Тема 10: Русская религиозная философия. Основные темы и идеи

Понятие русской религиозной философии.Русская религиозная философия есть оригинальная философская традиция, сложившаяся в России в конце прошлого — начале XX веков. Основоположником ее был Вл. Соловьев — гениальный философ, поэт, публицист и литературный критик. Наиболее выдающимися фигурами в русской религиозной философии были Н. Бердяев, С. Булгаков, И. Ильин, Л. Карсавин, Н. Лосский, князья С. и Е. Трубецкие, Н. Федоров, П. Флоренский, С. Франк, В. Ф. Эрн, В.Ф. Лосев.

Русская религиозная философия возникала не на пустом месте. Она была подготовлена многовековым опытом духовного развития русского народа. Ее предпосылки можно обнаружить в философемах древнерусской литературы, писаниях и преданиях святых отцов, в православной религиозности в целом. Гениальные прозрения ранних славянофилов И. Киреевского и А. Хомякова осветили путь, по которому пошел Вл. Соловьев и его ученики. Глубокое и жизнетворное влияние на философские изыскания русских мыслителей оказало творчество Ф. М. Достоевского. Великий русский писатель своими пророческими дарами, антропологическими откровениями, экзистенциальным типом философствования глубоко вспахал поле отечественной мысли. Он задал не только новую проблематику, но и новый масштаб видения мира и человека.

Хотя основные проблемы философии имеют мировой, универсальный характер, существует, по верному указанию Б.П.Вышеславцева, русский подход к мировым проблемам, русский способ их переживания и обсуждения. На взгляд названного мыслителя, характерными чертами отечественного философского сознания являются его связь с эллино-христианской традицией, глубокий интерес к проблеме Абсолютного, а также к загадке человеческого «Я » и к провиденциальному смыслу страданий.

По мнению Н.О.Лосского, наиболее характерная черта русской философии выражается в ее религиозной ориентации, в стремлении наиболее крупных отечественных мыслителей разработать всеобъемлющее христианское мировоззрение. Русская христианская философия, уточняет Лосский, отличается реализмом, интересом к космологическим вопросам; духовным онтологизмом, предполагающем наличие сокровенных бытийных связей между всеми существами в мире, что делает мир живым целым; приверженностью принципу соборности, предусматривающему сочетание единства и свободы многих лиц на основе их общей любви к Богу и абсолютным ценностям.

В.В.Зеньковский видел своеобразие отечественной философии, прежде всего в том, что три основополагающие проблемы, рожденные внутри христианского миросозерцания, – проблему личности, проблему свободы и проблему социального благоустройства– русская мысль, в отличие от большей части западных философских течений XIX и ХХ вв., стремилась осмыслить не вне христианской церковной традиции, а в ее свете.

А.Ф.Лосев связывал специфику русской философской мысли с онтологизмом, выражающемся в отвращении от всякого рода субъективизма и в интересе к единству духовного и материального; с идеей соборности; тяготением к этическим проблемам, обычно разрешаемым в духе общественного подвижничества и героизма; с нелюбовью к строгим логическим системам.

Н.А.Бердяев, подчеркивая со своей стороны первенство религиозных, моральных и социальных мотивов в русской мысли,обращал внимание на ее эсхатологическую окраску и на тесную связь с проблемами философии истории. «Русская самобытная мысль, – писал Бердяев, – пробудилась на проблеме историософической. Она глубоко задумалась над тем, что замыслил творец о России, что есть Россия и какова ее историческая судьба».

Таким образом, есть достаточные основания видеть типологическую специфику русской религиозной философии в тесной связи философских интересов с тематикой правдоискательства в его индивидуальном (праведность), в социальном (справедливость) и в общемировом (соборность твари) смыслах, а также с проблемой исторической миссии России. По-видимому, именно религиозно ориентированное течение отечественной мысли наиболее ярко проявило целых ряд ключевых мотивов, установок, проблем русской философии.

Представляется существенно близкой к истине следующая обобщенная характеристика А.И.Маиловым специфики русской философии сравнительно с типом западноевропейской интеллектуальной культуры. «Классическая, в особенности, немецкая классическая философия былафилософией «критик»…Русская философия строилась не как философия критик, а какфилософия оправданий…– «Оправдание добра» у Вл.Соловьева, «Оправдание человека» у Бердяева, оправдание мира у Булгакова. Или эти заголовки и подзаголовки сменялись «Смыслами». Но это были оправдания практические, а не только теоретические, это были требования практического оправдания, как доведения до правды, как выполнения задания.

