КОНСОЛИДАЦИЯ И ЭКСПАНСИЯ 5 страница

Посольская изба сформировалась как орган представительства всей шляхты. Воеводства, земли и поветы выбирали на сеймиках послов. Количество их было разным, но, как правило, выбирали по два человека от каждой земли в Короне и столько же — от повета в Литве. Число послов-депутатов из прусских воеводств не было ограничено вплоть до XVII в. Послы представляли интересы своих избирателей и должны были руководствоваться их пожеланиями (так называемой инструкцией). Поэтому голос посла всегда был выражением интересов большой группы и имел определенный вес. После Люблинской унии проходили совместные заседания послов от Короны и от Литвы, а председательствовал на заседании один маршалок. Кроме церемоний открытия и закрытия, посольская изба заседала отдельно от сената. Со временем для составления конституций выбирались специальные делегации. Отредактированные законы зачитывались и принимались на заключительном заседании; потом их печатали. Послы отчитывались перед своими избирателями на специальном сеймике (реляционном), и зачастую только тогда принимались решения, имеющие обязательную силу (например, по вопросам налогообложения).

Закрепление принципа двухстепенного представительства не искоренило убеждения, что каждый шляхтич имеет право участвовать в управлении и принимать решения о судьбах Речи Посполитой. Поэтому наряду с участием в выборах и сеймиках существовала практика общего съезда шляхты, который назывался сначала «обозным съездом» (1503), потом — «конным» (после 1672 г.), а также «рокошем». Понятие «рокош» впервые было использовано в 1537 г. по отношению к собравшейся под Глинянами шляхте, предъявившей Сигизмунду I и его советникам свои требования, и утвердилось затем для обозначения направленных против короля конфедераций. Рокош считался формой легальной вооруженной оппозиции, был нацелен на защиту шляхетских прав, которым угрожали король и магнаты.

Рост значения посольской избы на протяжении XVII в. вовсе не свидетельствовал об усилении ее реального влияния в сфере государственного управления. По мере того, как происходило ограничение прав выбираемых королей и росло могущество магнатов, все большее значение получали локальные съезды шляхты, или сеймики.

Характерным принципом государственного устройства Речи Посполитой была невозможность навязывания чего-либо с помощью силы. Воеводства, земли и поветы чувствовали себя самостоятельными, решали все свои проблемы на сеймиках, в которых участвовала вся шляхта данного повета или земли. С течением времени сеймики стали более разнородными: отдельно съезжались для того, чтобы определить порядок правления в период бескоролевья (каптуровые сеймики), для избрания представителей в судебный трибунал (депутатские сеймики), для заслушивания отчета о заседаниях сейма (реляционные сеймики) или для избрания местных должностных лиц (элекционные сеймики).

Растущее значение сеймиков проистекало из убеждения, что собственные проблемы нужно решать самостоятельно («ничего за нас без нас»^{82}); сеймики были выражением склонности шляхты участвовать в политической жизни и ее недоверия к центральной власти. Но чем чаще сейм был не в состоянии справиться с решением каких-либо проблем, тем чаще сеймики оставались последней возможностью это сделать. В XVII в. дошло до того, что распоряжение материальными средствами, собранными после утверждения налогов сеймиком, оставалось в руках данной земли или повета. Так постепенно формировались казна и армия повета. Децентрализация государства в политическом отношении соответствовала преобладанию фольварочного хозяйства в экономике и привязанности шляхты к своим свободам.

Усиление позиции сейма, а в нем посольской избы привело к тому, что королевские министры попали в подчиненное положение (1641). Одновременно с этим сейм не стал органом государственного управления, а лишь усилил свои охранительные функции. Реформы или сама мысль об изменении государственного устройства воспринимались как угроза для свобод, особенно после драматичных событий середины XVII в. Поэтому Конституция 1669 г. провозгласила, что «всякое новшество в Речи Посполитой чревато опасностями и большими потрясениями».

