Представлений о Троице,

Но так может говорить

Только человек, который

Внимательно смотрит

В телескоп своим

Невидящим глазом

Традиция древнего иудаизма, к которой принадлежал Павел, постепенно пришла к твердому пониманию того, что страдания каким‑то образом исполняют спасительный замысел Бога. Это отражают некоторые места книг пророков Исайи, Иеремии и Даниила, а также, разумеется, Псалтирь. Мы знаем также, что в центре жизни и учения Павла стоял крест Иисуса, что отражают многие его тексты, в частности Второе послание к Коринфянам. Мы не можем точно сказать, знал ли Павел какие‑то высказывания Иисуса (хотя, на мой взгляд, скорее знал), вроде слов о блаженстве гонимых и призыва взять свой крест. Как он это понимал, страдания связаны с тем, что христиане не идут в ногу с окружающим миром и вступают в конфликт с «властями», которые правят этим миром. Если поведение людей не соответствует ожиданиям со стороны окружающего мира и его властителей, они должны ожидать подозрительного и враждебного отношения к себе и разного рода нападений. И если люди видят, что оказались в подобных ситуациях из‑за того, что следуют за распятым Мессией, и думают о своих страданиях в контексте иудейских представлений о спасительных замыслах Бога, они обладают ключом к пониманию богословского и нравственного смысла происходящего.

В главе 5 Послания к Римлянам Павел говорит не только о том, что христиане страдают со Христом, чтобы с ним прославиться (см. также 8:17; ср. это с 2 Кор 4:10 и другими подобными отрывками, такими как Флп 3:10–11), но и о том, что страдания особым и неповторимым образом формируют характер. Страдания порождают выносливость или терпение, а терпение порождает характер (и не просто какой‑то случайный характер, но такой, который выдержал проверку и оказался годным), который, в свою очередь, порождает надежду – такую надежду, которая никого не разочарует. Это кульминационный момент рассуждений Павла, и мы здесь можем видеть, что Павел, думая о христианской жизни, не только опирался на классические представления о добродетели, но и радикальным образом пересмотрел эту традицию. Иисус и Дух заставили его по‑новому думать о содержании и форме добродетели, хотя он сохранил некоторые важнейшие элементы традиционной схемы: представления о конечной цели, telos, и о том, что нужно формировать характер, особые привычки, направленные на достижение этой цели.

Я говорил о том, что Римлянам 5:1–5 – это совершенно особый текст, но есть еще два новозаветных отрывка, которые отражают подобный ход мыслей. В них говорится о формировании добродетелей под воздействием событий, проработанных с помощью мышления:

С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание [dokimion] вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие [ergon teleion], чтобы вы были совершенны [teleioi] во всей полноте, без всякого недостатка (Иак 1:2–4).

…Вы, прилагая к сему все старание, покажите в вере вашей добродетель [aretê – один из трех случаев употребления этого слова в Новом Завете], в добродетели рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие, в благочестии братолюбие, в братолюбии любовь [аgарê]. Если это в вас есть и умножается, то вы не останетесь без успеха и плода в познании Господа нашего Иисуса Христа (2 Петр 1:5–8).

Очевидно, что здесь мы видим все тот же ход мысли. Одно качество влечет за собой другое. Дело не в том, что надо потратить годы на приобретение первого, чтобы потом перейти ко второму и так далее. Эти качества действуют сообща. Суть дела в том, что надо смотреть вперед: цель всего этого – приносить плод в Иисусе (2 Петр), стать «совершенным», teleioi, готовым к любому испытанию, поскольку сформированный характер делает тебя готовым ко всему (Иак). Конечно, мы могли бы потратить гораздо больше времени на изучение этих текстов, но в целом их суть прозрачна.

Все это ставит перед нами ряд важных взаимосвязанных вопросов, о которых мы поговорим в следующей главе. Как теоретические представления Павла о христианской жизни реализуются на практике? А в частности, какое место здесь занимают «плоды Духа» и «дары Духа»? Почему Павел выделяет отдельные аспекты характера, тогда как другие он просто называет «добрыми» и «злыми», думая, что для его слушателей это понятно без разъяснений? Похоже, иногда он добавляет к этике добродетели какие‑то «правила» – почему он так делает? И среди прочего встает еще один вопрос, связанный со всеми другими: почему он снова и снова говорит о значении веры, надежды и любви? Какое место эти качества занимают в его картине христианского характера? Являются ли они добродетелями в классическом смысле слова? И если это так, как их особое место влияет на саму природу добродетели? И наконец, как представления Павла о церкви как об одном теле, единой общине влияют на воплощение христианской добродетели?

6

Наши сокровища

Эта любовь

«Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится». Иные слушатели Павла могли бы услышать в этих словах отголосок учения Аристотеля, для которого «совершенство», to teleion, было целью жизни человека. Несомненно, Павел знал об этой традиции языческих моралистов, но он понимал ее в ином ключе. Приведенная в начале цитата взята из величайшей речи Павла о величайшей добродетели, и этот текст помогает нам понять не только представления Павла об этой конкретной добродетели, но и его взгляд на добродетель вообще. «Мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем», – говорит он, противопоставляя эти временные и преходящие дары вечной добродетели любви, но когда «настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1 Кор 13:9‑10).

Глава 13 Первого послания к Коринфянам – один из самых популярных текстов Павла. Отчасти, как я подозреваю, это объясняется тем, что многие пары хотят его слышать во время венчания, хотя, если бы они начали размышлять над его строками, они бы увидели, что он бросает нам пугающий вызов:

Любовь долготерпит, милосердствует,

любовь не завидует,

любовь не превозносится, не гордится,

не бесчинствует, не ищет своего,

не раздражается, не мыслит зла,

не радуется неправде, а сорадуется истине;

все покрывает, всему верит,

всего надеется, все переносит.

Любовь никогда не перестает…

Конечно, полезно держать в голове эти удивительные слова. Но не думайте, что ими можно восхититься одним прекрасным солнечным утром и, не прилагая усилий, всю последующую жизнь ими услаждаться. Последние строки говорят нечто особенное: любовь покрывает, верит, надеется, терпит, не перестает – здесь говорится о моментах, часах, днях, может быть, даже годах, когда нужно что‑то переносить, нужно верить вопреки очевидности, надеяться на то, чего мы не видим, терпеть, сопротивляться тому, что может убить любовь. Выражение «суровая любовь» сегодня звучит как банальность, как отголосок позавчерашних споров. Однако та любовь, о которой говорит Павел, действительно сурова. Может быть, это самая суровая и трудная вещь на свете.

И несомненно, Павел видит в этой любви добродетель.

Это не «правило» из тех, что сегодня особенно не в моде, случайно выбранное кем‑то и вмененное нам в обязанность (мы обсудим вопрос об отношениях нужных правил и добродетели позже).

Это не «принцип», не обобщенное правило, которое человек может исполнять или нарушать.