Стадии сенсорного развития 6 страница

Было интересно обратить внимание на то, что, пока здоровый ребенок не достигал пяти- или шестилетнего возраста, даже он не имел такой же хорошей чувствительности,

56

как взрослый. Возможно, у Вас  есть свой собственный опыт, полученный Вами, когда вы стукались  головами с маленьким ребенком, что заканчивалось сильной болью в  вашей голове и большим восхищением со стороны ребенка, которого не взволновала сила удара.

Мы часто видели детей с повреждениями мозга, которые могли лежать без очевидного дискомфорта на вершине большого объекта на полу, например, пластмассовой игрушки. Мы пришли к заключению, что они не чувствовали объект. Мы также пришли к выводу, что многие из детей с повреждениями мозга даже не знали, что их руки и ноги действи­тельно принадлежали им или вообще имели какую-нибудь связь с их телами. Если ребенок не осознает, что его ноги принадлежат ему, вряд ли можно ожидать, что он будет перемещать эти ноги тем способом, который научит его ползать на животе, на четвереньках и ходить.

Снова, как и со зрением, мы пришли к выводу, что проблемы, в действительности, существуют не в руках и ногах детей, а скорее в той части спинного мозга или нервной системы, которая ответственна за всю входящую информацию.

Эти дети были инвалидами, так как, не получая информации, они не имели возможности функционировать. Ребенок не может произвести  функциональное действие, если он сначала не воспринял информацию, на которой оно базируется. (Вы должны еще помнить Ваш собственный опыт с бумажной скрепкой.)

Следующей задачей, решению которой мы посвятили себя, стал поиск путей лечения этой проблемы в пределах самого мозга. После многих лет были развиты сенсорные методики, которые при применении к рукам, ногам и телу не были призваны воздействовать на руки, ноги и тело непосредственно, но, вместо этого, являлись способами доставки информации поврежденному мозгу относительно того, где его руки и ноги.

СЛУХ

Ребенок с повреждением мозга имеет также и проблемы со слухом.

Мы узнали довольно быстро, что острота слуха не является самым важным элементом слуха так же, как и острота зрения не является самой важной частью зрения. Хотя полное отсутствие остроты слуха (глухота) часто присутствовала у наших детей. Мы легко могли найти детей, которые могли слышать, но слышали они не достаточно хорошо для того, чтобы интерпретировать то, что они услышали.

Когда мы выясняли, как ребенок учится слышать, и что он пони­мает из того, что он слышит, мы смогли выделить те же самые четыре стадии, которые мы наблюдали в других областях.

Стадия 1 — эта стадия, наступающая сразу после рождения, является периодом, когда то, что ребенок воспринимает через свои уши, имеет просто рефлекторную природу. Когда возникает громкий шум, ребенок подскакивает при так называемом «рефлексе поражения». Это не подразумевает никакого испуга или страха со стороны ребенка и не свидетельствует о понимании им того, что он слышит. Это просто рефлекс в действии.

Стадия 2 — эта стадия начинается приблизительно в возрасте одной го месяца, когда внезапный громкий шум начинает интерпретироваться ребенком как возможная угроза его жизни. Теперь, в дополнение к тому, что ребенок поражен, он еще и кричит. Можно сказать, что он кричит о помощи в ответ на то, что могло бы быть угрозой его жизни.

Стадия 3 - эта стадия, которая начинается приблизительно в возрасте 2.5 месяцев. Ребенок начинает понимать значение звуков. Слова еще не имеют значения на этой стадии, но тон голоса матери очень существенен. Если мать ругает, ребенок плачет даже при том, что он не понимает ее слова. На этой стадии ребенок начинает определять!

местонахождение источника звуков, которые он слышал. Это помогает ему понимать звук. Это стадия восприятия звука, имеющего значение.

Стадия 4 — эта стадия, которая начинается в возрасте от шести до двенадцати месяцев и имеет дело с фактором глубины. На сей раз это глубина значения самих слов. Теперь ребенок понимает не только зна­чение звука, но также и значения слов непосредственно.

