История заселения Карелии

История заселения Карелии

Во время последнего, Валдайского, оледенения, максимум которого, по заключениям геологов, приходится на время 21— 13 тыс. лет до н. э., вся территория Фенноскандии, включая Карелию, была покрыта мощным (до 2 км) ледяным панцирем и представляла собой безмолвную пустыню. Убывание ледника с территории Карелии — процесс длительный и сложный. Началось оно с юго-восточной окраины и шло в направлении на северо-запад. Предполагают, что 10—9,8 тыс. лет до н. э. край ледника пересекал котловину Онежского озера примерно посредине, а спустя 600—800 лет освободил ее и отступил от северного побережья. Приграничная с Финляндией узкая полоса западной и северо-западной Карелии окончательно освободилась от активного ледникового покрова только 7500—7400 лет до н. э. Поначалу льды, а затем приледниковые воды, суровый климат, скудная растительность послеледниковья делали край недоступным для человека. Но постепенно природные условия улучшались, хотя холодное дыхание ледника чувствовалось еще довольно долго. Оставшиеся глыбы мертвого материкового льда окончательно вытаяли лишь где-то 6100— 5400 лет до н.э.

Влияние ледника было сильным и многообразным. Его деятельностью во многом обусловлен специфический облик рельефа Карелии, включающий грядообразные озы и камы, моренные и волнистые песчаные равнины, сильно сглаженные выходы твердых кристаллических пород (бараньи лбы) и другие ледниковые формы. В целом рельеф отличается значительной пересеченностью и сложностью строения.
Примерно 8200 лет до н. э. происходят кардинальные изменения природной среды в глобальном масштабе — быстрое и существенное потепление климата, перестройка ландшафтных зон, всей флоры и фауны. Началась новая, послеледниковая, или современная, эпоха четвертичного периода — голоцен. По мнению Г. А. Панкрушева, впервые люди проникли на территорию края еще до начала голоцена. Древнейшие стоянки, открытые на северном побережье Онежского озера и расположенные необычайно высоко — от 35 до 41 м над зеркалом воды, на древних берегах (Медвежьегорская X, Повенчан-ка I—II и др.), он датирует началом IX тыс. до н. э. и рассматривает как стойбища небольших групп охотников, перекочевавших из Приуралья вслед за стадами северных оленей. Позднее, в VIII—VII тыс. до н. э., приток населения из восточных районов усилился. Начинается освоение территории Финляндии, значительную часть которой все еще занимал ледник.

По другим представлениям, первые переселенцы появились на территории Карелии не ранее VIII тыс. до н. э., только в голоцене, в пребореальное и бореальное время, и продвигались они не с востока, а с юга или юго-запада, со стороны Прибалтики. Поначалу, в пребореале —8200—7300 лет до н. э., природные условия оставались еще суровыми. Но все же климат смягчается. Своеобразная тундростепь с характерной травянисто-кустарничковой и кустарничковой растительностью и открытыми пространствами покрывается древесной растительностью, прежде всего березой. Правда, деревья еще не образуют сомкнутых массивов.

Более существенные перемены в природе, благоприятствующие заселению края, происходят в бореальный период — 7300—5700 лет до н. э. Повышаются среднегодовые температуры, увеличивается влажность, наблюдаются дальнейшие изменения в составе лесов. По данным Г А. Елиной, среднегодовая температура около 6500 лет до н э. была в среднем на 2—4° ниже современной. Осадков выпадало примерно на 55 мм меньше, чем теперь. Уже в начале бореала по всей Карелии господствовали светлые травянистые березняки с обилием папоротников и разнотравья — своеобразная «белая тайга».

В такой природной обстановке, остававшейся еще холоднее и суше современной, происходит заселение и освоение Карелии, формирование раннемезолитической культуры, представленной небольшими стоянками с кварцево-сланцевым инвентарем. К их числу, кроме уже названных стоянок северного побережья Онежского озера (к ним можно добавить Повенчанку III, V, VIII, IX, XV), относят и стоянки долины р. Кеми, впадающей в Белое море,— Авнепорог X, XI и др. Всего их около 30. Это кратковременные стойбища с маломощным (5—15 см) и бедным находками, слабо окрашенным культурным слоем оранжевого или красноватого цвета, площадью от нескольких десятков до 700 м2. Следов жилищ и хозяйственных построек не выявлено. Особенно беден инвентарь раннемезолитических стоянок долины р. Кеми — он целиком кварцевый. Даже в раскопках площадью до 300—400 м2 порою встречалось всего по нескольку десятков орудий: грубые на вид топоры и тесла, долотовидные изделия и стамески, резцы, скребки, скобели и др., сопровождаемые небольшим числом нуклеусов, кусков, осколков и отщепов кварца.

