Запечатанный свиток как утверждение проблемы

Тщательно изучив небесные книги в иудейской и христианской апокалиптической литературе, Лесли Байенс выделяет четыре категории подобных книг[36]. Первые три – это книга жизни, содержащая имена тех, кто достоин; далее, книга дел, содержащая записи о человеческих делах; и третье, книга судеб (последняя редко встречается в еврейском Писании[37]). Свиток, который запечатан семью печатями, не подходит ни под одну из этих категорий. Байенс высказывает предположение, что лучше всего отнести эту книгу к отдельной, четвертой категории, и он описывает ее как книгу действия[38]. Заявляя, что «откровение практически ничего не говорит о предполагаемом написанном содержании книги»[39] (хотя это заявление является спорным), Байенс пишет, что

одно, что мы знаем о его содержании, это то, что когда Агнец открывает каждую из печатей, начинает происходить что-то плохое: сначала появляются четыре всадника, которые несут резню, голод, мор и смерть (6:1-8), затем видение о мучениках (6:9-11), и затем землетрясение и исчезновение неба, «свившегося, как свиток» (6:12-16), все эсхатологические события судьбоносного значения[40].

Далее Байенс утверждает, что небесный свиток в Откровении напоминает летящий свиток Захарии, поскольку оба свитка исписаны с обоих сторон и оба предвещают гибель; в Захарии свиток истребляет тех, кто крадет, и тех, кто ложно клянется (Зах. 5:1-4). Таким образом, Байенс утверждает, что свиток в Откровении и летящий свиток в Захарии «несут погибель неправедным»[41]. Она заключает, что запечатанный свиток «выступает как сам истребитель, вызывая катастрофическое поражение, когда Агнец снимает печати одну за одной, производя резню, голод, мор, нападение диких зверей и само исчезновение неба и земли»[42].

Кто развязывает все эти бедствия? По мнению Байенс, которое разделяется большинством богословов, Бог является действующим субъектом и причиной, по которой «начинает происходить плохое». Это мнение также предполагает, что свиток призывает к ответу тех людей, которые поступают безнравственно, производя «погибель неправедных» и «катастрофическое поражение». Конечно же, такое представление не является уникальным, но оно совершенно упускает из виду намерение книги.

Если мы читаем Откровение, как apokalypsis, показ, где раскрытие противоположно сокрытию, где ложь и притворство раскрываются, как они есть, то мы придем к прямо противоположному мнению. Бог, действующий в лице закланного Агнца, является раскрывающим действия, которые представляются для обозрения, но действующим субъектом является противоположная сторона во вселенской борьбе. Как говорит Антон Вогтль, Бог «не единственный, кто действует в этом мире – как это со всей очевидностью явлено в Апокалипсисе»[43].

Два глагольных элемента снова и снова повторяются в Откровении, чтобы описать логику, которой руководствуются при разоблачении. Мы читаем снова и снова в этой книге: «было дано» [edothē] и «надлежит быть» [dei]. Что касается первого из этих выражений, то Бог позволяет бедствиям происходить в мире, но Бог не тот, кто их навлекает. Откровение подтверждает, что Бог допускает это, используя глагол «было позволено» [edothē] или «было дано», чтобы выразить Божественное попущение[44]:

и сидящему на [красном коне] было дано [edothē] забрать мир с земли (6:4, перевод мой).

и была дана им власть над четвертой частью земли убивать мечом (6:8, перевод мой).

В обоих этих примерах (один взят из второй печати, другой – из четвертой), мы сталкиваемся с тем, что глагольные действия описаны пассивным залогом. Пассивный залог делает анонимным того, кто производит действие, предоставляя читателю самому вычислить, кто же действует на самом деле. Если в вышеприведенных случаях мы превратим предложения в предложения с активным залогом, то не сможем найти более сильного выражения для божественного действия, нежели дозволение. Бог позволил всаднику на красном коне «забрать мир с земли» и в следующем предложении Бог позволил им иметь «власть над четвертой частью земли убивать мечом» (6:8). Божественное позволение, однако, не то же самое, что действие Божие, потому что позволение Божие не равно намерению Божьему[45].

