ИССЛЕДОВАНИЯ И МАТЕРИАЛЫ

21. ЗАГАДОЧНЫЙ ИНСТРУМЕНТ «ЛЮДЕЙ СОЛНЦА» (НТ, § 13)

При знакомстве с сюжетом возникает как минимум три вопроса: 1) из какого источника заимствованы сведения о земле «шумящего солнца»; 2) с какой целью этот эпизод вводится в историю вымышленных походов Чингис-хана? И наконец, что означает шум восходящего солнца и почему его можно заглушить грохотом барабанов? Тема «шумящего солнца» разрабатывалась в первую очередь в арабо-персидской космографической традиции. Недоступный город на востоке мира, обитатели которого грохотом барабанов защищаются от шума солнца, упоминается в персидской космографии XIII в. (Чудеса мира. 434). Его название в персидских источниках — Джабалка. Средневековым китайцам также был известен этот легендарный город ²⁰¹. Однако наш сюжет заимствован из культурного фонда преданий и увлекательных историй, откуда черпал свое вдохновение великий персидский поэт Низами Гянджеви, когда создавал эпопею об Искандере (Низами Гянджеви, с. 499-502). Ситуация, в которую попадает Чингис-хан, построена на инверсии эпизода из легендарных приключений Искандера, описанных у Низами. Об этом свидетельствует структурный анализ текстов ²⁰². Существование параллельных восточных текстов, а также сохраненное в донесении брата Бенедикта монгольское название Нараирген определенно указывают на два обстоятельства: авторство сюжета не принадлежит францисканцам и, следовательно, в их донесениях зафиксирован перевод какого-то литературного восточного текста.

В настоящем исследовании мы ограничимся анализом частного вопроса о музыкальных инструментах «людей солнца». В первую очередь нас интересует участие и роль русских переводчиков как в передаче этого сюжета, так и других сообщений. Дело в том, что сообщения францисканцев отличаются. Брат Иоанн называет дополнительно какой-то странный инструмент (орган, в который бьют).

Адекватная передача терминов, обозначающих тот или иной предмет чужой материальной культуры, представляла известную трудность для средневековых переводчиков. Итак, [209] с помощью каких инструментов жители восточной земли побеждают шум солнца? Кажется, никого из исследователей не смутила фраза брата Иоанна об органах, в которые наряду с тимпанами бьют жители пещер, защищаясь от шума солнца; в версии перевода брата Бенедикта органы не упоминаются. Что следует понимать под органами! Буквальный смысл текста таков, что органы были ударными инструментами: Immo etiam tunc percutiebant in organis et timpanis, et in aliis instrumentis, ut illum sonitum non audirent ‘К тому же тогда они бьют в органы и тимпаны и другие инструменты, чтобы не слышать этот шум’ (LT, V. 16). Версия брата Бенедикта: Inde est etiam quod eo tempore tympana maxima et alia instrumenta percutiunt in cavernis montium ut sono tympanorum solis strepitum intercludant ‘Существует также [обычай] в это время бить в громаднейшие барабаны и другие инструменты в пещерах [внутри] гор, чтобы звуком барабанов оградиться от шума солнца’ (НТ, § 13-14).

Неясность пассажа брата Иоанна об органах как ударных инструментах побудила переводчиков прибегнуть к различным трактовкам. Некоторые считают, что на органах играют ²⁰³; по мнению других, в этот предмет бьют, но тогда этот инструмент уже не орган ²⁰⁴. На самом же деле проблема вполне разрешима; этот пассаж следует воспринимать буквально, потому что слово орган (услышанное братом Иоанном от русских переводчиков) в древнерусском языке означало ударный инструмент, скорее всего, военный барабан ²⁰⁵. Следовательно, organis и timpanis означают на двух языках, латинском и русском, один и тот же предмет — барабан. Как уже отмечено, в версии перевода брата Бенедикта, владевшего русским языком, слово organis отсутствует. Это показывает, что брат Бенедикт вполне различал названные термины. Ср. со сведениями об органах (барабанах) в русских источниках по словарю Срезневского: «Громко въ варганы бьють» (Мамаево побоище. 26); «Начаша сурны играти и в варганы и в накры бити» (Никон. лет. 6961 г.); «Многихъ Литовскихъ людей побиша, и знамены и варганы у нихъ поимаша» (Никон. лет. 7044 г.) ²⁰⁶. «Александр рече: ударите в бубны иже зовутца арганы, сии же таково три разныхъ писков имеють» (Александрия. 238 об. XVII в.-XV в.); «Изрлтене ... навыкоша от нихъ [египтян] играти же и ликовати и арганомъ мусикеиском [музыкальным] [210] услажатися» (Просв. Иос. 132. XVII в. ~ XVI в.); «Орган, сосуд гудебный, якобы труба, свирель и тимпан и гусли, и подобные им» (Алф., 158 об. XVII в.) ²⁰⁷. В списках текста Сербской Александрии встречается сочетание «тимпани и органи» ²⁰⁸.

