ИССЛЕДОВАНИЯ И МАТЕРИАЛЫ

41. МОНГОЛЬСКОЕ ВТОРЖЕНИЕ В ПОЛЬШУ (НТ, § 27)

В начале 1241 г. монгольские войска, перейдя через Карпаты, вторглись в Польшу. Они вышли к Висле, захватив города Люблин и Завихост, а в феврале взяли важную крепость Сандомир. Вслед за Сандомиром 28 марта 1241 г. после упорной обороны пал Краков. Укрепленный Вроцлав монголам взять не удалось. Оставив этот город в тылу, монголы подошли к Легнице, где 9 апреля они столкнулись с [288] объединенными польско-немецкими силами, потерпевшими в этой битве полное поражение. После Легницы монгольская армия направилась в Венгрию на соединение с основными силами, которыми командовал Бату.

В польской «Великой хронике» в главе «О первых татарах, которые проникли в Польшу и Венгрию» сообщается: «В году 1241 Батый, татарский хан, со своим войском — народом многочисленным и жестоким, пройдя Русь, вознамерился вторгнуться в Венгрию. Но прежде чем он достиг венгерских границ, он направил часть своего войска против Польши. Они в день Пепла опустошили и город и Сандомирскую землю, не пощадив ни пола, ни возраста. Затем они через Вислицу пришли в Краков, подвергнув все опустошению. Недалеко от Ополья их встретили князья [Владислав] опольский и [Болеслав] сандомирский и начали было с ними сражаться, но бежали, не имея возможности сопротивляться ни их многочисленности, ни воле Божьей. И, таким образом, упомянутая часть татарского войска, опустошив Серадз, Ленчицу и Куявию, дошла до Силезии. С ними Генрих, сын Генриха Бородатого, князь силезский, польский и краковский, со многими тысячами вооруженных [воинов] храбро встретился на поле у крепости Легница и, уповая на Божью помощь, уверенно с ним сразился. Но с соизволения Господа, который иногда допускает избиение и своих за их преступления, знаменитый вышеупомянутый князь Генрих вместе со многими тысячами несчастных людей пал на поле боя ⁴¹⁸. С ним вместе пал подобным образом князь Болеслав, прозванный Щепелка. Когда Батый, татарский князь, вторгся в Венгрию, ему преградили дорогу венгерские короли, братья Бела и Коломан. Последние, потеряв в сражении большую часть своего войска, обратились в бегство. Так, Батый, опустошая Венгрию, жестоко убивая людей от мала до велика, не щадя ни пола, ни возраста, переправился через реку Дунай. Пробыл он в этом королевстве год или более, учинив жестокую резню в народе и нечестивое разорение городов» (Великая хроника, с. 154-155). Ср. с известиями Галицко-Волынской летописи: «Дмитрий, киевский тысяцкий Даниила, сказал Батыю: “Не медли так долго на этой земле, пора тебе идти на угров. Если замедлишь, земля та укрепится! Соберутся против тебя и не [289] пустят тебя в свою землю”. Он сказал так потому, что видел, как гибнет Русская земля от нечестивого. Батый послушал совета Дмитра и пошел на угров. Король Бела и Коломан встретили его на реке Солоне. Бились их войска, и бежали угры, и татары гнали их до реки Дуная. После победы пробыли они там три года» (ПЛДР. XIII в. С. 297) ⁴¹⁹.

42. СМЕРТЬ ГЕНРИХА СИЛЕЗСКОГО: МИФ И РЕАЛЬНОСТЬ (НТ, § 28)

42.1. Согласно «Истории Тартар» брата Ц. де Бридиа, герцог Генрих Силезский был пленен монголами и они заставили его преклонить колена перед погибшим ранее монгольским военачальником. Затем герцог был умерщвлен, а его голова отправлена к Бату. В донесении брата Иоанна эпизода о судьбе Генриха Силезского нет. Поэтому не совсем ясно, кому принадлежат сведения о расправе монголов над плененным герцогом, брату Бенедикту или переписчику донесения, брату Ц. де Бридиа ⁴²⁰. В большинстве латинских источников, упоминающих битву при Лигнице, о гибели Генриха говорится лишь в самых общих выражениях (Английские источники, с. 158). Согласно польской «Великой хронике», Генрих погиб на поле боя, а о пленении его нет речи (см. коммент. 41). В польской рукописи середины XIV в. изображено монгольское войско, осаждающее город Лигницу. В руках монгольского всадника копье, на котором насажена голова князя Генриха, что подтверждается надписью на миниатюре: Hic fertur caput eiusdem ducis henrici filii sancte hedwigis in lancea a thartaris ante castrum legnicz (Hedwigs-Codex 1353 г. fol.12r.). Ниже рассматриваются еще два свидетельства, однако и они не вносят ясности в картину событий.

