Краткий обзор провозглашения автокефалии некоторых поместных церквей

В прошлом, порой высказывались ошибочные суждения о том, что автокефальными могут быть лишь Церкви, основанные самими апостолами. Папа Лев Великий на этом основании оспаривал автокефалию Константинопольской Церкви. Даже Антиохийский Патриархат отказывал в автокефалии Грузинской Церкви, опираясь на тот исторически сомнительный факт, что никто из апостолов не был в Грузии. Между тем, с одной стороны, многие из Церквей, несомненно, апостольского происхождения автокефалии никогда не имели (например, Коринфская, Фессалоникийская), а с другой - существуют Церкви, самостоятельность которых общепризнана, хотя они и не могут похвалиться апостольским происхождением. Автокефалию Церкви приобретали и утрачивали в процессе истории. И преемствовавший апостольскому сонму, именно сонму, а не отдельным апостолам, вселенский епископат имеет бесспорное право суверенно решать вопросы об учреждении и упразднении автокефалии, о границах между Поместными Церквами. На Вселенских Соборах - чрезвычайных органах епископской власти - действительно решались вопросы об учреждении Поместных Церквей, их рангах, о границах между ними, об упразднении автокефалии некоторых из Церквей: так, Халкидонский Собор подтвердил автокефалию Константинопольской Церкви и подчинил ей Асийский, Понтийский и Фракийский диоцезы.

Когда, в 1220 г., святой Савва пришел в Никею просить церковной автокефалии для Сербии, то, как сообщает его житие, просьба эта "не понравилась патриарху и императору". Однако, судя по тому же источнику, просьба была уважена из-за большой любви императора к святому. Итак, решение императора было определяющим. Что же касается мотивов Феодора Ласкариса, то они не были столь бескорыстными, как сообщает биография святого Саввы. Для Никейского императора это означало серьезный удар для деспота Эпирского, то есть соперника. Синодальный акт, дарующий автокефалию и данный в присутствии императора, был тем не менее неправильным, так как он нарушал один из основных принципов права, выражающийся в аксиоме: "Nemo plusiuris ad alium transferre potest quam ipse habet". Действительно, таким образом, провозглашенная автокефалия была создана за счет епископий Призрена и Раса, зависевших от Охрида. Но с 1217 года архиепископом этой кафедры был выдающийся канонист, Димитрий Хоматин, который энергично протестовал против действий Константинопольского Патриарха, даровавшего автокефалию территориям, которые не были в его юрисдикции. Хиротонию Саввы он считал не состоявшейся. Каноническое мышление Димитрия Хоматина не было лишено двусмысленности, поскольку оно часто было отмечено цезаропапизмом. Так он утверждал, что император, как "эпистемонарх" (т.е. заведующий церковной дисциплиной) может по праву вмешиваться в жизнь Церкви, так как он обладает, кроме права совершать богослужения, всеми епископскими правами. Тем не менее, неоспоримо то, что в деле сербской автокефалии, даже если он защищал собственные интересы, его позиция была канонически правильной. К тому же, там где не действуют вне-церковные факторы, исключительное право Церкви-Матери даровать автокефалию не ставилось под вопрос. Так, в одиннадцатом веке уже автономная Грузия получила автокефалию от синода Антиохийского Патриархата.

Сложным было достижение автокефалии Россией. До, пятнадцатого века каноническое ее подчинение патриаршему престолу Константинополя никогда серьёзно не оспаривалось. Не следует преувеличивать значение дела Климента Смолятича, ставшего в 1147 Киевским митрополитом без согласия Вселенского Патриарха; дело это следует рассматривать в контексте феодального соперничества и, кроме того, это избрание было встречено сильным неодобрением части русского епископата. В Москве же четырнадцатого века, развитие национального сознания привело к тому, что присылка греческих иерархов на митрополичью кафедру всё менее и менее приходилась по вкусу. Кроме того, там были хорошо осведомлены об упадке византийской Империи. Однако культурный и религиозный престиж Константинополя был еще велик. С другой стороны сама давность обычая вела к тому, что каноническое подчинение Константинополю не ставилось серьёзно под вопрос. Принятие Исидором римо-католичества повело к его низложению. Последовавшая за этим неуверенность в действиях показательна для той растерянности, которая охватила руководящие круги Московской Руси.