Я полагаю, что латинское percutiebant in organis ‘бьют в органы’ имеет прямое литературное соответствие в древнерусском выражении «бити сребреныя арганы» из «Моления» Даниила Заточника: «Въструбимъ яко во златокованыя трубы, в разумъ ума своего и начнемъ бити сребреныя арганы возвитие мудрости своеа» (ПЛДР. XII в., с. 388). Д. С. Лихачев переводит это предложение следующим образом: «<...> и заиграем в серебряные органы гордости своею мудростью». Неясно, почему слово бити переведено как заиграем. В древнерусских источниках имеется ряд других примеров, где трактовка выражения «бить в органы» наталкивалась на определенные трудности. В «Повести о Куликовской битве» есть следующий эпизод: «В святое воскресенье после заутрени начали многие ратные трубы трубить и органы многие бить» ²⁰⁹. Переводчики признаются, что им неясно, о каком музыкальном инструменте под названием орган идет речь ²¹⁰. Для того чтобы разъяснить этот туманный пассаж, следует обратиться к эпизоду из сербской Александрии, где говорится о музыкальных инструментах, и сравнить с тем, как понимали этот эпизод древнерусские переводчики. Согласно сербскому варианту, Александр окружает войско куманов огнями и приказывает бить в накарады и праскавицы(«трубами же гласовними и накарадем и праскавицама щколо их повеле бити») ²¹¹. Накарада — ‘барабан’, персид. naqqare, заимствовано из тюрк. nakkare — ‘боевой барабан’; в тексте сербской Александрии встречается и термин анакарада — «барабан в форме котла», среднегреч. ανακαράζ, подтверждается с конца XIV в. ²¹². Марко Поло сообщает, что у монголов сигнал к началу боя подают ударом в накар (Марко Поло, с. 101). На Руси «Сербская Александрия» появилась в XV в., и вот как выглядит древнерусский перевод интересующего нас пассажа об ударных музыкальных инструментах: «Вострубити повеле в многы трубы съгласны, ударити повеле в варганы и праскавицами около их бити повеле» (Александрия, с. 14). Термин накарада переведен как «орган». Итак, в переводе Александр приказал бить в [211] органы. Следовательно, органы и есть боевые барабаны; ср. Александру как победителю достались «стяговы же вси Поровы и трубы великия, и органы, и кони вси оружныя» (Александрия, с. 37).

Интересующий нас отрывок (по древнерусскому списку XVII в.) переведен так: «В нощи же с воями пришедъ, огню много около ихъ наложите повеле и трубамъ многогласным ударити повеле и пушками бити около их повеле» («ночью с воинами пришел, и повелел огня много около них зажечь, и в трубы многогласные трубить, и из пушек стрелять») (ПЛДР. Вторая пол. XV века, с. 38-39). Для переводчика XVII в. названия инструментов представляли уже непреодолимую трудность, и он опустил их, заменив более понятным ему боем пушек. В «Хождении за три моря» Афанасия Никитина (1475 г.) при описании торжественного выезда султана используется термин накар, означающий «барабан». Триста слонов с башнями сопровождали тысяча коней в золотой сбруе и сто верблюдов с большими барабанами, и триста трубачей («да верьблюдов сто с нагарами, да трубников 300») (Афанасий Никитин, с. 13, 53). В летописном изводе «Хождения» переписчик заменил неизвестное ему слово накар на русское варган. Приведенных примеров достаточно, чтобы с уверенностью утверждать следующее: древнерусский переводчик, помогавший францисканцам, термином орган передал восточный термин, означающий барабан, что было затем переведено на латынь как тимпан. Участие русских переводчиков отмечено самими францисканцами, и рассмотренный эпизод не только подтверждает этот факт, но и позволяет увидеть, благодаря «говорящей ошибке», сам процесс перевода.

Вернемся к сведениям брата Иоанна. В XIII в. в Западной Европе было два вида маленьких органов, которые обозначались терминами позитив и портатив. Эти органы имели один ряд трубок, а механизм, который бы позволил открывать и закрывать регистры, не был еще изобретен. Играя на портативе, музыкант левой рукой давил на меха, а правой — на кнопки ²¹³. Эти инструменты не назывались органами, поэтому какая-либо путаница в терминах исключена.