Дело не в том, что разные источники по-разному освещают одно и то же событие — смерть Генриха Силезского. Это обстоятельство легко объяснимо степенью осведомленности того или иного автора. Загадочно выглядит полное несовпадение описаний гибели герцога, обнаруживаемое сравнением европейских хроник с известиями, принесенными францисканской миссией. В одном случае говорится о [290] героической смерти воина, в другом — о позорной смерти пленного. Известия о героической смерти Генриха в открытом бою с монголами соответствуют представлениям о поведении, достойном воителя, но в данном случае они являются историческим мифом. С другой стороны, у нас нет оснований полагать, что сведения о трагическом конце Генриха, сообщаемые братом Бенедиктом, являются твердым историческим фактом. Брат Бенедикт передает чужой рассказ. В обоих случаях мы сталкиваемся с оценочным явлением и каждое из них далеко от реальности. Что было «на самом деле», мы не знаем, собственно, это и не важно. Событие обретает содержание и смысл только в устах рассказчика. Более значимым представляется следующее обстоятельство: возможность сравнить две версии события и выявить несоответствия, недоступные взору европейских наблюдателей. В новой иерархии власти, создаваемой монголами, побежденным правителям надлежало принять новые правила поведения, в противном случае их ждала трагическая смерть.

Подробности, сообщаемые автором «Истории Тартар», отличаются не только особым драматизмом, но и полностью соответствуют известной по другим источникам практике азиатских кочевников, связанной с сакральным унижением поверженного знатного противника ⁴²¹. Узнать и передать такие подробности мог лишь непосредственный наблюдатель этого события. Скорее всего, он и назван в качестве «татарского» информатора брата Бенедикта. Вероятно, речь идет об каком-нибудь христианском пленнике, перешедшем на службу к монголам и находившемся в лагере Бату в момент прибытия туда францисканской миссии.

В 1242 г. Понс де Обон, магистр ордена тамплиеров во Франции, направил послание Людовику IX . Письмо сохранилось в «Анонимной хронике королей Франции». В хронике письмо ошибочно датировано 1236 г., тогда как в нем описан поход монгольских войск на Польшу в 1240 г., Моравию и Венгрию в 1241 г.; к тому же Понс де Обон знает о насильственной гибели польского герцога Генриха II, получившего [291] по смерти прозвище Благочестивый (убит 9 апреля 1241 г. в битве при Лигнице). Магистр пишет: «Моему высокому господину королю, милостию Божиею королю Франции, Понс из Обона, магистр ордена тамплиеров во Франции, привет, с готовностью быть в воле вашей во всем, с почтением и во славу Господа. Известия о татарах, как мы их слышали от братьев наших из Полонии, пришедших в капитул. Доводим до сведения вашего Величества, что татары разорили и опустошили землю, принадлежавшую Генриху, герцогу Полонии, а его самого, вместе со многими баронами, и шестерых из наших братьев, трех рыцарей, двух служителей и пятьсот наших людей умертвили; а трое из наших братьев, которых мы хорошо знаем, спаслись. Затем они опустошили всю Венгерскую землю и Богемскую; после чего они разделились на три отряда, из коих один находится в Венгрии, другой в Богемии, а третий в Австрии. И разрушили они две лучших башни и три поселения, какие мы имели в Полонии; а все, что мы имели в Богемии и Моравии, они разрушили совершенно. И мы опасаемся, как бы то же не случилось в немецких землях. И знайте, что король Венгрии и король Богемии и два сына герцога Полонии и патриарх Аквилеи с великим множеством людей не осмелились атаковать даже один из их трех отрядов. И знайте, что все бароны Германии, и сам император, и все духовенство, и все благочестивые люди, монахи и обращенные приняли крест; якобины и младшие братья [всюду] до самой Венгрии приняли крест, чтобы идти против татар. И если случится, как нам говорили наши братья, что, по соизволению Божию, [все] эти будут побеждены, то до самой вашей земли не найдется никого, кто бы мог им [татарам] противостоять» (Понс де Обон, с. 6) ⁴²².