Видимо, поначалу население жило небольшими родовыми общинами и вело подвижный образ жизни. Основным занятием оставалась охота на крупных копытных, прежде всего на северного оленя и лося.
Маловыразительные, на первый взгляд, раннемезолитические памятники, расположенные необычайно высоко и далеко от уреза воды, намного раздвинули вглубь рамки древней истории края. Еще в 50-е годы господствовало мнение, что Карелия стала заселяться лишь в раннем неолите, примерно 4500—5000 лет назад.
Изменение флоры и фауны, новые формы хозяйства потребовали иных, более разнообразных средств труда. Важнейшее значение приобретает лук — орудие индивидуального пользования, позволявшее поражать добычу на расстоянии. Вооруженные луками, да еще с собакой, люди могли вести успешную охоту сравнительно небольшими группами и даже в одиночку. На смену крупным родовым коллективам эпохи верхнего палеолита пришли сравнительно небольшие, более подвижные группы таежных охотников. «Если палеолит был для человека школой мужества и организованности, то мезолит стал школой находчивости и личной инициативы»,— пишет академик Б. А. Рыбаков в книге «Язычество древних славян».
Как бы далеко на север люди ни углублялись, они всегда держались побережья. Поселение в глухих лесах у ручьев, ключей, маленьких речек мы не знаем, и вряд ли они существовали. У воды были наиболее безопасные и комфортные по тому времени условия. И психологически древний охотник чувствовал себя на берегу увереннее, меньше поддавался чувству страха.

Усложняется и мироощущение людей. Новые условия жизни дают иные впечатления и представления о силах добра и зла. Продвижение в неизведанные области должно было обострить внимание к природным ориентирам, в частности небесным.

Территория Карелии многое дает для изучения мезолитической эпохи Северной Европы, поскольку является частью новой земли, высвободившейся из-под ледника; здесь, в первозданном мире, формируется новый уклад жизни, а затем прослеживается длительный процесс развития самобытной местной культуры, значительно обогатившейся уже на поздней стадии мезолита (вторая половина VII — середина IV тыс. до н.э. ). Одна из причин ощутимого ее прогресса — продолжающееся улучшение природных условий, особенно заметное с наступлением атлантического периода —5700—2800/2700 лет до н. э. Климат становится теплее современного на 2—3°. Средняя температура июля почти по всей Карелии — примерно 18°. Нарастает увлажненность— до 500—600 мм осадков в год. Уже в первой половине атлантического времени березовые леса сменяются светлохвойными сосновыми. Основную примесь к ним в центральной части Карелии составляла береза, а на юго-западе — ель. С середины атлантического периода, еще в пору господства сосновых лесов, началось активное продвижение ели с юго-востока на северо-запад и север Карелии. 3500—3000 лет до н. э. весь юго-восток уже занимали еловые леса.

В позднем мезолите, судя по числу и характеру памятников, увеличивается население, возрастает роль рыболовства, более оседлым становится образ жизни людей, совершенствуются орудия труда. Появляются большие по площади — до 3000—10000 м2 поселения с ярким и относительно мощным (30—40 см) культурным слоем, такие как Сулгу I, Оленеостровская, Пиндуши VII, Оровнаволок IX и др. На некоторых поселениях (Повенецкая II и III, Оровнаволок IX, XII, XIV, Пегрема VIII) вскрыты зимние полуземляночные жилища. Обычно они подчетырехугольной формы, площадью от 15 — 20 до 50 м2, углублены в почву на 30—40 см и расположены чаще всего вдоль берега, нередко между невысокими береговыми валами. В каждом из жилищ— один очаг, сложенный из камней, или просто кострище и выход в виде коридорчика. По форме оснований и отсутствию ям от столбов, поддерживающих кровлю, можно думать, что они срубные Но известны и округлые в плане, типа чумов — на стоянках Кладовец IV, Муромское VII и др.