Полиэтничность была главной чертой, характеризующей Речь Посполитую в XVI–XVII вв. Для существования целого, таким образом, было необходимо сосуществование разных этнических и языковых групп. Процесс унификации, обозначенный в предыдущем разделе, затронул, в первую очередь, шляхетское сословие. Региональные различия постепенно стирались, но не исчезли полностью. Различия и конфликты между жителями Короны и Силезии, Мазовии и Пруссии выступали в рамках одной и той же, как казалось, этнической и языковой группы. Они были проявлением серьезных и глубоких различий, существовавших в прошлом, которые в Речи Посполитой сгладились лишь отчасти. Поэтому сохранялась неприязнь между жителями Великой и Малой Польши, которые, в свою очередь, свысока смотрели на литовцев. Меньше было конфликтов между поляками и русинами, пока речь не шла о различии вероисповеданий (украинско-белорусский язык, называвшийся в то время «русским», был вытеснен из административной сферы в восточных воеводствах лишь в 1697 г.). Все происходило в рамках единого шляхетского сословия, которое по своему характеру постепенно становилось польским.

Сложнее представить себе, что означала полиэтничность в масштабе всего государства. Критерий этнической принадлежности здесь не совсем точен. Наряду с польскоговорящим населением наиболее многочисленными были русины и литовцы. В городах и за их пределами проживала многочисленная группа населения немецкого происхождения, которая полонизировалась лишь отчасти. Были еще евреи, армяне, татары, караимы, волохи, венгры и латыши; наконец, группа голландских меннонитов, которые образовывали поселения так называемых «олендеров» (они быстро утратили свой язык, но сохранили верования), а также различные по численности и положению выходцы из Италии, Франции, Англии; шотландцы, греки, персы. Никто не заставлял их менять язык, веру и традиции, а потому в Речи Посполитой находили в XVI–XVII вв. приют как протестанты, так и католики, христиане различных толков, мусульмане и евреи со всей Европы. В этом пестром сообществе возникали конфликты, как, например, противостояние немцев и евреев в городах или на Украине между казаками, польской шляхтой и евреями, но в целом это не представляло серьезной проблемы.

Процессы ассимиляции затрагивали, в первую очередь, шляхту. В Речи Посполитой на другие народы смотрели свысока, но по отношению к переселявшимся в Польшу иностранцам были обязательны гостеприимство и открытость. Пришельцы постепенно вливались в соответствующие сословные структуры, не образуя отдельных сообществ. Особой была ситуация евреев, которые в конце XV в. составляли 0,6 %, а в середине XVII в. — уже 5 % населения. После огромных потерь военного времени постоянный прирост их числа привел к тому, что в конце XVIII в. евреи достигли почти 10 % численности населения страны. Они образовали свои органы самоуправления, которые функционировали на основании королевских привилегий, и стали важным элементом в организации ремесла и торговли.

Полиэтничность Речи Посполитой означала, что среди зависимого населения были люди разных национальностей. В XVII в. шляхтич, независимо от происхождения и вероисповедания, стал отождествляться с поляком. Аналогичным образом и принадлежность к крестьянскому сословию, свидетельством которой была личная зависимость, становилась важнее этнических различий. Считалось, что место зависимых крестьян в Речи Посполитой определяется положением их господ. С этой точки зрения, все зависимые крестьяне были между собой равны, хотя исповедуемая религия и другие факторы могли влиять на то, что отношение к ним было различным.

Поликонфессиональность была следующей характерной для Речи Посполитой особенностью. Жители государства принадлежали к разным христианским церквям, исповедовали также и нехристианские религии. С конца XVI в. сфера влияния протестантизма постоянно сокращалась. Несмотря на брешь, пробитую Брестской унией, православие сохраняло свои позиции. Евреев становилось больше, что было следствием не только благоприятных условий, которые создавались для них в Речи Посполитой, но и гораздо большего естественного прироста. Группа мусульман была незначительной. Перемены, наступившие в XVI столетии, состояли в том, что шляхта, сохраняя принцип религиозной свободы и относясь терпимо к иным верам и вероисповеданиям, все больше поддерживала католицизм. В XVI в. Речь Посполитую отличала пестрота религий и вероисповеданий, которая рассматривалась шляхетским сословием как следствие его собственной свободы. Переход из православия или кальвинизма в католицизм был связан с полонизацией шляхты, с тем, что она принимала не только общее право, но также язык и традиции. Православным или униатом оставался крестьянин на Волыни или Подолии; протестантизм в XVII в. все чаще ограничивался городом. Однако до начала казацких и шведских войн середины столетия религиозные различия не становились причиной серьезных конфликтов.

