КОСМИЧЕСКИ-ПРИРОДНЫЙ ЛАНДШАФТ И КУЛЬТУРНЫЙ ЛАНДШАФТ

Человеческая культура как биологическая в своей основе является частью общей экосистемы планеты, обусловлено уникальным и достаточно случайным положением Земли в Солнечной системе. Появление, развитие и существование человеческой культуры определяется космической средой, физико-химическими свойствами планеты и допустимыми рамками экологиче­ского равновесия. Любое мало-мальски незначительное отклонение тех или иных параметров космической среды, физико-химических свойств планеты, нарушение экологического равновесия приведет попу­ляцию современных людей, их ноосферу к гибели или вырождению данной ветви эво­люции, что случалось неоднократно с популяциями других живых существ.

Как прекрасно написала американский географ начала XX века Э.Ч. Семпл: «Человек – продукт земной поверхности. Это означает не только, что он – дитя Земли, прах ее праха; но и то, что Земля приходится ему матерью, вскормившей его и обременившей его заботами, руководящей его мыслями, сталкивающей его с трудностями, которые укрепляют его ум и способности, ставящая перед необходимостью развивать судоходство и орошать поля, одновременно подсказывая ему, как это сделать» (Semple E.C. The Influences of Geographic Environment. N.Y. 1911. P.1).

Взаимосвязь человека и космическо-природного Ландшафта всегда осознавалась. Банально указывать на то, изменение температуры в ничтожных для космоса пределах мгновенно приведет к гибели весь органический мир. Банально также указывать на постоянную опасность столкновения Земли с крупным метеоритом или кометой, что приводит автоматически к такому же результату.

В ма­гии из­вестно учение о влиянии звезд на человеческую судьбу: под каким знаком зо­диака ро­дился человек – такова его судьба. Более серьезно ставил этот вопрос наш мыслитель Чижевский, который рассматри­вал влияние ритмов солнечной активности на человеческую культуру. Но более всего в данном историческом промежутке существования культуры важна связь человека с жизнью планеты и с её биосферой.

Прежде всего, для формирования культурного Ландшафта важен климат. Идея о влиянии климата и географического положения не нова. Такого рода мысли встреча­ются у Аристотеля, Гиппократа, Страбона. Наиболее конкретно впер­вые эта идея под­черкивается у Ж. Бодена (1530-1596), - географическая среда, по его мнению, определяет психический склад народов. Но он не был крайним сторонником такого влияния, счи­тая, что государственное управление и культура способны смягчить влия­ние этого фак­тора. Классическим представителем точки зрения о влия­нии климата на тип культуры явля­ется Ш. Монтескье. Он писал, что температура сильно влияет на че­ловека: «…холодный воз­дух производит сжатие окончаний внешних волокон на­шего тела, отчего напряжение их увеличивается и усиливается приток крови от конечностей к сердцу» (33, С.350). На основании этого он выводит своеобразие всех народов мира. Интересно, что эту идею применил далее наш мыслитель, близкий к кругам «нигили­стов» из «Русского слова», Афанасий Щапов (1831-1876), который развивал культуро­логическую концепцию развития Рос­сии, исходя из того, что холодный климат России снижает «возбудимость нервов» и способность к мышлению.

Но обусловленность температурным режимом еще не один из факторов влияния гео­графической среды на культуру, - всегда, в совокупности с климатом, принималась в рас­чет конфигурация и тип самого географического ландшафта. Здесь, в частности, ин­тересны идеи анархиста Л.И. Мечникова, который был связан с анархистом Э. Реклю (1830-1905), развивавшим идеи философии «географизма» К. Риттера (1779-1859), от которого можно, совместно А. Гумбольдтом, вести новоевропейскую тра­дицию «фи­лософии Ландшафта». Л. И. Мечников считал, что развитие культуры идет в зависимости от связей культур с реками, морями и океанами. В частности, египетская и месопотамская цивилизации – это «речные» цивилизации, древние и средневековые цивилизации – это «средиземноморские» цивилизации, а современная – это «океаниче­ская» цивилизация.

