Плюралистический монизм

Исторически логика движения диалектического субстанциализма шла к разрешению проблемы плюралистического монизма, но так много субъективных факторов наложилось на это движение, что оно застопорилось. А между тем разрешение этого вопроса дал (или почти дал) Лейбниц. Он предложил решение проблемы, которую пыталась разрешить вся традиция субстанциализма с самого её возникновения. Это вопрос о совмещении монизма субстанции с плюрализмом субстанций. Попытки утвердить плюрализм субстанций уводили в эмпиризм. Философия эмпиризма в лучшем случае демонстрировала диалектикообразность. Субстанциальный монизм, в свою очередь, никогда не был до конца последователен и в том или ином виде воспроизводил плюрализм субстанций. Но чётко утвердив необходимость и важность совмещения монизма с плюрализмом, Лейбницу пришлось решать и вопрос о характере взаимоотношения этих двух взаимоисключающих концепций. То, что это была сложная задача, говорит уже то, что лейбницианцы, пойдя по стопам Лейбница, не поняли его и фактически отказались от предложенного решения. В этом есть какая-то закономерность: неоплатоники перечёркивали достижения Платона, неогегельянцы выкинули всё самое ценное у Гегеля … Конечно, до Лейбница плюралистический монизм монад был у Джордано Бруно, более того, он разрабатывал заимствованное у Николая Кузанского диалектическое учение о совпадении противоположностей (а Гегель критиковал Лейбница за отсутствие диалектической логики). Однако отношение плюрализма и монизма Бруно разрешал однобоко – в пользу монизма в идее абсолютного единства мира (лейбницианцы были ближе к нему, чем к Лейбницу).

Лейбницевский переход от множества субстанций-монад к монизму одной не грешит субъективностью, ибо он обнаруживает механизм взаимного влияния монад, механизм, который исключает взаимодействие, то есть объединение в целостность, - монады независимы и изолированы друг от друга. И насколько каждая из них абсолютна, настолько же абсолютна и их изолированность друг от друга.

«Безоконные», внутренне самозамкнутые субстанции-монады, несмотря на всё их самодвижение и внутреннюю сверхактивность, в силу их индивидуальности (качественного многообразия) не взаимодействуют и потому не существуют друг для друга [133, c. 413 - 414]. «Естественные изменения монады исходят из внутреннего начала, так как внешняя причина не может иметь влияния внутри монады». А предустановленная гармония выражается в том, что в каждой монаде в отражённом виде содержится с самого начала вся Вселенная [133, c. 132 - 133]. Каждая субстанция-монада, будучи «живым зеркалом универсума», воспроизводит воздействие других как изменения своего собственного функционального компонента; никаким иным образом не является мир «безоконной» монаде, кроме как в качестве её собственного, единственного её мира. Внешняя реальность всегда представлена в ней как внутренняя, как имманентные её природе изменения [155, c. 137]. Говорить о влиянии одной субстанции на другую можно только метафорически. Каждая монада сама есть универсум. Вне нашего чувственного (субъективного) восприятия описанной ситуации любая монада есть единственная реальность, или субстанция.

В «Монадологии» Лейбница монады - «простые бестелесные субстанции», «центры сосредоточения колоссальных энергий», «истинные атомы природы». Монады не взаимодействуют между собой («не имеют окон») и в то же время благодаря предустановленной гармонии отражают друг друга и весь универсум в своих имманентных процессах так, что каждая монада сама предстаёт как универсум. Монады наделены психической активностью (бессознательная психика), состоящей в восприятии (перцепции) и стремлении. В сущности это далеко не новая идея, она была подготовлена более древним учением о микро- и макрокосмосе [26, с. 144; 172; 235; 222, с. 49; 75; и др.]. Идея человека как микрокосма, отражающего в себе всё мироздание, всплывает в эллинской философии у Анаксимена, Гераклита, Диогена Аполлонийского, Демокрита, Платона [“Тимей”], в греческой патристике - у Нимесия Эмесского, в эпоху возрождения, пронизывает всю традицию немецкой мистики. Человек как микрокосм вытесняется за пределы научного знания сравнительно недавно - механицизмом XVII - XVIII веков. Затем эта концептуализация возрождается Лейбницем.