Это приводит нас ко второму глагольному элементу, признание которого является ключевым для богословия книги. Рука об руку с позволением идет понятие необходимости[46]. Бог не дает силам зла позволения совершать зло по произвольным причинам. Позволение дается лишь по причине необходимости. Один фактор, определяющий необходимость, уже очевиден: реальность, у которой ложь и обольщение является modus operandi, невозможно увидеть такой, какая она есть, если только не позволить ей показать себя. Как мы должны узнать об истине о противоборствующей стороне во вселенском противостоянии, если сатане не позволить показать свое истинное лицо? Если сатана виновен во зле, то его действия покажут это. И поэтому мы снова и снова читаем, что Откровение проливает свет на то,

чему надлежит [dei] быть вскоре (1:1)

чему надлежит [dei] быть после сего (4:1)

чему надлежит [dei] быть вскоре (22:6)

Откровение никогда не отделяет позволение от необходимости. Необходимость, в свою очередь, сосредоточена на характере противоборствующей стороны во вселенском конфликте. История в этой книге начинается и заканчивается на ноте о том, чему надлежит быть вскоре (1:1, 22:6). Необходимость, о которой здесь идет речь, сосредоточена словно луч лазера на сатане. Не было бы никакой необходимости в том, чтобы все это произошло, если бы не вселенское противоборство. В этом отношении самый большой вызов человеческому разуму и нравственному чувству бросается в конце книги, где Откровение описывает ход событий, которые бы никто обычно бы не приписал категории необходимости. Последовательностью обильных зрительных образов и выразительных глаголов действия сатана «взят», «скован» и «низвержен» в бездну, которая в свою очередь «заключена» и над ней «положена печать» (20:2). Мало кто из читателей выдвинет возражения против того, чтобы удалить сатану. Проблема возникает, когда через тысячу лет, как говорит Откровение, сатане «должно быть освобожденным на малое время» (20:3).

Почему сатана должен быть освобожден? Почему Иоанн представляет этот совершенно неожиданный поворот в истории как вопрос необходимости? Странная концовка является порицанием тем толкованиям, которые мало внимания уделяют сатане как важному персонажу в Откровении[47], но она также бросает вызов воображению тех читателей, которые серьезно воспринимают зло, показанное Иоанном. Даже самый чуткий читатель, перечитавший книгу не раз, может ощутить необходимость еще раз пробежаться по всей ее истории, чтобы примириться со странной концовкой. Учитывая большую вероятность того, что концовка тесно связана с началом, будет разумным еще раз задаться вопросом о том, что же за проблема оправдывает столь неожиданный исход.

Двойную логику позволения и необходимости легче уловить в связи с тем, что показано в Откровении раньше.

Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан [edothē] был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана [edothē] была ей власть, какую имеют земные скорпионы (9:1-3).

Если «начинает происходить плохое» в связи с семью печатями[48], то гораздо худшее происходит с последовательностью трубных звуков. Образность труб нагружена причудливыми картинами, которые не встречаются в природе (9:4-10). Следовательно, здесь цель не только в том, чтобы показать, что происходит, но даже больше в том, чтобы показать, какое действующее лицо стоит за ужасными реалиями. Когда ангел трубит в пятую трубу, то, как отмечено выше, Иоанн видит «звезду, падшую с неба на землю» (9:1)[49]. Ветхозаветным фоном для этой аллюзии является поэма о падении «Сияющего» в книге Исайи, оба текста показывают падение славной звезды с неба на землю, а затем с земли в бездну (Ис. 14:12-20; Откр. 9:2-11). Раскрытие, выстраивающее свидетельства того же рода, мы встречаем в Евангелии от Иоанна. В Евангелии от Иоанна сатана разоблачается как лжец и убийца (Ин. 8:44). В Откровении ужасы земной реальности приписываются звезде, «падшей с неба на землю» (Откр. 9:1). Этот особый персонаж носит имя «Аваддон» на еврейском, «а по-гречески Аполлион», а на английском – Губитель (9:11). Позволение, основанное на необходимости, открывает ворота для ужасающих событий, разоблачая преступника, который процветает за счет сокрытия. Покровы тайны снимаются, когда преступник разоблачен как Губитель (9:11). Теперь сатане в Откровении даются два имени – Обольститель и Губитель (12:9; 20:2, 7; 9:11; 11:18). Это очень похоже на весть Евангелия от Иоанна, поскольку Обольститель в Откровении тождественен «отцу лжи» в Евангелии от Иоанна (Ин. 8:44), а Губитель в Откровении – это в точности тот же убийца, который встречается в Евангелии от Иоанна. Простая, но верная версия сюжета в Откровении улавливает, что именно успех сатаны в качестве Обольстителя обуславливает необходимость разоблачения его как Губителя.