Выявленные мезолитические памятники концентрируются в основном на северном, западном и восточном побережьях Онежского озера, в низовье впадающей в Водлозеро р. Илексы, на побережье Сямозера, в долине р. Кеми и образуют локальные группы с заметными различиями в инвентаре, вызванными прежде всего близостью к тем или иным источникам сырья для орудий. Сказались и особенности природной среды этих районов.
В мезолите появляются могильники, свидетельствующие об упрочении социальных связей. Наибольший интерес вызывают два — Сямозерский II и Оленеостровский. Первый из них — самый древний, середины VI тыс. до н. э. Могильные ямы неглубокие — от 12—16 до 50—60 см,подчетырехуголь-ной или овальной формы, длиной 1,1—1,9 м и шириной 0,4—1 м. Они заполнены песком красного цвета (из-за примеси охры), содержат небольшое количество кварцевых орудии или осколков кварца. Подсыпка природной минеральной краски — охры и захоронение вместе с покойником вещей — характерные черты погребального обряда, о чем свидетельствует и Оленеостровский могильник, расположенный в 50 км северо-западнее Бесова Носа , на вершине крошечного островка в Онежском озере неподалеку от Кижей. К этому уникальному, необычайно богатому памятнику не раз обращались и исследователи наскальных изображений. В. И. Равдоникас считал даже, что онежские петроглифы и Оленеостровский могильник относятся к одному времени и принадлежат одному племени. Но, как выяснилось, могильник появился значительно раньше, в позднем мезолите— в V, а возможно даже VI тыс. до н. э. Значительное удревнение возраста такого классического памятника позволяет по-новому оценить уровень развития первобытного общества и культуры до появления петроглифов. Однако и теперь исследователи не оставляют мысль о существовании каких-то исторических связей между островом мертвых и петроглифами Онежского озера.

В общем, можно выделить в юго-восточной части Карелии и прилегающей части Вологодской области район с группой древнейших стоянок (Муромский поселок, Тудозеро, Ундозеро и др.), наиболее близких по типам найденных в них вещей к стоянкам Верхней Волги и Оки. И в дальнейшем развитии формы бытовых предметов в этом районе сохраняют некоторое своеобразие сравнительно с другими районами Карелии.
Несколько к северу и западу, в Заонежье и вблизи Петрозаводска, можно выделить другую группу стоянок («Пески», Соломенное, Олений остров и др.), существовавших приблизительно с половины второго тысячелетия до нашей эры и также отличающихся по инвентарю местными особенностями.

К третьей группе можно отнести район около Петрозаводска, охватывающий Машозеро, озеро Лососинное, реки Суну и Шую.
И наконец, к четвертому району относятся более северные стоянки (Бесовы Следки, волок на пороге Золотец).

Трудно было бы выделить сейчас другие районы, но уже имеющихся данных достаточно, чтобы предположить, что вскоре после заселения Карелии население ее распределялось по небольшим группам, занимавшим относительно маленькие территории. Группы эти, конечно, не были изолированы друг от друга, и связь между ними может быть (прослежена хотя бы по находкам предметов, несомненно служивших объектами случайного обмена, как, например, по каменным топорам, найденным в Финляндии и сделанным из таких пород камня, которые (встречаются только в Советской Карелии. Но заслуживает внимания, что для данного общества и времени обмен этот только в редких случаях простирался далее ста—двухсот, а то и нескольких десятков километров. Ограниченное распространение некоторых характерных местных форм предметов (керамики типа керамики Сунской 1-й стоянки, больших треугольных шиферных ножей, топоров типа Рованиеми и т. д.) доказывает, что обычные связи более или менее постоянного характера имелись только между соседними или относительно близко жившими родами. Подводя итог, можно формулировать его следующим образом:

1 После окончания литоринового периода, с улучшением климата на севере в суббореальный период, началось медленное заселение Карелии, главным образом с юга. До половины третьего тысячелетия до нашей эры вся эта область оставалась безлюдной.

2. Новое население, заселяя Карелию, объединялось в небольшие группы, связанные, вероятно, общностью производства; у каждой такой группы вырабатывалась в силу этого общность внешних форм бытового инвентаря.

3. Остатки древнейших поселений Карелии прослеживаются на юго-восточном берегу Онежского озера и к юго-западу от Петрозаводска (по крайней мере, на основании имеющегося сейчас материала).

4. Возможно, что некоторые западные районы, вроде того который представлен Сунскими стоянками, заселялся одновременно и с юго-востока, и с запада, причем объединение поселенцев из разных мест, сожительство разных родов в одном поселении повело к смешению в их бытовой обстановке разных комплексов.