Хотя на этот раз может показаться, что проблемы слуха встречаются реже и, возможно, даже менее важны, чем проблемы в областях зрения и осязания, тем не менее, совершенно точно, что такие проблемы дей­ствительно существуют, и есть причина подозревать, что

57

отклонения в слухе есть не только у определенных групп детей, которые часто с рождения глухи (например, в случае несовместимых Rh факторов), но и у тех детей и взрослых, которые имеют повреждения в среднем мозге.

Мы знаем, что люди, имеющие повреждения в среднем мозге и подкорковых областях (как у детей с выявленным «атетоидным це­ребральным параличом»), часто имеют хороший рефлекс поражения; то есть, они отвечают сильным вздрагиванием и напряжением тела на внезапные шумы. Эти пациенты также часто жалуются, что некоторые звуки остро болезненны для их ушей, а не просто нежелательны или неприятны. Мы пришли к пониманию того, что при болезни Паркинсона наблюдается сверхчувствительность слуха, которая заставляет пациентов говорить тише потому, что не нужно, как они выражаются, «кричать». Мы также знаем, что при повреждениях, произошедших из-за некоторых видов травм, (например, в автопроисшествиях) пациент часто говорит слишком громко. Эти три отклонения слуха могут все быть связаны с одной и той же областью мозга даже при том, что они на первый взгляд очень отличаются друг от друга.

Таким образом, по мере того как туман тайны, который скрывал от нас правду, постепенно развеялся свежим и придающим силы ветром нового знания, можно было видеть, что сенсорное восприятие не только очень важно для такой функции человека, как моторная способность, но что вся моторная способность базируется на сенсорном восприятии.

Теперь стало ясно, что возможны четыре степени сенсорных проб­лем (в зрительной, слуховой или осязательной области) у ребенка с повреждением мозга:

1. Полное отсутствие зрительного, слухового или осязательно­го восприятия (слепота, глухота или нечувствительность). Это ужасно для ребенка с повреждением мозга, если эти проблемы носят постоянный характер.

2. Слишком мало зрительного, слухового или осязательного вос­приятия (плохо видящие, слышащие или осязающие). Они ста­нут подавляющими препятствиями для ребенка с повреждением мозга, если их оставлять без лечения.

3.  Слишком много зрительного, слухового и осязательного воспри­ятия (сверхчувствительное восприятие). Это также подавляет.

4. Хаотическое зрительное, слуховое или осязательное восприятие (получение искаженной зрительной, слуховой или осязательной информации, как, например, визуальная информация, полученная ребенком с косоглазием). Это может обескураживать, сму­щать или пугать ребенка.

С каждым днем становилось все более ясным, по мере осмотра оче­редных детей с серьезными повреждениями мозга, что обычно присутствовали одна или несколько таких проблем одновременно, хотя степень неспособности могла меняться от почти незаметной до полной. Очень редко встречались случаи, когда больной ребенок не имел хотя бы одну из этих проблем.

Кроме того, по мере достижения больших успехов в передвижении, мы также видели больше достижений в зрительной, слуховой и осязательной областях. Казалось, была некоторая связь, даже если мы не могли все еще объяснить это.

Если истинный рассвет еще не настал, наверно можно было сказать, что первый луч осветил нас и силуэты завтрашних формулировок смутно просматривались. Какой бы неясной не была картина, по крайней мере, казалось, она обретала черты..

15.

ДЫХАНИЕ

Процесс дыхания и то, как дышит ребенок с повреждением мозга, это также очень, очень важная тема - и крайне интересная.

Именно дыхание снабжает мозг кислородом, который является жиз­ненно необходимым для здорового человека и, как минимум, в такой же степени важен для человека с повреждением мозга.

Нередко именно временное отсутствие кислорода (состояние, называемое «аноксия» (аnoxia)) или временный недостаток этого кислоро­да (состояние, называемое «гипоксия» (hipoxiа)) причиняло первона­чальное повреждение мозга, независимо от фактического

58

инцидента (падения, тромба, прекращения дыхания, высокой температуры и т.д.), который приводил в движение цепь событий, вызывавших недопостав­ку кислорода.

Мы не начинали это исследование дыхания с мыслью, что оно могло бы, в конце концов, дать важное решение для детей с повреждениями мозга. Вместо этого, мы начали с поиска ответов на вопросы в области одной из очень важных проблем — полиомиелита (детский паралич) и закончили, имея в руках еще более важный ответ для лечения детей с повреждениями мозга.