42.2. Любопытная версия событий, связанная с судьбой Генриха, со ссылкой на польские источники, излагается в «Скифской истории» Андрея Лызлова. «Четвертое величайшее воинство татарское опровержеся на воинство Гендриково, и вси купно мужественно бишася. Но егда узреша татарина выбежавша со знаменем, на нем же таково знамя было: X, — и на верху того глава с великою брадою трясущеюся и дым скаредный съмрадный из уст пущающа на поляки, от чего вси изумевшися ужасошася, и нагло бегать начаша кто как [292] может, и тако побеждени быша. Убиени на той брани от татар началный вождь воинства того Гендрик марграф маравский, и прочии мнози честнии воеводы, и воинство. И толикую победу в то время татарове восприяша, яко над поляки и прусы, таки и над немцы, яко девять мехов великих ушей нарезаша от убиенных, по единому от коегождо режуще, еже учиниша того ради, дабы могли ведать число побиенных» (Лызлов, с. 27). Сведения о татарском знамени выглядят крайне загадочно. Если все же полагать, что за этим скрыт какой-то реальный факт, то, возможно, речь идет о знамени в виде объемной фигуры дракона. И второй вопрос: действительно ли монголы отрезали уши у убитых противников?

Джувейни сообщает, что после взятия Булгара «они отдали приказ отрезать правое ухо у [убитых] людей. Было насчитано 270000 ушей» (см. коммент. 39.2). Имел ли место в реальности отмеченный Джувейни обычай отрезать правое ухо у побежденных мертвых противников? На первый взгляд, сведения, передаваемые его современником, Винцентом из Бове, который собрал всевозможные слухи о жестокости монголов, подтверждают эту практику: «И когда они взяли, как было сказано выше, город Дербент ⁴²³ в Персиде, то, засвидетельствовав свою жестокость и распространяя неизбывный ужас, схватили всех его жителей, отрезали уши мертвым и непокорным, и эти уши, замоченные в уксусе, на двух быстрых лошадях с честью отослали к хааму» ⁴²⁴.

В «Искандер-наме» Низами Гянджеви (XII в.) повествуется о том, что Искандер, победив зинджей, среди сокровищ, предназначенных Дарию, послал вьюки с ушами врагов и головами, начиненными соломой. В «Истории» ат-Табари (IX в.) при описании вторжения арабов в Среднюю Азию упоминается следующий случай. В засаду, устроенную арабами, попало войско тюрок и согдийцев, состоящее из именитых [293] людей. Большая часть их погибла, другие попали в плен. Узнав, что разбитое ими войско было элитным соединением, «арабы написали имена убитых у них на ушах и повесили их отрубленные головы к своим поясам и в таком виде явились в лагерь» (ат-Табари, с. 137) ⁴²⁵. Приведенные примеры показывают, что ухо, как и голова поверженного противника, были вещественным знаком удачи победителя и их демонстрация предписывалась кодексом поведения настоящего воина. Одновременно отрезанное ухо символизировало окончательную смерть врага. Не исключено, что отрезанные уши, отсылаемые царю или хану, служили не столько для подсчета побежденных врагов, сколько, будучи сконцентрированы в одних руках, символизировали военное счастье всего войска, связанное с фигурой высшего лица в государстве. У среднеазиатских кочевников эти обычаи дожили до XVIII в. и не были секретом для русских дипломатов. Вот как оценивается политика первого губернатора Оренбурга И. И. Неплюева: «Он берег русскую кровь и русские деньги, принося им в жертву тех, которые, при всяком удобном случае, со зверским самодовольством отрубали голову русскому в степи и привязывали ее к седлу, чтобы отдать в Хиве за какой-нибудь халат хану или получить двадцать тиллей» ⁴²⁶. Путешествовавший по Средней Азии в начале прошлого века А. Вамбери наблюдал такие сцены. В военные лагеря героям посылались наградные халаты четырех видов. Халаты назывались четырех-, двенадцати-, двадцати-и сорокаголовыми и вручались они за предоставление соответствующего числа голов убитых противников ⁴²⁷. Назывались такие подарки ин’ам — ‘подарок за голову или пару ушей’ ⁴²⁸. Л. Ф. Попова обратила мое внимание на такой вид среднеазиатских головных уборов, как гулакчин — «шапка-ушанка». Гулакчин носили казахские султаны. «Уши» у такой шапки обозначены явно избыточным с точки зрения технологии кусочками меха, что позволяет ввести этот предмет в круг обсуждаемой темы. Особое отношение к ушам демонстрируют и траурные церемонии тюрков, когда древний обычай предписывал в знак скорби наносить порезы на ушах (подробнее см. коммент. 46).

42.3. Отрубленная голова. В своей основе обычай, связанный с предъявлением вождю или хану головы поверженного [294] противника, восходит к ритуалам инициации. Добытая в бою голова была зримым знаком доблести и удачи. Несколько иное отношение было к тем, кто завладел головой известного правителя не в открытом бою. Когда эмиры правителя найманов случайно схватили государя могущественного племени кераитов Он-хана и, убив его, отослали его голову Таян-хану, «тот не одобрил этого поступка и сказал: “Зачем убили такого великого государя? Нужно было привести его живым!” Он повелел обделать голову Он-хана в серебро и [в течение] некоторого времени клал ее на свой престол, ради [приобретения] почета и для выражения величия» (Рашид ад-Дин. Т. 1. Кн. 2. С. 134). Иногда предъявление головы правителю должно было засвидетельствовать сам факт смерти (ан-Насави. 102). Известен факт препирательств монголов с союзными им войсками южных китайцев по поводу головы китайского императора Алтан-хана (Рашид ад-Дин. Т. II. С. 26).