Поликонфессиональность и одобрительное отношение к разнородности в рамках сословия, а как следствие, и за его пределами были лишь одной стороной медали. Даже гораздо позднее, в середине XVII в., когда католицизм в значительной мере потеснил другие вероисповедания, преследования или репрессии были значительно более мягкими, чем в европейских странах. В первой половине столетия Речь Посполитая могла гордиться относительно спокойным ходом Контрреформации. Было это необычно хотя бы потому, что Речь Посполитая уже тогда стала принимать участие в военных конфликтах с государствами иных вероисповеданий. Второй стороной медали оказался сам характер религиозности той эпохи. В первой половине XVI в. дали о себе знать разнородные по характеру европейские течения, ренессансные и реформационные. Религиозные верования простых людей оставались, по сути, средневековыми, в то время как вера образованных кругов формировалась под влиянием гуманистических веяний. Принятие тридентской церковной реформы^{83}в 1565–1577 гг. означало перемены не только в сфере церковной организации: на протяжении трех поколений более глубоким стало понимание основ веры, получили распространение новые религиозные практики. Реорганизация пастырской работы в приходах и повышение образовательного уровня духовенства способствовали усилению религиозного рвения простых верующих, которое понималось, в первую очередь, как обязательное участие во всех религиозных обрядах церкви. Одновременно с этим духовенство и миряне сознательно пытались связать новую религиозность с традициями местной культуры. Самая значительная роль в этих процессах выпала на долю иезуитов, которые сумели в значительной мере адаптировать стиль своей работы к польским условиям. Можно также говорить и об особой польской религиозности. В XVI в., под влиянием сложившихся условий жизни, в польском характере проявились черты мягкого, идиллического благочестия. Польскую религиозность с XV столетия характеризуют культ Девы Марии и особое почитание страстей Христовых. В XVI в. широкое распространение получило отношение к религии со своим чисто польским, «домашним» акцентом, в котором нашлось место и для представления о польском происхождении Адама и Евы, и для образа Рая как отражения господствовавших в Речи Посполитой отношений. Специфически польские черты приобрел и культ Богородицы, общепольским стало почитание Ченстоховской Божьей Матери. Благодаря иезуитам, в первой половине XVII в. духовная жизнь элит развивалась подявным влиянием испанской мистики. Распространение сочинений мистиков в духовных семинариях и коллегиях легко объяснялось, но более удивительным было проникновение этого типа религиозной духовности в широкие слои шляхетского общества. В условиях, когда росло чувство угрожавшей извне опасности и исключительного положения Речи Посполитой, формировалась шляхетская религиозность, в которой соединялись, образуя новое качество, элементы мистицизма и культа Девы Марии. В клятве короля Яна Казимира во Львовском соборе (1656) Богородица была названа Королевой Польши, что лишь подтверждало уже сложившееся убеждение. Эволюция шляхетской религиозности означала также и ее полонизацию, широкое распространение в религиозной жизни черт шляхетской культуры. Идеалом для польской шляхты первой половины XVII в. считалась не только достойная жизнь помещика в фольварке, но и его деятельность, обращенная к делам общественным. Этой модели соответствовали и новые формы религиозности. Нападки на соседей, склоки, своекорыстие во время сеймиков и рокошей, любовь к излишествам и безразличие к судьбам эксплуатируемого населения, бесцеремонность и растущая ксенофобия — все это нельзя рассматривать как единственную^[13] или основную характеристику шляхетской Речи Посполитой.