Итак, обитатели земли Нараирген используют большие барабаны, грохотом которых заглушают шум восходящего солнца. Этот вывод находит подтверждение в параллельных [212]персидских известиях о легендарном юроде Джабалка, расположенном на востоке, на берегу моря. При восходе солнца вода в море начинает бурлить и от нее идет страшный рев. Жители изготовили барабаны и бьют в них в это время, дабы меньше слышать рев моря (Чудеса мира. 434). В поэме Низами Искандер, достигнув камфорного города на берегу моря на краю мира, побеждает шум солнца барабанным боем.

22. МАЛАЯ ИНДИЯ, ИЛИ ЭФИОПИЯ (НТ, § 17)

Параллельный пассаж у брата Иоанна звучит так: «Другого сына он также послал с войском против индийцев, который и покорил Малую Индию. Они [т. е. ее жители] являются черными сарраценами и называются эфиопами» (LT, V. 12).

Малая Индия, населенная эфиопами, легко покоряется монголам. Большинство исследователей склонны видеть в сведениях брага Иоанна отражение реальных событий, связанных с покорением Персии ²¹⁴. Но известно, что в Персии эфиопы не были главными обитателями страны. Осталось без объяснений и следующее обстоятельство. Связано оно с любопытным расхождением сведений брата Иоанна, именующего эфиопов сарацинами, и параллельным сообщением брата Бенедикта, где эфиопы названы язычниками. Вместе с тем в большинстве известных исторических свидетельств эфиопы описываются как приверженцы христианского вероисповедания. Таким образом, обе версии францисканцев далеки от исторической реальности и отражают вымышленный сюжет.

Эпизод о монгольском походе в Малую Индию следует рассматривать как часть общей композиции, включающей описание Великой Индии, Земли псов и Буритебет. И композиция и ее отдельные фрагменты созданы в рамках «Романа о Чингис-хане», содержание которого отражает в первую очередь легендарные сюжеты восточных Александрий. Однако в настоящем исследовании мы рассмотрим только один вопрос — о литературном прототипе формулы «Малая Индия, именуемая Эфиопией». [213]

Даффина считает, что под Малой Индией в реальности скрывается Средняя Индия, которая в те времена означала Эфиопию и районы к западу от провинции Макран ²¹⁵ и к северу от Персидского залива ²¹⁶. Несмотря на бросающуюся в глаза легендарность этого сюжета, Даффина все же склонен видеть в нем отражение неких реальных событий. Он пишет: «Кажется, как бы то ни было, что текст намекает на кампанию, которую Тулуй, четвертый сын Чингис-хана, вел против восточного Ирана в 1220-1223 гг.» ²¹⁷. Тему «черных сарацинов» Даффина игнорирует. Комментарий Риша показывает, что ситуация не столь проста ²¹⁸, хотя и не вносит особой ясности, потому что Ришу не был известен текст «Истории Тартар».

Напомним географию похода второго войска: Малая Индия (Эфиопия), Великая Индия (царство пресвитера Иоанна), Земля псов и Буритебет (последнее название интерпретируется мною, как область «волков-псов»). Очевидно, что весь ряд топонимов относится к области легендарной географии.