Философия как живое знаниеИстина онтологична. Познание, истины мыслимо только как осознание своего бытия в Истине. Всякое устроение истины не теоретично, а практично, не интеллектуалистично, а волюнтаристично. Степень познания соответствует степени напряженности воли, усвояющей Истину. И на вершинах познания находятся не ученые и философы, а святые.

Во-первых, философское познание естьоткровение Божие.т. е. раскрытиевечнойИстины, которая в потенциальной форме пребывает в каждом человеке.«Философ не только сам философствует, но в нем философствует нечто сверхличное». Приобщение к Логосу (Богу) и есть жизнь, а акт познания Логоса есть акт жизни, акт самого бытия.

Во-вторых, основополагающий признак жизни и всякой жизненности — органическая целостность. Раздробленность же на части без их органической связи или механическое соединение частей — мертвенны. Один из основных признаков живого знания в этом плане — его цельность или соборность. Еще И. Киреевский и А. Хомяков высказали гениальную мысль о том, что истина целостна и открыться она может только цельному человеку. «Только собрав в единое целое все свои духовные силы — чувственный опыт, рациональное мышление, эстетическую перцепцию, нравственный опыт и религиозное созерцание,— человек начинает понимать истинное бытие мира и постигает, сверхрациональные истины о Боге». Истина открывается только соборному сознанию и, например, она закрыта для сознания, в котором гипертрофирована та или иная его способность. Она закрыта для рационалиста, моралиста, эстетствующего художника, религиозного фанатика, обывателя, руководствующегося здравым смыслом. Всякая односторонность в познании и жизни есть грех, который ограничивает доступ к Истине.

Вл. Соловьев писал, что «истина не только вечноестьв Боге, но истановитсяв человеке, а это предполагает, что в последнем она еще не есть, предполагает в нем двойственность между истиною (всеединством), как идеалом, и неистиною (отсутствием всеединства), как фактом или наличного действительностью,— предполагает, что эта наша действительность не соответствует правде Божией». У русских философов нет претензий на обладание абсолютной истиной, какой страдал, например, Гегель, считавший свою теоретическую систему вершиной и концом философии.

«Сердце» есть ключевое понятие «теории познания» русской философии.«Сердце есть седалище всех познавательных действий души»,— писал П. Юркевич, одним из первых в русской философии осмысливший этот вопрос. Следует сразу подчеркнуть, чтобы избежать недоразумений, что под «сердцем» в русской философии понимается не орган человеческого тела, разгоняющий кровь по сосудам. Сердце — это символический центр, «такая (эмпирически условная, но духовно реальная) точка средоточия всего человека, его «энергийно-экзистенциальный центр», куда ему следует собирать, сводить все свои способности и силы, все мысли и желания...»

Сердцу отдается в познании решительное предпочтение перед разумом. У П. Юркевича есть прекрасный образ, иллюстрирующий соотношение сердца и разума в познании: голова есть светильник разума, а сердце — сосуд с елеем любви, которым питается этот светильник. Стоит посягнуть елею и тотчас же меркнет светильник разума.

В чем же состоит преимущество «сердца» перед «головой», т. е. сердечного созерцания перед рациональным мышлением?

Во-первых, именно сердце способно вместить в себя Истину во всей ее целостности. Целостна же она тогда, когда едина с Добром и Красотой. Истина ничто, если ради нее человек не готов на жертвы и если познавший ее не создает мир по законам красоты.

Во-вторых, если рациональное мышление оперирует понятиями, т. е. обобщенными, абстрактными формами мысли, то сердце обладает способностью индивидуализированного восприятия, осуществляемого часто в несловесной форме.

В-третьих, все русские философы свидетельствуют оглубинесердца. Причем, само понятие глубины сердца имеет несколько аспектов:

а) в сердце коренятся мотивы познания. Без мотивов нет познания. Чтобы стимулировать познание, прежде необходимо пробудить тот или иной мотив к нему, вызвать импульс интереса к познанию;

б) сердце благодаря интуиции прозревает не только прошлое, настоящее, но и грядущее. Оно есть источник пророчеств, с которыми часто не могут соперничать научные прогнозы;

в) именно в сердце своем принимает человек окончательные решения по жизненно важным вопросам. Он как бы «вслушивается» в предельные глубины своего «я», надеясь получить оттуда единственно верный ответ;

г) сердце есть та глубина, на которой происходит встреча человека с Богом, Божественным Логосом, оно есть источник Божественного откровения: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мтф., 5,8).