Теперь становится очевидным, что то «плохое», что показано в Откровении, нельзя приписать действию Божьему. При снятии пятой печати мученики, «закланные за слово Божие и за свидетельство, которое у них было»[50], вопиют: «как долго, святой и истинный Господь, будет это, пока Ты не начнешь действовать справедливо и оправдаешь нас за нашу кровь, [пролитую] теми, кто живет на земле?» (6:9-10, перевод мой). Их громкая жалоба основывается на отсутствии Божьего действия. Их беспокоит не то, что Бог делает, а тот факт, что, кажется, Бог не делает ничего! Действительно, их беспокоит тот факт, что Бог не разоблачает обман и зверства противоборствующей стороны. По этой причине – и все же, будучи в долгу перед трудом Байенс – я предлагаю модифицированный взгляд на запечатанный свиток. Его можно рассматривать как книгу действия. Однако, как книга действия, запечатанный свиток, главным образом, является каталогом демонических действий. Более того, если эта книга – описание демонического действия, то весь свиток усиливает и подчеркивает проблему Божьего бездействия, озвученную закланными мучениками, ту самую проблему, которая вызывает кризис на небесном совете. То, что Откровение разворачивает в логике позволения и необходимости, глубоко беспокоит небесный совет. С точки зрения небесных советников, нет необходимости, чтобы эти реалии имели место, и не должно быть позволения. Для них свиток запечатан на уровне понимания.

Эта точка зрения идет путем, который сильно отличается от устоявшихся толкований, большинство из которых приписывают бедствия в Откровении Божественному действию и Божественному действию с целью наказания[51]. Однако, выразительные детали, связанные со свитком, не поддерживают такой упрощенный взгляд на божественное действие. Этот свиток, как мы заметили, «запечатан семью печатями» (Откр. 5:1). В других местах Библии свитки также запечатываются, но не в смысле секретности содержимого, а в смысле недостатка понимания (Ис. 29:10, 11, 18; Дан. 12:9–10)[52]. Когда такой свиток «распечатывается», то польза от этого приходит, главным образом, не на уровне информации. Напротив, известные факты приводят в замешательство, и «распечатывание» происходит на уровне понимания. Тот человек, который распечатывает свиток, делает его понимаемым. Основная проблема связана не с тем, что видно, но с тем, каким это представляется. Эта перспектива еще более усиливается, когда мы держим в уме то, что противоборствующая сторона в данном конфликте действует путем обольщения и введения в заблуждение. Здесь обманщик разоблачается, покровы снимаются прямо на открытом судебном процессе!

Это толкование набирает обороты, когда снимаются печати. Как утверждает Джордж Б. Кэард, процесс снятия печатей бессмыслен, если сопровождающие его события никак не связаны с содержанием книги[53]. Кажется, что четыре животных, «исполненные очей спереди и сзади» на теле и «вокруг и внутри исполненные очей» на крыльях (4:6, 8), знают о том, что написано в свитке, они как будто репетировали этот момент с нетерпением.

и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди (6:1)

я слышал второе животное, говорящее: иди (6:3)

я слышал третье животное, говорящее: иди (6:5)

я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди (6:7) (во всех этих стихах «и смотри» считается добавлением, которое отражено в Textus Receptus – прим. перев.).

Хореография точна, существует тесная координация между движениями того, кто снимает печати, и приказывающими голосами, вызывающими всадников. Раскрывающие действия того, кто снимает печати, соответствуют восклицаниям четырех животных. Мы помним о том, что это видящие существа (6:6, 8), они знают, что в свитке. Только теперь, благодаря заслугам того, кто может снять печати, станет возможно понять свиток. В этом смысле громогласные «иди! [erchou]», звучащие как громкий и четырежды повторяемый императив, являются призывом к тому, чтобы реальность показала себя[54]. Практически, в буквальном смысле настало время для сатаны снять маску.