5. Северная часть Карелии была освоена несколько позднее по-видимому, только в конце третьего тысячелетия до нашей эры или в начале второго тысячелетия.

Ранняя стадия заселения Карелии

Процесс заселения Карелии происходил медленно. В противном случае мы, вероятно, имели бы на древнейших стоянках Карелии совершенно те же бытовые предметы, которые традиционно вырабатывались населением районов, откуда шло заселение. Только при медленном заселении могла происходить в новых условиях жизни, с использованием новых материалов для выделки орудий, постепенная переработка традиционных навыков и выработка новых местных типов орудий, комплекс которых нами условно назван «карельской» археологической культурой. Различие в компонентах этой культуры в зависимости от находок в том или другом районе не исключает, однако, существующей общности в комплексах этих находок, общности, всегда заставлявшей археологов выделять «карельскую» или «олонецкую» группу вещей. Но, кроме немногих, эти вещи настолько чужды по формам одновременным археологическим культурам, обнаруженным на западе, что можно с достаточной уверенностью допускать только слабое участие древнейшего населения Финляндии в заселении Карелии. Как уже отмечалось, больше всего сходства замечается между инвентарем древнейших карельских стоянок и инвентарем одновременных стоянок в Волго-Окском междуречье. Отсюда, естественно, вытекает предположение о том, что Карелия была заселена преимущественно с юга.
Заселенная небольшими группами первобытных охотников, переселившихся сюда в конце третьего тысячелетия до нашей эры преимущественно с юга, частью с запада, страна была в это время слабо освоена. Отколовшиеся от своих родов, «разделившие огонь» мелкие объединения охотников селились на больших водных путях, по краю крупных водоемов. Преимущественным видом добывания пищи служило для них рыболовство. Каменный материал, игравший в ту пору колоссальную роль в производстве, оказался на новых местах
иным, чем тот, который применялся ранее и с которым были связаны традиционные приемы его обработки.

Только постепенно, с притоком новых поселенцев осваивалась внутренняя и северная часть страны.
Топографические особенности местности и исторически слагавшийся ход заселения страны небольшими выделениями от остававшихся на старых местах родов приводили к расселению мелкими поселениями. А характер производства, особенно охота, с неизбежностью требовал объединения этих мелких групп, связывал их в производственном процессе на более или менее обширной территории. Так постепенно стали складываться новые родовые группировки, которые привели в первой половине второго тысячелетия к образованию племенных объединений, к единству форм материального быта внутри каждого такого племени; вместе с тем исторически слагавшаяся система или, вернее, бессистемность заселения области и случайность более или менее близких связей между отдельными группами в зависимости от случайно создавшихся первобытных путей сообщения (преимущественно водных) приводили к разбросанности частей отдельных племен, к «чресполосице» освоенных ими охотничьих территорий.
К середине второго тысячелетия до нашей эры религиозные верования, - по крайней мере, у части населения древней Карелии, — вступают в новую фазу, начало которой прослеживается уже ранее — в фазу развитой мифологии с пантеоном своеобразных божеств. Замечательным памятником, свидетельствующим об этом сложном развитии религиозных верований, отдельные этапы которого, к сожалению, не могут еще быть восстановлены за недостаточностью материала, являются петроглифы на восточном берегу Онежского озера Бесов Нос.

На рубеже I—II тыс. н.э. в раннем средневековье начался новый этап этнической истории, связанный с формированием на территории Карелии и соседних областей древних карел, вепсов, упомянутых в письменных источниках под этнонимами «корела» и «весь», и славяно-русского этноса. До этого времени речь шла о безымянных, хотя и издревле обитавших на обширных пространствах Севера прибалтийско-финско-саамских племенах.
Современный карельский язык имеет три диалекта: собственно карельский (распространен в северной и центральной части Карелии, в Тверской обл., меньше — в Валдайском районе Новгородской и в Бокситогорском р-не Ленинградской обл.); ливвиковский (на восточном побережье Ладожского озера и Олонецком перешейке); людиковский (сосредоточен на узкой полосе в западном Прионежье). По мнению лингвистов, карельские диалекты возникли в результате сложных этнических процессов у населения Карельского и Олонецкого перешейков в начале II тыс. н.э. Об этом, видимо, говорит и антропологическое сходство карел-ливвиков и карел-людиков (Хартанович, 1986, с. 117). Развитие вепсского языка тесно связано с формированием карельского. Современный людиковский диалект, как утверждают финноугроведы, имеет вепсскую основу. Ливвиковские говоры, сочетающие в себе элементы карельского и вепсского языков, возникли, согласно лингвистическим теориям, в результате взаимодействия вепсской и карельской речи, причем последняя проявилась наиболее активно. Таким образом, наличие вепсской основы в южнокарельских диалектах свидетельствует о том, что до прихода карел Олонецкий перешеек уже был обжит предками вепсов.

