости отдать приказ о расстреле, уйдя из жизни. Получив соответствующую инструкцию, Айке приготовил пистолет с одним патроном, который намеревался вручить шефу СА. В сопровождении штурмбанфюрера СС Михаэля Липперта и группенфюрера СС Шмаузера он выехал в «Штадельхайм».

Когда они в три часа дня оказались у директора тюрьмы Коха, тот опять не поверил на слово и позвонил министру юстиции Франку. Поскольку и тот разделил сомнения Коха, Айке вырвал телефонную трубку из рук директора тюрьмы и прорычал, что это дело господина министра вообще не касается, так как он получил распоряжение от самого фюрера, чего вполне достаточно. После этого Кох вызвал старшего надзирателя Лехлера и распорядился провести всех троих в камеру номер 474.

Рём сидел на нарах, раздетый до пояса, и лишь слегка повернул голову, когда в камеру вошел Айке, заявивший: «Ваша жизнь кончена. Фюрер дает вам шанс подвести ее итоги».

Затем он положил на столик пистолет и последний экземпляр газеты «Фёлькишер беобахтер» с заголовками, набранными крупным шрифтом: «Рём арестован и находится под стражей — чистка в СА». Айке дал Рёму десять минут на размышление и вместе со своими подручными вышел из камеры.

Четверть часа трое эсэсовцев ждали в коридоре около двери камеры, но выстрела так и не услышали. Айке посмотрел на часы и вынул пистолет, то же проделал и Липперт. Бригадефюрер распахнул дверь камеры и крикнул: «Начальник штаба, будьте готовы!»

Посмотрев на Липперта, Айке увидел, что пистолет дрожит в его руке, и прохрипел: «Не торопись и целься спокойно».

Прогремели два выстрела, Рём упал на пол и простонал: «Мой фюрер, мой фюрер».

«Об этом вы должны были думать раньше, теперь уже поздно», — с издевкой произнес Айке.

Рём тяжело дышал. Тогда один из эсэсовцев (до сих пор неясно, кто из двоих) выстрелил ему еще раз в грудь.

Эрнст Рём, основатель СА, единственный друг Гитлера, соперник рейхсвера, был мертв. Это произошло 1 июля 1934 года в шесть часов вечера.

За кончиной Рёма последовали новые залпы экзекуционных отрядов. В застенках СС в доме «Колумбия» хлопали двери камер, раздавались отрывистые команды. Наступал рассвет 2 июля, а расстрелы все продолжались. Находившиеся вместе с группенфюрером СА Карлом Шрайером в камере оберфюрер СА фон Фалькенхаузен был убит в два часа ночи, группенфюрер СА фон Деттен — в 2.30, а через полчаса — фон Краузер, которого Гитлер обещал помиловать.

Еще через полчаса подошла очередь Шрайера. Дверь камеры резко распахнулась. Появился эсэсовский офицер, широко расставивший ноги. За ним виднелись два эсэсовца. К винтовкам были примкнуты штыки.

«Шрайер, выходите, — крикнул офицер. — По распоряжению фюрера вы подлежите расстрелу».

«Я требую проведения следствия», — возразил Шрайер.

«Еще чего не хватало, — отреагировал тот. — Ваше предательство раскрыто, и вы будете расстреляны. Держите выше голову и умойтесь, чтобы выглядеть свежее».

Шрайера вывели из камеры, но затем вернули назад. Его должны были расстрелять в кадетских корпусах в Лихтерфельде, а автомашина вовремя не прибыла. Прошло еще несколько минут. Вот как рассказывал позднее Шрайер о том, что произошло дальше: "Меня провели по лестнице к воротам, около которых стояла небольшая спортивная автомашина. Когда в нее сели двое вооруженных эсэсовцев, собирались посадить и меня. Но в этот момент появился огромный «мерседес», из которого выпрыгнул неизвестный мне штандартенфюрер СС, замахал руками и крикнул: «Стойте, стойте! На этом все закончено. Фюрер дал слово Гинденбургу, что расстрелы будут прекращены».