д) глубина сердца означает егосокровенность.Тайна человека сосредоточена в его сердце. Оно непостижимо, как непостижим сам Бог. Мы можем в акте веры постичь, что Бог есть, но что Он есть, мы знать не можем. Точно также никакие рационализации феномена сердца не смогут исчерпать его бездонной глубины. Тайна сердца, в частности, состоит в том, что оно может быть источником доброй или злой воли. Последняя, отнюдь не просветляет разум, а, наоборот, его затемняет. Как не вспомнить здесь знаменитые слова Ф. Достоевского о том, что «Дьявол с Богом борются, а поле битвы — сердца людей».

И, наконец, о самом главном. Сущность сердца естьлюбовь.«Глубочайший центр личности есть любовь, Эрос, т. е. стремление, тяготение, порыв; не стояние на месте, не квиетизм, не холодное интелектуальное созерцание». Для русской философии любовь не только чувство, не только глубокое переживание — основа жизни любого человека, но и главный принцип познания. «Любовь неотделима от познания», — говорит тонкий русский богослов и философ В. Лосский, сын Н. Лосского..

Русские философы вернули философии ее первоначальный смысл — любовь к мудрости, т. е. Софии. Любовь есть сердечное влечение к истине и, следовательно, пафос философии — эротический пафос. Н. Бердяев писал: «Как ужасно, что философия перестала быть объяснением в любви, утеряла Эрос и потому превратилась в спор о словах. Религиозная философия всегда есть объяснение в любви, и слова ее не рационализированы, значение ее слов не номинальное. Какая ложь, что познание исчерпывается рациональными суждением! Выражение любви есть изречение высшего и подлинного познания. Любовь к Богу и есть познание Бога, любовь к миру и есть познание мира, любовь к человеку и есть познание человека».

Русская идея.Одним из основных предметов познающей любви стала для русских философов Россия, ее судьба. Проблема судьбы России, философия русской истории и культуры терминологически определилась как «русская идея». Иначе говоря, русская идея является одним из основных стержней, которым скрепляются в одну философскую традицию очень разные по своим теоретическим концепциям мыслители. Вынь ее из тела русской философии и, как знать, не распадется ли последняя на отдельных мыслителей, представляющих то или иное философское направление (персонализм, экзистенциализм, феноменология, интуитивизм и т. п.).

Русская идея, ставшая одной из центральных проблем русской религиозной философии, не накладывает на нее печать национальной ограниченности и духовного провинциализма. Скорее напротив, ее универсальное значение только возрастает. Универсальность проблематики России и философский характер русской идеи не должны вызывать сомнений. Это связано с ролью и значением России в мировой истории, которые значительно выросли в XX столетии. «Человечество переломилось надвое в теле и духе России. Россия может быть по своей сути мостом между народами, но может быть и пороховым погребом, который находится в слабом месте мирового сообщества. Отсюда необходимость возрастающего внимания к проблемам России, которые, по сути, затрагивают весь мир.

В самом русском народе, в его национальном характере имеются такие тенденции и черты, которые делают его непредсказуемым и в силу этого загадочным. Н. Бердяев писал: «Русский народ есть в высшей степени поляризованный народ, он есть совмещение противоположностей. Им можно очароваться и разочароваться, от него всегда можно ждать неожиданностей, он в высшей степени способен внушать к себе сильную любовь и сильную ненависть. Это народ, вызывающий беспокойство народов Запада».

Конечно, проблема России и русского человека — это общечеловеческая глобальная проблема, лежащая в сфере мировой экономики и политики. Однако она имеет и иные измерения, пожалуй, более значительные для судеб мира и самой России. Ведь русская идея — это не идея о том, как добиться России материального благополучия и политического могущества. Если бы это было так, то, действительно, она была бы национально ограниченной и духовно бедной идеей. Русская идея являет собой попытку философского, концептуального оформления тех здоровых тенденций в русской культуре и национальном характере, которые противодействовали надвигавшемуся, а затем актуализировавшемуся кризису человечества (в силу доминирования западной цивилизации ее кризис принял черты мирового глобального события).