На этом основании я полагаю, что вопрос нужно ставить следующим образом: где и когда возникла устойчивая литературная формула: «Индия, именуемая Эфиопией»? Существовало ли в Средние века сочинение, из которого могла быть заимствована эта формула? Да, такое сочинение существовало, в том числе и в древнерусском переводе с XI в. Речь идет о «Повести о Варлааме и Иоасафе», имевшей необычайно широкое хождение как на Востоке, так и на Западе ²¹⁹. Это история о царевиче и его наставнике, восходящая к легенде о Шакьямуни (Будде). Самый ранний из известных сегодня греческих списков повести относится к XI в. В леммах греческих рукописей XIII в. говорится о вывозе монахом Иоанном сочинения под названием «Варлаам и Иоасаф» «из внутренней страны эфиопийцев, которая называется страной индийцев» ²²⁰. В древнерусской редакции повесть имела следующее начало: «[К]нигы Варлам. Изображе[ние душеполезное...] ть из утреня[я Ефиопьскы]а страны, глаголемыя [Индийскы]а страны, въ святый град [принесено] Иоанномъ мнихомъ» ²²¹. И. Н. Лебедева, комментируя географическую часть выступления, пишет, что в греческом тексте повести произошло [214] смешение двух топонимов — Эфиопии и Индии; греческая космография не знала внутренней Эфиопии, но уже в «Географии» Птолемея есть разделение Индии на внутреннюю и внешнюю ²²². У христианских авторов внутренней Индией называлась Эфиопия и Южная Аравия, например у Космы Индикоплова в «Христианской топографии» (Косма Индикоплов. II, 30, 45; III, 65; XI, 3, 23-24). Путаницу между эфиопами и индийцами «в книгах греков» отмечает ал-Бируни (ал-Бируни. Книга о лечебных веществах, с. 155). На карте Палестины Иеронима на берегах Красного моря напротив устья Инда изображены два участка, именуемые «Индия Египетская» и «Индия Эфиопская» ²²³. Заголовок «Повести о Варлааме и Иоасафе», где поясняется, что «внутренняя Эфиопская страна называется Индия», нашел отражение во многих сочинениях, в том числе и в «Романе о Чингис-хане». Таким образом, странная на первый взгляд фраза о Малой Индии, жители которой именуются эфиопами, находит свое объяснение. Этот географический образ — широко распространенное в Средние века литературное клише. Таким образом, становится очевидной легендарность монгольского похода в Малую Индию, т. е. Эфиопию.

23. ЧИНГИС-ХАН И ПРЕСВИТЕР ИОАНН (НТ, § 17)

Согласно донесению брата Иоанна, битва монголов с войском царя Великой Индии выглядела так: «Войско выступило против христиан, которые живут в Большой Индии. Прослышав об этом, царь этой земли, обыкновенно именуемый Иоанном Пресвитером, собрав войско, выступил против них и, сделав медные фигуры людей, посадил их в седла на коней, разведя внутри огонь, и поместил на каждую лошадь за медной фигурой человека с кузнечным мехом. После того как было приготовлено множество таких фигур и такого рода коней, они выступили против названных тартар на битву. Прибыв же к месту сражения, они выстроили в первом ряду этих коней одного рядом с другим, а мужи, которые находились сзади [фигур], клали нечто на огонь, находящийся в [215] указанных фигурах, и с силой раздували его мехами. В результате чего люди и лошади [монгалов] сгорали от греческого огня и воздух почернел от дыма. И затем они метали стрелы в тартар, от которых множество людей было ранено и убито. Таким образом они изгнали их в беспорядке из своих пределов, и мы никогда не слышали, чтобы [монгалы] впоследствии к ним возвращались» (LT, V. 12).

Легендарный поход монголов против Великой Индии относится к наиболее сложно сконструированным сюжетам «Романа о Чингис-хане». Инверсии подверглись заимствованные литературные темы, имперские мифы и некоторые военные символы. Вопрос, который не может не возникнуть при знакомстве с сюжетом, звучит следующим образом: как появилось описание легендарной битвы, в которой одна из армий Чингис-хана терпит поражение от царя Великой Индии. Все христианские дипломаты, побывавшие в империи монголов, настаивают на том, что результат был обратным: победу одержал Чингис-хан. Это вымышленное событие имело широкую известность среди восточных и общавшихся с ними западных христиан. Христианские источники отражают в данном случае монгольскую или имперскую версию события. Показательна «солидарность» монгольских и западных источников, утверждающих победу за Чингис-ханом. На этом фоне сведения о битве за Великую Индию, принесенные в Европу братом Иоанном и братом Бенедиктом, выглядят весьма неожиданно, что отмечено всеми исследователями. Однако отмеченные расхождения не дали повода для сомнений и размышлений ²²⁴. Царнке, известный своим капитальным исследованием истории легенды о пресвитере Иоанне, заявляет, что францисканская миссия принесла фальшивую версию исторических событий о вторжении монголов в Индию ²²⁵. Эта теория пользуется сегодня наибольшей популярностью. Такой подход к проблеме и не предусматривал анализа подробностей удивительной битвы и механизма действия странного оружия индийцев. Самый главный вопрос — кто «изобрел» это оружие, францисканцы или автор романа, — не затрагивается ни в одном исследовании. Варианты интерпретаций медных фигур — от огнестрельного оружия ²²⁶ до статуй Будды ²²⁷ — свидетельствуют скорее о фантазии современных авторов [216] (непроизвольно оказавшихся в игровом поле романа), нежели об истинном понимании ситуации. Кажется, только Пейнтер отметил необычный результат битвы и смену ролей главных участников события ²²⁸. Даже такой исследователь, как Беццола, владевший всей полнотой материала, ограничился следующей оценкой: францисканцы пытались спасти свои представления о пресвитере Иоанне, чья победа над монголами полностью соответствовала идеализированному представлению Запада о великом христианском правителе, царящем на краю света ²²⁹. Сразу же возникает вопрос, францисканцы сами сочинили эту историю и, следовательно, хотели ввести в заблуждение римскую курию, или им кто-то случайно поведал инвертированный вариант известной легенды (эта гипотеза принадлежит Рахевильцу ²³⁰). Гипотезу о случайном информаторе, равно как и предположение о том, что францисканцы были озабочены спасением своих представлений о легендарном христианском царе, следует отвергнуть, поскольку ни то, ни другое ровным счетом ничего не объясняет. Францисканцы были открыты к диалогу, получая сведения из самых разных источников в иноязычной среде. В итоге они привезли в Европу новую картину Монгольской империи, свободную от апокалиптических ожиданий их современников. У нас нет оснований считать брата Иоанна и брата Бенедикта пленниками стереотипов европейской культуры.

