Чернобыль ставит под сомнение нашу картину мира 2 страница

Рада не плакать, так слезы текут...

О! Поглядите в окно: сорока прилетела... Я их не гоню... Хоть, бывает,

что сороки у меня яйца из сарая тягают. Все равно не гоню. У нас теперь у

всех одна беда. Никого не гоню! Вчера заяц прибегал...

Вот если бы каждый день в хате были люди. Тут недалеко, в другой

деревне, тоже баба одна живет, я говорила, чтобы ко мне переходила. Что

поможет, а что нет, но хотя бы заговорить до кого. Позвать... Ночью все у

меня болит. Ноги крутит, как мурашки бегают, это нерв по мне ходит. Так я

возьму что в руки. Жменьку зерна... И хруп, хруп. Нерв тогда

успокаивается... Что я уже наработалась за свою жизнь, нагоревалась. Всего

хватило и ничего не хочу. Если б померла, то и отдохнула. Как там душа, а

телу спокойно будет. И дочки у меня есть, и сыны... Все в городе... А я

никуда отсюда не хочу! Дал Бог годы, а не дал доли. Я знаю, что докучает

старый человек, дети потерпят, потерпят и обидят. Радость от детей пока

малые. Наши женщины, которые поехали в город, все плачут. То невестка

обижает, то дочка. Вернуться хотят. Мой хозяин тут... Лежит на могилках...

Если бы не лежал тут, то жил бы в другом месте. И я с ним. (Вдруг весело.) А

что ехать? Тут хорошо! Все растет, все цветет. Начиная от мошки до зверя,

все живет.

Я все вам вспомню... Летят самолеты и летят. Каждый день. Низко-низко

над головами. Летят на реактор. На станцию. Один за одним. А у нас --

эвакуация. Переселение. Штурмуют хаты. Люди позакрывались, попрятались. Скот

ревет, дети плачут. Война! А солнышко светит... Я села и не выхожу из хаты,

правда, на ключ не закрывала. Постучали солдаты: "Что, хозяйка, собралась?"

Спрашиваю: " Силой будете мне руки и ноги связывать?" Помолчали, помолчали и

пошли. Молоденькие-молоденькие. Дети! Бабы на коленях перед хатами

ползали... Молились... Солдаты под руки одну, другую -- и в машину. А я

пригрозила, который до меня дотронется, силу свою покажет, тот кием получит.

Ругалась! Крепко ругалась! Не плакала. В тот день я ни слезинки.

Сижу в хате. То крик. Крик! А то стало тихо... Затихло. Я в тот день...

В первый день я не вышла из хаты...

Рассказывали: шла колонна людей... И шла колонна скота. Война!

Мой хозяин любил сказать, что человек стреляет, а Бог пули носит. Кому

какая судьба! Молодые, что поуезжали, уже есть что поумирали. На новом

месте. А я с киечком -- хожу. Тупаю. Скучно станет, поплачу. Деревня

пустая... А птицы тут всякие... Летают... И лось идет хоть бы что...

(Плачет.)

Я все вспомню... Люди поуезжали, а кошек и собак оставили. Первые дни я

ходила и разливала всем молоко, а каждой собаке давала кусок хлеба. Они

стояли у своих дворов и ждали хозяев. Ждали людей долго. Голодные кошки ели

огурцы... Ели помидоры... До осени я у соседки косила траву перед калиткой.

Забор упал, забор ей прибила. Ждала людей... Жил у соседки собачка, звали

Жучок. "Жучок, -- прошу, -- если первый людей встретишь, -- то крикни мне".

Ночью сню, как я эвакуируюсь... Офицер кричит: "Хозяйка, мы скоро все

будем сжигать и закапывать. Выходи!" И везут меня куда-то, в какое-то

незнакомое место. Непонятное. Это и не город, и не деревня. И не земля...

