ВЫСТУПЛЕНИЕ ПРИ ОБСУЖДЕНИИ ДОКЛАДОВ 28 июня 1948 г. 9 страница

Эти работы начались успешно, и я совершенно уверен, что в ближайшем будущем мы сумеем по основным вопросам представить более богатый фактический материал, чем это сделали в нынешнем году.

Мою информацию я должен закончить тем, что мы стремимся сейчас клинику, которая так интересовала Ивана Петровича, более тесно и более прочно связать с нами. В настоящее время поставлен вопрос о постройке нервной и психиатрической клиник в Колтушах при Биостанции с тем, чтобы клинические и лабораторные работники, находясь на одной территории в непосредственном соседстве, в непосредственной близости, имели возможность делиться опытом и сообща разрабатывать эту большую проблему как на лабораторном, так и на клиническом материале.

Свое краткое информационное сообщение я счел нужным сделать для того, чтобы вы могли сами судить о том, в какой мере «брошено» наследие Ивана Петровича и в какой мере оно, наоборот, поддерживается и культивируется.

Вот вы судите сами на основании моего краткого сообщения и на основании ряда докладов, которые были сделаны и будут сделаны дальше сотрудниками руководимых мной лабораторий.

Я считаю нужным об этом говорить потому, что подавляющее большинство присутствующих здесь является прямыми или косвенными учениками и наследниками Ивана Петровича и должны быть в курсе всего того, что делается. Совещания, которые мы устраиваем, не являются парадами и не должны являться парадами, а являются собраниями, на которых ученики Ивана Петровича, рассеянные по нашему Союзу, работающие в разных участках нашего Союза, имеют возможность отчитываться друг перед другом, критиковать друг друга и таким образом помогать друг другу в осуществлении единой общей задачи.

На ваш суд и на вашу критику я и представляю тот план работы, который сейчас намечен и развертывается в руководимых мною учреждениях.

УЧЕНИЕ И. П. ПАВЛОВА О ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ[16]

ЛЕКЦИЯ I

Я должен начать с выражения благодарности дирекции и общественным организациям I Ленинградского медицинского института за высокую честь, оказанную мне предложением прочесть несколько лекций по высшей нервной деятельности, лекций, в которых я должен буду изложить и осветить вам учение И.П. Павлова. Я должен сказать, что к этим лекциям я приступаю не без волнения, волнения серьезного, потому что задача заключается в том, чтобы, с одной стороны, охватить во всем объеме грандиозное учение, созданное И.П. Павловым, и, с другой стороны, дать этому учению правильное освещение, не допустить каких-либо ошибок как в изложении, так и в оценке фактического материала. Вместе с тем надо прочесть этот курс так, чтобы он не был простым пересказом той замечательной книги, которую написал Иван Петрович и которую каждый из вас может прочесть, а вероятно, уже и прочел. Наиболее важная сторона дела заключается в том, чтобы, излагая фактический материал и основную точку зрения Ивана Петровича, вместе с тем выявить те линии исследования, которые стоят перед нами, и открыть те пути, которые намечаются для дальнейшего изучения предмета.

С моей точки зрения, сила учения Ивана Петровича именно в том, что оно открывает перед нами очень большие, очень широкие горизонты. Это не какое-нибудь маленькое исследование, хотя бы и очень красиво задуманное и законченное. Наоборот, мы имеем дело с большим размахом мысли, имеем дело с выявлением целого ряда таких путей исследования, которые до Ивана Петровича были скрыты. В этом главная заслуга Ивана Петровича.

Но из этого, конечно, не следует, что та часть работы, которая осуществлена при его жизни, сама по себе является малоценной или малозначительной. Несомненно, если взять ее саму по себе, то количественно она превосходит сделанное многими другими. При наличии громадного, совершенно нового фактического материала это учение вместе с тем оставляет еще открытым ряд кардинальных, основных вопросов.

Если вы хотите правильно оценить значение научного исследования, то нужно считаться именно с этим моментом, с моментом открытия дальнейших путей, с моментом развертывания таких перспектив, которые для рядового научного исследователя являются скрытыми.