Правитель города Керман, убив сына хорезмшаха султана Гияс ад-Дина, отослал его голову монгольскому хану со словами: «У вас было два врага: Джалал ад-Дин и Гияс ад-Дин. Голову одного я посылаю вам» (Рашид ад-Дин. Т. II. С. 32; ср.: ан-Насави. 62). Голова неудачливого претендента на власть, насаженная на острое оружие, демонстрировалась его сторонникам с целью предотвратить сопротивление и смуту — (Утемиш-хаджи, с. 112). Например, Кара-Йусуф, победив Миран-шаха, «приказал надеть его голову на копье и выставить его перед стенами Тебриза, чтобы этот город поскорее сдался. И действительно, жители города, видя, что их государь погиб, всем королевством покорились Иосифу» (Шильтбергер, с. 32).

Впрочем, насильственная и жестокая смерть, ожидавшая проигравшего в борьбе за трон соперника, связана с иной мотивацией. Баварский солдат Иоганн Шильтбергер со знанием дела пишет, что в Египте, например, по обыкновению этого края претендента на власть сажают на железный кол: «Один из двух домогающихся престола в случае победы берет своего противника в плен, одевает его по-царски, ведет в специально устроенный для этого дом с железными колами и сажает его на один из них так, что он [295] выходит у него из шеи. И на этом колу он должен сгнить» (Шильтбергер, с. 46) ⁴²⁹.

В послании венгерского епископа Стефана Вацкого парижскому епископу (от 10 апреля 1242 г.) сообщаются сведения, полученные от пленных монгольских лазутчиков. В частности, в письме говорится о том, что на стороне монголов сражаются племена мордвы; последние уничтожают всех людей без разбора, и никто из них не считается полноправным мужчиной, пока не убьет человека (Английские источники, с. 127, 154) ⁴³⁰. Видимо, об этом же обычае сообщает Ибн Фадлан, когда характеризует башкир: «Мы остерегались их с величайшей осторожностью, потому что это худшие из тюрок, самые грязные из них и более других посягающие на убийство. Встречает человек человека, отделяет его голову, берет ее [с собой], а его [самого] оставляет» (Ахмед ибн Фадлан, с. 130). Согласно средневековому огузскому эпосу, «юноше не давали имени, пока он не отрубил голову, не пролил крови» ⁴³¹. Путь истинного воина, достигшего славы, характеризовался в эпосе следующим образом: «Отрубил головы, пролил кровь, получил награду, достиг славы». Согласно «Истории» ат-Табари (IX в.), арабы, сражаясь с тюрками в Средней Азии, после победы отправили халифу туги (знамена) тюркского кагана и головы погибших врагов (ат-Табари, с. 255). И в XVIII в. у турок полагалась плата за голову убитого противника ⁴³². Особое значение имели головы знатных противников. По словам писателя XVII в. Ходжи Самандара Термези, после победы над войском хорезмийцев «слуги его величества, привязав к седельным ремням головы военачальников злодеев-тюрок, представили пред очи прибежища Мухаммеда Сайда» ⁴³³.

Согласно сведениям францисканцев, голова Генриха была отправлена к Бату и затем ее бросили среди других голов убитых. Скорее всего, речь идет о скоплении черепов в виде пирамид. В истории войн на всем азиатском пространстве это было типичным явлением ⁴³⁴. Так, например, согласно китайским источникам, в начале V в. шаньюй Хэлянь Бобо приказал сложить обезглавленные тела погибших врагов и их головы в кучи и насыпать над ними высокий холм. Холм получил название «Возвышение из черепов» ⁴³⁵. В 704 г. [296] мусульманский полководец Муса ибн Абдаллах одержал победу над тюрками. Его воины несли головы убитых до Термеза, где сложили из голов две башни (ат-Табари, с. 107).

По мнению Фомы Сплитского, сооружение монголами холмов из мертвых тел преследовало цель внушить страх противнику: «Тартарские полчища, опустошив всю Трансильванию и выгнав венгров из задунайских земель, расположились в тех местах, собираясь остаться там на все лето и зиму. А чтобы устрашить тех, кто обитал на другой стороне Дуная, они сложили на берегу реки многие кучи из несметного количества собранных тел» (Фома Сплитский. XXXVI).