Хотя первой любовью и первостепенным интересом нашей неболь­шой группы были и будут дети с повреждениями мозга, было естественно, что поначалу мы видели много пациентов, не имевших таких Повреждений, но имевших сходные проблемы. Среди них были паци­енты, страдающие полиомиелитом.

Едва ли возможно выразить наше восхищение, когда мы видим, как устраняются симптомы полиомиелита. Здесь мы отдаем дань уважения ному гению, Джонасу Салку, который делал больше, чем просто лечил пациентов от полиомиелита. Он предотвращал полиомиелит и таким образом начал процесс наступления на него.

Еще большим удовольствием могло бы стать только устранение повреждений мозга. Здесь, однако, не может быть однозначного ответа, гик как проблемы пораженного мозга имеют разные причины.

В конце 40-х и начале 50-х годов лечение полиомиелита было труд­ной и часто безнадежной работой. На полиомиелит нельзя воздейство­вать лечением, направленным на мозг, потому что полиомиелит, ко­нечно, не является следствием повреждения мозга, а привязан к краям спинного мозга в том месте, которое называется передние рога, и где нервные каналы отходят от спинного мозга и расходятся к различным частям тела, передавая моторные команды.

Серьезный полиомиелит часто навечно оставлял за собой проблемы с дыханием в форме парализованных или частично парализованных мышц груди. Часто все усилия спасти пациента не достигали цели, и пациент погибал, задыхаясь. Вся работа и усилия были в пустую.

Даже когда пациент выживал, он обретал постоянную проблему с дыханием. Если пациент подхватывал простуду, которая бы только слегка досаждала здоровому человеку, то она, обычно, заканчивалась пневмонией; и, следовательно, много ценного времени для лечения терялось.

Кроме того, в течение этих очень частых периодов, когда пациент пропускал лечение, прогресс, который был достигнут - а это был очень медленный процесс - вообще терялся. Этот набор препятствующих обстоятельств привел нас к работе с дыханием.

Что мы могли сделать, чтобы облегчить для пациента с полиоми­елитом борьбу с дыхательными проблемами? Вопрос стоял просто: из-за парализованной мускулатуры груди пациент с полиомиелитом не мог дышать глубоко. Поэтому вместимость груди была маленькой. В результате этого пациент был объектом повторяющихся дыхательных осложнений. Можно сказать, что пациенты с полиомиелитом имели недостаточные по объему для дыхания грудные клетки.

Как мы могли пациенту с полиомиелитом "улучшить" грудь? Су­ществовал уже стандартизированный набор упражнений для груди, которые нужно было использовать, чтобы увеличивать обхват груди у здоровых людей. Однако, они зависели от возможности пациента вы­полнять упражнения, а пациент с полиомиелитом не мог этого делать. Как можно заставить частично парализованную грудь (иногда близ­кую к полностью парализованной) выполнять программу дыхания? Даже если серьезно больному полиомиелитом пациенту с большими дыхательными проблемами предложить тысячу долларов, чтобы очень глубоко вздохнуть, деньги останутся при вас потому, что он просто не сможет. Как же начинать перестраивать грудь?

Персонал еще раньше сталкивался с такой проблемой. Проблема заключалась в следующем: как заставить работать мышцу, которая не работает? У пациента просто не поступала команда на мышцы груди. Столкнувшись с этой проблемой раньше в случаях с повреждениями мозга, наша группа пришла к выводу, что при определенных обстоятельствах нужно использовать рефлексы, чтобы достичь движений, которые позже пациент мог бы выполнять по своей воле. Этот метод, называемый «рефлексной

59

терапией», теперь широко используется во всем мире.

Но был ли способ, при котором мы могли заставить пациента с полиомиелитом глубоко вздохнуть с помощью его неконтролируемого рефлекса? Если бы мы могли найти такой

метод, возможно, то мы смогли бы увеличить объем груди у пациента с полиомиелитом и, в конечном счете, добиться расширения груди уже под контролем самого пациента. Теперь мы взяли этот курс и подняли паруса.