Разрешите придерживаться следующего плана: начать с изложения фактических данных, которые добыты уже Иваном Петровичем, и изложить их по возможности в той последовательности, как они им открывались. Я говорю «по возможности», потому что просто повторить в историческом порядке весь ход его мыслей и ход накопления фактов очень трудно.

Все творчество Ивана Петровича шло так, что по мере получения отдельных фактических данных Иван Петрович строил известные теоретические соображения, временные теории, затем, по мере накопления новых фактических данных, он сплошь и рядом отказывался от своих вчерашних теоретических представлений, на время бросал их, заменял другими, добывал новый фактический материал, снова возвращался к первона­чальным теориям, так что каждая отдельная теоретическая мысль, каждое отдельное обобщение, сделанное Иваном Петровичем, многократно подвергалось им критике, переоценке, браковке, новому воскрешению и т.д. Это естественный ход серьезной научной мысли, и повторить этот ход во всех его Деталях не представляется возможным.

Вы все знаете, что основу того учения, которое разрабатывал Иван Петрович в течение последних 35 лет своей жизни, составляет исследование условных рефлексов слюнной железы. Иван Петрович называл свое учение – учением об условных рефлексах. Но чаще он пользовался другим, более общим термином, он говорил об «объективном изучении высшей нервной деятельности». Если обратиться к истории предмета, то мы находим еще более раннее название. Самое первое название, которое он дал: «экспериментальная психология и психопатология у животных».

Что составляет сущность этого учения? С чего это учение началось? Началось оно со старого, давно известного, давно описанного маленького факта, – факта, который имел до Ивана Петровича уже более чем тысячелетнюю давность. Факт этот заключается в том, что пищеварительные железы, в частности слюнные железы, начинают свою деятельность не только под влиянием тех свойств пищи, которые действуют на слизистую оболочку пищеварительного тракта при процессе еды, но также и под влиянием побочных свойств пищи и даже при одной мысли о ней. Давно был известен факт, что если подумать о вкусной пище, то начинается слюнотечение, «рот наполняется слюной». Точно так же, если подумать о чем-нибудь сильно раздражающем рот, о кислом, о лимоне, об уксусе, наступает слюноотделение.

Этот маленький факт привлек к себе внимание Ивана Петровича и подвергся систематическому анализу. На протяжении 35 лет он составлял предмет полнейшей концентрации мысли великого человека и целого сонма окружавших его сотрудников. И в результате мы получили грандиозное учение – учение о высшей нервной деятельности животных и человека.

Изучая работу пищеварительных желез, Иван Петрович старался установить те законы, которым подчиняется работа этих желез. Ивану Петровичу мы обязаны широким осуществлением счастливой мысли воспользоваться для изучения деятельности пищеварительных желез хроническими фистулами протоков этих желез. Ему же мы обязаны разработкой такой техники операции, которая обеспечивает исправность этих хронических фистул на протяжении многих месяцев и лет.

Вы знаете, что собаки с выведенными протоками слюнных желез могут быть объектом наблюдений на протяжении 10-12-15 лет и больше. Раз выведенный проток, если он выведен по методу Ивана Петровича, обеспечивает возможность наблюдения на протяжении десятков лет.

Систематически занимаясь изучением законов деятельности слюнной железы, Иван Петрович столкнулся с первым кардинальным фактом, который заключался в том, что слюнная железа, так же как и другие пищеварительные железы, не работает как попало, а начинает секреторную деятельность только при строго определенных условиях, в частности под влиянием определенных раздражителей, действующих на слизистую оболочку пищеварительного тракта. Ивану Петровичу удалось установить и характер тех раздражителей, которые вызывают работу слюнной железы, и место приложения их действия, и нужную интенсивность раздражения.

Далее он столкнулся со вторым фактом, с тем, что пищевые вещества могут проявить свое действие не только при непосредственном действии на слизистую оболочку пищеварительного тракта, но и при действии на расстоянии. Достаточно уже вида пищевого вещества, чтобы началось отделение слюны. Мало того, оказалось достаточно возникновения тех раздражений, которые обычно сопутствуют акту еды, как, например, шума, производимого при подаче пищи, стука обуви приносящего пищу человека, стука посуды, вида посуды и т.д., словом, целого ряда отдельных деталей обстановки, которые сопровождают еду, чтобы вызвать работу слюнной железы. Этот-то момент и привлек к себе особое внимание Ивана Петровича.