Но всегда следует учитывать, что этот фактор имеет действие лишь в совокупности всех остальных. В зависимости от интенсивности других факторов он дает совершенно противоположные результаты. В ча­стности, А. Дж. Тойнби (1889-1975) правильно свидетельствовал, что египетская ци­вилизация возникла не благодаря благотворному климату поймы Нила. Пойма Нила, наоборот, представляла из себя болотистый «ад», кишащий насекомыми, хищниками, который избегали обживать африканские племена. И только ввиду ухудшения климатических условий и соответственного уменьшения объема продовольственной базы африканские племена были вытеснены к пойме Нила. Расцвет же египетской цивилизации обеспечил человече­ский труд и социальная организация, благодаря кото­рым были про­изведены ирригация и осушение болотистых пространств нильской поймы.

Но, как бы то не было, человеческая культура является частью общей системы жизни планеты. Её появление, существование и развитие определяется общими законами при­роды и де­терминированы определенным физико-химическим диапазоном, окружающей ландшафтной средой, – т.е. экологией. Нарушение экологического равновесия между культурным Ландшафтом и ландшафтом природы может привести к гибели популяции человека, к вырождению этой популяции как бо­ковой патологической ветви в эволюции природы. Необходимость равновесия между культурой и природой понималось еще в древнейший период чело­веческой куль­туры. Большинство кардинальных изменений в истории человечества обусловлено экологическими кризисами, нарушениями этого равновесия. Именно этот аспект сейчас подчеркивается сторонниками концепции социоестественной истории.

Это явно понималось первобытными людьми, ибо первобытно­сти пищевая территория ка­кого-либо рода или племени была достаточно ограничена, прежде всего, тем, что охот­ники и собиратели должны были ус­петь вернуться в дневное время суток к своей сто­янке, т.е. радиусом не более 10-20 км. При стационарной сто­янке рода или племени эта пищевая территория довольно быстро истощалась и загрязнялась, возникали серьезные экологические проблемы уже тогда. Этими проблемами, в частности обусловлен пере­ход к системе производящей экономики – это был вынужденный ход человечества, ибо хищническое истребление природных ресурсов методами потребляющей экономики – охоты и собирательства, привело к ка­тастрофе. Это убедительно доказывает, в частности, М.И. Будыко («Эволюция биосферы».1984). Такой же фактор скрытно присутство­вал во всех катак­лизмах по­следующих эпох, во всех последующих изменениях в чело­веческой культуре.

Все это становится наиболее явственным в начале III тысячелетия, где экологические проблемы становятся центральными. Все это подчеркивается совре­менными исследованиями в области экологии. Фор­мирование идей экологии идет с начала XIX века, - еще известный исследова­тель, брат В. Гум­больдта, Александр Гум­больдт вы­двигал идеи о необходимости ис­следования взаимоотношения между человеком и при­родой (см. Гумбольдт А. Картины природы. М., 1959). Формируется понятие «биосферы», которое ввел в обиход ав­стрийский гео­лог Э. Зюсс (1875), но наиболее существенен вклад В.И. Вернадского. В 1926 году вышла его фундаментальная работа «Биосфера». Начинает формироваться экологиче­ское ми­ровоззрение. В русле экологических идей интересна концепция так называемой социоестественной истории, которая базируется во многом на идеях Вернадского. Их основной тезис со­стоит в том, что ис­тории культуры как та­ковой не существует, а су­ществует социоесте­ственная ис­тория, где дей­ствуют два «иг­рока» – «человек хозяйственный» и природный «ланд­шафт». Идеи обусловлен­ности человеческой куль­туры конкретизировал на при­мере ан­тичной истории В.Д. Блават­ский, который в своей книге «Природа и античное общество» (1976) правильно подчеркивал, что не­возможно понять историю греческой культуры без фактора обусловленности географической сре­дой. Эту же идею развивает Э.С. Кульпин, ко­то­рый в своей работе «Человек и природа в Китае» (1990) развил идентичные мысли. К примеру, упадок цивилизации Шумера во многом обусловлен тем, что из-за чрезмерного использования воды для полива началось засоление почв и эро­зия. Много посвящает проблемам экологии Н. Моисеев. Он пишет о необходимости ру­ководство­ваться «экологическим императивом», под ним он подразумевает совокуп­ность огра­ничений на активность современной цивилизации, несоблюдение ко­торого, по Н. Мои­сееву – одному из создателю модели «ядерной зимы», приведет в ближайшее столетие к экологической катастрофе. Он правильно считает, что XX век был «веком предупре­жде­ния», а XXI век может стать веком общечеловеческой катаст­рофы. В связи с этим он утверждает принципы нового рационализма. Для него: «Рациональная орга­низация об­щества – необходимое условие дальнейшего существо­вания самого вида humo sapiens, ибо это общество, способное обеспечить условия эко­логического императива!» (32, с.296). Ме­рой этого ра­ционализма яв­ляется степень согласованности «стратегии Общества» и «стратегии Природы».