Даже первый конь, белый цветом, не может развеять впечатление, что эти кони не предвещают ничего доброго (6:1-2). Кони и их всадники выходят на сцену как группа, настроенная на представление одной и той же реальности. Образ четырех коней взят из Захарии, и один из коней Захарии тоже белый (Зах. 1:7-11; 6:1-8). Байенс показывает, что образ белых коней был хорошо известен в мире Иоанна с его имперскими, героическими и связанными с «богом-спасителем» коннотациями[55]. Для аудитории первого века белый был цветом добродетели и победы. Домициан, который, вероятно, был императором во время Иоанна, изображался верхом на белом коне. Ни Библия, ни римская образность, современная автору, не делает белого коня самоочевидным символом Христа.

Но что же еще могло иметься в виду, если белый конь и его всадник не представляют Христа? Луис Вос, сравнивая Откровение с синоптическим апокалипсисом, отвечает на этот вопрос, что лучше всего рассматривать белого коня как символ ложного мессии и ложного пророчества[56]. Для Матиаса Рисси «сидящий на белом коне появляется как часть группы, которая действует подобно демоническим силам разрушения»[57]. Этот всадник похож на Гога, апокалиптического последнего врага, чьим характерным оружием является лук (Иез. 39:3, 9). В подобном же ключе Аллен Керкеслегер понимает белого коня в значении обольстительных действий со стороны его всадника, подчеркивая, что «неспособность современных комментаторов увидеть подлог в персонаже всадника на белом коне показывает успешность литературного приема автора»[58]. В другом вдумчивом исследовании Пьетер Дж. Р. Де Вилльерз заключает, что всадник на белом коне - это «один из самых важных врагов в книге. Он говорит о времени, в которое лжепророки будут столь могущественны, что введут в заблуждение весь мир и даже церковь»[59].

Это понимание прекрасно соответствует акценту на лжехристах и лжепророках, который доминирует в речи Иисуса о последнем времени в синоптических Евангелиях.

 

Вопрос учеников к Иисусу:

«скажи нам, когда это будет? и какой признак Твоего пришествия и кончины века?» (Мф. 24:3)

 

Ответ Иисуса ученикам:

«берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: «Я Христос», и многих прельстят» (Мф. 24:4-5);

 

и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих (Мф. 24:11);

 

Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот, Я наперед сказал вам. Итак, если скажут вам: «вот, Он в пустыне», — не выходите; «вот, Он в потаенных комнатах», — не верьте (Мф. 24:24-26).

 

В синоптических Евангелиях также присутствуют война, голод, мор и вселенское разрушение (Мф. 24:6-10), но самая поразительная черта – это предостережение против обольщения. Обман получает даже больший приоритет в синоптическом раскрытии зла, чем разрушение. Иисус действительно предупреждает Своих последователей, что противоборствующая сторона предпочитает ехать на белом коне и что ее лидер одержим приобретением последователей, выдавая себя за кого-то другого, а не за того, кто он есть в действительности. Не эта ли перспектива, как кажется, отсутствует в Откровении 6, которое иначе бы считалось повторением синоптического апокалипсиса в отношении содержания и последовательности? «Сидящий на коне белом» в синоптическом апокалипсисе, в несколько измененной версии образа, – это явно не Иисус. Это ведет к большой вероятности, что в обоих местах кто-то украл Его коня!

Сокрытие и похищение идентификационной информации везде в Откровении являются ключевыми элементами демонических сил. Всадник на белом коне принимает позу победителя, на голове его красуется венец и он выходит «как победоносный, и чтобы победить» (6:2). Когда дракон выходит на брань с прочими от семени жены (12:17), то его первый шаг заключается в том, чтобы собрать дуэт победителей (13:1-18). Зверь из моря выглядит, как победитель, и у него есть победы, говорящие сами за себя (13:1-10). Верный своему характеру, сатана намеревается победить, выдавая себя не за того, кем он является (6:2; 13:7).