Было около четырех часов утра 2 июля. Первая волна массовых убийств в третьем рейхе прошла. 83 человека были убиты без суда и следствия, без права на защиту, оказавшись жертвами партийно‑клановой разборки.

Гитлер провозгласил:

«В те часы… я был верховным судьей немецкого народа».

Кабинет министров поспешил придать государственному преступлению видимость высочайшей справедливости, издав 3 июля указ, состоявший из одного предложения: «Меры, принятые 30 июня и 1 и 2 июля 1934 года для ликвидации попытки государственного переворота, связанного с изменой, считать вынужденными и оправданными».

В казармах рейхсвера были слышны крики «ура», а в офицерских казино звон бокалов с шампанским.

«Схвачены все, — позвонил по телефону генерал фон Райхенау шефу абвера Патцигу».

«Жалко, что я при сем не присутствовал», — добавил при этом генерал‑майор фон Вицлебен.

Военный министр фон Бломберг отметил «солдатскую решительность» и «достойное мужество», с которыми «фюрер выступил против бунтовщиков и предателей и разгромил их».

Лишь ротмистр в отставке Эрвин Планк, бывший госсекретарь имперской канцелярии, предупредил генерала барона фон Фрича: «Если вы будете спокойно и бездеятельно смотреть на подобное, то вас рано или поздно постигнет та же участь».

И он как в воду смотрел. Фрич пал в результате интриги, Вицлебен окончил жизнь на крюке мясника во дворе народного суда, а бывший тогда обер‑лейтенантом граф Шенк фон Штауффенберг[97]20 июля 1944 года попытался исправить ошибку молодости.

Даже Бломберг не стал приветствовать радостный подъем в войсках в связи с событиями 30 июня. Полковник Хайнрики записал некоторые его высказывания перед начальниками отделов своего министерства: «Войска не показали выдержки, которую следовало от них ожидать. Непристойно выражать радость, когда погибли люди».

Он понял, что отнюдь не рейхсвер оказался победителем в событиях 30 июня. По всем пунктам в фаворе оказались охранные отряды Генриха Гиммлера, укрепившие свою власть в партии. Уже 9 июля партийное руководство объявило СД единственной разведывательно‑информационной организацией НСДАП. А 20 июля Гитлер заявил: «Учитывая большие заслуги СС, в особенности в связи с событиями 30 июня 1934 года, провозглашаю ее самостоятельной организацией в рамках НСДАП».

Гитлер разрешил СС иметь вооруженные подразделения. Тем самым были перечеркнуты планы рейхсвера стать единственной вооруженной силой в государстве.

День 30 июня 1934 года оставил глубокий след в истории третьего рейха. Развязанный эсэсовцами террор ускорил становление единоличной власти Гитлера, основал ось Геринг‑Гиммлер, которая до самого начала Второй мировой войны определяла положение в партийной иерархии, и доказал, что СС готова безоговорочно выполнять любые приказы Адольфа Гитлера. Вместе с тем во властной структуре партии произошел глубокий раскол, определявший глубокие противоречия между СС и СА.

Многие тысячи штурмовиков не смогли забыть дни унижения и позора, когда они практически превратились в заложников охранных отрядов. Символичным было и то, что Лутце по приказу Гитлера назначил группенфюрера СС Далюге ответственным за чистку и реорганизацию СА в восточных районах страны. Ведущие в политическом отношении органы руководства СА (политическое и административное управления) были ликвидированы, в связи с чем Лутце дал указание: «Возлагаю на группенфюрера СС Далюге обязанность осуществить роспуск высших органов руководства СА и прием принадлежавшего им (имущества): мебель, канцелярские материалы, автомашины и тому подобное».