Что же на самом деле говорится в донесениях миссии о царстве пресвитера Иоанна? В них не только сообщается о сверхмогуществе царя Индии, его победе над монголами, удивительном оружии индийцев, но и о желании царя вновь сразиться с монголами. Каким бы ни было происхождение имперской версии, ее содержание выглядит вполне естественно (монголы — покорители мира), тогда как существование обратного варианта требует объяснения. И что самое любопытное, в имперских версиях ни тот, ни другой противник не используют загадочное оружие.

Замысел фантастического сражения, где на монголов обрушиваются струи летящего огня и они проигрывают, даже не успев вступить в бой, мог возникнуть только в мифологическом поле «Романа о Чингис-хане». Такого оружия, как медные фигуры, мечущие огонь на расстояние полета [217] стрелы, в Средние века не существовало. Эта история — авторский вымысел, согласно которому мощному натиску монгольских стрел противопоставлен «летающий огонь» индийцев. Появление медных фигур, усаженных на коней, с иронией обыгрывает излюбленную монгольскую хитрость, связанную с изготовлением войлочных фигур, вводивших противника в заблуждение.

В настоящей главе мы рассмотрим только одну тему, а именно результат легендарной битвы между войском Чингисхана и царем Индии пресвитером Иоанном. Об этом вымышленном событии рассказывают многие христианские авторы XIII в. И все как один говорят о победе Чингис-хана, тогда как в нашем сюжете монголы терпят сокрушительное поражение. Можно смело предположить, что последнее представляет инверсию имперской легенды, имевшей хождение среди восточных христиан. Л. Ольшки убедительно показал существование двух фаз в развитии легенды о пресвитере Иоанне — западной и азиатской ²³¹. По его мнению, новая тенденция получила толчок в середине XIII в. и была связана с политической мифологией Монгольской империи. Нас в данном случае интересует азиатский вариант легенды о пресвитере Иоанне.

Приведенные ниже примеры являются своего рода «первичным» текстом, использованным автором романа при создании собственного сюжета. В исторической энциклопедии Винцента из Бове ²³² ключевые моменты в описании битвы Чингис-хана с царем Давидом, сыном пресвитера Иоанна, аналогичны сведениям из донесения послов Людовика IX, несомненно, полученным из рук восточных христиан-несториан. Различие заключается только в эмоциональной оценке события, но результат совпадает: царь Великой Индии убит, а его подданные подчинились новому государю — монгольскому хану. Доминиканец Андре де Лонжюмо, вернувшись из Малой Азии, в донесении Лионскому собору 1245 г. утверждал, что нынешний монгольский хан — сын христианки, «ибо отец его, когда покорил себе всю Индию и того, кто называется пресвитером Иоанном (имя, которое дается всем царям Индии), убил, то взял в жены его дочь, а от нее родился тот царь, что ныне правит у тартар» (Английские источники, с. 161). [218]

В 1246 г. царь Малой Армении Хетум отправил своего брата парона Смбата Спарапета в Монголию, к Гуюк-хану. В письме, посланном из Самарканда, Смбат сообщает кипрскому королю Генриху Лузиньяну следующие сведения: «В Индии, где проповедовал и обращал благословенный апостол святой Фома, имеется еще некий христианский царь, который был осажден несколькими сарацинскими королями, своими соседями, начавшими против него жестокую и тяжелую войну, пока не пришли с этой стороны татары. Он подпал под их владычество и, присоединившись к их войскам, с такой яростью напал на сарацинов, что разбил врагов и захватил большую часть Индии» (Смбат Спарапет, с. XIX). Если брат Андре сообщает о победе монголов над пресвитером Иоанном, то, согласно сведениям Смбата, христианский царь Индии покорился монголам без битвы. Однако оба дипломата не сомневаются в военном успехе монголов.