Для человека, ожидающего, что на поверхность выйдут новые реалии, раскрытие книги, запечатанной семью печатями, является разочаровывающим. «Затем на подмостках истории появляются всего лишь четыре всадника, представляющие бедствия, старые, как мир», - говорит Кэард[60]. Открывшаяся взору реальность говорит об удручающе знакомых сценах войны (6:3-4), голода (6:5-6), смерти (6:7-8) и гонений (6:9-10). На вопрос «что нового при снятии первых четырех печатей?» ответом, если говорить о качественных показателях, может быть «не много». Есть, однако, по крайней мере, одна новизна, и она заключается не в характере событий, а в их представлении и значении. Агнец занят тем, что разоблачает и объясняет. История, столь долго не показывавшая своего смысла, теперь вынуждена показать его наличие. Как отмечает Майкл Уилкок, «мы и без Христа знаем, что мир полон проблем. Но нам нужно Его объяснение истории, если ее беды не являются бессмысленными»[61].

Этот взгляд следует уточнить, как минимум, двумя замечаниями, чтобы не пойти вразрез с приоритетами Откровения. Хотя запечатанный свиток является важным способом представления известной реальности[62], он направлен на будущее, он обращен к завершению истории. Каждый из главных циклов достигает кульминации посредством разоблачительного и катастрофического конца, усиливающегося и увеличивающегося с каждым пересказом[63]. «Трубы хуже, чем печати, чаши хуже, чем трубы», - отмечает Ян Ламбрехт[64]. Элизабет Шусслер Фиоренца описывает этот паттерн как «цикличную форму повторения с постоянным продвижением вперед»[65], где продвижение вперед означает, что Откровение «ориентировано на конец, оно не является цикличным или энциклопедичным»[66]. Смысл настоящего закладывается «пониманием настоящего с горизонта будущего, то есть с точки зрения наступления Царства Божьего»[67]. Кэард может быть прав в своем утверждении, что реальность, которая выходит на свет, мало чего содержит нового, но известная реальность не стоит на месте. Она устремляется вперед; ей присущ паттерн; как кони, она несется галопом к концу.

Даже еще более важно, что сам запечатанный свиток является тем, чем стремится быть книга Откровение: раскрытием, снятием покрова и выпадом против сокрытия, которое омрачает человеческое существование. В первом стихе Откровения Бог дает apokalypsis Иисусу Христу, чтобы Он передал его дальше (1:1). Здесь на виду у всего небесного совета Бог дает запечатанный свиток Тому единственному, кто может открыть его и пояснить его содержимое (5:7). В этом качестве, относящемся к смыслу откровения, значение запечатанного свитка находится больше на уровне понимания, нежели на уровне информации. По этой причине сам этот свиток следует понимать как книгу откровения, апокалипсис внутри Апокалипсиса, постановку и воплощение разоблачительной стратегии Откровения. Свиток также можно назвать книгой реальности, кратким представлением того кризиса, с которым столкнулся небесный совет.

Учитывая то, что аллюзии Иоанна на Ветхий Завет «должны были напомнить ветхозаветный контекст»[68], мы можем вспомнить, что в Ветхом Завете также имеется подобный свиток (Иез. 2:9-10). Обстановка небесного совета в Откровении напоминает видение Иезекииля о престоле (1:4-28), также и свиток напоминает о свитке Иезекииля (2:9-10)[69]. В Откровении свиток исписан «внутри и отвне» (Откр. 5:1). Свиток Иезекииля описан практически такими же словами.

И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: «плач, и стон, и горе» (Иез. 2:9,10).

Свиток Иезекииля подобен свитку из Откровения: он «исписан был внутри и снаружи»[70], но его содержимое не было тайным. Подробно написанная на обеих сторонах свитка, весть глубоко отражает человеческую реальность, является литанией «плача, и стона, и горя» (Иез. 2:10). Артур С. Пик красиво сказал, что «книга так исписана, что она не только вся заполнена изнутри, но пришлось продолжить писать и на ее обороте»[71]. Каким бы ни было значение написанного, оно переливается через край; оно заполняет весь лист; для него едва хватает места.

Те сцены, что проходят пред нашим взором, не сразу заверяют нас в том, что у Бога все под контролем, и что нет причин беспокоиться. Когда снимается ключевая пятая печать, жертвы насилия достаточно высказываются на эту тему[72]. «Как долго, святой и истинный Господь, будет это, пока Ты не начнешь действовать справедливо и оправдаешь нас за нашу кровь, [пролитую] теми, кто живет на земле?» (6:9-10, перевод мой).