Вариации русской идеи.«Русская идея» — под таким названием в 1888 году в Париже на французском языке вышла работа Вл. Соловьева. Русский перевод ее появился в России лишь в 1909 году. В том же году была опубликована статья Вяч. Иванова «О русской идее». После Октябрьской революции Л. Карсавин издал книжку «Восток, Запад и русская идея» (Птг., 1922). Фундаментальная монография Н. Бердяева «Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века» была напечатана в 1946 году в эмиграции. Там же за рубежом, появилась на свет статья И. Ильина «О русской идее» (в цикле статей «Наши задачи»). К этим работам, в названии которых фигурирует термин «русская идея», непосредственно примыкает по своей проблематике и "идейной направленности еще целый ряд публикаций упомянутых и других авторов.

Для Вл. Соловьева русская идея является в первую очередь метафизической проблемой, в которой скрывается смысл существования России во всемирной истории. Как и всякая нация, русский народ имеет высшее предназначение, которое ему нужно еще постигнуть: «Ибо идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности». Постижение смысла существования нации не тождественно выявлению ее политических, экономических и прочих интересов, потому что последние лежат в плоскости эмпирии, да и к тому же никак не могут предстать в сознании людей в идентичной форме в силу того, что разные слои народа по-разному представляют эти интересы. «Смысл существования нации не лежит в них самих, но в человечестве». «Истинное единство народов есть не однородность, а всенародность, т. е. взаимодействие и солидарность всех их для самостоятельной и полной жизни каждого».

Вл. Соловьев различал понятия «смысл существования нации» и «национальный идеал». Если первое — это философское понятие, требующее духовной работы, то понятие национального идеала предстает как широкая практическая задача нации, требующая волевых усилий. Если смысл существования нации заключается в объединении человечества на христианских принципах, то национальный идеал есть не что иное, как утверждение конкретного образа вхождения нации во всемирное человечество. Если смысл существования нации выступает как ее отдаленная, но существенная цель, то национальный идеал есть действительный способ или средство достижения этой цели.

Н. Бердяевпридает русской идее динамизм и драматическую напряженность. С его точки зрения, русский народ по своей вечной идее не любит устройства этого земного града и устремлен к Граду Грядущему, он жаждет Царства Небесного, царства Абсолютного Добра и не принимает мира, лежащего во зле. В силу этого русская идея является идеей эсхатологической, обращенной к концу.Философ показывает противоречивость русской души, что придавало истории России импульсивный характер: в ней великие социальные и культурные взлеты чередовались с не менее впечатляющими падениями и катастрофами. «Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное сознание-личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт».

Во-первых, следуя традиции Вл. Соловьева, Н. Бердяев определяет русскую идею как Божий замысел, который Он вложил в русский народ. Во-вторых, русская идея — это основная проблематика русской теоретической мысли и публицистики. И, наконец, русская идея выступает у него как комплекс наиболее типичных черт русского национального сознания, т. е., выражаясь современным языком, менталитета.

Философию религии избрал в качестве верного орудия познания русской идеи Л. Карсавин в своей работе «Восток, Запад и русская идея». Русская идея зиждется на православной культуре. Цель русской идеи — достижение всеединства человечества наиболее оптимальным и полнокровным способом: Препятствием к достижению истинного всеединства могут послужить некоторые черты русского национального характера, о которых Л. Карсавин говорит порой с убийственной жестокостью и беспощадностью: «Русский не мирится с эмпирией, презрительно называемой мещанством, отвергает ее — и у себя, и на Западе, как в теории, так и на практике. «Постепеновцем» он быть не хочет и не умеет, мечтая о внезапном перевороте. Ради идеала он готов отказаться от всего, пожертвовать всем; усомнившись в идеале или его близкой осуществимости, являет собой образец неслыханного скотоподобия или мифического равнодушия ко всему».

Определяя сущность русской идеи, И. Ильин пишет: «Русская идея есть идея сердца. Идея созерцающего сердца. Сердца, созерцающего свободно и предметно и передающего свое видение воле для действия и мысли для осознания и слова».