В нововременной рефлексии к основным свойствам субстанции выявился процесс, в котором мы имеем дело с качественно новым явлением: в биологических терминах описываются важные свойства плюралистического бытия, субстанций, составляющие такой их неотъемлемый параметр (характеристику), который можно поставить в один ряд с открытием causa sui – самопричины. Невзаимодействующие субстанции тем не менее имеют отношение друг к другу. «Субстанции взаимно мешают одна другой или ограничивают друг друга, в этом смысле они действуют одна на другую и принуждены, так сказать, приспособляться друг к другу. Ибо может случиться, что какое-либо изменение, увеличивающее выражение одной субстанции, уменьшают выражение другой» [133, c. 140]. Субстанция, таким образом, воспринимает влияние других субстанций путём особого восприятия, не отражает (так как не имеет ничего общего, способствующего взаимодействию с другими), а воспроизводит в своей собственной качественной специфике.

Она отражает своё внутреннее состояние «под индивидуальным углом зрения». Но несмотря на абсолютность каждой монады, существует взаимное влияние субстанций-монад друг на друга. Да и обратившись к современной концепции иерархии уровней материи, как к иерархии субстанций, мы обнаруживаем то же самое. Например, в иерархии организма – элементарные частицы → атомы → молекулы → живое тело, изменение любой из этих монад сказывается на других, хотя законы существования у всех различны. Итак, взаимное влияние очевидно и существует с необходимостью, а тот факт, что формальная логика (где А=А) и эмпирические закономерности не подтверждают этого, ровным счётом ничего не значит. Речь идёт о субстанциях, законы которых противоречат и формальной логике, и эмпирическому представлению. Например, тождество противоположностей отражает изменение в тождестве полярных сил (но не объектов), а тождественное не может эмпирически само с собой взаимодействовать и само в себе отражаться, и противоположности его образно не представимы (понятия диалектики и обобщения эмпирии как правило омонимы). Поэтому мы имеем дело с взаимным субстанциальным влиянием, в котором внешнее представлено как внутреннее, оно принципиально отличается от соответствующего представления в эмпиризме, имеет совершенно иное содержание. Гипотеза бога у Лейбница в данном случае излишняя. Гармония (а точнее, взаимное влияние) предустановлена не богом, а свойствами самих субстанций.

Субстанция всегда находится в «неизменном изменении», в вечном переходе (круговороте) её противоположностей друг в друга. Циклически изменяется субстанция и вовлечённый в этот цикл её несущественный компонент, который возникает и исчезает на определённом этапе этого круговорота. Любая другая субстанция к этим изменениям индифферентна (не меняются ни её законы, ни свойства), а вот её несущественное состояние с его случайными, временными, частными и т.п. законами весьма чувствительно к этим изменениям. Фактически весь описанный Лейбницем механизм влияния монад друг на друга относится только к их несущественным компонентам. Для них-то эти изменения и есть не внешние, а внутренние (для образного сравнения сопоставьте влияние на тело организма его «составляющих»: атомов, молекул, клеток и т.д.). Отсюда, сознание, как несущественный компонент субстанциальной души, воспринимает изменения социума, популяции, биосферы и т.п. не каким-то особым надприродным (высшим, идеальным), данным только ему свойством, а самым типичным, банальным, свойственным для всех субстанций. Сознание такой же несущественный побочный продукт субстанции души, как и вещественно-телесный компонент истинной субстанции планеты (её круговорота в циклах, периодических взрывах Солнца). Разница, конечно, есть, но она касается не сущности явлений. Лейбниц был настоящий гений, когда перенёс свойства психики на субстанции, но это был гений интуитивного знания, потому что зачастую не верил в свои силы, в принципы своей концепции и обращался к помощи бога.