Два института, определявшие жизнь Речи Посполитой, были шляхетскими по своему характеру — фольварочное хозяйство и сейм. Благородство было образцом для подражания. Две черты шляхетского сословия тесно переплелись в Речи Посполитой: апология свобод и активное участие в политике. О том, что Речь Посполитая считалась практическим воплощением шляхетских свобод, уже говорилось выше. Но это не было равнозначно тому, что сословный интерес ставился выше общего, а личность — выше государства. Свобода шляхетского сословия понималась также в категориях служения Республике. Можно привести длинный список свидетельств поистине героической любви к Отечеству, воплощенной, например, в мужественной смерти гетмана Станислава Жолкевского после битвы под Цецорой. Шляхта уверовала одновременно в совершенство своего государства, в свое превосходство над другими и в свой мессианизм. Считалось само собой разумеющимся, что Европа не проживет без польского зерна и может вести кровавые внутренние споры только потому, что Речь Посполитая заслоняет ее от турецкого нашествия. В XVII в. из этих представлений выросли не только мифы о Польше как форпосте христианства («твердыне») и «житнице» Европы, но и обобщающая эти мифы идеология сарматизма. Необходимо, однако, подчеркнуть, что в XVI столетии и позднее шляхта не испытывала комплекса собственной неполноценности при сравнении себя с Европой. Наоборот, свободно заимствуя европейские достижения, она все сильнее подчеркивала свое превосходство. Главным аргументом в пользу этого убеждения была именно свобода, которая систематически ограничивалась в монархиях, где существовала абсолютистская форма правления.

Еще одной чертой, отличавшей шляхетское сословие и составлявшей специфику Речи Посполитой, было его активное участие в политике. Шляхта ощущала себя целиком включенной в систему политического организма, в буквальном смысле считая себя основой Речи Посполитой. Это проявлялось не только в монополизации права занимать государственные должности или участвовать в заседаниях сейма. Шляхта считала дела государства своими собственными и принимала в них непосредственное участие. Отсюда и практика рокошей, когда интерес шляхты противопоставлялся королевской политике, которая данный интерес не учитывала. С этим связано и то, что шляхта, все менее склонная участвовать в ополчении, с готовностью хваталась за сабли для участия в любой конфедерации.

Удивительно, что шляхта, столь искренне отождествлявшая себя с государственной основой Речи Посполитой, оказалась с начала XVII в. подчинена господству магнатов. На протяжении длительного времени еще удавалось сдерживать возвышение магнатских родов. Их попытки создать на территории своих владений удельные княжества, аналогичные немецким княжествам империи, были явлением маргинальным. Но магнаты постоянно стремились продемонстрировать свое могущество и богатство, свое превосходство над другими представителями шляхетского сословия. В условиях, когда королевская власть ослабевала, магнаты присваивали себе право принимать решения в делах государственного масштаба, не считаясь с мнением шляхты Речи Посполитой. Складывалась модель правления независимых царьков, полновластных в своих владениях и навязывавших республике свои интересы.

Черты, составлявшие особенность Речи Посполитой, вместе с тем позволяли ей выжить. Особенно значимыми были шляхетское чувство ответственности и убеждение, что государство призвано служить шляхтичу-гражданину. Чувство ответственности выражалось в готовности защищать собственный интерес, отождествлявшийся с благом Речи Посполитой. С течением времени это чувство деформировалось и ослабло. Ответственность шляхтича за Речь Посполитую находила свое выражение в солидарности членов шляхетского сословия. Во второй половине XVII в. шляхетская солидарность пошатнулась под натиском нараставшего неравенства, а общее благо стало интересом доминировавшей группы.

На протяжении XVI в. сложились основы шляхетской культуры и сформировались две присущие ей противоположные черты: открытость внешним влияниям и самодовольство. В период благополучия шляхта впитывала все то европейское, что казалось ей интересным, выгодным и правильным. В Речи Посполитой находилось место для множества чужих идей и изделий, хотя никто не стремился слепо им подражать. Образ жизни шляхты и ее мировоззрение формировались под непосредственным влиянием Европы эпохи Ренессанса и барокко, хотя и отличались своеобразием. Поэтому привязанность к «своему» не означала ксенофобии, высокая оценка ценностей собственной культуры и образа жизни позволяла свободно пользоваться европейскими достижениями во всей их полноте. Речь Посполитая XVI в. была частью Европы; и как сообщество шляхты она осознавала свое естественное в ней присутствие. Реформация и Контрреформация пришли из Европы, но оба течения в Речи Посполитой подверглись своеобразной трансформации. Основные идеи шляхетского сословия объединяли Польшу с формировавшимся Западом, и их источником служило общее для всей Европы римское и христианское наследие. С течением времени польская шляхта все сильнее подчеркивала не только эти связи, но и свою причастность к этому наследию.