Случилась история... Был у меня хороший котик. Звали Васька. Зимой

голодные крысы напали, нет спасения. Под одеяло лезли. Зерно в бочке --

дырку прогрызли. Так Васька спас... Без Васьки бы погибла... Мы с ним

поговорим, пообедаем. А тогда пропал Васька... Может, голодные собаки где

напали и съели? Они все бегали голодные, пока не поумирали, кошки были такие

голодные, что котят ели, летом не ели, а зимой. Прости, Господи! А одну бабу

крысы загрызли... В своем доме. Рыжые крысы... Правда или нет, а бают.

Рыскают тут бомжи... Первые годы добра хватало: сорочки, кофты, шубы. Бери и

вези на барахолку. Вот они напьются, песни поют. Мать-перемать. Один

свалился с велосипеда и уснул на улице. Утром две косточки нашли и

велосипед. Правда или нет? Не скажу. Бают.

Тут все живет. Ну, все-все! Ящерица живет, лягушка квакает. И червяк

ползает. И мыши есть! Все есть! Особенно весной хорошо. Я люблю, когда

сирень цветет. Черемуха пахнет. Пока ноги крепко держали, сама за хлебом

ходила, в одну только сторону пятнадцать километров. Молодая бегом бы

проскакала. Привычная. После войны мы ходили за семенами на Украину. За

тридцать, за пятьдесят километров. Люди по пуду носили, а я три. А теперь по

хате, бывает, не перейду. Старой бабе и летом на печи холодно. Милиционеры

едут сюда, проверяют деревню, так мне хлеба везут. Только что они тут

проверяют? Живу я и котик. Это уже другой котик у меня. Милиция посигналит,

мы с ним обрадуемся. Бежим. Ему привезут косточек. А меня будут спрашивать:

"А если наскочат бандиты?" -- "Так чем они у меня разживутся? Что возьмут?

Душу? У меня только душа". Хорошие хлопчики. Смеются. Батарейки к приемнику

привезли, я теперь радио слушаю. Людмилу Зыкину люблю, но что-то она редко

сейчас поет. Видно, состарела, как и я. Мой хозяин любил сказать... Так еще

говорил: кончен бал -- и скрипки в торбу!

Расскажу я, как котика себе нашла. Не стало моего Васьки... И день жду,

и два... И месяц... Ну, совсем, было, я одна осталась. Не к кому и

заговорить. Пошла по деревне, по чужим садкам зову: Васька, Мурка... Васька!

Мурка! Первое время много их бегало, а потом где-то пропали. Уничтожились.

Смерть не разбирает... Всех принимает земелька... И хожу я, и хожу. Два дня

звала. На третий день -- сидит под магазином... Мы переглянулись... Он рад,

и я рада. Только что он слово не скажет. "Ну, пошли, -- прошу, -- пошли

домой". Сидит... Мяу... Я давай его упрашивать: "Что ты будешь тут один?

Волки съедят. Разорвут. Пошли. У меня яйца есть, сало". Вот как объяснить?

Кот человеческого языка не понимает, а как он тогда меня уразумел? Я иду

впереди, а он бежит сзади. Мяу... "Отрежу тебе сала"... Мяу... "Будем жить

вдвоем"... Мяу... "Назову тебя Васькой"... Мяу... И вот мы с ним уже две

зимы перезимовали...

Ночью приснится -- кто-то позвал... Голос соседки: "Зина!" Помолчит...

И опять: "Зина!"

Скучно мне станет, я поплачу...

Зайду на могилки. Мама там лежит... Дочушка малая... В войну от тифа

сгорела. Только мы занесли ее на могилки, закопали, как вышло из-за туч

солнышко. И светит-светит. Хоть ты вернись и откопай. Хозяин мой там...

Федя... Посижу возле всех. Повздыхаю. А поговорить можно и с живыми, и с

мертвыми. Мне никакой разницы. Я и тех, и других слышу. Когда ты одна... И

когда печаль... Сильная печаль...