Как этот вопль звучит на небесном совете? Перестал ли Бог поступать справедливо? Есть ли в человеческом опыте, особенно с точки зрения веры, несоответствие между ожиданиями и реальностью? Если есть, то разве это несоответствие не звучит с оглушительной громкостью на небесном совете? Прямо из свитка, запечатанного семью печатями, сопровождаемый пристальным вниманием небесного совета, выскакивает белый конь обольщения, рыжий конь войны, вороной конь голода и бледный конь смерти, а за ними лишь следует вопль убиенных мучеников о возмездии (6:3-11). Ужасы безраздельно царят на земле. Условия с плохих сменяются на еще более жуткие, а не наоборот – на лучшие. Что Бог делает в отношении этого?

Пусть восстание сатаны будет проблемой, с которой столкнулся небесный совет, как мудро утверждает Адела Ярбро Коллинз[73], но сейчас больше ощущается то, что проблема восстания сатаны является меньшей проблемой, нежели Божья реакция на восстание.

«Как долго?», - слышим мы, как жертвы кричат [ekraxan] громким голосом [fonē megalē] (6:10), вбирая в себя множество ветхозаветных голосов[74]. Эхо в Откровении звучит громче, нежели первоначальные голоса (6:9-10), и оно находится в том месте, в котором ярко выражена сюжетная линия книги. Выражение «нравственное негодование и растерянность» хорошо отражает чувства убитых мучеников и всех, кого подвергли подобной участи[75]. В небесном совете ощущается острая неловкость и смущение не из-за того, что о факте несправедливости не знали, но оттого, что происходящее трудно понять (5:3). Бесспорно, Бог мог положить конец восстанию сатаны каким-то другим способом! Бесспорно, если Бог действительно положит конец восстанию сатаны каким-то другим способом, то Бог получит поддержку и одобрение убитых мучеников и небесного совета! Кажется, небесные существа не менее растеряны, чем люди на земле (5:3). Конечно, перед лицом такой реальности нужен некто, кто сможет взять свиток и снять печати! Вопрос о смысле встает остро, потому что его не видно! Бессмыслица и анархия, как кажется, берут верх на небе, на земле и под землею (5:3). Бесспорно, когда члены небесного совета замерли с каменными лицами в молчании, а Иоанн безутешно плачет (5:3, 4), ощущается крайняя нужда в Избавителе!

 

[1] Bauckham, The Climax of Prophecy, ix.

[2] Лютер (Prefaces to the New Testament, 35:398) практически отвергал каноничность Откровения, заявляя, что «оно не учит о Христе и не знает о Нем».

[3] См. также Откр. 1:19, текст, который объявляет о полном раскрытии. Ван Юнник (Van Unnik , “A Formula Describing Prophecy,” 88) утверждает, что Откр. 1:19 относится к «полноте существования в его трех аспектах прошлого, настоящего и будущего». Подобным же образом Майклз (Michaels, “Revelation 1.19,” 619) находит в этом тексте утверждение, что Откровение касается реальности. «Это не просто сообщение о том, что кто-то видел, но сообщение о том, что есть, или о том, что истинно».

[4] Джон Коллинз и другие (John Collins, Apocalypse, 9) определяют apokalypsis «как жанр литературы-откровения с повествовательными рамками, в которых от существа иного мира человеку передается откровение, раскрывающее трансцендентную реальность, которое является временны́м, поскольку показывает эсхатологическое спасение, и одновременно пространственным, поскольку касается иного, сверхъестественного мира». См. также Linton, “Reading the Apocalypse as Apocalypse,” 9–42. Rowland (The Open Heaven, 20) говорит, что основной характер апокалипсиса – это «раскрытие божественных тайн путем прямого откровения». Эта точка зрения иллюстрируется сценой, когда Иоанн обнаруживает, что «дверь отверста на небе!» (4:1). Koch (The Rediscovery of

Apocalyptic, 94) говорит, что описание уничтожения сатаны в последней битве является центральной идеей апокалипсиса. Откровение не является исключением из этого.

[5] Противоположная динамика («сокровенное» и «тайное» - прим. перев.) представлена также в Мф. 10:26.

[6] Whiteley, “The Threat to Faith,” 168 (review).

[7] Brighton, Revelation, 121. Swete (The Apocalypse of St. John, 70) называет это «огромным расстоянием».

[8] Дальнейшее обсуждение см. Tonstad, Saving God’s Reputation, 119–21; Aune, Revelation, I:297.

