Первые эксцессы «национального подъема» в городе и армии.

Общим сигналом к началу интенсивной антинемецкой пропаганды в столице стала речь Николая II, произнесенная 4 августа 1914г. перед гласными Московской городской думы. Результатом выступления явился погром, учиненный толпой 5 августа в германском посольстве при полном невмешательстве полиции. Во время визита Николая II в Москву на улицы города вышли на национально-патриотическую манифестацию около миллиона москвичей.[41] С этого времени столичные газеты и журналы усилили агитацию под германофобскими лозунгами, которые обосновывались «тевтонской опасностью» и жестокостями немцев в отношении населения оккупированных территорий, а позднее и военнопленных (см. соотвующий главы данной работы).

    Появились рассказы тех русских, которые к моменту объявления войны оказались в Германии и вынуждены были возвращаться в Россию уже по враждебной территории. Рассказы эти были по большей части выдумкой. Например, история о том, как выезжавшую после объявления войны из Берлина вдовствующую императрицу Марию Федоровну били «палками и зонтиками».[42] На самом деле императрица тогда вообще была не в Германии, а в Лондоне и возвращалась в Россию через Скандинавию. Тем не менее в Германии, испытывавшей не меньший патриотический подъем, чем в России, отношение к русским было тоже враждебным. До российского обывателя доходили слухи и об избиениях, и о заключениях в тюрьму этнических русских. 24 августа о «жестоком обращении» с русскими в Германии было объявлено официально.

Чуть позже произошел наиболее знаковый «антинемецкий» жест первых дней войны – переименование Петербурга в Петроград высочайшим повелением от 3 сентября 1914 года. «Мелким и ничтожным» назвал этот псевдопатриотический шаг В.Ф.Джунковский в своих «Воспоминаниях».[43]

Первые погромы произошли и в Москве (еще в 1914г.).[44]

В городах России началась цепная реакции антинемецкой истерии.

Командующий войсками Одесского военного округа М.И. Эбелов в октябре 1914 года приказал выслать ряд немцев русского подданства за встречи с иностранцами и разговор на немецком языке. Екатеринбургский губернатор В.А. Колобов постановлением от 28 февраля 1915г. запретил скопление немецких мужчин «более двух», даже если они являлись подданными России.[45]

Поиск внутреннего врага особенно усилился с осени 1914 года. Когда начались первые военные неудачи русских войск. С этого момента словосочетания «внутренний немец» и «внутренний враг» становятся синонимами. Ответственность за поражение в Восточной Пруссии целиком и полностью легла на командующего 1-й армией П.К. Ренненкамифа. Это поражение и последующее отступление лишило общество надежды на быстрое парадное окончание войны к Рождеству в Берлине. «Военные понимали, что гораздо большую вину несет не Ренненкамиф, а его непосредственный начальник, генерал Жилинский, не сумевший организовать взаимодействие русских армий в решающие дни боев в Восточной Пруссии. Но Жилинский свалил свою вину на генерала с немецкой фамилией».[46] Вспомнилась и старая десятилетней давности ссора Ренненкамифа и Самсонова. «Ренненкамиф предал Самсонова» - этот слух мгновенно подхватили в массах. Николай II лично распорядился о проведении расследования, которое показало, что генерал, хотя и совершал ошибки стратегического характера, все же не был «нелоялен» к России. Ренненкамиф был отправлен в отставку и с 1915г. жил в Петрограде. Позже он был расстрелян в Таганроге группой солдат-дезертиров.

На апрель 1914г. среди 1,5 тыс. российских генералов «немцев было более 20%. Не менее 15% среди высших чинов (1-5 классов по «Табелю о рангах») российской армии также имели немецкие корни. В среднем, 1/3 командных должностей в российской гвардии была замещена немцами. Даже среди военных моряков немецкие выходцы составляли 20%. Что же касается свиты самого Николая II, то из 177 свитских офицеров 37 (21%) также являлись этническими немцами.[47] Подсчеты современных ученых говорят о трехстах тысячах немцев в составе русской армии.

С начала войны начались приниматься меры против подобного «процентного соотношения» в армии. Так, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Н.Н.Якушевич рекомендовал главному начальнику Киевского военного округа генерал-адъютанту В.И.Троцкому уволить из действующей армии всю «немецкую пакость» и «гнать их как скот…».[48] Лиц с немецкими фамилиями стали отчислять в строевые части. Главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич отказался от идеи назначения генерала Плеве командующим фронтом, ввиду того, что фамилия у него была немецкая.[49]

Широкомасштабное наступление немецких войск в первой половине 1915 года еще более усилило подозрительность по отношению к офицерам и генералам, носившим немецкие фамилии. В самой армии активно муссировались слухи о том, что «немцы примазываются к штабам», что «помимо Ренненкампфа есть еще генералы-изменники Шейдеман, Сиверс, Эберхардт…».[50] По частям даже пришлось рассылать специальный приказ для успокоения «брожений». Главнокомандующий предписывал «не верить необоснованным слухам и обвинениям».

Подобная обстановка в российской армии вряд ли способствовала боевому духу солдат. Несмотря на попытки остановить процесс разложения дисциплины, ситуация с каждым днем усугублялась, грозя обернуться полной анархией. С каждой новой неудачей в армии начинался новый виток шпиономании. Не доверяя «командирам-немцам» русский солдат прекращал подчиняться. Это вело к новым поражениям и новым поискам «внутреннего врага» в полках. «Змея проглотила свой хвост». Антинемецкие настроения в русской армии, в конечном итоге, вели к поражениям этой самой армии.