Вопрос о происхождении древних карел по-прежнему остается дискуссионным. Не касаясь всего спектра взглядов на проблему, остановимся лишь на устоявшейся точке зрения, согласно которой древние карелы сформировались на основе нескольких генетических компонентов: западного, восточного и местного. Различна оценка степени значимости каждого из них. Одни исследователи полагают, что на формирование корелы оказали влияние в первую очередь западная Финляндия, Готланд и Новгород (Kivikoski, 1961, s. 260—261); другие признают тесную связь населения Карельского перешейка и юго-восточного Приладожья и считают, что взятые в совокупности археологические, исторические и лингвистические данные противоречат мнению о западнофинском происхождении корелы. Основное ядро составляли представители юго-восточного Приладожья, в чьей среде и растворился западный колонизационный элемент. Племя корела формируется одновременно с новгородским государством в результате смешения чудских, западнофинских, вепсских, а может быть, и варяжских компонентов (Kirkinen, 1963, s. 31 — 35).
В предвоенные и первые послевоенные годы Д.В. Бубрихом разработана концепция происхождения и развития карельского народа XII — XVII вв. на огромном лингвистическом материале. По его мнению, до возникновения Древнерусского государства Карельский перешеек был слабо заселен, здесь кочевали редкие саамские родоплеменные группы. Но с образованием государства на данной территории стала формироваться корела, находившаяся в тесной связи с Русью. На вопрос, откуда она появилась исследователь ответа не дает, но предполагает, что часть населения пришла из земли хяме, часть — из мест, близких к Чудскому озеру и Новгороду. Допускается участие в сложении корелы Древней веси. Пришедшие извне этнические компоненты, полагает Д.В.Бубрих (1947, 1971), видоизменили первоначальный состав корелы.

При всех расхождениях исследователей объединяет мнение, согласно которому корела сформировалась на Карельском перешейке только в XI— XII вв. Предпринятую попытку доказать автохтонное происхождение корелы с помощью анализа археологических памятников Карелии и Финляндии от каменного века до эпохи средневековья (Панкрушев, 1980). Проследить непрерывную генетическую преемственность материальной культуры с бесспорными древностями корелы XII—XIV вв. не удалось из-за недостаточной изученности промежуточных периодов.

Неразрешенность некоторых важных этапов древней истории карел и прежде всего вопроса о происхождении племени корела объясняется скудостью археологического материала I тыс., который за последние два десятилетия, по существу, не увеличился. Тем не менее некоторую преемственность материальной культуры I тыс. и древнекарельских памятников удалось установить. Имеющиеся несоответствия объясняются этнической эволюцией, в ходе которой меняются и тип этнической общности (от племени или племенного объединения к народности), и язык народа. Кроме того, как можно судить по лингвистическим данным, некоторые древности Карельского перешейка этого времени оставлены кочевавшими здесь предками саамов.

Серьезные аргументы в пользу раннего формирования общности корела в северо-западном Приладожье обнаруживаются при анализе исторических, фольклорных, лингвистических и топонимических данных. Именно в I тыс., по мнению специалистов, сформировался карельский эпос. Видимо, в формировании древних карел приняли участие и западнофинские, чудские племена, древние вепсы. В северо-западном Приладожье довольно часты этнонимы «карьяла», «саво», «суомен», «хяме», «вепся», «чудь», «виру», «эсти», «инкери». Наиболее древние из них возникли в те далекие времена, когда добыча пушнины влекла людей различной этнической принадлежности в отдаленные лесные районы. Топонимы, начинающиеся с «суомен» и «виро», встречаются в основном в южной части северо-западного Приладожья, а топонимы с «лапин» редки на Карельском перешейке, но севернее они попадаются часто (Мамонтова, Кочкуркина, 1982). Концентрация топонимов с основой вепс- обнаружена в северной части Карельского перешейка в приграничье с Финляндией (см. Муллонен, 1994, с. 134). Таким образом, имеющиеся в распоряжении исследователей факты позволяют утверждать, что племя корела сформировалось на Карельском перешейке в I тыс. и основу его составляло местное прибалтийско-финское население.