Как Иван Петрович подошел к этому предмету? Надо сказать, что этот факт, известный уже задолго до Ивана Петровича, сначала истолковывался им самим и его предшественниками с психологической точки зрения. Иван Петрович, так же как и его предшественники, сначала думал, что этот факт надо оценивать как результат психической деятельности. Он принял соответствующую терминологию, назвав эти случаи секреции слюнной железы случаями «психической секреции». Он говорил, что работа железы может быть обусловлена чисто физиологическими моментами и моментами психическими. И я помню, что, излагая курс физиологии в Военно-медицинской академии в 1900 г., Иван Петрович именно так и толковал предмет.

Однако в ближайшее время, занявшись вплотную этим вопросом, Иван Петрович решил отбросить психологический путь и перейти на путь строго физиологического анализа фактов. Что заставило его, по его собственному признанию, отказаться от психологической трактовки вопроса? Само собой понятно, что описываемому явлению можно было бы дать разные психологические объяснения. Занявшись систематическим изучением предмета, Иван Петрович имел ряд столкновений с одним из сотрудников, потому что они не могли найти общего языка. Каждый раз, как они приступали к оценке того или иного явления, у них возникали споры, как эти факты понять. Эта невозможность найти какое-нибудь общее, приемлемое для двух работающих вместе лиц единое объяснение и заставила Ивана Петровича усомниться в правильности того пути, на котором он стоял, и он вплотную поставил перед собой вопрос: не правильнее ли к изучению этого явления подходить тем же путем, каким подходят ко всякому другому физиологи­ческому процессу?

Иван Петрович окончательно разошелся с этим сотрудником именно на том, что признал психологический подход к предмету несостоятельным, тогда как сотрудник его, по специальности психиатр и психолог, остался твердо стоять на психологической позиции и считал этот путь трактовки более правильным.

Анализируя и сопоставляя различные случаи работы слюнной железы, чисто физиологической и «психической» секреции, Иван Петрович пришел к заключению, что для такого принципиального противопоставления этих фактов нет основания и что физиолог не только может, но и обязан совершенно оставить психологический путь и заняться изучением физиологии физиологическими методами.

Что его склонило к этому? Обычные случаи работы слюнных и других пищеварительных желез, – когда раздражитель, попадая на слизистую оболочку ротовой полости, раздражает ее тем или иным механическим, физическим или химическим свойством, вызывает возбуждение тех или иных рецепторов, которые затем по афферентным путям посылают импульсы в центральную нервную систему и через ее посредство вызывают в конце концов по эфферентным нервам работу слюнной железы, – принято было трактовать как рефлекторные акты. Вот Иван Петрович и попытался выяснить, нельзя ли и те случаи «психической» секреции, с которыми ему пришлось иметь дело в лаборатории, тоже рассматривать как рефлексы. Оказалось, что для этого имеются все основания. Именно, ему удалось подметить, что все случаи такой неожиданной, на первый взгляд произвольной секреции, которые приписывали различным психическим переживаниям животного, можно всегда свести к действию каких-либо раздражителей. Всегда речь идет или о звуковом, или о световом, или о запаховом раздражении животного, всегда имеется наличный раздражитель, такой же реальный, такой же конкретный, как и в случае деятельности «физиологической». Разница только в том, что этот раздражитель действует на рецепторы, расположенные не в слизистой оболочке пищеварительного тракта, а в стороне от него. Дальше идет тот же ряд явлений, как при обычном рефлексе, т.е. раздражитель, действующий на глаз, на ухо, на нос животного, вызывает возбуждение чувствительных нервов, передачу через центральную нервную систему на эфферентные нервы и ответную реакцию слюнной железы. Следовательно, и тут и там мы имеем дело с ответом слюнной железы на внешний раздражитель, с ответом, осуществляющимся через посредство сложного рефлекторного прибора.