Специфику Речи Посполитой XVI–XVII вв. невозможно описать каким-то одним понятием. К перечисленным выше характеристикам необходимо добавить еще две, серьезно повлиявшие на становление шляхетской культуры. Первая — это ее ограниченный, местный характер. Шляхтич жил в деревне, чувствовал себя связанным с землей и местным сообществом, а потому в делах более широкого масштаба выступал выразителем этого местного интереса. Со временем, когда достаток и чувство безопасности укрепили его привязанность к деревне, общественная деятельность стала ограничиваться сеймиками и другими локальными собраниями (например, участием в так называемых «контрактах» — хозяйственных съездах шляхты). И в рамках этого несколько идиллического, ассоциировавшегося с Аркадией понимания свободы зародилось и крепло убеждение в совершенстве и некой исключительности сложившихся институтов, а это способствовало, в свою очередь, формированию консервативных, охранительных взглядов шляхты. Необходимо отметить еще одну черту, отличавшую Речь Посполитую, — «ориентальность». Первоначально она была присуща только шляхетскому сословию, но потом распространилась и на другие слои населения. Эта черта стала важным элементом идентичности Польши XVII–XVIII вв. Она была заметной для внешних наблюдателей, а для самой шляхты было совершенно естественным, что ее наряды, оружие и вкусы формировались, скорее, под влиянием восточных, чем европейских образцов. Долгое время значительная часть получаемых от фольварочного хозяйства средств уходила из Речи Посполитой на Восток в обмен на восточные товары: пряности, благовония, ткани, лошадей и оружие. Постепенно часть этих товаров стала производиться ремесленниками на территории Польши. Но по мере того, как турецко-татарское пограничье превращалось в арену постоянных вооруженных столкновений, часть восточных товаров стала поступать в качестве добычи. Но это не объясняет любви шляхты именно к этим изделиям, а также особой склонности перенимать наряды, оружие, упряжь и связанную с ними лексику именно из стран Востока. Шляхта осознавала свое превосходство над соседями с востока и юга, она решительно и упорно отмежевывалась от примеров азиатского деспотизма. Однако он не пугал ее так, как абсолютизм Габсбургов. Живя в стране, созданной для свободы, шляхта хотела, чтобы ее окружение носило именно ориентальный характер. Судя по всему, она не считала эти влияния, равно как и европейские образцы, чуждыми для себя. Архитектура и искусство XVI–XVII вв. оставались под явным европейским влиянием, в то время как портреты польских шляхтичей указывают на их тесные контакты с Востоком.

Польша XVI–XVII столетий формировалась в географическом пространстве между будущим Востоком и Западом, — в пространстве, где пересекались западные и восточные мотивы. Однако Речь Посполитая была чем-то большим, чем просто пространством, где эти два мира противостояли друг другу. Восточные элементы, которые считались «своими», придали сарматизму неповторимые черты. Нерешенным остается вопрос: почему для самоопределения польская шляхта обратилась не только к своему западному наследию, но стремилась также воспользоваться восточной традицией? Считала ли шляхта эту восточную традицию в равной степени своей? Шляхетская Польша не нуждалась в том, чтобы занимать чью-либо сторону, — она создавала в Европе свою, оригинальную культуру.

Идентичность Польши, или совокупность определенных черт, обеспечивавших ее существование, не была неизменной. Рассматриваемые здесь процессы продолжались и в XVII в., а с середины столетия они развивались в новых и весьма невыгодных для Польши условиях. Выбирая свободу, которая основывалась на следующем убеждении: «Только Бог наш и сабля», шляхта наиболее полно выражала свою идентичность. Однако основы ее оказались не очень устойчивыми.