Это находит отражение и у современных философов-культурологов, в частности, П. Козловски пишет: «Экологический вопрос свидетельствует сегодня об окончании неог­раниченного господства человека над природой и о неисполнимости надежд Но­вого Времени на полное и всестороннее покорение природы человеком. В этом смысле эко­логическое движение является, по своей сути, постмодерным» (19, с.23).

В результате всего изложенного видно, что Ландшафт Культуры взаимопереплетен с Ландшаф­том Природы, сильно от него зависит: Культура и Природа равноправные игроки на территории земного Ландшафта, и нет разделения на «Храмы и Мастер­ские», а есть два «Храма» – «Храм» Культуры и «Храм» Природы.

Работы Сукачева В.Н. (см. Структура и формы материи. М.,1967)

Как подчеркивал ученый-эколог Ф. Сен-Марк: «Было бы странным заблуждением по­лагать, что можно сохранить природу, оставляя в неприкосновенности ту экономи­ческую систему, которая её разрушает» (Сен-Марк Ф. Социализация природы. М., 1977. С.54)

БИОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКТОР

ГОЛАЯ ОБЕЗЬЯНА

Биологи­ческую обусловленность культуры можно вообще отнести к внутренним фак­торам куль­турной деятельности, ибо биология человека – это постоянная детерминанта чело­веческой жизни, которая определяет образ и конфигурацию культуры. Человек – это «голая обезьяна». В начале культурной эво­люции биологический фактор является определяющим, но в процессе истории он все более отходит на периферию. Эволюция че­ловеческой культуры – это все меньшее влияние биологического фактора и все большее влияние других фак­торов, которые формируют куль­туру (в большинстве случаев не в лучшую сторону).

В любом случае, сильна ли биологическая составляющая в человеке или нет, - можно согласиться, в частности, с мнением американского антрополога Л. Тайчера, который утверждал, что игнорирова­ние биоло­гической природы чело­века часто приводит при попытках социального регу­лирования к кризи­сам и срывами программ этого социального регулирования. Представляет интерес также его точка зрения о пагубности выхода хозяйственной дея­тельности за рамки биологических норм, что приводит к гу­бительным последствиям не столько природного окружения человека, сколько для са­мого человека. Интересно и мнение английского антрополога Десмонда Мор­риса, ав­тора знаменитой книги «The Human Zoo» (1969), где он подчеркивал, что, хотя человек и живет в цивилизованном индустриальном обществе, он мало чем отличается от «ди­каря-охотника», который бродит по «джунглям» городских кварталов и улиц, движимый теми же желаниями, страстями и страхами, - как и его далекий предок-ди­карь, который бродил по джунглям тропического леса.

Правильно подчеркивал М. Рьюз: «Мы умные животные, но все-таки животные. Этот факт мы обязаны принимать во внимание даже тогда – и в особенности тогда - ко­гда размышляем о самом человеческом из всех человеческих атрибутов, каким является наше моральное чувство» (Рьюз М. Эволюционная этика: здоровая перспектива или окончательное одряхление?»\\ Вопросы философии. 1989. №8. С.35)

В любом случае, всякая культура должна обладать способностью удовлетворить основные потребно­сти чело­века как биологического вида. Это, прежде всего, потребность в питании и воспроиз­водстве потомства. Если культура не способна удовлетворить эти базовые по­требности человека, то устойчивое существование того или иного типа культуры не­возможно.