Возле самых могилок учитель Иван Прохорович Гавриленко жил, он к сыну в

Крым уехал. За ним -- Петр Иванович Миусский... Тракторист... Стахановец,

когда-то все в стахановцы выбивались. Золотые руки. Из дерева кружева

строгал. Дом -- на всю деревню дом. Лялька! Ой, меня и жалость брала, кровь

поднялась, когда его рушили. Закапывали. Офицер кричал: "Не тужи мать. Дом

на "пятне" сидит"". А сам -- пьяный. Подхожу -- это он плачет: "Ты, мать,

иди! Иди!". Прогнал. А там дальше усадьба Миши Михалева, он котлы топил на

ферме. Миши не стало быстро. Уехал -- и сразу помер. За ним -- дом

зоотехника Степана Быхова стоял... Сгорел! Ночью злые люди подожгли.

Пришлые. И Степан долго не пожил. Под Могилевом, где дети живут, похоронен.

Вторая война... Столько мы людей потеряли! Ковалев Василий Макарович, Анна

Коцура, Максим Никифоренко... Когда-то весело жили. На праздники -- песни,

танцы. Гармошка. А сейчас, как в тюрьме. Я, бывает, закрою глаза и хожу по

деревне... Ну, какая, говорю им, тут радиация, когда и бабочка летает, и

шмель жужжит. И мой Васька мышей ловит. (Плачет.)

А моя ты любочка, поняла ли ты мою печаль? Понесешь людям, а меня,

может, уже и не будет. Найдут в земельке... Под корнями..."

 

Зинаида Евдокимовна Коваленка,

самосел .

 

 Монолог о целой жизни, написанный на дверях

 

"Я хочу засвидетельствовать...

Это было тогда, десять лет назад и каждый день происходит со мной

сейчас. Теперь... Это всегда со мной.

Мы жили в городе Припять. В самом этом городе, который знает сейчас

весь мир. Я не писатель. Но я свидетель. Вот как это было... С самого

начала...

Ты живешь... Обыкновенный человек. Маленький. Такой, как все вокруг --

идешь на работу и приходишь с работы. Получаешь среднюю зарплату. Раз в год

ездишь в отпуск. У тебя - жена. Дети. Нормальный человек! И в один день ты

внезапно превращаешься в чернобыльского человека. В диковинку! Во что-то

такое, что всех интересует и никому неизвестно. Ты хочешь быть как все, а

уже нельзя. Ты не можешь, тебе уже не вернуться в прежний мир. На тебя

смотрят другими глазами. Тебе задают вопросы: там было страшно? Как горела

станция? Что ты видел? И, вообще, могут ли у тебя быть дети? Жена от тебя не

ушла? На первых порах мы все превратились в редкие экспонаты... Само слово

"чернобылец" до сих пор, как звуковой сигнал... Все поворачивают голову в

твою сторону... Оттуда!

Это были чувства первых дней... Мы потеряли не город, а целую жизнь...

Уехали из дома на третий день... Реактор горел... Запомнилось, что

кто-то из знакомых сказал: "Пахнет реактором". Неописуемый запах. Но об этом

все читали в газетах. Превратили Чернобыль в фабрику ужасов, а на самом деле

в мультик. А его понять надо, потому что нам с ним жить. Я расскажу только

свое... Свою правду...

Было так... Объявили по радио: кошек брать нельзя! Дочка - в слезы, от

страха потерять свою любимую кошку стала заикаться. Кошку в чемодан! А она в

чемодан не хочет, вырывается. Обцарапала всех. Вещи брать нельзя! Я все вещи

не возьму, я возьму одну вещь. Только одну! Я должен снять дверь с квартиры

и увезти, дверь оставить не могу... А вход забью досками...