Эпоху королей из династии Ваза считают польским серебряным веком, словно развитие Польши замедлилось по сравнению с эпохой последних Ягеллонов. Но одновременно с этим это было время наивысшего расцвета шляхетской Речи Посполитой и воплощения в жизнь шляхетского идеала жизни. Именно тогда стала очевидной оригинальность Речи Посполитой, которая состояла в том, что свобода шляхтича-гражданина ставилась выше силы и мощи государства. На это повлияли своеобразный способ решения экономических проблем и социальная структура, принципиальной чертой которой было формирование шляхетского сообщества — «народа-шляхты», равно как и зависимого крестьянства. Создавая государство и подчиняя его собственным интересам, шляхта добилась этого за счет крепостных. Не удалось избежать и последствий расслоения шляхетского сословия. Но именно тогда шляхте удалось объединить в своей культуре европейские и восточные начала, отличающие Речь Посполитую от других государств Европы.

Эти черты: доминирование интересов народа-шляхты над интересами государства, оригинальный характер шляхетской культуры, любовь к свободе и вовлеченность в политическую жизнь — оказались наиболее устойчивыми. Именно они и стали основой Польши.

Глава VIII

РЕСПУБЛИКА САРМАТОВ

Чем знаменателен XVII век в истории Польши? За столетие, начиная с рокоша Миколая Зебжидовского (1606) и до Тарногродской конфедерации (1715), в Речи Посполитой произошли значительные перемены: в XVI в. она была европейской державой с имперскими амбициями, однако в конце века напоминала корабль, терпящий бедствие. Страна, созидаемая на принципах гражданской ответственности за сообщество свободных людей, по-прежнему считала их высшей ценностью, но, скорее, номинально, чем на практике. В то же время это было столетие, когда Речь Посполитая не только выстояла, но и стала воплощением духовных ценностей. А потому ее граждане имели все основания считать себя избранными Богом и ожидать от Европы понимания и принятия Речи Посполитой такой, какова она есть.

XVII столетие, несомненно, стало эпохой наиболее полного воплощения жизненного идеала шляхты. А потому нам не следует слишком строго оценивать его с позиций сегодняшнего дня. Это была эпоха барокко и Контрреформации, в которых нашли отражение оригинальные польские черты, эпоха окончательного упрочения позиций католицизма. Именно тогда были заложены основы национального самосознания, сформировались принципиальные особенности польской идентичности, впервые нашло свое выражение польское своеобразие. Польша этой эпохи рождалась из оригинальной формы республиканского правления, при котором возобладало чувство превосходства народа-шляхты над государством, ее сарматский характер не позволял Польше подчиниться ни Востоку, ни Западу. Непросто распознать основную тенденцию столетия. Могла ли Речь Посполитая осознавать, сколь высоки были ставки в противостоянии с Россией? Существовала ли на самом деле возможность избежать возникновения независимой Пруссии? Могла ли свобода привилегированных слоев надежно гарантировать функционирование этих институтов и самого государства? Возникает также вопрос: сохранилась ли польская идентичность при неизменных формах государственного устройства и жизни?

На пороге XVII в. поступательное развитие шляхетской Речи Посполитой значительно замедлилось. Все сильнее давало о себе знать желание жить в мире, в то время как размеры государства и отношения с соседями вынуждали продолжать внешнюю экспансию. В целом эти попытки в XVII столетии не были успешными. Польша противостояла врагам на востоке и юге, но не решалась воспользоваться благоприятными для нее возможностями на севере и западе. Готовая воевать за огромные земельные владения на Украине и за окончательную инкорпорацию прусской территории, она боялась только одного — усиления королевской власти. Для земель Короны и Литвы в середине XVII в. война стала повседневной реальностью, и, начиная с этого времени, ради сохранения мира граждане республики будут жертвовать частью территории страны. В то же время именно в эту эпоху польская культура оказывала сильнейшее влияние на своих ближних и дальних соседей.