Ещё одно важное дополнение в онтологию психики вносит Лейбниц. Если, по Декарту, центральное место в онтологии психики получает сознание, то у Лейбница его место занимает бессознательное, как в силу своей самодостаточности, так и в силу того, что каждая монада представляет собой универсум. Это свойство психики быть центром, абсолютом и будоражило всю нововременную эволюцию онтологических представлений о ней. Даже классическое воспроизведение концепции универсума уже не могло не учитывать этого обстоятельства (не говоря уже о неклассических моделях иррационализма) и потому в немецком классическом идеализме речь идёт о мировом духе и панлогизме.

Плюралистический монизм несёт в себе радикальный антиредукционизм Платона. У Аристотеля его рассматривают как квалитативизм. Он многоплановый, но в том числе и онтологический. Визгин, который принялся квалифицировать употребление Аристотелем понятия качества, выделяет метафизико-эйдетический тип квалитативизма, или квалитативизм формы, выступающий как метафизическое качество [40, с. 406]. Тут дано «понятие формы как качества», где качество выступает как форма присущая субстрату [40, с. 407]. В так называемом качественном подходе «лежит признание абсолютности и несводимости качественных различий природы, прежде всего различий в естественных движениях тел» [40, с. 407]. Отсюда ясно, что видовые субстанции, хотя и несколько разно понимаемые и разно называемые имелись не только у Платона, но и у Аристотеля.

«Сложная субстанция есть не что иное, как собрание или агрегат простых» [133, c. 413] (у поборника идеи монады, субстанциализма язык не поворачивался назвать их совокупность целостностью). Атомарный плюрализм субстанций-монад, хоть он и универсализируется Лейбницем, в действительности представляет лишь частный случай более общего отношения. Наиболее распространённый способ отношения субстанций-монад мы обнаруживаем при анализе иерархии форм материи (конкретных видов субстанции), которые по причине их целостности устроены как монады. Тогда каждая такая видовая субстанция, или форма материи, как монада, как субстанция будет рассматриваться в самодвижении, то есть в её внутренней активности. В силу такого самодвижения формы материи влияют друг на друга, но назвать это взаимодействием нельзя, ибо как материальные объекты они друг для друга не существуют (хотя метафизика эмпиризма и доказывает, что материя у всех форм одна, общая); их нельзя сопоставить как материальные образования, то есть как то, чем каждая из форм материи является в отдельности. В такой синархии каждая форма материи воспринимает воздействие других как свой собственный функциональный компонент, а внешняя реальность (то есть другие формы материи) всегда представлена в ней как внутренняя, как её собственное качественно-определённое состояние - единственный для неё мир (то есть «весь мир» может быть отражён и выражен или в процессах мышления, или в биологических процессах, или в физических и т.д.). Напомним, что в диалектической логике целое (монада) рассматривается как момент тотальности, то есть как абсолютный объект, что, в свою очередь, исключает ситуацию, в которой оно могло бы являться частью чего-то.

Родовая логика отражает субстанцию, но сама субстанция всегда конкретна, всегда представлена в какой-то видовой форме, которой соответствует видовая диалектическая логика. Даже классики марксизма уловили этот момент метода (хотя, что естественно для их эмпирической направленности, не смогли адекватно им воспользоваться). Родовая диалектическая логика в видовой должна быть «”снята”, то есть “одновременно преодолена и сохранена”, преодолена по форме, сохранена по своему действительному содержанию» [159, т. 20. – с. 142]. Отношение видовых форм образно, то есть эмпирически, непредставимо: в одном и том же эмпирическом пространстве как бы сосуществуют вещественно-телесные проявления различных видовых субстанций (субстанциальное требование радикального антиредукционизма), например в организме, атомы, молекулы, клетки, органоиды и т.д. Их отношения алогичны при любом раскладе формальной логики. 1. Если игнорировать плюралистический монизм и каждое такое проявление субстанции рассматривать как конкретный вид материи (неважно чувственно воспринимаемой или сверхчувственной), то их придётся суммировать и мы столкнёмся с фактом нарушения закона сохранения материи. 2. Если же вновь возникающие качества рассматривать лишь как новые свойства, появляющиеся у некого фундаментального образования (тут мы редукционно сползаем к «голой» метафизической субстанции или оформленной как корпускулярно-волновой фундаментальный уровень материи), то представления опять становятся алогичными, абсурдными (А =В). 3. Третьего эмпирии не дано.

