Значение вдохновения в интуитивном постижении истины

Математика помимо раскрытия конкретных истин, помимо расширения объема нашего знания учит строгому логическому мышлению, учит пониманию того, что есть доказательность, учит ”научному подходу“.

Существует легенда, что когда Декарт обучал одного принца геометрии и не мог добиться понимания теоремы о равенстве треугольников, августейший ученик воскликнул: ”Мсье Декарт, вы дворянин и я дворянин. Вы даете мне слово, что эти треугольники равны? Тогда в чем же дело, зачем нам мучиться?”. По мере распространения научного знания такая реакция становится невозможной. Именно в этом главный смысл школьного обучения математическим премудростям. Быть может,не останется в памяти теорема Пифагора, но отпечатается в сознани представление о неумолимой последовательности логических рассуждений, о строгости мышления, ведущей к безусловно достоверному выводу.

Точно также искусство не только осуществляет интуитивное постижение каких-либо конкретных истин и расширение духовного мира человека, не только раскрывает и утверждает ценность выработанных человечеством этических норм и т.д. но, кроме того воспитывает, развивает способность к интуитивному, целостному суждению, укрепляет доверие к нему как к методу познания истины.

Суждение “это красиво“ максимально освобождено от дискурсивного элемента. Оно может быть опосредовано только другими интуитивными же элементами. Его объектом может быть простая плавная линия, проведенная на полотне. Эта линия может вызвать ассоцации с линией склонившегося цветка, с очертаниями женского тела, с набегающей морской волной и т.д. Обобщая их, представляя в абстрагированной форме, суждение ”это красиво“, по существу выступает как “рефлектирующе суждение“ Канта. Таким образом, даже такое “элементарное“ произведение искусства, позволяющее выделить и подчеркнуть общее эстетическое свойство множества объектов или явлений является глубоко содержательным.

Созерцание, слушание – вообще восприятие произведения искусства связано с таким напряжением разнообразных сил, при котором становится возможным и одновременное восприятие множества сторон, множества деталей этого произведения и, сверх того, целостное интуитивное постижение главной, ведущей его идеи, явно не раскрываемой, но формируемой в результате синтеза, обобщения множества возникающих ассоциаций. Другими словами, необходимо состояние, которое и можно называть вдохновением. Оно требуется, следовательно, не только от творца, но и от зрителя, слушателя, у которого оно вызвано художником.

Искусство действенно, если слушатель, зритель заражается подобным, по существу творческим процессом. Поэтому подлинно художественное произведение оставляет простор для этого сотворчества, для “домысливания“, “дофантазирования”.

В литературном произведении, как бы детально ни был описан автором персонаж, каждый читатель домысливает его внешний образ по своему. Поэтому художественная иллюстрация к литературному произведению, навязывающая вполне определенное “домысливание”, как бы она ни была хороша с точки зрения живописи (или графики) самой по себе, доставляяя особый род художественного наслаждения, в то же время вмешивается в процесс сотворчества, которое должно вызвать литературное произведение. Она выводит нас за пределы творчества писателя.

Читая ”Дон Кихота” с иллюстрациями Доре, “Евгения Онегина“ с рисунками Кузьмина, ”Гамлета” с гравюрами Фаворского, мы читаем не Сервантеса, Пушкина и Шекспира, но Сервантеса и Доре, Пушкина и Кузьмина, Шекспира и Фаворского. Если “соавторы” оказались конгениальны, то возникает новое произведение исскуства, открывающее новый мир, вызывающее новый круг ассоциаций, новое сотворчество.

Поэтому и книжная графика, и инсценировка могут быть подлинным искусством, они могут вызывать необходимое соучастие руководимого художником зрителя, способного домыслить,”угадать”, почувствовать больше того, что буквально показано на иллюстрации, на сцене, на экране.

По существу, здесь речь идет о проблеме синтеза искусств. Синтез наук, осуществляемый при комплексном исследовании одного и того же объекта методами разных наук, всегда плодотворен, поскольку максимальное выяснение различных свойств, качеств объекта, максимальное устранение договоренности – цель всякого научного исследования.

В отличии от этого синтез искусств, как видим, потенциально несет опасность [3]. Чрезмерное устранение “недоговоренности” разрушает сотворчество при восприятии. Если оно не заменяется новым сотворчеством, художественное воздействие будет разрушено, вдохновения не возникнет.

Итак, интуитивное постижение истины возможно в полной мере только при заражении вдохновением. “Вдохновение есть состояние высшей мобилизации интеллекта и эмоций, при котором ум и чувство только становится способным к синтетическому интуитивному постижению истины”, - писал Пушкин [4] .

Это то самое вдохновение, которое позволило Ньютону высказать внелогическое обобщающее утверждение, вдохновение, которое необходимо при создании всего невообразимого мира науки, наконец, то самое вдохновение, при котором возникает художественное произведение и которое, в свою очередь, порождается этим произведением при его восприятии.