Многие из наших усилий терпели неудачу. Некоторые вещи были частично успешными, но нереальными на практике. Среди них была попытка заставить пациента рефлекторно дышать, прикладывая лед к груди. Если Вы просто положите ледяной кубик на Вашу грудь, Вы поймете, что рефлекторно глубоко вздыхаете от холода, Вы не будете иметь никакого контроля над этим вздохом; это случится, хотите ли Вы этого или нет.

Вопрос был в том, случится ли это у пациента с полиомиелитом? Мы это попробовали. Обнажив грудь пациента с серьезной дыхательной проблемой, мы приложили лед к его груди. Пациент глубоко вздохнул, не контролируя себя. Хотя этот метод, фактически, работал и заставлял пациента глубоко вздыхать без сознательного контроля за мышцами, оказалось, что он был невозможным на практике. После трех или четырех прикладываний льда пациент «охладел» и больше не реагировал на холод. Не было рефлекторного глубокого ритмичного дыхания, которое было необходимо, если мы надеялись улучшить его грудь и дыхание за разумный период времени.

После следующих попыток, которые были неудачны, группа пришла к пониманию, что есть один рефлекс для стимулирования глубокого дыхания, хотя он никогда не использовался в области терапии. Чтобы понять этот метод, Вы должны сначала узнать кое-что о том, как человеческое тело регулирует свое снабжение кислородом. Человеческое тело - великолепный механизм, и нельзя вообразить искусственную машину, которая могла бы сравниться с ним в действии. Хороший пример этому - действие химорецепторов.

Химорецепторы - это маленькие области в пределах мозга, которые управляют сложной и жизненно важной функцией. Эти крошечные химорецепторы, можно сказать, своего рода лаборатория, которая не только выдает постоянные лабораторные отчеты (что-то около двадца­ти каждую минуту жизни), но находит и быстро решает химические проблемы в теле. (По крайней мере, эти проблемы решаются в пределах возможностей химорецепторной лабораторной системы). Назна­чение этих химорецепторов состоит в том, чтобы проверять каждый поступающий вдох воздуха. Когда этот вдох воздуха не содержит достаточное количество кислорода (или слишком высокий уровень углекислого газа), чтобы поддержать жизнь, химорецепторы не только сообщают об этом факте мгновенно, но и делают кое-что при этом. То, что химорецепторы делают при этом, должно привести в действие в мозге процесс, который, так как нет достаточного количества кислорода в воздухе вокруг человека, заставляет этого человека дышать глубже и быстрее. Это дыхание на рефлекторном уровне. В результате этого рефлекторного дыхания человек получает большее количество воздуха, чем обычно, и таким образом способен извлечь большее количество кислорода, чтобы удовлетворить потребности организма.

Таким образом, мы решили, что если группа людей сядет в комнате, которая будет хорошо запечатана, и поэтому там не будет достаточного  количества кислорода, то, по мере того как воздух будет становиться все более несвежим, содержание кислорода понизится, а содержание углекислого газа повысится, и люди, запертые в этой комнате, рефлекторно будут дышать быстрее и глубже. Это набор таких же обстоятельств, которые заставляют нас зевать для того, чтобы получить большее ко­личество кислорода. Это компенсировало бы отсутствие кислорода, насколько это возможно, и обеспечило бы продление жизни.

Теперь мы спросили себя: если группа людей, включая пациента с полиомиелитом с серьезной дыхательной проблемой, будет помещена в запечатанную комнату для того, чтобы, по мере того как кислород  будет использован и его содержание понизится, люди в комнате нача­ли бы рефлекторно дышать глубже и быстрее, но будет ли пациент с полиомиелитом также дышать глубже и быстрее? Если да, то у него движение груди стало бы больше при том, что он не может управлять этим движением, как здоровые

60

люди. Причина, по которой это проис­ходило бы, заключалась в том, что даже здоровые люди не дышали бы глубже сознательно; они дышали бы глубже не потому, что приказали это мышцам своей груди, а вместо этого имело бы место рефлекторное движение, которое они никак не могли бы контролировать. Тогда вставал вопрос: имеется ли этот спасательный рефлекс глубокого дыхания у пациента с полиомиелитом в той же степени, что и у здоровых людей?