Наша дверь... Наш талисман! Семейная реликвия. На этой двери лежал мой

отец. Не знаю, по какому обычаю, не везде так, но у нас, сказала мне мама,

покойника надо положить на дверь от его дома. Он так лежит, пока не привезут

гроб. Я сидел около отца всю ночь, он лежал на этой двери... Дом был

открыт... Всю ночь... И на этой же двери до самого верха зазубрины... Как я

рос... Отмечено: первый класс, второй. Седьмой. Перед армией... А рядом --

как рос уже мой сын... Моя дочь... На этой двери вся наша жизнь записана,

как на древних папирусах. Как я ее оставлю?

Попросил соседа, у него была машина: "Помоги!" Показал мне на голову:

мол, ты, друг, не в себе. Но я ее вывез... Дверь... Ночью... На мотоцикле...

Лесом... Вывез через два года, когда наша квартира уже была разграблена.

Очищена. За мной гналась милиция: "Будем стрелять! Будем стрелять!" Конечно,

они приняли меня за мародера. Дверь из собственного дома я как украл...

...Отправил дочку с женой в больницу. У них по телу расползлись черные

пятна. То появятся, то исчезнут. Величиной с пятак... А ничего не болит...

Их обследовали. Я спросил: "Скажите, какой результат?" -- "Не для вас". --

"А для кого же?"

Вокруг тогда все говорили: умрем-умрем... К двухтысячному году белорусы

исчезнут. Дочке исполнилось шесть лет. Ровно в день аварии. Укладываю ее

спать, она мне шепчет на ухо: "Папа, я хочу жить, я еще маленькая". Я думал,

она ничего не понимает...А она увидит няню в детском садике в белом халате

или в столовой повара, с ней истерика: "Не хочу в больницу! Не хочу

умирать!" Белый цвет не переносила. Мы даже в новом доме занавески белые

поменяли.

Вы способны себе представить сразу семь лысых девочек? Их в палате было

семь... Нет, достаточно! Я кончаю! Когда я рассказываю, у меня чувство, вот

сердце подсказывает -- ты совершаешь предательство. Потому что я должен

описывать ее, как чужую... Ее мучения... Жена пришла из больницы... Не

выдержала: "Лучше бы она умерла, чем так мучиться. Или мне умереть, чтобы

больше не смотреть". Нет, достаточно! Я кончаю! Не в состоянии. Нет!

Положили ее на дверь... На дверь, на которой когда-то лежал мой отец.

Пока не привезли маленький гроб... Он был маленький, как коробка из-под

большой куклы. Как коробка...

Я хочу засвидетельствовать -- моя дочь умерла от Чернобыля. А от нас

хотят, чтобы мы молчали. Наукой, мол, еще не доказано, нет банка данных.

Надо ждать сотни лет. Но моя человеческая жизнь... Она же меньше... Я не

дождусь. Запишите...Хотя бы вы запишите: дочку звали Катя... Катюшенька...

Умерла в семь лет..."

 

Николай Фомич Калугин, отец

 

Монолог одной деревни о том, как зовут души

с неба, чтобы с ними поплакать и пообедать

 

Деревня Белый Берег Наровлянского района Гомельской области.

Говорят: Анна Павловна Артюшенко, Ева Адамовна Артюшенко, Василий

Николаевич Артюшенко, Софья Николаевна Мороз, Надежда Борисовна Николаенко,

Александр Федорович Николаенко, Михаил Мартынович Лис.

 

% Гостейки к нам... Добрые люди... Не ворожилось на встречу, никакого

знака. Бывает, ладонь чешется -- поздоровкаешься. А сегодня, ани, не

ворожилось. Одно соловейка всю ночь пел -- на солнечный день. Ой! Наши бабы

в момент сбегутся. Вон Надя уже летит...

% И пережили все, перетерпели...

% Ой, не хочу вспоминать. Страшно. Выгоняли нас, солдаты выгоняли.

Военная техника понаехала. Самоходки. Один дед старый... Уже лежал. Помирал.