Только в начале августа СА вновь стала хозяйкой в собственном доме и смогла уже самостоятельно закончить чистку. Группенфюрер СА Бекенхауэр сформировал особый суд с различными комиссиями, в задачу которых входило выявление сообщников Рёма и проверка всего руководства СА в соответствии с приказом фюрера от 9 августа 1934 года на предмет «образа жизни, морали, карьеризма, материализма, растрат, пьянства, мотовства и чванства». Комиссии приступили к работе, но вскоре вместо порученного стали собирать данные о действиях СС в день 30 июня и позже.

Время от времени раздавались заявления штурмовиков, в которых прорывалась их ярость, боль и ненависть к СС. Так, штурмфюрер СА Герман Бекке, состоявший в ее рядах с 1925 года, как‑то сказал: «Все это время я боролся за чистоту и справедливость, а теперь мне угрожают арестом. Разве мы, старые члены СА, не достойны считаться элитой после многолетней борьбы с коммунистами и социалистами, когда полиция срывала с нас одежду, когда мы подвергались гонениям и увольнению с работы? Вместо этого нам угрожают снова».

Офицер 168‑го полка СА доложил 28 июля:

«Я приказал своим подчиненным неукоснительно выполнять распоряжения СС… однако сколь унизительно и оскорбительно вели себя молодые эсэсовцы по отношению к нашим старым заслуженным товарищам».

Шарфюрер СА Фельтен из Оффенбаха возмущался: «Многие товарищи жаловались на поведение эсэсовских патрулей на улицах города, в особенности на Кайзерштрассе… Да мне и самому пришлось столкнуться с подобным случаем. Около часу ночи мимо меня проезжал на велосипеде кандидат в члены СС, который крикнул мне: „Ты почему не отдаешь честь, не выспался, что ли?“ На мое требование остановиться, он не отреагировал, поспешив удалиться. Если бы он слез с велосипеда, я объяснил бы в доходчивой форме этому парнишке, как следует себя вести по отношению к соратнику Адольфа Гитлера, члену партии с многолетним стажем, штурмовику, имеющему почетный знак СА».

И таких примеров было множество. Они свидетельствовали о том, что СА стала ненавидеть СС. Никогда более эти две армии национал‑социализма не примирились, между ними постоянно шла бесшумная, невидимая война.

Виктор Лутце в ночь с 17 на 18 августа 1935 года в ресторане штеттинской гостиницы «Пройсенхоф» в окружении двух десятков своих товарищей и трех эсэсовцев, сидевших за заставленными пивными кружками столами, бросил перчатку своему противнику, воскликнув: «Придет день, когда самостийные и незаконные деяния 30 июня будут отомщены. Немец — человек, склонный к справедливости, поэтому нарушение справедливости выйдет виновным, как говорится, боком, и их ждет горький конец».

Штандартенфюрер СС Роберт Шульц, присутствовавший при этом, с плохо скрытой угрозой процедил сквозь зубы: «К сожалению, тогда не все оказалось выкорчеванным с корнем. Действия были слишком мягкосердечными. Не просто на свободе, но и в рядах СА остались люди, которые хорошо понимали игру, затеянную Рёмом».

Лутце заявил, что эсэсовцам не следует изображать из себя моралистов, а лучше посмотреть на самих себя. Те возмутились, однако Лутце не обратил внимание на их протесты, крикнув: «Кто при любом удобном случае провозглашал здравицы в честь Рёма и клялся ему в верности? По крайней мере, не из руководства СА. Хотите, я назову имя этого человека? Разве то, что приписывается Рёму, было делом рук СА? Свинство устраивалось не СА, точнее говоря, не только СА, а пожалуй, в большей степени противоположной стороной. Надо ли назвать имена? Я могу это сделать немедленно!»

Шульц нашел выход из положения, обратившись к Лутце: «Начальник штаба, времени уже около двух часов ночи, пойдем лучше спать».

Подозвав официанта, он попросил принести счет. Все сидевшие в зале поднялись, в том числе и Виктор Лутце. Выходя, он громко произнес: «Я всегда буду это утверждать, даже если меня завтра же снимут с должности и отправят в концентрационный лагерь».

 

Глава 6