Нужно было избежать открытого разрыва сКонстантинополем, и в то же время сохранить православие. Поэтому великий князь Василий Васильевич в 1441 году писал императору Иоанну VIII, прося разрешения избрать на Руси нового митрополита и обосновывая это главным образом причинами практического характера. Это письмо по-видимому не было послано, так как узнали, что в Константинополе возобладала униатская партия. В конце концов, в декабре 1448 года, Московский Собор возвел рязанского епископа Иону на митрополичий престол. Перед этим, по инициативе великого князя, была серьёзно рассмотрена каноническая проблема, поставленная таким избранием. В письме, написанном в 1450 году императору Константину XI, московский князь объяснял эту инициативу в очень почтительном тоне и уверял государя в желании Русской Церкви пребывать в общении с Константинополем. Письмо это еще не было отослано, когда узнали, что император Константин XI так же привержен Флорентийской унии. Канонически, действия русских епископов были безупречны. Низложение Исидора и непризнание униатских патриархов, Митрофана II и Григория III, основывались на вероучительных причинах. Такая возможность была определенно предусмотрена 14-м и 15-м правилами Двукратного собора.

Добавим, что те причины, которые давал великий князь, прося избрать русского митрополита и совершить избрание на Руси, не были пустыми. Нельзя отрицать неудобства, происходившие от незнания русского языка и практические трудности из-за продолжительности путешествия и сношения с Константинополем. Взятие Константинополя турками в 1453 г. было событием, которое утвердило окончательно новый статус Церкви Московской Руси. В этом увидели Божье наказание и тем самым оправдание отказа в подчинении. Собор, бывший в Москве в 1459 г. занял позицию, определявшую будущее, заявив, что преемники Ионы будут законными митрополитами всея Руси. Совершенно очевидной оказалась невозможность быть в зависимости от Патриарха, находящегося под политическим игом турок (". в области безбожных турок поганого царя") Интересно отметить, что, несмотря на свое восхищение греками, Патриарх Никон включил эту мотивировку московской автокефалии в предпринятое им издание Кормчей Книги в 1653 г.

Однако традиция подчинения Константинополю была настолько сильна, что законность Ионы не была признана всецело во всей Руси. Литовские епископы, после некоторых колебаний, снова вошли в патриаршую юрисдикцию. Эта перемена несомненно не была чужда изменению позиции главы польско-литовского государства, Казимира. Даже в Московской Руси были несогласные, наиболее известным из которых был святой Панфутий Боровский.

Между 1448 и 1589 годами положение носило явно двусмысленный характер. Константинополь не признавал официально московских митрополитов. В 1459 г. Патриарх Дионисий не постеснялся это открыто заявить. Но, в общем, на этом не настаивали. Не было вопроса о запрещении, так как не хотели порывать с единственным православным государем. Все еще не теряли надежды убедить москвитян вернуться к прежнему положению; это была одна из задач, данных преп. Максиму Греку. В этом его упрекали на суде в 1531 г. Положение это закончилось установлением в Москве патриаршества Вселенским Патриархом Иеремией и этот его акт был всецело одобрен впоследствии другими восточными патриархами. Следует обратить внимание на то, что при этом и намека не было на какое либо урегулирование положения, хотя у обеих сторон были, несомненно, различные точки зрения на этот вопрос.

Выявление новых автокефалий или возобновление упраздненных - феномен, характеризующий историю Православной Церкви девятнадцатого и двадцатого столетий. Это происходит на фоне возрождения национальностей на Востоке. Это возрождение часто вызывало конфликтные ситуации между национальностями, с последствиями, иногда серьёзными, для единства общения в Православии. Самым серьёзным из них был долгий "Болгарский раскол" (1872-1945). Не пытаясь анализировать его причины и еще менее претендуя распределять ответственности этого тяжелого дела, следует подчеркнуть его печально прагматическую сторону, поскольку ставился под вопрос церковный принцип территориальной организации.

В зарождении новых автокефалий сыграло большую роль другое понятие. Оно основывается на теории, включающей церковную организацию в понятие суверенности государств. Независимость государства непременно предполагает, по этой теории, церковную автокефалию на его, территории. Государству принадлежит право провозглашать эту автокефалию и устанавливать, под своим контролем, административный статус Церкви: Церковная власть ведает исключительно областями догмата и культа. Главным теоретиком этой системы был Феоклит Фармакидис, родившийся в Лариссе в 1784 г. Такая теория хорошо сочеталась с общими идеями этой эпохи относительно соотношения между Церковью и Государством. Она была лишь их специфическим применением к Православию. Влияние ее было, поэтому, и вредным и продолжительным. На нее еще ссылались после первой мировой войны для оправдания автокефалии православной Церкви в Польской Республике. Теория эта угасала медленно. Решающий удар ей был нанесен только абсолютизированным секуляризмом последнего времени, считающим религию частным делом. Да, пожалуй, и сегодня эта теория продолжает свое существование.