Все формы че­ловеческой культуры являются развитием тех форм отражения реальности, организации и деятельности, которые уже существуют в природе. Культурные методы являются копиями с уже выработанных природой способов организации жизнедеятельности живого. Использование этих способов организации, оперирование ими, приспособление их для своих целей – в этом и состоит процесс культурной деятельности. Самые последние достижения человека в передовых областях современного знания – кибернетике и гене­тике, давным-давно созданы природой. Взять хотя бы мозг – творение природы, кото­рый является совершенной биохимиче­ской кибернетической системой, - те кибернети­ческие системы, которые создал человек, пока не могут с этой системой соревноваться ни по количеству, ни по плотности воспринимаемой информации.

Без обращения к фактам биологии понимание человеческой культуры не­возможно. В этом состоит одна из главных аксиом, необходимых для адекватного по­нимания человече­ской культуры. Потому так критикуемый биологический редукцио­низм, идущий от Г. Спенсера и Ч. Дарвина, в отношении применения биологических аналогий при истолковании человека и человеческой культуры вполне обоснован.

Низовые формы культуры вообще поддаются адекватному истолкова­нию их как био­логических форм, излишний антропо­морфизм тут не нужен, и можно применить «ка­нон» извест­ного американского зоо­пси­холога Ллойда Моргана (1852-1936), который гла­сит, что, то или иное действие нельзя истолковывать как результат действия какой-либо высшей формы психи­ческой деятельности, если есть возможность объяснить эти дей­ствия на основе более низших форм проявления психической способности. Это своеобразная «бритва Оккама» для культурологических исследований. Нет, к примеру, особой необходимости в сфере сексуальной деятельности человека прибегать к сложным культурологическим интерпретациям: самка человека возбуждается и входит в состояние эструса (течки) от самца при виде его красоты (свидетельства здоровья и силы), его материаль­ных атрибутов (наличия средств и жи­лища) так, как и самка лю­бого животного. Хотя все эти биологические по сути явления оформляются в культурные формы, но суть ос­тается та же. Но бывает, что культура влияет и в этой сфере, что вызывает, к примеру, досадный сбой в биопрограмме человече­ской самки в отношении стратегии поиска партнера в случае отбора самца по «уму»: если самка нормального животного выбирает себе самца по «уму», который сам­ками понимается в соответствии с их био­логической предзаданностью - как потенциаль­ная возможность обеспечить потомство средствами пропитания, - то у самки человека эта биопрограмма, действуя по этой же логике, часто дает серии оши­бок в выборе, ибо ум человека куль­туры не свидетельст­вует еще о воз­можности успеха его в деле обеспечения материаль­ного благополучия. Это явление на­блюдается довольно часто, тем не менее самки чело­века все равно, сле­дуя своей жи­вотной биопрограмме, «испорченной» культурой, по­стоянно совершают эти ошибки по протя­жении всей исто­рии культуры.

Наша европейская культура до недавнего вре­мени шла по пути картезиан­ства. Де­карт утверждал, что животные – это механизмы, и человек кардинально отличен от животного. Картезианство такой своей позицией сыграло отрицательную роль в ново­европейской культуре. Странно, эта точка зре­ния была принята, хотя в то время была прекрасно из­вестна иная точка зрения, из­ложенная в хорошо известной и читаемой во все времена книге Аристотеля «История животных», в которой особой принципиальной разницы между человеком и животным Аристотель не видит, отмечая аналогию чело­века с обезьяной задолго до Дарвина. Точка зрения Аристотеля, была развита и вы­ражена более принципи­ально дарвинизмом. Дарвин всегда подчеркивал, что различие умственных способно­стей человека и животного не качественное, а чисто количественное: «Как бы ни было велико умственное различие между человеком и выс­шими живот­ными, оно только количественное, а не качественное» (Дарвин Ч. Со­чинения. Том 5 М, 1953 с.239).