Одним из дальнейших шагов многоэтапного процесса образования карельской народности явилось создание в X—XI вв. гибридной культуры, в которой присутствуют черты культур древних карел и веси. В XI—XII вв. для населения Карельского перешейка характерно установление прочных связей с Новгородом, соседними финно-угорскими племенами. I — начало II тыс. было временем формирования древнекарельской народности с самобытными этнокультурными чертами и консолидации отдельных групп населения под непосредственным влиянием Новгорода в сложной внешнеполитической обстановке.
Вопрос об этнической принадлежности населения, оставившего приладожские курганы, имеет длительную историю. Прибалтийско-финская принадлежность населения юго-восточного Приладожья сомнений у исследователей не вызывает. Мнения расходятся при определении его этнонима. Развернутую аргументацию получила идея о принадлежности курганов летописной веси. Однако, согласно древнерусской традиции, центром расселения веси являлось Белоозеро: «А на Белеозере седять весь», которая к тому же первая заселила эту территорию (Повесть временных лет, 1950, с.13, 18). Готский историк VI в. Иордан (1960, с. 150) в перечне племен упоминает Vasinabroncas или Vas, что означает, как полагают исследователи, весь. События, связанные с весью, записаны под 859 и 862 г. в русских летописях: вначале группа северных племен сообща выступает против варягов, а затем вновь призывает их для наведения порядка (Повесть временных лет, с. 16). Называется весь как участница состоявшегося в 882 г. похода на Киев, возглавляемого князем Олегом. Адам Бременский, немецкий хронист, в XI в. упоминает wizzi, а датчанин Саксон Грамматик (XIII в.) — visinnus.

О том, что юго-восточное Приладожье было районом расселения веси, русские летописи не говорят. Эта точка зрения возникла главным образом на лингвистических и топонимических материалах с учетом того обстоятельства, что потомки веси, современные вепсы, до сих пор проживают в этом регионе (Пименов, 1965; Голубева, 1973). К тому же начальные этапы этногенеза веси остаются неизвестными: памятники, предшествующие курганам, до сих пор не выявлены. Суждения о бытовании грунтовых, докурганных могильников остаются пока гипотетическими.
Между тем известно, что археологические материалы Белозерья и Приладожья далеко не идентичны, и, следовательно, по мнению некоторых исследователей, эти территории были заселены разными народами: весью и чудью (Кирпичников, 1987, с. 101—111). Понятие «чудь» собирательное и его применение не снимает вопроса об этнониме приладожского населения (Кочкуркина, Линевский, 1985, с. 176). М.Фасмер (1986, с. 305) полагает, что «форма на -ь скорее является русским собирательным именем чудь, сербь», по А.И.Попову (1984, с. 94), этноним «чудь», распространившись на финно-угорские племена, перестает быть этническим. В дореволюционное время русские и официально, и в быту называли вепсов чудью. Название «вепсы» утвердилось лишь на рубеже 20—30-х гг. XX в., вытеснив существовавшее в прошлом название вепсов «чудь» (Пименов, Строгалыцикова, 1989, с. 7).
Новые полевые изыскания, давшие значительный по объему материал (Голубева, 1973; Башенькин, 1986; Макаров, 1990), в совокупности с уже известными и систематизированными данными позволили выделить три группы памятников, принадлежащих к различным этнографическим группам веси: юго-восточное Приладожье, юго-западное Белозерье, Белое озеро с р.Шексной. Особенности их материальной культуры были обусловлены конкретными этнокультурными условиями, в которых проходило формирование и развитие этих групп населения (Голубева, Кочкуркина, 1991, с. 3—8). В последнее время в результате лингвистического и топонимического обследования территории, а также изучения вепсской топонимической системы в целом точка зрения о принадлежности курганов юго-восточного Приладожья к веси кажется обоснованной (Мушюнен, 1991, с. 187—196).