А с другой стороны, какие основания были для того, чтобы принимать психологическое толкование? Иван Петрович сразу стал на правильный путь. Если мы наблюдаем собаку и видим у нее такие же внешние проявления деятельности, какие имеют место в известных случаях у нас, то мы еще не в праве переносить на животных все те субъективные переживания, которые имеем мы с вами. Большой вопрос, есть ли у собаки желания в том смысле, как мы их имеем; переживает ли она такие же представления и ощущения, как у нас. Это вопрос очень сложный и трудный, и всякое перенесение человеческих субъективных переживаний на организм животного, относительно очень просто организованного, конечно, является ошибочным, является неправильным.

Из этого не следует, что нужно отрицать существование субъективного мира у собаки или других животных. Но во всяком случае перенесение своего субъективного мира и своих собственных психологических представлений на животный организм является делом совершенно произвольным. Следовательно, предстоял выбор между конкретным, бесспорным путем исследования фактов, стоявших перед его глазами, фактов действия раздражителя и ответной реакции нервной системы, и произвольным допущением у животных субъективных переживаний, для суждения о которых не было никаких критериев.

Как строгий последовательный натуралист Иван Петрович, конечно, избрал первый путь оценки явлений как примеров рефлекторной деятельности и таким образом вовлек эту группу фактов в рамки строго физиологического исследования. Однако Иван Петрович, конечно, не был настолько наивен, настолько прост в своих заключениях, чтобы не видеть и существенной разницы между той и другой категорией рефлексов. Он должен был сразу обратить внимание на ряд таких отличительных признаков, которые заставили его вою рефлекторную деятельность животных, все отдельные рефлекторные проявления разложить на две категории, существенно друг от друга отличающиеся.

Первое основное отличие, которое обнаружил Иван Петрович, заключалось в том, что рефлексы, связанные с непосредственным поступлением раздражителя в ротовую полость, носят чрезвычайно постоянный характер, подвержены очень малым колебаниям, легко могут быть вызваны у любого животного, тогда как рефлексы второй группы, прежде носившие название «психической секреции», являются более или менее случайными и требуют наличия ряда вспомогательных условий. Эти-то условия и удалось вскрыть Ивану Петровичу при первых же шагах работы в этом направлении.

Первая догадка большого теоретического и практического значения заключалась в том, что рефлексы второй категории, рефлексы, которые раньше обозначались словом «психическая секреция», имеют какую-то связь с рефлексами физиологиче­скими, что они ими обусловлены, что они не могут существовать вне зависимости от рефлексов физиологических. Вторая счастливая мысль Ивана Петровича заключалась в том, что одни рефлексы являются врожденными, унаследованными, свойственными всему виду, а вторые рефлексы – приобретенными. Он допустил, что рефлексы непостоянные, случайные, иногда имеющие место, а иногда нет, представляют собой индивидуальные, приобретенные реакции, надстраивающиеся над прочными врожденными реакциями.

Совершенно ясно, что такое положение требовало установления ряда фактических данных. Нужно было прежде всего доказать, что действительно одни рефлексы являются унаследованными, видовыми, а другие приобретенными, индивидуальными. Это оказалось сравнительно легко выявить. Производя, попросту говоря, поддразнивание животного побочными раздражителями, которые связаны с актом еды, можно было убедиться, что не у всякой собаки эти раздражители действуют. Если вы берете новое лабораторное животное, только что приведенное в лабораторию, и начинаете показывать ему чашки или миски, из которых эта собака никогда пищи не получала, то у нее отделения слюны нет. Но достаточно раз-другой покормить ее из какой-нибудь миски, чтобы эта миска начала вызывать отделение слюны. Когда входит служитель, который никогда не кормил собаку, его появление вызывает у собаки некоторую общую реакцию: оборачивание, виляние хвостом, но не пищевую реакцию. Однако достаточно служителю несколько раз покормить собаку, чтобы его вид, его шаги, его одежда сделались раздражителями слюнной железы и начали вызывать отделение слюны.