[9] Blount, Revelation, 92.

[10] Aune, “The Influence of Roman Imperial Court,” 5–26; Reddish, Revelation, 92–93.

[11] Для Блаунта (Blount, Revelation, 93), изобилие очей означает то, что эти существа всевидящи, а обилие крыльев – то, что они практически вездесущи.

[12] Sweet, Revelation, 58.

[13] Bornkamm, “Die Komposition der apokalyptischen Visionen, 132–49. Yarbro Collins (The Combat Myth, 13) говорит, что рекапитулятивная схема, обозначенная Борнкаммом, в действительности «гораздо более экстенсивна, чем показывает теория Борнкамма».

[14] Flowers, “The Vision,” 526.

[15] Центральная роль Откровения 12 поддерживается тем положением, которое ей отводится в различных схемах, и количеством исследований, посвященных ей; см. далее Gunkel, Schöpfung und Chaos, 172–398; Lohmeyer, “Das zwцlfte Kapitel, 285–92; Prigent, Apocalypse 12; Gollinger, “Das ‘grosse Zeichen’,” 401–16; ———, Das ”grosse Zeichen” von Apocalypse 12; Collins, The Combat Myth, 101–42.

[16] Kermode, Sense of an Ending, 6–7.

[17] Bauckham, The Climax of Prophecy, xi. Farrer (The Revelation, 4) называет труд Иоанна плодом исключительно «интенсивного и систематического размышления над всей пророческой традицией».

[18] Yarbro Collins, Apocalypse, 39.

[19] Achtemeier, “Revelation 5:1–14,” 284.

[20] Yarbro Collins, Apocalypse, 39.

[21] Там же.

[22] Charles, Revelation, I:102–3. Rowland (Open Heaven, 425) описывает контраст между земной и небесной реальностью более прозаическими выражениями, чем Чарльз, но основное утверждение звучит, по сути, так же.

[23] Charles, Revelation I, 102–3.

[24] Здесь Hêlēl ben Shaḥar написано с заглавных букв, потому что лучше рассматривать это как имя, а не как описательное обозначение.

[25] Grelot (“Isaпe XIV 12–15,” 18–48) и Blenkinsopp (Isaiah 1–39, 288) склоняются к тому, что повествование Исайи, 14:12-20 является производным от мифа о Фаэтоне.

[26] Ovid, Metamorphoses II, 23–36.

[27] Craigie, “Helel, Athtar and Phaeton,” 223–25; Clements, Isaiah 1–39, 182; Bost, “Le chant sur

la chute,” 13; Page Jr., The Myth of Cosmic Rebellion, 110–205.

[28] Contra Celsum 6.42.

[29] Driver, Canaanite Myths and Legends, 21.

[30] KTU 1.6 I 59–61, translation by Page, Cosmic Rebellion, 66.

[31] Pope, El in the Ugaritic Texts, 37–39; Page, Cosmic Rebellion, 72.

[32] Celsus on the True Doctrine, 100.

[33] Roloff (The Revelation of John, 156) пишет, что зверь, «который восстает из бездны, в известной мере, является зеркальным отражением дракона».

[34] Tonstad, “Appraising the Myth of Nero Redivivus, 175–99; см. также Schlier, “Vom Antichrist,”

117; Roloff, Revelation, 157.

[35] Yarbro Collins, The Apocalypse, 39.

[36] Baynes, The Heavenly Book Motif.

[37] Там же, стр. 7-8, 18; см. далее Aune, Revelation, I:224.

[38] Baynes, The Heavenly Book Motif, 8, 18, 150–55.

[39] Там же, стр. 151.

[40] Там же, стр. 152.

[41] Там же, стр. 153.

[42] Там же, стр. 154-155.

[43] Vögtle,“Der Gott der Apocalypse,” 383.

[44] Слово edothē встречается в Откровении двадцать один раз (6:2, 4 (2 раза), 8, 11; 7:2; 8:3; 9:1, 3, 5;

11:1, 2; 13:5 (2 раза), 7 (2 раза), 14, 15; 16:8; 19:8; 20:4). Оно чаще всего встречается в смысле позволения, богословы даже часто называют его «божественным пассивом»; см. Black, “Some Greek Words with ‘Hebrew’ Meanings,”, 145–46;

Thompson, The Apocalypse and Semitic Syntax, 14.