Ему вторит один из основоположников психологии, незаслуженно неоцененный фило­соф Вильгельм Вундт: «.. познание жи­вотных отличается от познания человека только степенью своего развития. Между че­ловеком и живот­ным нет разницы более глубокой, нежели такая существует и между различными животными. Все одушевленные организмы образуют непрерывную цепь однородных существ, везде пред­ставляющую связь и нигде не имеющую промежутка» (Вундт В. Душа человека и животных. СПб., 1865. с.561)

Это касается и так называемых «моральных качеств», более того, «моральные каче­ства» животных оказались значительно выше. И тем более человек подвергается влиянию цивилизации, тем далее он отодвигается от «благородного дикаря» Ж.-Ж.Руссо. Животное, по крайней мере, не убивает себе подобных, и самый страшный хищник не убивает своих жертв больше, чем требу­ется необходимостью пропитания. Как писал киник Менипп из Гадар (сер. III в. до н.э.): «Львы не оскверняют себя убийством львов, волки не отрав­ляют волков, кони не всту­пают в заговор против коней, а слоны не за­хватывают крепостей, чтобы их разрушать. Звери, живя вместе с нами, становятся руч­ными, а люди, общаясь друг с другом, стано­вятся дикими. Братья из мести убивают братьев, отцы подсыпают яд своим детям, за­конные сыновья отрубают го­ловы своим родителям, а жены предают мужей» (3, с.269-270). А еще жестче писал русский ученый М.А. Энгельгард: «.. что та­кое свирепость тигра по сравнению с человеческой, по разнообра­зию, утонченности, вычурности и ин­тенсивно­сти?» (47, с.11). Этот русский «Жан-Жак» утверждал, что «.. ис­то­рия человечества, история цивилизации с древнейших времен до XVIII столетия, есть исто­рия постепенного ожесточения нравов, развитие свирепости и мучительства, ухудше­ние человеческих отношений и расцвета взаимной грызни и злобы..» (там же. с.10). Он с печалью констатировал: «Сколько раз люди пытались быть добрыми, и сколько раз эти попытки оканчивались сугубым зверством» (там же. с.14). Энгельгард утверждал, в духе Руссо, - чем более прогрессирует человечество умственно, тем бо­лее оно нравственно де­градирует. «Цивилизованный человек – прирожденный преступник» (там же. с.63) - в этом его глубочайшее убеждение, к сожалению, имеющее достаточ­ное ос­нование на истину.

Сопоставление человека и животного доходит иногда до точки зрения о неполноцен­ности человека вообще как биологического существа. Этой точки зрения придержи­вался, как известно, представитель немецкой философской ан­тропологии А. Гелен. Он, в частности, сравнивая общественную организацию муравьев, которая базируется на ин­стинктивных формах ментальности, отмечает, что форма организации людей, осно­ванная на эйдетических формах, обладает меньшей степенью стабильности и устойчивости. О несовершенстве человека писал известный английский писатель и философ Артур Кестлер, кото­рый считал возможным мнение, что человек – «…жертва мелкой погреш­ности, скорее всего, просчета в организации нервной системы, который прививает человеку склонность к маниакальным идеям и толкает на самоуничтожение.. В человеке созидательная способность и патология – две стороны од­ной медали» (Кестлер А. Человек – ошибка эволюции? \\Диалоги. М.,1979 с.142-143).

Следует еще заметить, что животные не проигрывают не только в умственном и мо­ральной отношении чело­веку, - у животных присутствуют также зачатки эс­тетических способностей. Прекрасно из­вестно, что некоторые птицы украшают свои гнезда. К примеру, австралийские и но­во­зеландские самцы птиц - шалашников, как сви­детельствует, в частности, Е. Панов, строят специальные «беседки», куда они пригла­шают самок для брачных игр. Эта «бе­седка» совершенно не отвечает практическим це­лям - шалашник размером со скворца сооружает «беседку» до метра в периметре, пол её украшает цветами, перьями и т.д. Также и музыкальные способности у животных крайне развиты, особенно у птиц. Венгерский орнитолог и музыковед Петер Секи, ос­нователь орнитомузыкалогии, проигрывая песни птиц с замедленной скоростью нашел поразительное сходство их с народными песнями и со звучанием музыкальных инструментов. Вполне вероятно, что именно песни птиц и послужили базой для возникновения форм музыкального искусства у человека.