В диалектической логике целое (монада) рассматривается как момент тотальности, то есть как абсолютный объект, что, в свою очередь, исключает ситуацию, в которой оно могло бы являться частью. В плюрализме форм материи каждая из них как монада оказывается единственной по отношению сама к себе, ибо другие вне её и для неё не существуют. Подобное отношение субстанций неправомерно сводить к точке зрения наблюдателя (или системы наблюдения), как полагают некоторые критики представленного Лейбницем механизма (объяснения) [156, c. 98]. Каждая монада, не взаимодействуя с другими, как с несуществующими, тем не менее оказывается живым зеркалом всех других, отражающая космос под индивидуальным углом зрения. В этом, как считает М.Г. Макаров, нашло своеобразное преломление развитие астрономии – признание значения точки зрения наблюдателя, системы наблюдения. Относительность выступает в рассматриваемом учении как объективная сторона самой действительности [156, с. 98]. Однако это явно субъективистская трактовка. Принцип относительности (ОТО и СТО) с самого своего возникновения и по сей день подвергается критике именно из-за введения субъективных составляющих (позиции наблюдателя) в теорию объективного явления и это не говоря уже о физических и математических (то есть эмпирических) ошибках и просчётах самой теории. Субъективизм и примитивизм в концепциях – это веянье нашего времени, мода, вера, если хотите. Взаимное влияние субстанций тот же М.Г. Макаров называет информационной связью. Но что собой являет информация в онтологическом плане? Ясно, что она не может быть источником сил, движения и даже причины.

Лейбниц дал обоснование онтологической ситуации в отношении субстанций, где каждая в себе есть универсум, «мир в целом» (образно представить такие свойства субстанций невозможно, ибо образ опирается на чувственное познание, а не на объективное). Из этого, кстати, следует, что если любая субстанция является относительно себя самой единственной и абсолютной, то для человека, суть которого заключена в его душе (видовой субстанции), его единственным миром, миром в целом душа и является. Интуитивное понимание этого в истории философии и вызывает постоянный крен в сторону антропологии.

Лейбницевское отношение монад лейбницианцы называют «плюралистическим монизмом» (само словосочетание введено в обиход лейбницианцем А.А. Козловым). Название верное, если следовать обоим взаимоисключающим его положениям, однако у лейбницианцев это получается гораздо хуже (а вернее, вовсе не получается), чем у самого Лейбница, ибо они пытаются решить проблему механически - соединяя эти два положения либо в пользу монизма, либо в пользу плюрализма [88]. Так, А.А. Козлов, примыкая к Лотце, фактически лишает субстанцию свойств абсолюта, развивая идею о взаимодействии субстанций. Он совершенно превратно трактует мысль Лейбница о том, что «всё существующее в его целом есть вполне замкнутое мировое целое». Истинно существующее у Лейбница только монада.

Истинный же принцип плюралистического монизма позволяет разрешить логическое противоречие между несовместимостью монизма и плюрализма с одной стороны, а с другой - преодолеть невозможность приложения к плюралистическому миру монистической диалектической логики тождества противоположностей. В итоге, убеждаемся в том, что иерархия форм материи и даже синархия их - результат чувственного восприятия, результат осознанного перцептивного синтеза (апперцепции). Платон, говоря о подобии эмпирического мира миру идей (субстанции) употребил очень ёмкое слово «правдоподобное». В нём заключён глубокий смысл. Так, иерархия форм материи (в эмпиризме, метафизике, натурфилософии и т.п.) по идее должна строиться, ориентируясь на данные онтологии (плюралистический монизм, или радикальный антиредукционизм), тогда получится не абсурд, не хаос, который продемонстрировал ХХ век в концепции уровней, а правдоподобие. И чем строже следовать выводам плюралистического монизма, тем больше правдоподобие приближается к правде, истине. Хотя, конечно, это только приближение, ибо эмпиризм - всегда есть плюрализм, а истина как таковая присутствует только в диалектике.