Не в состоянии ответить на этот вопрос, кроме как непосредственно попробовав это путем эксперимента, сотрудники подготовил и такую комнату. Главная медсестра, Лоррейн Боулдин, которая сама была па­циенткой с серьезной формой полиомиелита и с наличием тяжелом дыхательной проблемы, была приведена в эту комнату вместе с другими сотрудниками. Затем комната была плотно запечатана бумажными полосами под дверью (комната не имела окон) с использованием замазки для того, чтобы закрыть все отверстия и замазать края. Сделав это, сотрудники сели в комнате и просто дышали в течение нескольких часов.

Так как комната все же была очень неэффективно запечатана, про­шло несколько часов, прежде чем произошло существенное пониже­ние содержания кислорода и подъема содержания С02. Но, по мере того как это происходило, было легко заметить, что сотрудники начали рефлекторно дышать глубже и быстрее. Изумленными глазами мы на­блюдали, как Лоррейн, сидя в своем инвалидном кресле на колесах, также дышала глубже и быстрее, чем она могла это делать самостоя­тельно, по своей воле. Мы ликовали.

Однако, специфические приготовления, которые мы проделали для эсперимента, не позволяли нам организовать для Лоррейн лечение, скажем, по пять минут каждый час. Поэтому мы пошли к инженеру и попросили, чтобы он спроектировал для нас комнату для этой цели. Даже при том, что инженер предложил спроектировать такую комнату без оплаты его услуг, стоимость ее оценивалась в двадцать две тысячи долларов. Без наличия специального гранта было очевидно, что мы не могли идти по этому пути.

Бурно обсуждая эту проблему как-то вечером, кто-то предложил замечательную идею, или, скорее, будет точнее сказать, что просто до сих пор у нас был очень глупый подход. Почему, сказал этот сотрудник, нам действительно необходима большая комната? Нельзя ли просто взять небольшую камеру, помещать одного пациента внутрь каждый раз и герметично запечатывать ее? Очевидно, это была отличная идея, и она могла бы уменьшить стоимость настолько, что мы бы смогли позволить себе провести этот эксперимент.

На этой счастливой ноте мы начали обдумывать, как же это сделать. Внезапно полковник Энтони Флорес, педагог по физической подго­товке летного состава армии США, который ушел в запас, чтобы при­соединиться к нашей команде, сказал: "Если действительно меньшая комната не только дешевле, но и лучше, чем большая комната, почему бы просто не создать подобие коробки, в которую может быть поме­щена верхняя часть тела пациента? Почему вообще необходимо его нижней части находиться внутри?" Он едва закончил говорить, как был прерван доктором Бобом, который сказал: "Если это так, то поче­му верхняя часть тела? Почему не только голова, так как только там находится механизм дыхания, в котором мы заинтересованы?" В этот момент логопед Клод Чик быстро вмешался: "Действительно, почему бы не только рот и нос, так как это единственный внешний аппарат дыхания, который для нас важен?" Это было очевидно и разумно; поэтому комнату за двадцать две тысячи долларов мы заменили на бумажные мешки, в которые пациент мог бы дышать.

В действительности это было предложено когда-то раньше еще Фэем- но с другой целью, связанной с диагнозом некоторых видов повреждений мозга.

И вот, команда с энтузиазмом приступила к опробыванию этого под­хода. Мы плотно зажимали бумажный мешок вокруг лица Лоррейн, чтобы туда попадал нос и рот; за тридцать секунд концентрация уг­лекислого газа в бумажном мешке была достаточно большой, чтобы заставить ее начать делать глубокие дыхательные движения.

Клод Чик, который придумал бумажный мешок, затем пришел к другому очень разумному решению. Он предложил использовать ма­ленькие полиэтиленовые пакеты, которые были разработаны для пода­чи пациентам кислорода. Эти пакеты были недороги и доступны. Это предложение с очевидностью имело много достоинств, так как мешки

61

были разработаны специально для того, чтобы подходить ко рту и носу пациента. Они быстро доказали свою ценность.