Смбат Спарапет, отправленный в 1246 г. царем Малой Армении в Каракорум, в своем письме сообщает о пирамидах из костей: «Миновав многие страны, оставив позади Индию, мы прошли всю землю Бодак, на что потратили около двух месяцев пути. Я увидел там несколько городов, разрушенных татарами, величие и богатство которых неоценимы. Я видел некоторые из них за три дня пути и несколько удивительных гор, состоящих из груды костей тех, кого умертвили татары. И нам казалось, что, если бы Господь распорядился иначе и татары, которые таким образом уничтожили язычников, не пришли сюда, все эти народы были бы способны завоевать и заселить эти земли до моря» (Смбат Спарапет, с. XIX). Скорее всего, речь идет о башнях из черепов. Брат Иоанн (LT, IX. 22) сообщает, что в земле кангитов и команов видел многочисленные головы и кости мертвых людей, лежащие на земле. Если это не были остатки «башен из черепов», то тогда трудно объяснить, почему человеческие кости остались непогребенными. В таком случае умолчание о подобных башнях в книге Марко Поло и в сборнике Рашид ад-Дина выглядит удивительно. Мотивация сооружения таких конструкций остается неизвестной.

Широко известны башни из голов побежденных изменников, возводившиеся по приказу Тамерлана. В 1387 г. такие башни были сооружены после взятия мятежного Исфахана (Гийасаддин Али, с. 44). Сведения официального историка Гийасаддина Али подтверждаются подробным рассказом Иогана Шильтбергера, который передает слухи об этом событии: «Собрав жителей, он приказал умертвить всех, кто был старше 14 лет, пощадив тех, кому было меньше лет. Головы [297] убитых были сложены в виде башни в центре города» (Шильтбергер, с. 29). То же самое имело место после долгой осады Дамаска. «Тамерлан приказал также своим воинам, чтобы каждый представил ему по одной человеческой голове, и по истечении трех дней, потраченных на выполнение его приказания, он повелел воздвигнуть три башни из этих голов, а сам город разрушить» (Шильтбергер, с. 25). Согласно Фоме Мецопскому, в Дамаске было сооружено семь таких башен (Фома Мецопский, с. 65-66). После взятия Багдада в июле 1401 г. Тимур приказал своим воинам, чтобы каждый принес ему две отрубленные головы багдадцев. Из этих голов было возведено 120 башен ⁴³⁶.

Испанский посол Руи Гонсалес де Клавихо, посланный в 1403 г. ко двору Тамерлана, видел две такие башни около города Дамгана в Хорасане: «За городом на расстоянии выстрела арбалета возвышались две башни такой высоты, как можно забросить вверх камень, сделанные из грязи и человечьих черепов. Здесь же были еще две башни, уже развалившиеся. А эти башни, сложенные из черепов, остались от племен, называемых белыми татарами» (Руи Гонсалес де Клавихо, с. 87). Туркменские племена ак-коюнлу и кара-коюнлу враждовали между собой, причем последние выступили союзниками турок против Тамерлана. Тамерлан переселил их в окрестности Дамгана, они же, подняв восстание, грабили и разрушали все на своем пути. Уничтожив их, войско Тамерлана воздвигло башни из черепов поверженных бунтовщиков. Такие башни назывались калля-минора — «пирамиды голов побежденных» ⁴³⁷. Видимо, это название каким-то образом связано с назначением этих башен. Шах Исмаил I из голов убитых при взятии Мерва приказал соорудить целые минареты ⁴³⁸. Такие же башни из черепов сооружались по приказу Бабура ⁴³⁹.

43. МОНГОЛЬСКОЕ ВТОРЖЕНИЕ В ВЕНГРИЮ (НТ, §29)

43.1. Картина событий венгерского похода в изложении брата Иоанна отличается от описания в «Истории Тартар» в первую очередь развернутым эсхатологическим сюжетом, за которым угадывается пророчество о грядущей гибели [298] завоевателей (ср.: LT, V. 19; НТ, § 41). Слова пророчества вложены в уста Бату-хана. В изложении брата Ц. де Бридиа пророчество опущено, но остался совершенно немыслимый эпизод, в котором Бату удерживает свою бегущую армию.