Иван Петрович и высказал предположение, что, вероятно, в индивидуальной жизни животного на почве врожденных реакций вырабатываются новые рефлекторные акты, над существующими унаследованными рефлекторными актами надстраиваются добавочные новые рефлексы. Иван Петрович сразу указал два пути, при помощи которых можно было это положение доказать. С одной стороны, нужно было так вырастить животное, чтобы оно не получало какого-нибудь определенного сорта пищи, и посмотреть, будут ли вид и запах этого пищевого средства вызывать отделение слюны или нет. Этот план был намечен Иваном Петровичем, а работа была фактически выполнена в стенах бывшего Женского медицинского института, в физиологической лаборатории этого Института, в бытность здесь профессором В.И. Вартанова, его учеником и ассистентом И.С. Цитовичем, в настоящее время профессором фармакологии в Ростове. И.С. Цитович в течение 8 месяцев держал щенков на чисто молочно-хлебном режиме. По достижении 8 месяцев этим щенкам наложили слюнные фистулы и начали с ними ставить первые опыты. Оказалось, что отделение слюны наступало не только при поступлении в рот молока и молочных продуктов, но и при поддразнивании ими. Если же этим щенкам показывали мясо или мясной сок или мясной порошок, то эти мясные продукты не вызывал отделения слюны. Собаки тянулись к этим вещества готовы были их взять в рот и съесть, но отделения слюны не было. Лишь после того как разрешили щенку съесть мясо и мясной порошок, на следующий день вид и запах этих веществ обнаружили способность вызывать отделение слюны.

Таким образом, непосредственным опытом было доказано, что действительно слюнная железа может обнаруживать врожденные унаследованные формы деятельности, существующие в силу организации самой нервной системы данного вида, и может наряду с этим обнаруживать реакции, которые возникают в индивидуальной жизни благодаря определенному стечению обстоятельств. Это стечение обстоятельств заключается в том, что определенные раздражения, исходящие от пищевых веществ, действующие на глаз, на ухо, на нос животного, совпадают во времени с теми раздражителями, которые являются возбудителями врожденных рефлекторных деятельностей.

Другая форма доказательства заключалась бы в том, чтобы умышленно заставить совпадать с актом еды какие-нибудь раздражители, которые никакого отношения к пищевым веществам и к пищеварительному процессу не имеют. Этот путь тоже был избран Иваном Петровичем. В его лаборатории рядом сотрудников, из которых первым нужно назвать имя И.Ф. Толочинова, был проделан ряд опытов, в которых самые разнообразные раздражители подгонялись к моменту еды и делались возбудителями отделения слюны. Оказалось, что можно заставить слюнную железу работать под влиянием таких раздражителей, как свисток или стук метронома, или вспыхивание лампочки, или затухание горевшей лампочки. Ряд раздражителей, совершенно индифферентных для слюнной железы, не вызывавших сначала никакого эффекта с ее стороны и не имевших никакого отношения к пищеварительному процессу, легко превращались в возбудителей работы слюнной железы при условии совпадения с актом еды, с тем моментом, когда У животного наступают наследственно фиксированные, врожденные рефлексы.

Таким образом, было доказано, что действительно все рефлекторные деятельности собаки, в частности рефлекторные Деятельности слюнной железы, должны быть разбиты на две большие категории: на категорию врожденных, наследственно передаваемых или видовых реакций, и на категорию реакций индивидуальных, приобретаемых в личной жизни каждого данного индивидуума. Иван Петрович стал пользоваться в дальнейшем для обозначения всех врожденных, унаследованных реакций термином безусловные реакции, безусловные рефлексы, а для всех приобретенных, возникавших в личной, индивидуальной жизни, – условные рефлексы. Это понятие «условный» сначала носило совершенно определенный смысл в устах Ивана Петровича, оно было не случайно для него. Он сам подчеркивал, что этими словами он хотел оттенить необходимость осуществления целого ряда дополнительных условий, которых не требуется для вызывания реакций врожденных или унаследованных. Вот первые основные факты, с которых началось учение о высшей нервной деятельности.