Куда ехать? "Я вот встану, -- плакал, -- и пойду на могилки. Своими ногами".

Что нам за хаты заплатили? Что? Поглядите, какая тут красота! Кто нам за эту

красоту заплатит? Курортная зона!

% Самолеты, вертолеты -- гул стоял. КамАЗы с прицепами... Солдаты. Ну,

думаю, началась война. С китайцами или американцами.

% Хозяин пришел с колхозного собрания и говорит: "Завтра нас

эвакуируют". А я: "Как же картошка? Не выкопали". Стучит в дверь сосед, и

сели они с моим выпивать. Выпили и давай ругать председателя: "Не поедем и

точка. Войну пережили, а тут радиация". Хоть залезай в эту землю. Не поедем!

% Сначала думали, что все умрем через два-три месяца. Так  нас пугали.

Агитировали ехать. Слава Богу -- живы!

% Слава Богу! Слава Богу!

% Никто не знает, что на том свете. Тут лучше... Знакомее. Как моя мама

приговаривала: красуешься, радуешься и самовольничаешь.

% Пойдем в церковь, помолимся.

 % Уезжали... Взяла землю с маминой могилки в мешочек. Постояла на

коленках: "Прости, что мы тебя оставляем". Ночью пошла к ней и не боялась.

Люди свои фамилии писали на хатах. На бревнах, на заборе. На асфальте.

% Собак солдаты убивали. Стреляли. Бах-бах! После этого я не могу

слышать, как кричит живое.

% Я тут бригадирствовал. Сорок пять лет... Жалел людей... В Москву на

выставку мы свой лен возили, колхоз посылал. Значок оттуда привез и красную

грамоту. Тут ко мне с уважением: "Василий Николаевич... Наш Николаевич..." А

кто я там, на новом месте? Старый дед в капелюше. Тут буду помирать,

женщинки мне воды принесут, в хате натеплят. Жалел я людей... Вечером идут

бабы с поля и поют, а я знаю, что они ничего не получат. Одни палочки на

трудодни. А они поют.

% В деревне у нас люди живут вместе. Одним миром.

% Снится мне сон, это я уже в городе у сына жила. Сон... Что жду

смерти, поджидаю. И сыновьям наказываю: "Повезете меня на наши могилки, хоть

пять минут постойте со мной возле родной хаты". И сверху вижу, как сыны меня

туда везут...

% Пусть она отравленная, с радиацией, но это моя родина. Нигде мы

больше не нужны. Даже птице свое гнездо мило.

% Доскажу... Жила у сына на седьмом этаже, подойду к окну, гляну вниз и

крещусь. Кажется, что коня слышу. Петуха... И такая жаль... А то соснится

свой двор: корову привязываю и дою, дою... Просыпаюсь... Не хочу вставать. Я

еще там. Я то здесь, то там.

% Днем мы жили на новом месте, а ночью на родине. Во сне.

% Зимой ночи длинные, сидим, бывает, и считаем: кто уже помер? В городе

от нервности и расстройства много помирало, по сорок-пятьдесят лет - разве

это время смерти? А мы живем. Молимся каждый день Богу, просим одно -

здоровье.

% Как говорится, кто где родился, там и сгодился.

% Мой хозяин два месяца лежал... Молчал, не отвечал мне. Как обиделся.

Хожу по двору, вернусь: "Батька, как ты?" Глаза только на голос поднимет, а

мне уже легче. Пусть бы лежал, молчал, а был в хате. Когда человек умирает,

плакать нельзя. Перебьешь ему смерть, будет долго трудиться. Я в шкафу

свечку взяла и в руки ему вставила. Он взял и дышит... Глаза, вижу,

мутные... Не плакала... Об одном просила: "Передай там привет нашей дочушке

и моей любой мамочке". Молилась, чтобы нам вместе... Некоторые Бога и

упросят, а мне он смерти не дал. Живу.