Брат Ц. де Бридиа подробно рассказывает о битве на мосту, что находит ближайшее соответствие в хронике Фомы Сплитского. Это обстоятельство позволяет предположить, что рассказ брата Ц. де Бридиа о венгерских событиях является комбинацией хорошо известных сведений о битве на р. Шайо и версии этих же событий в изложении францисканской миссии. Пророчество, которое звучит из уст Бату, заимствовано из «Романа о Чингис-хане» (см. коммент. 55). При этом остается неясным, что могло побудить францисканцев использовать пророчество при описании битвы монголов с венграми. Указанное обстоятельство отмечено многими исследователями, но осталось без объяснения ⁴⁴⁰. Так, например, ссылка Пейнтера на «Юань-ши», где говорится, что Бату желал отступить, встревоженный потерями на мосту, на что Субедей ответил, что он не будет отступать, пока не достигнет Дуная, в данном случае ничего не проясняет, поскольку в нашем случае речь идет о пророчестве. Этот пример лишний раз показывает, что донесения францисканской миссии испытали сильнейшее влияние «Романа о Чингис-хане».

В книге брата Иоанна сообщается: «Названные вожди, продвигаясь из Руссии и Комании, сражались против венгров и поляков, и многие из тартарских [вождей] были умерщвлены в Польше и Венгрии. И если бы венгры не обратились в бегство, а оказали мужественное сопротивление, то тартары покинули бы их границы, ибо тартар объял столь великий страх, что все пытались бежать. Но Баты, обнажив меч, встал перед ними и сказал: “Не смейте бежать, потому что, если вы побежите, никто не спасется, и если мы должны умереть, то умрем все, потому что, как предсказал Чингис-хан, наше будущее в том, что мы должны быть убиты. И если ныне время пришло, то да будем стойкими!”. И они были так воодушевлен, что остались на месте и разгромили Венгрию» (LT, V. 28). Бегство монголов есть их излюбленный прием ложных отступлений с целью заманить противника в засаду. Любопытно, что в хронике Фомы Сплитского в эпизод битвы на мосту [299] также вставлена прямая речь Бату. Можно предположить, что за этим стоит реальный факт моления Небу (см. ниже свидетельство Джувейни).

Фома пишет: «Тогда Бат, старший предводитель тартарского войска, взобравшись на холм, внимательно осмотрел расположение войска венгров и, вернувшись к своим людям, сказал: “Друзья, мы не должны терять бодрости духа: пусть этих людей великое множество, но они не смогут вырваться из наших рук, поскольку ими управляют беспечно и бестолково. Я ведь видел, что они, как стадо без пастыря, заперты словно в тесном загоне”. И тут он приказал всем своим отрядам, построенным в их обычном порядке, в ту же ночь атаковать мост, соединявший берега реки и находившийся недалеко от лагеря венгров. Однако один перебежчик из рутенов перешел на сторону короля и сказал: “Этой ночью к вам переправятся тартары, поэтому будьте настороже, чтобы они внезапно и неожиданно не набросились на вас”. Тогда король Коломан со всем своим войском выступил из лагеря; за ним последовал со своей колонной архиепископ Хугрин, который, конечно, и сам был мужем воинственным и смелым, всегда готовым к бою. В полночь они подошли к указанному мосту. Тут какая-то часть врагов уже перешла через него; завидев их, венгры тотчас напали на них и, мужественно сражаясь, очень многих положили, а других, прорвавшихся назад к мосту, сбросили в реку. Поставив стражу у начала моста, они в бурном ликовании вернулись к своим. Так что, весьма обрадованные победным исходом, венгры уже почувствовали себя победителями и, сняв оружие, беззаботно проспали всю ночь. Тартары же, поставив на своем конце моста семь осадных орудий, отогнали венгерскую стражу, кидая в нее огромные камни и пуская стрелы. Прогнав таким образом стражу, они свободно и беспрепятственно переправились через реку — одни по мосту, а другие вброд. И вот, когда совсем рассвело, взору открылось поле, наводненное великим множеством тартар» (Фома Сплитский. XXXVI). Скорее всего, венгерские известия в «Истории Тартар», равно как и сетования на гордыню, обуявшую венгров, принадлежат перу брата Ц. де Бридиа. Пейнтер же полагает их новыми сведениями, полученными папскими послами от монголов в лагере Бату ⁴⁴¹. [300]

43.2. Перед вторжением в Венгрию Бату-хан направил венгерскому королю послов с письмами и требованием подчиниться. Содержание одного из таких посланий известно из донесения брата Юлиана. Венгерский король Бела IV, опасаясь вторжения монголов, послал несколько доминиканских и францисканских групп для разведки ⁴⁴². На территорию Венгрии монгольские войска прошли через Верецкий перевал в Карпатах в начале марта 1241 г. Бату-хан разделил армию: одна часть направилась в центр королевства, другая пошла на юг, через Трансильванию. В апреле 1241 г. в битве при Шайо монгольская армия Бату-хана разбила 60-тысячное венгерско-хорватское войско. Монголы взяли Пешт, разорили левобережную Венгрию, а также находившуюся под властью Венгрии Словакию. Далее монголы переправились через Дунай и двинулись на Адриатическое побережье с целью захвата венгерского короля. Покинули они страну лишь в марте 1242 г. ⁴⁴³