Продолжим примеры, рисующие картину прямо противоположную той, что изображена в «Романе о Чингис-хане». Найти примеры, подтверждающие картину, которая изложена в «Романе о Чингис-хане», невозможно по той причине, что они не существуют. О покорении Чингис-ханом царства пресвитера Иоанна рассказывают брат Вильгельм де Рубрук ²³³, и вслед за ним Роджер Бэкон (Английские источники, с. 216-217). Французский рыцарь Жуанвиль, со слов путешествовавших на Восток послов Людовика IX, и Марко Поло излагают близкие по содержанию известия о битве Чингисхана с христианским царем Индии. В обоих повествованиях победу одерживает Чингис-хан. Так, согласно сведениям Жуанвиля, монголы «напали на своих врагов и, как угодно было Господу, одолели их. Всех, кто был в доспехах, они перебили; а тех, кого нашли в церковном облачении, священников и монахов, оставили в живых. Все остальные народы земли пресвитера Иоанна, не участвующие в этом сражении, подчинились им. Князь одного из этих народов исчез на три месяца, и о нем ничего не было известно. Когда он возвратился, то не испытывал ни голода, ни жажды, и думал, что отлучился всего-навсего на один вечер. И поведал он вот что: он поднялся на превысокую гору и наверху встретил множество красивейших людей, каких никогда не видел, в [219] прекрасных одеждах и украшениях; и на вершинах увидел он короля, красивее других, богаче всех наряженного и украшенного, восседавшего на золотом троне. <...> Король подозвал этого князя и сказал ему: “Это ты прибыл из войска татар?” И тот ответил: “Да, сир, это я”. “Отправишься отсюда к своему королю и скажешь ему, что ты узрел меня, того, кто является владыкой неба и земли; и скажешь ему, чтобы он возблагодарил меня за победу, которую я ему послал над пресвитером Иоанном и его народом. И еще передашь от меня, что я дарую ему могущество, дабы подчинить всю землю”» (Жуанвиль. § 480-483).

Анализируя этот сюжет, Фридман показал, что смысл легенды заключается в получении Чингис-ханом божественного мандата на завоевание мира, что подтверждается дальнейшими реальными военными успехами ²³⁴. Для нашего исследования важно наблюдение Фридмана, по мнению которого, интерес пророчества в том, что это не простое изложение мифа или фольклорный сюжет, а идеологическая легенда, связанная непосредственное политическими событиями в Святой земле. Дело в том, что ряд обстоятельств позволяет предположить, что «Роман о Чингис-хане» был создан в среде сирийцев-несториан, которые таким образом отреагировали на имперские мифы, придав им инвертированный характер.

В рассказе Марко Поло военный спор Чингис-хана с пресвитером Иоанном, «о чьем великом могуществе говорит весь свет», описан как грандиозное сражение. «Злее той схватки не было видано», но победа в конечном счете досталась Чингис-хану. Перед битвой христиане-звездочеты гадают с помощью разломанной пополам палки об исходе столкновения и предсказывают победу монгольскому предводителю ²³⁵. Согласно же донесениям францисканской миссии 1245 г., битву выигрывает царь Индии, пресвитер Иоанн. Противостояние этих сведений всем прочим известиям бросается в глаза; остается лишь объяснить их происхождение. Кнефелькамп считает, что Иоанн де Плано Карпини соединил известный рассказ о царе Великой Индии с легендарной историей об Александре, который использовал раскаленные медные фигуры против боевых слонов Пора. Далее он пишет: «В противоположность мнению других авторов, в этом случае, [220] пресвитер Иоанн разбивает монголов и обращает их в бегство. Таким образом продолжается жизнь мифа о непобежденном христианском царе на Востоке» ²³⁶. Как видим, эта концепция пользуется популярностью у немецких исследователей. Однако она не позволяет ответить на вопрос, почему же другие латинские авторы не пожелали «продлить жизнь мифа»? По мнению Шмидер, брат Иоанн на Востоке услышал монгольскую версию легенды о пресвитере Иоанне и затем отождествил его с персонажем из европейской традиции. Но это отождествление, считает Шмидер, не имело силы, поскольку другие путешественники приняли этого царя за побежденного противника Чингис-хана ²³⁷. Как видим, ни одно из этих объяснений ни на шаг не приближает нас к пониманию проблемы.