В 1599 г. распался союз со Швецией, и началась более, чем столетняя история вооруженных конфликтов, в которые Речь Посполитая была втянута из-за династических интересов династии Вазов, хотя и рассматривала каждую очередную войну как защиту своей свободы. Но при этом никто не думал, что восточный сосед также может представлять серьезную угрозу. Долгое время считалось, что Московское государство в той или иной форме может быть связано с Речью Посполитой. Отношения с Турцией оставались мирными, и, казалось, ничто не предвещало будущих конфликтов. Несмотря на неприязнь шляхты к Габсбургам, на протяжении большей части XVII в. Австрия была естественным союзником Речи Посполитой. За 60 лет в Пруссии были сделаны очередные уступки в пользу бранденбургского курфюрста.^{84}Они расценивались как меньшее зло. Только одно постоянно тревожило граждан — страх перед absolutum dominium— абсолютной властью короля. В течение всего столетия продолжалось противостояние между защитниками шляхетских свобод и сторонниками королевской власти, которые стремились к созданию модели централизованного государственного управления. Это противостояние привело к параличу государства и ослаблению нации. Однако подобных последствий никто не предвидел.

После разоблачений инквизиционного сейма 1592 г. Сигизмунд III потратил много времени на то, чтобы воссоздать свою придворную партию. Замышлявшиеся реформы наталкивались на сопротивление со стороны сторонников канцлера Замойского и шляхетской демократии («популяристов»). Прежде чем дело дошло до открытой конфронтации, Речь Посполитая оказалась втянута во внутренние конфликты в России. В 1605 г. несколько магнатов (Мнишек, Вишневецкий) при молчаливом согласии двора организовали интервенцию в поддержку самозванца Лжедмитрия. Нашлось несколько тысяч авантюристов, рассчитывавших на добычу от грабежей. Вряд ли эта акция свидетельствовала о нехватке средств к существованию у представителей малоземельной шляхты. Поход ничем не отличался от предпринимавшихся прежде и впоследствии военных походов магнатов — за Днепр, Днестр или в Ливонию. Лжедмитрий после коронации не собирался и не мог выполнить обязательств перед Речью Посполитой. И уже в мае 1606 г. его смело народное восстание, вознесшее на трон Василия Шуйского. Кризис в Москве позволял, однако, укрепить восточную границу и препятствовал заключению союзов России со Швецией или с Австрией.

Политическая ситуация в самой Польше, тем не менее, не способствовала внешнеполитическим инициативам. Сейм 1605 г. не утвердил налоги на продолжавшуюся с 1600 г. войну в Ливонии. Отстраненный королем от власти, Замойский употребил все свое влияние на срыв реформы сейма, предостерегая, что принятие решений большинством голосов ведет к ограничению шляхетских свобод. Со смертью Замойского партия популяристов лишилась вождя, но у программы защиты существовавшего порядка вещей еще оставались приверженцы. Несмотря на конфликт между католиками и протестантами, посольская изба в 1606 г. единодушно отвергла предложенный королем проект реформы, касавшийся казны, армии и государственного устройства. Состоялось несколько съездов шляхты, проходивших весьма бурно; наконец, в августе 1606 г. под Сандомиром был организован рокош в защиту оказавшихся в опасности шляхетских вольностей. Ни о какой общей программе не могло быть речи: протестанты стремились получить гарантии в ситуации все возраставшего натиска католицизма; многих рокошан всерьез беспокоила судьба Речи Посполитой, и они стремились предотвратить расстройство государства. Часть магнатерии, в свою очередь, связывала с рокошем надежды на усиление своего влияния; не было недостатка также и в личных амбициях, как у предводителя движения Миколая Зебжидовского. Добиваясь ограничения королевской власти, рокошане требовали передать сейму функции раздачи должностей, укрепить позиции сенаторов-резидентов, ввести выборность земских должностей. Всех объединяло недоверие к королю; выдвигались даже проекты его низложения. Дошло до вооруженных столкновений. Шестого июля 1607 г. под Гузовом король разгромил рокошан, но их вожди не понесли никакого наказания.