В официальной монгольской «Истории покорителя мира» Джувейни сообщается: «Когда Русь, кипчаки и аланы также были уничтожены, то Бату решил истребить келаров [поляков] и башгирдов [венгров] — многочисленный народ христианского вероисповедания, который, говорят, живет рядом с франками. Для этой цели он приготовил войска и, по наступлении нового года, выступил. Народы эти обольщались своею многочисленностью, пылом храбрости и прочностью орудий. Услышав молву о движении Бату, они также выступили с 450 000 всадников, которые все славились военным делом и считали бегство позором. Бату отправил анангардом своего брата Шибакана с десятью тысячами человек для разведки и дозоров, [поручив им] высмотреть численность их [неприятелей] и доставить сведения о степей и их могущества и силы. Он [Шибакан] отправился, согласно приказанию, через неделю возвратился и дал [такое] известие: “Их вдвое больше войска монгольского и все народ храбрый и воинственный”. Когда войска близко подошли друг к другу, то Бату взобрался на холм и целые сутки ни с кем не говорил ни слова, а горячо молился и громко плакал. Мусульманам он также приказал все собраться и помолиться. На другой день приготовились к битве. Между ними [обоими войсками] [301] находилась большая река. Ночью он [Бату] отправил одну часть войска [в обход], а войско [самого] Бату с этой стороны переправилось через реку. Шибакан, брат Бату, лично двинулся в самую середину боя и произвел несколько атак сряду. Неприятельские войска, будучи сильными, не трогались с места, но то войско, [отправленное в обход] обошло их сзади. [Тогда] Шибакан со всем своим войском разом ударил [на них], бросился на ограды царских палаток, и они мечами разрубили канаты палаток. Когда они [монголы] опрокинули ограды царских шатров, войско келаров смутилось и обратилось в бегство; никто из этого войска не спасся. Те области также были завоеваны. Это было одно из множества великих дел и ужасных побоищ» (Сборник материалов. Т. II. С. 23). Рашид ад-Дин, который использовал материалы Джувейни, добавляет: «Булар [Польша] и Башгирд [Венгрия] являются большой страной и [представляют собою] места недоступные. Несмотря на то, что [монголы] тогда завоевали ее, [жители ее] снова восстали, и она до сих пор не вполне покорена. Государей тамошних называют келар [король], и они существуют еще до ныне» (Рашид ад-Дин. Т. II. С. 37).

Рогерий, сплитский архиепископ (1249-1266), еще в бытность свою каноником в Варадине написал «Жалобную песнь о разрушении Венгерского королевства» ⁴⁴⁴. Рогерий провел два года в плену у монголов. В его сочинении события 1241-1242 гг. отражены довольно подробно ⁴⁴⁵. Сведения польской «Великой хроники» о вторжении монголов в Венгрию и Польшу см. вкоммент. 41.

43.3. История столкновения Востока и Запада в середине XIII столетия писалась на языке Апокалипсиса. Автор «Исторического зерцала» Винцент из Бове утверждал: когда Батый «вторгся в Венгрию, то принес жертву демонам, спрашивая их о том, хватит ли у него смелости пройти по этой земле. И демон, живущий внутри идола, дал такой ответ: “Иди беззаботно, ибо посылаю трех духов впереди деяний твоих, благодаря действиям которых противники твои противостоять тебе будут не в силах” — что и произошло. Духи же эти суть: дух раздора, дух недоверия и дух страха — это три нечистых духа, подобных жабам, о которых сказано в Апокалипсисе» (Симон де Сент-Квентин. XXXI. 149). В «Откровении [302] Иоанна» сказано: «И увидел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам. Это — бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя» (16.13-14) ⁴⁴⁶.

44. ХАНСКИЙ СУД В КРАСНОМ ШАТРЕ (НТ, § 30)

Великий хан Угедей скончался в декабре 1241 г., процарствовав 13 лет (Рашид ад-Дин Т. II. С. 43). Когда весть об этом достигла Бату, чьи армии находились на побережье Адриатики, он принял решение прекратить поход и вернуться в причерноморские степи, или Команию, как пишет брат Ц. де Бридиа. Францисканцы верно называют причину, по которой монголы покинули пределы Западной Европы. Именно смерть Угедея изменила ход событий. Существующая в литературе точка зрения, что прекращение западного похода каким-то образом связано с потерями монголов при завоевании Руси, не выдерживает критики ⁴⁴⁷.