Вернемся к средневековым известиям. Ни о каких военных хитростях индийцев ни Жуанвиль, ни Марко Поло не сообщают, хотя дают развернутые описания битвы. Все это выглядит настолько поразительно, особенно если вспомнить, что в своих легендарных посланиях пресвитер Иоанн рисуется могущественным царем царей. Этот парадокс отмечает Марко Поло, поскольку вынужден объяснить своим читателям, почему христианский царь проиграл язычнику Чингис-хану. Очевидно, что брату Вильгельму, Жуанвилю и Марко Поло известна официальная монгольская легенда, прославляющая подвиги Чингис-хана. Образ непобедимого воителя сложился в рамках имперского культа этой личности. О божественном предсказании в пользу предводителя монголов в поединке с пресвитером Иоанном сообщает Марко Поло. В сюжете же, изложенном папскими посланниками, соперники меняются местами. Из сравнения имперской легенды с версией, записанной францисканцами, с очевидностью следует, что последняя представляет собой текст с зеркально перевернутым содержанием: монголы сталкиваются с неслыханной военной хитростью индийцев и проигрывают. Собственно для этого и понадобилось автору романа снабдить индийцев фантастическим оружием. Простая инверсия легенды выдавала бы заурядный замысел и лишала бы игру глубины. Другое дело, когда армия божественного Чингис-хана испытывает на себе силу немыслимого оружия. В середине XIII в. в Центральной Азии невозможно было найти место для самостоятельного и [221] могущественного царства пресвитера Иоанна ²³⁸. Все было подчинено власти монголов. Тем удивительнее содержание сюжета, в котором этот царь побеждает войско монголов и грозит им новыми поражениями. Мифической географии походов армий Чингис-хана соответствуют мифические события. Этот вымышленный эпизод лишний раз подчеркивает, что в ставке хана Гуюка францисканцам удалось разыскать необычный источник сведений.

Можно не сомневаться, что для автора романа миф о царе Великой Индии всего лишь занимательный рассказ, старый материал, из которого он кроит новую историю. В обретении этим царем неслыханного оружия скрыта ирония по отношению к самой легенде. Для современного исследователя встает трудный вопрос о «наивности» средневековой европейской элиты, отправлявшей дипломатических посланников в мнимое царство пресвитера Иоанна, и «утонченности» восточных авторов, которые инициировали подобные литературные утопии ²³⁹. Проблему можно сформулировать более корректно. Легенда о пресвитере Иоанне входила в фонд литературных несторианских мифов. Соответственно, у восточных христиан не было причин заниматься поисками этого царства. Но как только миф о пресвитере Иоанне попал в руки западных христиан, он моментально обрел реальные контуры. Автор романа не одинок в своем ироничном отношении к легендарному пресвитеру Иоанну. Пандехово пророческое сказание 1259 г., предрекающее гибель многим народам — куманам, русским, венграм — от татарского меча, завершается ироничным напоминанием о легендарном могуществе пресвитера Иоанна (Пандехово сказание, с. 165).

24. ПОКОРЕНИЕ БУРИТЕБЕТА (НТ, § 19)

24.1. В латинских средневековых источниках этноним Буритебет (Burithebet) встречается только в отчетах францисканской миссии 1245 г. Если Земля псов, бесспорно, является вымышленной областью на маршруте второго войска монголов, то примыкающий к ней Буритебет, согласно общепринятому мнению, представляет вполне реальный топоним ²⁴⁰, [222]тем более что брат Иоанн, судя по его словам, встречал жителей Буритебета. Большинство исследователей не склонно видеть в фантастических сведениях из донесений францисканской миссии 1245 г. продуманную композицию. И хотя связь между событиями (поражением монголов в Земле псов и их победой над Буритебетом) не столь очевидна, она существует.

В сюжете представлены некоторые этнографические подробности, характеризующие обычаи и внешний облик обитателей этой земли, а описание битвы отсутствует. Обратимся к переводу в изложении брата Иоанна: «По пути назад это войско, то есть войско монгалов, пришло в землю Буритебет, которую войной одолело. Они язычники и у них есть достойный удивления, даже, скорее, сожаления, обычай: когда чей-нибудь отец покидает сей бренный мир, то, как нам достоверно утверждали, собирают всех его родственников, которые его съедают. Бороды у них нет. К тому же, как мы видели, они носят с собой некий железный предмет, которым они постоянно выщипывают бороду, если в ней вырастает волосок. К тому же они очень безобразны. Оттуда это войско вернулось в свою землю» (LT, V. 14). В сюжете совмещены два временных плана, что порождает загадку. С одной стороны, говорится о легендарном походе, а с другой — брат Иоанн своим замечанием о том, что он видел этих людей, придает сюжету характер достоверности. Вопрос о том, кого францисканец принимает за жителей Буритебета, трудноразрешим. Этнографических сведений недостаточно для отождествления обитателей Буритебета с каким-то реальным азиатским племенем. В то же время существование в Азии обычая выщипывать бороду сомнений не вызывает ²⁴¹. Приемлемой, но недоказуемой была бы следующая гипотеза: францисканцы, встретившись с представителями какого-то азиатского народа ²⁴², приняли их за легендарный народ из Буритебета.