% А я помирать не боюсь. Никто два раза не живет. И лист отлетает, и

дерево падает.

% Бабоньки! Не плачьте. В передовиках все годы ходили. Стахановки.

Сталина пережили. Войну! Если бы не смеялись и не тешились, то давно б

повесились. Значит, разговаривают две чернобыльские женщины. Одна: "Слыхала,

у нас у всех теперь белокровие?" Другая: "Ерунда! Я вчера палец порезала,

кровь текла красная".

% В родном краю, как в раю. А на чужине и солнце не так светит.

% А моя мама когда-то меня научила, что возьми иконку и переверни ее, и

чтобы она так три дня повисела. Где б ты не была, обязательно домой

возвратишься. У меня было две коровы и две телки, пять свиней, гуси, куры.

Собака. Руками голову обхвачу и хожу по саду. А яблок, яблок-то сколько!

Пропало все, тьфу, пропало!

% Помыла хату, печь побелила... Надо оставить хлеб на столе и соль,

миску и три ложечки. Ложек столько, сколько душ в хате... Все, чтоб

вернуться...

% А гребешки у кур были черные, а не красные -- радиация. И сыр не

получался. Месяц жили без творога и сыра. Молоко не кисло, оно в порошок

сворачивалось, белый порошок. Радиация...

% Эта радиация у меня на огороде была. Огород весь побелел,

беленький-беленький, как чем-то посыпанный. Какими-то кусочками... Я думала,

может, что-то из лесу принесло. Ветер насыпал.

% Не хотели мы уезжать. Ой, не хотели! Мужики выпившие. Под колеса

бросались. Начальство ходило по хатам и каждого уговаривало. Наказ:

"Имущество не брать!"

% Скот три дня не поенный. Не кормленный. На убой! Приехал

корреспондент из газеты: "Как настроение? Как дела?" Пьяные доярки чуть его

не убили.

% Председатель с солдатами кружится вокруг моей хаты... Стращают:

"Выходи или будем поджигать! А ну, сюда канистру с бензином". Забегала -- то

рушник схвачу, то подушку...

% Вот вы скажите по науке, как действует та радиация? Говорите правду,

нам все равно скоро помирать.

% А что вы думаете в Минске ее нет, раз она невидимая?

% Привез внук собачку... Назвали Радий, потому что живем в радиации. И

где мой Радий поделся, то всегда возле ног? Боюсь, побежит за деревню, волки

съедят. Буду одна.

% А в войну целую ночь орудия стукают-стукают. Секут-секут. Мы

земляночку в лесу выдолбили. Бомбят и бомбят. Все сожгли, сказать бы хаты, а

то и огород, и вишенки погорели.

Только б не было войны... Как я ее боюсь!

% У армянского радио спрашивают: "Можно ли есть чернобыльские яблоки?"

Ответ: "Можно, только огрызки надо глубоко в землю закапывать". Второй

вопрос: "Сколько будет семь помножить на семь?" Ответ: "Да тебе любой

чернобылец на пальцах сосчитает". Ха-ха-ха...

% Дали нам новый домик. Каменный. Так, знаете, за семь лет не забили ни

одного гвоздя. Чужбина! Все чужое. Мой хозяин плакал и плакал. Неделю

работает в колхозе на тракторе, ждет воскресенья, а в воскресенье ляжет у

стенки и плачет.

% Больше нас никто не обманет, никуда мы со своего места не двинемся.

Магазина нет, больницы нет. Света нет. Сидим при керосиновой лампе и при

лучине. А нам хорошо! Мы - дома.

  % В городе невестка ходила за мной по квартире с тряпкой и вытирала

дверную ручку, стул... А все за мои деньги куплено, вся мебель и машина

"Жигули". Деньги кончились, и мама не нужна.

% Деньги наши дети забрали... А что осталось, инфляция съела. То, что

нам отдали за хозяйство, за хаты. За яблоньки.