Создателями географических названий в Межозерье до прихода на эту территорию вепсов, как показали плодотворные исследования И.И.Муллонен в области этноисторических проблем поданным топонимии, были предки саамов. Заселение территории шло с юга и было связано с формированием на основе прибалтийско-финско-саамской языковой общности языковых предков прибал-то-финнов и саамов. Второй, западный, поток шел по рекам из южного Приладожья в Прионежье, на Онежско-Белозерский водораздел и Белозерье и обозначен вепсской ойконимией и микротопонимией. Исследовательница весьма убедительно (топонимические данные хорошо согласуются с археологическими) определила основные направления, по которым вепсы осваивали Межозерье: вначале была заселена р.Оять, а затем через ее южные притоки — реки Капша, Паша, Лидь, через северные — среднее течение р.Свири. В результате взаимодействия западного и южного топонимических потоков в Межозерье возник своеобразный вепсско-«саамский» билингвизм, что позволяет предполагать участие предков саамов в формировании вепсского этноса (Муллонен, 1994, с. 121—132). В топонимии южной периферии ареала приладожской культуры (реки Сясь, Тихвинка), являющейся границей вепсского расселения, прибалтийско-финские названия немногочисленны, видимо, потому, что население этих рек, как и их топонимия, подверглась сильному русскому влиянию. Заселение восточной части вепсского ареала шло с верховьев р.Ояти и ее притоков на притоки р.Суды и далее на оз.Шимозеро и в бассейн р.Шолы (Кочкуркина, Муллонен, 1987, с. 45—47).

Освоение вепсами северных территорий не всегда легко проследить. Свирь являлась зоной контактов вепсов и южных карел, поэтому разграничить топонимию не всегда удается. И.И.Муллонен подметила такую закономерность: чем ближе к Свири, тем больше в языке карел-ливвиков вепсских признаков. Но их еще больше в присвирских людиковских говорах. Видимо, по этой причине северные карелы называют карел-людиков вепсами. По всей вероятности, значительное вепсское население префадило путь карельскому и не допустило его проникновения вглубь юго-восточного Приладожья (Муллонен, 1994, с. 125— 128). Также трудно определить истоки (карельские? вепсские?) таких названий населенных пунктов на современной ливвиковской территории, по рекам Олонка, Тулокса, Видлица, как Гомала, Теркула, Гиттойла, Капшойла и т.д. Однако наличие вепсской основы в языке карел-ливвиков и людиков дает основание предполагать, что р.Свирь и районы Онежско-Ладожского водораздела были заселены вепсами до прихода сюда карельского населения, может быть, на ранней стадии заселения, исключая Прионежье, освоенное вепсами позднее. Об этом говорят топонимические данные: на территории карел-людиков есть соответствующие топонимы, например, Вепсозеро, Вепснаволок, Вепсгуба и другие. Предполагается, что к тому времени, когда вепсы стали осваивать побережье Онежского озера, саамы откочевали в более северные районы (Муллонен, 1994, с. 131). Материальная культура Прионежья эпохи средневековья по археологическим источникам определяется как прибалтийско-финская, находившаяся под сильным древнерусским, шедшим из юго-восточного Приладожья влиянием.

Славянская колонизация территории Карелии.

Заселение славянами территории Карелии началось, вероятно, в XI в. Славяне проникали на земли Карелии традиционным для них и наиболее удобным в условиях Севера водным путем. Этот путь начинался в районе Новгорода и озера Ильмень, где жили «ильменские словене». Новгородцы по реке Волхов выходили к Ладожскому озеру. Затем путь поворачивал на восток, к устью Свири. Продвигаясь далее по долине Свири, славяне постепенно ассимилировали жившее там племя весь (предков современных вепсов). Поэтому современные вепсы живут не компактно, а разделены на группы, живущие к северу (шелтозерские) и югу (ленинградские и вологодские) от Свири. Пройдя Свирь, славяне вышли в Онежское озеро. По весьма убедительной гипотезе И.М.Муллонен славянские названия «Онежское озеро», «Онего» имеют происхождение от вепсского слова «ena» – «большое».

Вплоть до XX в. юго–западный ветер на Онежском озере называли «шелоник», поскольку с юго–запада в Ильмень впадает река Шелонь. Это получилось оттого, что на Онежское озеро новгородцы перенесли названия ветров с озера Ильмень. Данный факт является еще одним доказательством того, что заселение славянами территории Карелии происходило со стороны Новгорода.