Триединый смысл русской идеи.Если говорить по существу, то русская идея Вл. Соловьева и философов Серебряного века — это идея о том, как сохранить, преобразить и спасти Россию и русского человека. Она принципиально отличается от русской идеи неистовых русофилов, которые хотят спасти Россию без ее преображения, и национальной идеи западников, зачарованных благами Западной цивилизации, ради которых они готовы отречься от всего родного. Спасти Россию можно только удержав все положительное, что в ней было и есть, и, преобразив ее искаженные черты. Выполнить эту задачу невозможно без освобождения от самоубийственных, разрушающих тело, душу и дух России тенденций, которые имеются в самом русском человеке. Бесовские соблазны, искушающие русскую душу картинками блаженной жизни, отнимают у России именно жизненность, толкают ее на путь вечного умирания без смерти и воскресения.

Русская идея — это еще и специфически русское решение фундаментальных вопросов бытия и в этом плане она совпадает с основной проблематикой русской религиозной философии, ее формой и методами, которыми она пользуется. Ее пафосом, наконец. В связи с таким истолкованием русской идеи она выступает уже как идея осотворении, преображении и спасении человека вообще. Причем, человек здесь понимается и как индивидуальное существо — личность, и как род — человечество.

Космизм. И это еще не все. Русская философия глубоко задумалась не только о спасении России и человечества, но и о спасении всего мира: природы, живой и неживой, всего космоса. Соборный дух и космическая устремленность русского национального сознания питали эту заветную мечту многих русских философов: «Самая большая религиозная и нравственная истина, до которой должен дорасти человек,— это — что нельзя спасаться индивидуально. Мое спасение предполагает и спасение других, моих близких, всеобщее спасение, спасение всего мира, преображение мира». Таким образом, сохранение, преображение и спасение человеческой личности, человеческого рода (Родины и Человечества) и всего мира составляют триединый смысл русской идеи.

Всеединство как преодоление смерти.Вопрос о спасении может возникнуть только при условии, что существует опасность гибели. Русская идея спасения родилась из острого сознания смерти. «Философия есть спрашивание о смерти, о «самом главном». Но спрашивать можно по-разному. История западной философии — это история кружного пути мысли, создание завалов на пути к смерти. Русское же изумление перед смертью вылилось в детский прямой вопрос, в первый и одновременно самый последний. ...Нет проблемы России, есть проблема преодоления смерти. Это тообщее,что прорывается сквозь все многообразные формы русского духовного движения».

К слову сказать, не детская изумленность, а взрослая уязвленность смертью, которая перестает быть отдаленной возможностью, лежит в основе русского философствования. «Какой это ужас, что человек (вечный филолог) нашел слово для этого — «смерть». Разве это возможно как-нибудь назвать? Разве оно имеет имя? Имя — уже определение, уже «что-то знаем». Но ведь мы же об этом ничего не знаем».

Из экзистенциального переживания мысли о смерти зародилась в русском сознании идея духовного преодоления смерти, а у некоторых мыслителей (например, у Н. Федорова и К. Циолковского) возникла полуфантастическая мечта ее физического поборения. Вопрос о смерти и ее преодолении составляет, таким образом, центральную болевую точку и основное задание русской религиозной философии (русской идеи). Причем, смерть здесь понимается в самом широком смысле слова, как синоним всякого распада и разрушения, включая в себя личностный, социально-исторический и космический аспекты бытия (небытия).

Духовное преодоление смерти в русской философии осуществляется на путях синтеза, стремлением к всеединству. Всеединство — ключевое понятие и смысловое ядро философии Вл. Соловьева,многочисленных его учеников и последователей. Оно является родовым понятием по отношению к ряду важных понятий (и соответственно проблем) русской религиозной философии: соборности, Богочеловечеству и др. Последние представляют собой частные случаи всеединства, отражают какой-то его срез.

Тема 11: Фридрих Ницше: теория аполлонического и дионисийского начала в культуре, «смерть Бога и проблема сверхчеловека»

Ницше поднял важные вопросы о природе человека, о его бытии, о культуре как средстве человеческой самореализации. Он пытался постичь мир из полноты целого, из полноты человеческого существа. Ницше полагал, что уже греки в полной мере ощущали трагичность чувственного бытия, несмотря на стремление к красоте, празднествам, увеселениям, «греческую веселость».

Философ подчеркивает противоположность и неразрывную связь Первоединого и иллюзионного мира, созданного человеком. Эти две сущности он положил в основу представлений об аполлоническом и дионисийском первоначалах.