[45] Aune, Revelation 1–5, 394–95; ———, Revelation 6–16, 525–527, 743, 760–761. Комментарии Ауни полезны, но недостаточно настроены на демонические силы.

[46] Тексты, где встречается dei и логика необходимости, это: Откр. 1:1; 4:1; 11:5; 17:10; 20:3; 22:6.

[47] Tonstad, Saving God’s Reputation, 41–54.

[48] Baynes, The Heavenly Book Motif, 152.

[49] Boring (Revelation, 136–37) видит связь между «Сияющим» в Ис. 14:12 и падшей звездой в последовательности труб Откровения, но рассматривает ее преимущественно как мифологические фоновые шумы; см. далее также Caird, Revelation, 114–15; Sweet, Revelation, 163; Beale, Revelation, 479.

[50] Этот перевод см. Trites, The New Testament Concept of Witness, 157.

[51] Существует поразительное согласие среди богословов, что циклы из семи элементов в Откровении описывают суды Божьи над человеческой непокорностью. Что касается последовательности труб, то Boring (Revelation, 134–35) убежден, что «все бедствия исходят с неба», бедствия не причиняются независимой властью, они исходят от «суверенной руки Бога». Для Aune (Revelation 6–16, 545) цель бедствий труб непосредственно «заключается не в том, чтобы вызвать покаяние, но в том, чтобы строго покарать». Beale (Revelation, 467) пишет, что «трубы в конечном счете нужно понимать как наказание, которое еще больше ожесточает большинство людей».

[52] Как показывает Stefanovic (“The Sealing of the Scroll in Revelation,” 367–68) это понимание запечатанного свитка в Ис. 29:10-11 разделяли члены Кумранской общины.

[53] Caird, The Revelation of Saint John, 71.

[54] Как показывает Martyn (“The Apocalyptic Gospel in Galatians,” 254), глагол apokalyphthēnai, «быть раскрытым», является практически синонимом глагола erchomai, «выйти на сцену» (Гал. 3:23). Форма императива последнего слова, использующегося для первых четырех печатей в Откровении, указывает на раскрывающее действие, а не просто на то, что всадники выезжают.

[55] Baynes, “Horses of Heaven.”

[56] Vos, Synoptic Traditions, 181–92.

[57] Rissi, “The Rider on the White Horse,” 414–16.

[58] Kerkeslager, “Apollo, Greco-Roman Prophecy,” 121.

[59] De Villiers, “The role of composition,” 148.

[60] Caird, Revelation, 82.

[61] Wilcock, I Saw Heaven Opened, 69.

[62] Несколько более глубокое обсуждение Откр. 4:1-8:1 см. Tonstad, Saving God’s Reputation,

108–55.

[63] Не отрицая некоторых заслуг взгляда Ауни (Revelation 1–5, xciii), является, конечно, преувеличением утверждать, что «ни в каком виде рекапитуляционная теория не является допустимой для настоящего текста Откровения».

[64] Lambrecht, “A Structuration of Revelation 4,1—22,5,” 103.

[65] Fiorenza, Revelation:Vision of a Just World, 33.

[66] Там же.

[67] Thompson, The Book of Revelation, 50; Khiok-Khng, “Christ the End of History, 308–34.

[68] Bauckham, Climax of Prophecy, xi.

[69] См. далее Aune, Revelation 1–5, 339; Beale, Revelation, 337.

[70] Greenberg, Ezekiel 1–20, 60.

[71] Peake, The Revelation of John, 259.

[72] Поворотная функция пятой печати широко признается; см. далее Heil, “The Fifth Seal,” 220–43;

Lambrecht, “The Opening of the Seals,” 198–220. Biguzzi (“John on Patmos,” 212) говорит, что вопль праведников «является ядром всего повествовательного цикла о свитке» (4:1—8:1).

[73] Yarbro Collins, The Apocalypse, 39.

[74] Пс. 6:4; 73:10-11; 78:5; 79:5; 89:13; 93:3–7; Ис. 6:11; Иер. 4:21; 23:26; 47:5–6; Авв. 1:2–4; Зах. 1:12;

Дан. 8:13; 12:6.

[75] Andersen, Habakkuk, 123, 125.