% А нам все равно весело... У армянского радио спрашивают: "Что такое

радионяня?" % Это - бабушка из Чернобыля. " Ха-ха-ха...

% Две недели я шла пешком... И коровку свою вела... Люди не пускали в

хату. В лесу ночевала.

% Боятся нас. Заразные, говорят. За что Бог наказал? Рассердился ?

Живем не по-людски, не по божьим законам. Казним один одного. За это.

% Мои внуки летом приезжали... Первые годы не ехали, тоже боялись... А

теперь навещают, продукты уже берут, все пакуют, что дашь. "Бабушка, --

спрашивали, -- а читала ты книгу о Робинзоне?" Жил один так, как и мы. Без

людей. Я с собой полмешка спичек привезла... Топор и лопату... А теперь у

меня сало, яйца, молоко, -- все свое. Одно что -- сахар не посеешь. Земли

тут сколько хочешь! Хоть сто гектаров запахивай. А власти никакой. Тут

человеку никто не мешает... Начальства нет... Мы - свободные.

% С нами и коты вернулись. И собаки. Возвращались  вместе. Солдаты нас

не пускали. Омоновцы. Так мы ночью... Лесными тропками... Партизанскими...

% Ничего от государства нам не надо. Все сами производим. Не трогайте

только нас! Ни магазина не надо, ни автобуса. За хлебом и солью ходим пешком

за двадцать километров... Мы сами себе.

% Табором вернулись. Три семьи... А здесь все разграблено: печь

разбили, окна, двери сняли. Полы. Лампочки, выключатели, розетки, -- все

выкрутили. Ничего живого. Вот этими руками все заново, вот этими руками. А

как же!

% Дикие гуси кричат -- весна наступила. Сеять пора. А мы в пустых

хатах... Одно -- крыши целые...

% Милиция кричала. Приедут на машинах, а мы -- в лес. Как от немцев.

Один раз напали на нас с прокурором, так он грозился, что будут судить. Я

говорю: "Пускай мне дадут год тюрьмы, я отбуду и сюда вернусь". Их дело

покричать, а наше помолчать. Я орден имею, как передовой комбайнер, а он мне

грозится -- по десятой статье пойдешь... Преступник...

% Каждый день мне моя хата снилась. Я возвращалась: то копаю огород, то

постель прибираю... И всегда что-нибудь найду: то туфлю, то цыплят... К

добру все, к радости. На возвращение...

% Ночью Бога просим, а днем милиционеров. Спросите вы у меня: "Что ты

плачешь?" А я не знаю, чего я плачу. Я рада, что я в своем дворе живу.

% И пережили все, перетерпели...

% Я вам анекдот расскажу... Указ правительства о льготам

чернобыльцам... Тому, кто проживает в двадцати километрах от станции, к

фамилии добавляется приставка "фон". Те, кто в десяти километрах, они уже -

Ваша светлость. А те, кто возле станции выжили - Ваше сиятельство. Ну, вот и

живем, Ваша светлость... Ха-ха...

% Добилась я к доктору: "Миленький, ножки не ходят. Суставчики болят".

-- "Коровку надо сдать, бабка. Молоко отравленное". --"Ой, нет, -- плачу, --

ножки болят, коленки болят, а коровку не отдам. Моя кормилица".

% У меня семеро детей. Все в городах живут. Я тут одна. Затоскую, сяду

под их фотографиями... Поговорю.... Все... Все одна. Дом одна покрасила,

шесть банок краски уложила. Так вот и живу. Вырастила четыре сына и три

дочки. А муж рано умер. Одна.

% Я с волком встречался вот так: он стоит, и я стою. Посмотрели один на

одного, и он в сторону отскочил... Помчался... Так у меня шапка поднялась от

страха.

% Любой зверь боится человека. Ты зверя не трогай, и он тебя обойдет.

Раньше ходишь по лесу, услышишь голоса, бежишь к людям, а сейчас человек от

человека прячется. Не дай Бог встретить в лесу человека!