Какие из этого выводы сразу же сделал Иван Петрович? Прежде всего он оценил всю перспективу, которая перед ним открывалась и которая едва ли могла открыться кому-нибудь другому. Он сразу понял, что эти условные рефлексы, эти рефлексы, вырабатывающиеся в индивидуальной жизни животного на почве только простого совпадения во времени индифферентного раздражителя с таким раздражителем, который вызывает унаследованные врожденные реакции, – что вся эта совокупность приобретенных реакций составляет основу наиболее сложных, наиболее высоких форм деятельности нервной системы, что они составляют именно высшую нервную деятельность животного и что вместе с тем, являясь совершенно физиологическим по существу материалом, они могут быть подвергнуты строго физиологическому анализу. А если это так, то возможен строго физиологический анализ высших форм поведения нервной системы. И Иван Петрович счел себя вправе тут же на весь мир заявить, что он берется строить «экспериментальную психологию и экспериментальную психопатологию у животных» на примере слюнной железы.

Эти свои первоначальные, самые сырые, но твердо установленные факты Иван Петрович поставил в основу всей своей .дальнейшей деятельности и дал перспективный план, который должен был закончиться созданием экспериментальной психопатологии.

Вы видите, что тут мы имеем дело одновременно и с чрезвычайной точностью исследования, и с чрезвычайной последовательностью в постановке вопросов, и вместе с тем с грандиозным размахом мысли, который едва ли был бы доступен какому-нибудь другому уму.

Как представлял себе Иван Петрович значение тех фактов, которые ему удалось установить?

Первое положение, которое сразу же выдвинул Иван Петрович, это положение о значении новых форм рефлекторной деятельности, вырабатывающихся в течение индивидуальной жизни животного. Иван Петрович стал истолковывать их как явления сигнального порядка, как явления, создающие организму известные выгоды, обеспечивая ему возможность реагировать на изменения внешней среды раньше, чем организм подвергается существенному, резкому воздействию этих изменений.

Действительно, эти условные рефлексы слюнной железы являются лишь небольшим частным случаем гораздо более общего закона. Речь идет не об особенностях работы слюнной железы, а об обнаружении на примере слюнной железы определенного общего закона.

В самом деле, если присмотреться к тому, что наблюдалось в самых первоначальных опытах Ивана Петровича, то легко было заметить, что речь идет не только об участии слюнной железы, но и об участии всего двигательного аппарата. Когда вы показываете собаке мясо или хлеб, или молоко, или какой-нибудь другой пищевой раздражитель, вы не только наблюдаете отделение слюны, но видите, что собака проделывает Целый ряд очень сложных движений: она начинает вертеться, вилять хвостом, облизываться, тянуться в сторону подаваемой пищи и чавкать, – словом, обнаруживает очень сложную двигательную картину, которую Иван Петрович обозначил словами: «положительная двигательная реакция».

Вы можете взять другой случай работы слюнной железы. Вместо того, чтобы давать собаке есть, вы можете вливать ей в рот раствор кислоты или горчичного масла, или другого сильно раздражающего агента, или горечь, как раствор хинина. Все эти раздражители вызывают обильное отделение слюны, по терминологии Ивана Петровича, слюны «отмывной», освобождающей слизистую оболочку от раздражающего действия. В пищеварительный канал могут попадать вещества пищевые и отвергаемые. Рот является сортировочным отделом, в котором все попавшее туда сортируется и частью направляется в пищеварительный канал, а частью выбрасывается вон. На все отвергаемые вещества, в той или иной мере вредные организму, подлежащие удалению, слюнная железа льет свою слюну и смывает их со слизистой оболочки рта.