Теперь начался длительный период испытания. Сотрудники, ис­пользуя себя в качестве гвинейских свинок, принялись определять, что происходит не только с дыханием, но и с пульсом, давлением крови и тому подобным во время, когда этот пакет использовался. Было опре­делено, что по крайней мере до трех минут у здоровых людей не было никаких других неблагоприятных эффектов, кроме эффекта более глу­бокого и более быстрого дыхания.

Затем мы начали работу с Лоррейн непосредственно, которая, не­смотря на подавляющий паралич, работала медсестрой в ее инвалидном кресле. Ее дыхательная проблема была, фактически, безнадежной, и она вызвалась сама в качестве объекта для опытов. Ей было нечего терять, так как опасность для ее жизни и так существовала постоянно. Мы не могли сдерживать восторг, когда стало очевидным, что этот метод работал и ее грудь улучшилась чрезвычайно.

Дыхательные осложнения сократились. Объем ее дыхания начал», значительно увеличиваться, что поражало, поскольку Лоррейн была достаточно взрослой, и поэтому считалось, что она имела относительно сформировавшийся объем дыхания.

После нескольких месяцев мы установили подходящую продолжи­тельность для применения маски, чтобы это процедура была безопас­ной и эффективной.

С тех пор маска использовалась с этой целью во многих учрежде­ниях и многих странах и все еще используется до сегодняшнего дня на пациентах с полиомиелитом.

По мере понимания всего этого сотрудники в растерянности оглядывались на тот период времени, когда маска использовалась исклю­чительно на пациентах с полиомиелитом, в то время как пациент с повреждением мозга, чье грудное дыхание было тоже плохим или даже хуже, сидел бок о бок с пациентом с полиомиелитом и не получал такую помощь.

Как-то на вечернем совещании, спустя много времени, мы заинте­ресовались, что же случится, если мы применим такую маску к взрос­лому пациенту с повреждением мозга. На ранних стадиях инсульта пациент с поражением мозга сидит, согнувшись в кресле и тем самым, существенно сократив свое дыхание. Его парализованная рука, если она расслаблена, лежит на поясе или, если она в спазме, находится поперек груди, причиняя еще большее ограничение дыхания. Что слу­чилось бы, интересно, если бы мы использовали дыхательную маску на взрослом пациенте с повреждением мозга? Или на ребенке? Дети с повреждениями мозга всегда имеют плохой объем груди. Ребенок с повреждением мозга часто простужается и страдает респираторными осложнениями.

Вообще, такой ребенок простужался намного чаще, чем его братья и сестры, и его простуды продолжались дольше. Если простуды и рес­пираторные заболевания сопровождались высокой температурой, он часто испытывал также судорожные приступы.

Это была очень интересная мысль, но мы чувствовали, что нужно подходить к этой проблеме очень осторожно, так как дыхание в мас­ку воздействовало на мозг непосредственно. Мы имели здесь больше ограничений, связанных с возможными сложностями, чем в случае с полиомиелитом, когда, конечно, не было никаких проблем в области мозга.

Чем больше мы думали об этом, тем более интригующим это ста­новилось. Конечно, пациенты с повреждениями мозга имели плохие грудные клетки, часто такие же и даже хуже, чем у многих пациентов с полиомиелитом. Улучшение груди ребенка должно иметь хорошие последствия. Его осанка, с одной стороны, должна стать лучше, а так­же он должен иметь меньше респираторных заболеваний, что умень­шает потерю времени для лечения. Возможно, еще важнее то, что он мог бы стать менее уязвим для судорожных приступов, которые часто следуют за инфекционными болезнями любого вида у ребенка с пов­реждением мозга.

Мы рассмотрели, почему нейрохирург Темпл Фэй использовал рань­ше такие методы регуляции дыхания, как бумажный мешок. Это было очевидным фактом - мы вспомнили это из наших бесед с ним — что он использовал выдыхаемый углекислый газ для дальнейшего дыхания как испытание. У него было предчувствие, что при некоторых

62

типах мозговых повреждений, углекислый газ будет вызывать расслабление, и в результате этого можно было бы провести различие между двумя видами повреждений. Он описал это в литературе и использовал тесты с углекислым газом, которые проводил анестезиолог.