Оказавшись на Онежском озере, славяне двинулись от истока Свири по его южному берегу. Большая часть славян устремилась к находившемуся к юго–востоку от Онежского озера Словенскому волоку, который позволял перетаскивать суда из бассейна Онежского озера в бассейн Белого моря. Вместе с тем часть славян двинулась вдоль восточного берега Онежского озера. В устье реки Водлы они еще раз разделились. Одни двинулись вдоль реки Водлы. Ими были основаны Пудожский и Водлозерский погосты. Путь по Водле привлекал тем, что через Водлу и Водлозеро можно было довольно близко подойти к побережью Белого моря. Другие продолжали двигаться вдоль восточного берега Онежского озера, скоро они оказались на территории Заонежья. Земли Заонежья в то время населяли древневепсские и карельские племена. Эта уникальная по природно–климатическим условиям территория сразу стала привлекать славян тем, что здесь можно было заниматься земледелием. Земледелие было здесь возможно из-за обилия в почве шунгита, особого минерала, получившего это свое название в честь старинного села Шуньга, в окрестностях которого шунгита было особенно много.

Приток славян на земли Заонежья относится к концу XIII – первой половине XIV вв., когда происходило временное потепление климата. По новейшим археологическим данным в южной части Заонежья славяне появились уже в XIII в. По данным известного лингвиста А.С.Герда, они являлись носителями «еще не разделенного псковско–новгородского диалекта». С учетом того, что Псков стал обособляться от Новгорода уже с середины XIII в. и юридически получил независимость в 1348 г., можно считать, что массовая славянская колонизация Заонежья началась во второй половине XIII – первой половине XIV вв. Появившиеся в Заонежье славяне были более многочисленны и постепенно ассимилировали жившее там древневепсское и древнекарельское население.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Приток славян на земли Заонежья происходил и в более позднее время, т.к. с середины XIV в. и до 1478 г. здесь имела место боярская колонизация, связанная с переселением на Север боярских крестьян из собственно новгородских земель. К концу XVI в. Заонежье, в основном, уже обрусело (по мнению исследователя К.К.Логинова, этот процесс завершился в к. XVIII – н. XIX. вв. – прим. сост.), хотя вплоть до второй половины XIX в. документы фиксируют там отдельные группы обруселых карел и обруселой «чуди» (вепсов). Следы пребывания прибалтийско–финского населения сохранились в русском говоре Заонежья с характерным для прибалтийских финнов ударением на первый слог.

Достигнув северной оконечности Онежского озера, славяне стали искать пути дальше на север. Прямого водного пути не было, но по рекам бассейна Онежского озера можно было добраться до водораздела и волоком перетащить суда в реки и озера бассейна Белого моря. В конце концов, славяне вышли к Белому морю и стали заселять его побережье.

Так происходило заселение славянами территории Карелии. Этот процесс тянулся примерно с XI по XV вв. В результате славяне заселили Посвирье, южное и восточное побережье Онежского озера,

Заонежье и побережье Белого моря. Прибалтийско–финное население сохранило за собой внутренние районы Карелии к западу от Онежского озера и Белого моря. Такое расселение сохранялось вплоть до XX в.

Следует добавить, что славянская колонизация территории Карелии шла несколькими волнами. Впереди шли ушкуйники – новгородские разбойники на больших лодках ушкуях. Их целью была охота на пушного зверя, покупка пушнины у местных охотников или грабеж населения для захвата мехов. Меха доставлялись в Новгород и оттуда переправлялись за границу. Постепенно грабеж перерос в планомерный сбор дани. Сборщики дани иногда задерживались на подвластных территориях. Они должны были где–то зимовать и складировать меха. Так появились первые новгородские фактории на территории края. Следом за ушкуйниками и сборщиками дани шли боярские «прикащики» в поисках новых земельных владений. Они искали места, пригодные для занятий земледелием и переселяли туда новгородских крестьян. И, наконец, следом за боярскими «прикащиками» на новые земли приходили монахи, стремившиеся к созданию в северных лесах православных монастырей.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Славянская колонизация территории Карелии имела большое значение и для местного прибалтийско–финского населения. Для экономики края имело большое значение, то, что новгородцы принесли сюда прогрессивную, трехпольную систему пашенного земледелия (о чем см. далее, в разделе «Земледелие…» – прим. сост.), а для культуры – распространение христианства в виде православия.

Многие известные специалисты отмечали, что славянская колонизация Севера имела мирн<