На почве этого безусловного рефлекса, вызываемого отвергаемыми веществами, тоже надстраиваются условные рефлексы. Оказывается, что после того как вы влили 1-2 раза кислоту, достаточно показать собаке склянку или пробирку, из которой вы вливали кислоту, достаточно просто поплескать перед собакой водой, чтобы началось отделение слюны. И тут также можно искусственно выработать ряд новых рефлексов, если какие угодно раздражители в виде тона, свистка, тиканья метронома или почесывания кожи повторно сочетать с вливанием в рот кислоты. Каждый из этих индифферентных раздражителей может сделаться возбудителем слюноотделения, но уже не на почве совпадения с актом еды, а на почве совпадения с попаданием в рот отвергаемых веществ. Но при этом двигательная реакция животного принимает совершенно другую форму. Если в результате сочетания каких-либо раздражителей с едой собака начинает при их действии вилять хвостом, вертеться, облизываться и тянуться в сторону экспериментатора или в сторону подаваемого раздражителя, то тут вы видите обратную картину: собака начинает биться или старается прижаться к станку, начинает чавкать, мотать головой, производить ряд двигательных актов, которые свидетельствуют о том, что весь комплекс защиты от вредного, ненужного, отвергаемого вещества у нее налицо. Иначе говоря, образование условного рефлекса распространяется не только на слюнную железу и другие секреторные органы, но и на двигательный аппарат.

Конечно, в жизни животного этот двигательный аппарат выполняет гораздо более разнообразную и разностороннюю деятельность, чем слюнная железа.

Дальше вы можете себе представить и совершенно другой случай, когда вы наносите (и такие опыты были проделаны и в лабораториях Ивана Петровича и в других лабораториях) животному какое-нибудь раздражение, допустим болевое, вызывающее у животного защитную реакцию – отдергивание лапы или другой части тела, на которую вы наносите болевое раздражение, – и с этим раздражением сочетаете какие угодно индифферентные раздражители, они опять-таки превращаются в условные возбудители и вызывают защитную реакцию.

Чаще всего для нанесения болевого раздражения пользуются обычным индукционным аппаратом и при посредстве тех или иных электродов подают электрический ток на какой-нибудь участок кожи. Оказывается, что если вы 2-3 раза пораздражали кожу индукционным током и собака слышала при этом всем знакомый жужжащий звук прерывателя, то в следующий раз достаточно только включить этот индукторий и вызвать жужжание прерывателя, не замыкая вторичной цепи, чтобы собака начала визжать и отдергивать ту конечность, на которую вы раньше наносили раздражение. Вы заметите при этом, что реакция может носить совершенно специфический характер. Если вы раздражали правую заднюю лапу, собака будет отдергивать правую заднюю лапу, а если раздражали левую переднюю лапу, она отдергивает левую переднюю лапу.

Вы видите ряд примеров, в которых образуется условная связь, вырабатываются новые приобретенные рефлексы на почве различных безусловных рефлексов. Иван Петрович и истолковал это дело таким образом, что в данном случае организм использует специальную сигнальную систему. Раньше чем организм фактически подвергнется раздражающему действию болевого агента, т.е. какого-нибудь повреждения кожи, или раньше чем он подвергнется действию кислоты, попадающей в рот и раздражающей слизистую оболочку, он может или совсем избавиться от этого раздражающего действия, или встретить его целым залпом подготовленных защитных реакций. Точно так же в случае пищеварительного процесса организм может подготовиться к принятию пищи так, чтобы встретить его готовым слюноотделением, готовым отделением желудочного сока и других пищеварительных соков, готовой моторной работой пищеварительного тракта и таким образом облегчить себе условия переваривания пищи.

Такую заблаговременную подготовку, мобилизацию и пуск в дело рабочих приборов в интересах осуществления той или иной защитной, оборонительной, пищеварительной или еще какой-нибудь другой деятельности Иван Петрович и приписывал этим вновь образующимся условным рефлексам и рассматривал последние как определенную реакцию организма на сигналы основных раздражителей.

Действительно, в нашей жизни, во всех наших взаимоотношениях с окружающей средой, в особенности со средой живой, с социальной средой, с другими людьми это использование сигнальной деятельности, обусловленной условными сигналами, играет исключительно большую роль. Иван Петрович совершенно правильно оценил это явление и принял условно-рефлекторную деятельность за элементарный процесс, лежащий в основе взаимоотношений человека с окружающей средой, тех взаимоотношений, которые обеспечивают организму возможность не только реагировать на внешние раздражители так, как реагировали отдаленные предки, но самому приспособиться к новым обстоятельствам, использовать те новые сигнальные знаки, которые характерны для новой среды, для новых условий.