% Все, что в Библии написано, все исполняется. Там и про наш колхоз

написано... И про Горбачева... Что будет большой начальник с клеймом на лбу

и великая держава рассыпется. А потом наступит Божий суд... Кто в городах

живет, все погибнут, а в деревне один человек останется. Человек будет рад

человеческому следу! Не человеку, а только следу его...

% А свет у нас -- лампа. Керосинка. А-а... Бабы уже доложили вам. Убьем

кабана, так в погреб несем или в землю закапываем. В земле мясо три дня

лежит. Самогонка у нас из своего жита. Из варенья.

% У меня два мешка соли... Не пропадем без государства! Дров полно --

кругом лес. Хата теплая. Лампа горит. Хорошо! Козу держу, козлика, трое

свиней, четырнадцать кур. Земли -- вдосталь, травы -- вдосталь. Вода есть в

колодце. Воля! Нам хорошо! У нас тут не колхоз, а коммуна. Коммунизм! Еще

одного коника купим. И тогда никто нам больше не нужен. Одного коника...

% Мы не домой вернулись, как один корреспондент тут был и удивлялся, а

на сто лет назад. Серпом жнем, косой косим. Молотим цепами зерно прямо на

асфальте. Хозяин корзинки плетет. А я зимой вышиваю. Тку.

% В войну в нашем роду погибло семнадцать человек. Двоих моих братьев

убили... Мама плачет и плачет. А ходила старушка по деревням, побиралась.

"Скорбишь?" -- говорит маме. -- Не скорби. Кто отдал жизнь за других, тот

святой человек". И я все за Родину могу... Только убивать не могу... Я --

учительница, я учила -- любите человека. Всегда побеждает добро. Дети, они

маленькие, душой чистые.

% Чернобыль... Над войнами война. Нет человеку нигде спасения. Ни на

земле, ни в воде, ни на небе.

% Радио сразу отключили. Никаких новостей не знаем, зато нам спокойно

жить. Не расстраиваемся. Приезжают люди, пересказывают: везде война. И будто

социализм кончился, живем при капитализме. Царь вернется. Правда!?

-- То кабан из лесу в сад зайдет, то лосиха... Люди редко. Одни

милиционеры...

-- А вы и в мою хату зайдите.

-- И в мою. Так давно у меня в хате гости не сидели.

% И крещусь, и молюсь... Господи! Два раза милиция мне печку рубила...

На тракторе вывозили... А я -- назад! Пустили бы людей -- они все на

коленках домой бы поползли. Разнесли по свету  наше горе. Только мертвым

разрешают вернуться. Их привозят. А живые -- ночью. Лесом...

% На радуницу все сюда рвутся. До одного. Каждый хочет своего помянуть.

Милиция по спискам пропускает, а детям до восемнадцати лет нельзя. Приедут и

так рады возле своей хаты постоять... В своем саду возле яблони... Сначала

на могилках плачут, потом расходятся по своим дворам. И там тоже плачут и

молятся. Ставят свечки. Висят на своих заборах как на оградах у могилок.

Бывает, что и веночек положат возле дома. Повесят белый рушник на калитке...

Батюшка молитву читает: "Братья и сестры! Будьте терпеливыми!"

% На кладбище берут и яйца, и булки... Многие блины вместо хлеба. У

кого что есть... Каждый садится возле своей родни. Зовут: "Сестра, пришла

тебя отведать. Иди к нам обедать". Или: "Мамочка ты наша... Папочка ты

наш... Татуля..." Зовут души с неба... У кого в этот год умерли, те плачут,

а у кого раньше, те не плачут. Поговорят, вспомнят. Все молятся. Кто не

умеет, тоже молится.

-- А ночью по мертвым плакать нельзя. Солнце зайдет -- и уже нельзя.

Помяни, Боже, души их. И царство им небесное!