В версии перевода брата Бенедикта сохранились важные подробности: жители Буритебета уподобляются диким волкам, что подчеркивается в самом названии земли: Burith dicitur lupus —«Бури(т) означает ‘волк’». Это обстоятельство позволило Даффина утверждать, что речь идет о некоей реальной области под названием «Тибет волков», которую он [223] локализует в районе озера Куку-нор на северо-востоке Тибета ²⁴³. Даффина не приводит каких-либо доказательств в пользу своей гипотезы. Анализ топонима в отрыве от легендарного контекста и не мог дать иного результата. Очевидно, что подобный подход к проблеме не вносит ясности. Даффина воспринимает сведения францисканцев как историческое свидетельство, тогда как перед нами эпизод из восточного литературного сочинения. Буритебет является вымышленной страной. Автора «Романа о Чингис-хане» занимает тема псевдогеографии монгольских походов, а выбор соперников, с которыми он заставляет сталкиваться монголов, отличается особенно каверзным характером.

Остается открытым вопрос о том, можно ли трактовать Буритебет как ‘Тибет волков’. Скорее всего, случайное созвучие Бури с тюркским buri — ‘волк’ позволило автору романа по ассоциации соединить в одном сюжете название Буритебет и «волчий» обычай. За внешней правдоподобностью повествования скрыт вымышленный эпизод. И цель вымысла приобретает ясные контуры только в мифологическом поле романа, чье действие разворачивается на пересечении достоверных и легендарных тем. В Буритебете монгольское войско побеждает людей, чьи обычаи приравнивают их к волкам. Для монголов же волк был весьма значимым символом воинских и мужских достоинств. В известном смысле, перед нами картина соперничества истинных волков (монголов) с их инвертированным отражением (для первых пищей служит живая кровь, для вторых — мертвая). Престижность эпического сравнения монгольского воина с волком-псом, поедающим в смертном бою плоть поверженного противника, не вызывает сомнений ²⁴⁴. Им противостоят люди-волки, пожирающие мертвую плоть. В таком случае становится ясным сомнительный характер этой победы. Инвертированный характер преобразований сюжета отразился и на внешнем облике обитателей Буритебета, которые отличаются как от монголов, имевших бороды, так и от волосатых яджуджей из поэмы Низами (по словам Низами, яджужды, подобно волкам, поедают своих умерших). Отсутствие бород и ужасный обычай создают портрет противника, которого и не стоило бы побеждать. [224]

24.2. Буритебет. Анализ лексемы. Топоним Буритебет был предметом исследований известных авторов. По мнению Риша, Burithabet, собственно, и есть Тибет ²⁴⁵. Он считает, что этот же топоним в форме Бури-Туббэт фигурирует и у Рашид ад-Дина. Относительно земли Буритебет в донесении брата Бенедикта утверждается, что слово burith означает ‘волк’ и что оно подходит для характеристики обитателей этой земли, которые, словно дикие волки, поедают умерших отцов. Это сообщение не находит параллели у брата Иоанна. Принято считать, что в данном случае buri(th) действительно означает тюркское ‘волк’. Первым эту мысль высказал Пейнтер ²⁴⁶. Шинор подтвердил в целом правильность этой идентификации ²⁴⁷. Однако, по его мнению, имеющееся в виду слово всегда имело в первом слоге ö, т. e. böru, böri, а латинская транскрипция burith могла бы передавать *burit. Шинор полагает, что мы имеем дело с народной этимологией (опущенной или неизвестной брату Иоанну), которая исходила от человека, знающего тюркский язык. По его мнению, это типичная уничижительная этимология, сходная с тем, как этноним ‘тартары’ возводили к Тартару (бездне). Конечный -ih Шинор объясняет лишь недоразумением, проникшим в письменную форму этой этимологии. Что же касается разделения «Буритебет» на Бурит/ебет, которое я<