Формальный анализ сопоставления форм материи (хоть он и образный и абстрактный) показывает, что у всех форм независимо от их иерархических отношений одна субстанция (метафизика и создала «образ» некой бескачественной материи, наделённой преходящими свойствами - формами). В плюралистическом монизме любая субстанция является единственной и абсолютной, но так как человеку (если исходить из того, что человек как таковой есть душа его) непосредственно дана только реальность его психики, то для него именно она оказывается единственной субстанцией, «миром в целом».

Формы, качества различных сил (субстанций), существуя в одном и том же месте, не являются препятствием друг для друга в силу того, что эти качества не имеют ничего общего и не взаимодействуют. Рассмотрим эмпирический пример. Сила гравитационная и сила магнитная не требуют различных пространств, а сосуществуют в одном пространстве, проникая одна сквозь другую, сосуществуют не «замечая» друг друга. Гегель говорил даже о пористости материи. Иерархия вещественно-телесных качеств (уровни материи) тоже сосуществует в одном и том же пространстве, но только редукционная методология эмпиризма и игнорирование формальной логики (элементарной последовательности мышления), алогизм в мышлении позволяют не замечать очевидного. Возьмём более конкретно: орган организма и составляющие его клетки или молекулы. И то и другое сосуществует в одном и том же эмпирическом пространстве и они не мешают друг другу. Причина? – они качественно различны, но эмпирик находит только алогичные объяснения. 1. Одно состоит из другого. Но если учитывать наличие различных качеств, то другого в этом случае не может быть, ибо материя одного плюс материя другого и мы получаем нарушение эмпирического закона сохранения материи. 2. Вышележащее в этой иерархии есть новое свойство нижележащего. Но если следовать такой логике, то придётся вернуться в понимании природы к редукционным воззрениям древнегреческих милетцев с их пониманием субстанции как вечной подложки преходящего вещественно-телесного мира. Но уже сами древние греки выявили алогичность такого подхода: вечное не может порождать преходящее (А ≠ В).

Несущественный компонент субстанций возникает как локальное изменение силы их полярностей: усиление («сгущение» до вещественно-телесного состояния) или ослабление («идеальность» сознания). Субстанции-силы разнокачественны, находятся в равновесии и «не замечают» друг друга, но их несущественные компоненты случайны и неустойчивы, хаотичны и неустойчивы. Вышележащие (более поздние) субстанции вообще возникают при определённых условиях, на определённых этапах круговорота нижележащих (более ранних). Условия для появления нового качества играют большую роль, поэтому динамичные изменения условий в несущественных компонентах субстанций делает эти компоненты чувствительными. Взаимодействие, как и отражение в этом случае отсутствует, а вот влияние имитирует процесс отражения и взаимодействитя. И ещё замечание: нельзя сравнивать сами субстанции по их пространственным параметрам (размерам) – это эмпирические характеристики несущественных компонентов этих субстанций.

Лейбниц представил «атомарную» модель отношения субстанций (то есть частный случай). Более распространённый случай – иерархия форм материи. Она представляет субстанции не только в неравных отношениях, но и в разных качествах. Несущественный компонент субстанции по сути есть проявление той же субстанции, поэтому в определённой мере он несёт на себе отпечаток её качества (физический, биологический, социальный и т.п.). Интуитивно Лейбниц понимает это и потому подчёркивает, что каждая субстанция отражает другие в своей внутренней имманентной ей специфике. Проецируя отношения монад на иерархию форм материи, поясним на примере: биологическое не взаимодействует с социальным (А ≠ В), но изменения в несущественной сфере биологической субстанции вызовут изменения в несущественной сфере социальной субстанции. Люди могут стать карликами, великанами или просто больными и резко снизить рождаемость – в итоге будет меняться техническое оснащение или способ распределения медикаментов, могут возникнуть новые социальные институты. В отличие от неизменной, неподатливой субстанции, её несущественный компонент чувствителен, изменчив. Он всегда есть некоторая видимость без сущности и оттого не особенно разборчиво воспринимающая влияния, идущие как от своей, так и от чужой субстанции.