В силу обстоятельств папские послы были первыми из европейцев, кто узнал скрытые от посторонних глаз причины смерти Угедея. Францисканцы присутствовали на суде, где, как они полагают, разбирался вопрос о смерти Угедея. После вступления на трон Гуюк организовал показательный суд. Дело происходило в красном шатре. По словам брата Иоанна, шатер из красного пурпура, подаренный китайцами, был достоин удивления. Речь идет не только о размерах, но и красоте отделки этого сооружения. В шатер было приглашено огромное множество знатных женщин. «Именно там император и его мать отделились друг от друга, причем мать императора пошла в одну часть [шатра], а император в другую, чтобы творить суд. Ведь была схвачена тетка по мужской линии нынешнего императора, которая убила ядом его отца в то время, когда их войско находилось в Венгрии; вследствие этого войско, которое находилось в вышеуказанных краях, ушло оттуда назад; над ней [т. е. над теткой], вместе со многими другими, было совершено правосудие, и они были убиты» (LT, [303] IX. 36). Получается, что Угедей умер насильственной смертью. Однако, если опираться на персидские источники, то оказывается, что францисканцы передают лишь слухи, а версия об отравлении Угедея распространялась противниками вновь избранного хана. Эмоциональная фраза о погребении Угедея «с богатым в аду» ⁴⁴⁸ принадлежит либо брату Ц. де Бридиа, либо позднему переписчику.

В приписке к люксембургской рукописи книги брата Иоанна, со ссылкой на венгерские источники, сообщаются дополнительные подробности суда, происходившего в красном шатре. По причине важности этой приписки приведем ее содержание целиком: «О том, что Бела, король венгров, как и господин папа, направил послов к тартарам. В год от воплощения Господня 1246 Бела, король Венгрии, выслушал послов господина папы, открывших ему во всех отношениях, как выше сказано, жизнь и нравы тартар, и вот без всякого промедления к нему вошли его послы, которых он направил к тем же самым тартарам, с тем чтобы они выведали их деяния и секреты; они во всех отношениях разъяснили то, что брат Иоанн ранее сообщил королю, следующим образом. В то время, когда тартары, которых многие называли молотом вселенной, разгромили Польшу и Венгрию, их император Оккодай-кан был убит в своей земле, получив отравленный напиток от своей сестры. Ведь у нее был сын, и она страстно желала, чтобы он стал императором, и по этой причине они [т. е. тартары] были вынуждены вернуться в свою страну и, таким образом, оставались без императора в течение почти десяти лет. А когда закончился [упомянутый] срок и был назначен день избрания, все их принцы и магнаты собрались, чтобы избрать императора. А в результате они избрали императором сына покойного императора Оккодая, который именуется Куйук-кан; хотя они намеревались посадить его на престол 25 июля [VIII kl. augusti] ⁴⁴⁹, [в это время] выпал град с дождем в таком количестве, что от его внезапного таяния пали мертвыми десять тартар со множеством скота и по этой причине его интронизацию отложили до Успения блаженной [304] Девы ⁴⁵⁰. После того как он был интронизирован в названный день, тотчас была воздвигнута хоругвь и назначен поход на девятнадцать лет против западных народов. Были также избраны воины таким образом, что должны были идти [в поход] из [каждых] десяти мужчин трое сильнейших с женами и детьми, и скотом, и всем имуществом. А король Бела, взволнованный и устрашенный этими услышанными разговорами, дал своего сына, [уже] избранного королем, в мужья дочери короля команов ⁴⁵¹, причем свадьба была заново отпразднована в Венгрии. А во время этой свадьбы десять команов сошлись для клятвы над собакой, разрубленной надвое мечом, по их обычаю, [клятвы в том], что будут отстаивать землю венгров так же, как верные [люди венгерского] короля, против тартар и варварских народов» ⁴⁵².

По версии Рашид ад-Дина, болезнь и смерть Угедея наступили от чрезмерного употребления вина, а слухи о «коварной» женщине — всего лишь злая сплетня. Он пишет: «У каана был баурчи [стольник], сын Абикэ-беги, сестры Соркуктани-беги, которую Чингиз-хан выдал за Кяхтей-нойона. Каждый год Абикэ-беги по совету Соркуктани-беги приезжала из китайской страны, где был ее юрт, на служение [к каану] и, устраивая пир, потчевала [его]. На тринадцатый год по восшествии его на престол она, по обыкновению, приехала и вместе со своим сыном, который был баурчи каана, поднесла каану чашу [с вином]. Ночью во время сна каан от чрезмерного [количества] выпитого вина скончался. Стали злословить при содействии хатун и эмиров, что Абикэ-беги и ее сын подносили чашу [с вином] и, наверное, дали каану яду. Илджидай-нойон, который был молочным братом каана и