Разные полюсы человеческого бытия были запечатлены в образах Аполлона и Диониса; эти два начала были прослежены в миросозерцании, культуре и историческом развитии греков. Два символа выразили всю полноту вечной жизни.

Дионисийское начало

В греческом пантеоне Дионис был Богом земли, плодородия, покровителем растительности, земледелия, виноделия; богом веселья, радости, буйства. Так же он олицетворял собой избыток, нарушение всякой меры, безмерное, взрывное буйство; символизировал ужас и восторг, нарушение принципа индивидуализма, отрицание различий, тенденцию к единству.

Для того чтобы полнее характеризовать дионисийское начало Ницше предлагает сравнить его с состоянием опьянения. «Либо под влиянием наркотического напитка, о котором говорят в своих гимнах все первобытные люди и народы, либо при могучем, радостно проникающем всю природу приближении весны просыпаются те дионисийские чувствования, в подъёме коих субъективное исчезает до полного самозабвения, » - пишет Ницше. Дионисийское начало характеризуется понятиями «безобразное» и «дисгармоническое». Это связано с тем ужасом, которое испытывает человек перед чем-то непознаваемым, иррациональным.

Ощущение опьянения стремится уничтожить индивидуальность и освободить человека из духовной оболочки, даря мистическое ощущение единства. Под влиянием дионисийских сил миллионы склоняются перед их богом, все люди становятся равны, исчезают границы, установленные обществом, и каждый чувствует себя единым со своим ближним. Человек словно впервые видит мир таким, какой он есть на самом деле. Иллюзорное покрывало сорвано, и все тайны мироздания открываются ему.

Дионисийское начало уходит от внешней красоты и гармонии форм, утоляет жажду прекрасного, непосредственно в первородном источнике жизни, и сливается с жизненным потоком, текущим под их покровом.

Мир Диониса влечет к себе человека, наполняет его дух томлением, раскрывает его внутреннюю красоту, вырывает его из цепей космического сновидения. Дионис влечет человека к раскрытию глубинных истоков жизни. «Художественная мощь целой природы открывается здесь в трепете опьянения, »- отмечает Ницше. Дионисийский человек для Ницше неразрывно связан с природой. Она ищет свое выражение в музыке, танцах и жестах. Таким образом, дионисийское начало рождает сущность искусства.

Аполлоническое начало

Аполлоническое начало представляет собой полную противоположность дионисийскому. Оно появляется в попытках человека познать и объяснить окружающий его мир, защититься от его ужасов посредством иллюзии, сновидения. Именно с состоянием сновидения соотносит аполлоническое Ницше. Под "сновидением" философ, по собственному его пояснению, разумеет, по существу, "внутреннее видение", "прекрасную видимость мира сновидений". Аполлон "царит над иллюзорным блеском красоты во внутреннем мире фантазий", он - "бог всех сил, творящих образами". По утверждению Ницше наша внутренняя сущность испытывает сон с глубоким наслаждением и радостной необходимостью. Но иллюзия хрупка, сновидение не должно переступать определенной черты, чтобы ее не разрушить. Следить за этим призван бог солнца, искусства и красоты Аполлон. Образ Аполлона – это полное чувство меры, самоограничение, свобода от диких порывов, мудрый покой бога – творца образов.

Ницше отмечает, что аполлоническое помогает выразить в искусстве то, что зарождается в дионисийском: «Аполлоническое начало вырывает нас из всеобщности дионисийского и внушает нам восторженные чувства к индивидам; к ним приковывает оно наше чувство сострадания, ими удовлетворяет оно жаждущее великих и возвышенных форм чувство красоты; оно проводит мимо нас картины жизни и возбуждает нас к вдумчивому восприятию скрытого в них жизненного зерна. Необычайной мощностью образа, понятия, эстетического учения, симпатического порыва – аполлоническое начало вырывает человека из его оргиастического самоуничтожения и обманывает его относительно всеобщности дионисийского процесса мечтой». Это означает, что Дионис в какой-то момент начинает говорить языком Аполлона. Высшая же цель искусства по Ницше – это заставить Аполлона говорить языком Диониса, чтобы в аполлонических видениях появилась дионисийкая мудрость, чтобы наше сознание смогло достигнуть действия по ту сторону художественного аполлонического воздействия.

Аполлоническое начало противостоит дионисийскому подобно тому, как искусственное противостоит естественному, жизни, осуждая все чрезмерное, непропорциональное.