Он и нам давно говорил об использовании углекислого газа в ле­чении эпилептиков, которые страдали от судорог и припадков. Его теория предполагала, что эпилептик переживает припадок как своего рода рефлекторный протест против временного недостатка кислорода в мозге, во многом похожий на то, как ведет себя рыба, вынутая из воды и пытающаяся туда вернуться. Фэй поэтому попробовал приме­нять кислород во время конвульсивных приступов. По его результатам, "пациенты быстро получали еще более сильные и ярко-выраженные судороги."

Эксперимент был неудачным. Однако, никто не мог знать лучше, чем Фэй, что углекислый газ - один из наиболее мощных сосудорас­ширяющих средств из известных человеку. Другими словами, высокое содержание углекислого газа в крови заставляет кровеносные сосуды расширяться, таким образом стимулируя прилив большего объема кро­ви к мозгу и, следовательно, увеличение количества кислорода, до­ступного мозгу. Это, конечно, и была причина, по которой эксперимент потерпел неудачу. Давая пациенту кислород, он сокращал углекислый газ и тем самым сужал кровеносные сосуды, в конечном итоге, скорее уменьшая, чем увеличивая, подачу кислорода в мозг.

Тогда, конечно же, Фэй выполнил точно противоположный экспе­римент.

Фэй теперь давал углекислый газ пациентам во время конвульсив­ных приступов. Он делал это сотням пациентов. Он обнаружил, что это привело к уменьшению глубины приступов, их продолжительности и частоты.

Давно было замечено, что здоровый человек действует хорошо или плохо в прямой зависимости от соответствующего количества кис­лорода, доступного на уровне мозга. Если здоровый человек лишен кислорода, он может в пятиминутном цикле пройти следующие ста­дии. Сначала, он потеряет координацию. Потом у него будут мелкие судороги, подобные тем незначительным эпилептическим приступам, которые мы видим так часто у детей с повреждениями мозга. Затем, координация сильно нарушится, он будет неспособен ходить, речь ста­нет неясной, он будет ронять то, что держит в руках. Затем у него наступят сильные судороги, которые будут очень похожи на судороги у пациентов с повреждениями мозга. После этого, он получит пораже­ние мозга из-за недостатка кислорода для мозговых клеток, и, в конце концов, он умрет. Этот весь цикл может пройти в течение пяти минут у здорового человека. Было ясно, что пациент с повреждением мозга, который уже имел пораженный мозг, нуждался в этом кислороде не (меньше, чем здоровый человек. Поэтому, если мы могли бы улучшить  объем груди и дыхание пациента с повреждением мозга, это имело бы огромную ценность.

Следуя этой логике, мы начали чрезвычайно осторожные эксперименты с поврежденным мозгом. Уже проделав эти эксперименты на сотрудниках и установив очень безопасный уровень лечения, мы теперь начали работать над тем же с пациентами с повреждениями мозга. В течение многих месяцев мы работали, чтобы установить безопасную и эффективную продолжительность и частоту для этого метода лечения.

Результаты были даже лучше, чем мы ожидали. Мало того, что дыхание пациента улучшалось, но и уменьшились его проблемы с респираторными болезнями. Как и в случае с пациентом с полиомиелитом, у нашего пациента с повреждением мозга стало меньше респираторных  заболеваний, чем у других членов его семьи.

Эта программа дыхания уже используется много лет в Институтах, а также и во многих других учреждениях в Соединенных Штатах и за  границей. От двух до трех миллиардов масок было сделано детям с повреждениями мозга в Соединенных Штатах и за его пределами.

Мы нашли методику, которая не только улучшала питание мозга, снабжая его кислородом, но иногда даже спасала жизнь людей.

 

63

 

16.

МЫ ПРОХОДИМ ИСПЫТАНИЕ

Мое ученичество у Тэмпла Фэя по настоящему закончилось в 1955 году, когда я стал директором Институтов. Фэй продолжил рабо­тать с нами в течение еще двух лет, но теперь я имел ответственность за сорок стационарных больных, многие из которых были критически больны. Я должен был быть директором, администратором, ответcтвенным по кадрам и главным врачом. Моя жена, Кэти, была главной медсестрой, стационарной медсестрой при каждом переводе и иногда единственной сопровождающей медсестрой при переводе.