ДИАЛЕКТИКА В СОВРЕМЕННОМ ЕСТЕСТВОЗНАНИИ

Предисловие ко 2-му изданию «Анти-Дюринга», 1885 г.

Для меня было неожиданностью, что настоящее сочинение дол-жно появиться новым изданием. Разбиравшиеся в нем вопросы в наше время уже почти что забыты; само оно не только печаталось частями в лейпцигском «Vorwarts» в 1877 и 1878 гг. для многих ты-сяч читателей, но было выпущено отдельной книгой в большом коли-честве экземпляров. Кого же еще может интересовать, что я писал несколько лет назад о господине Дюринге?

Успехом этим я обязан разумеется прежде всего тому обстоятель-ству, что это произведение, как и вообще почти все мои находившиеся еще тогда в продаже сочинения, было вскоре после объявления закона против социалистов запрещено в Германской империи. Для того, кто не закоснел в наследственных бюрократических предрас-судках стран Священного союза, было ясно, к чему приведет этот запрет, следствием его был удвоенный и утроенный сбыт запрещен-ных книг и доказательство бессилия господ из Берлина, которые объявляют запрещения и не могут провести их на практике. В резуль-тате – любезность имперского правительства вызывает потребность в большем количестве новых изданий моих мелких сочинений, чем я это могу взять на себя; у меня нехватает времени просмотреть как следует текст этих вещей, и по большей части я должен ограни-чиваться простой перепечаткой их.

К этому присоединяется еще другое обстоятельство. Разобран-ная здесь «система» господина Дюринга захватывает обширнейшую теоретическую область; я вынужден был повсюду следовать за ним и противопоставить его взглядам свои собственные. Отрицательная критика стала благодаря этому положительной; полемика превра-тилась в более или менее связное изложение представляемого Марксом и мной диалектического метода и коммунистического миро-воззрения, и к тому же в довольно обширном ряде областей. С тех пор как Маркс впервые изложил в «Нищете философии» и в «Ком-мунистическом манифесте» этот метод, последний пережил двадцати-летний инкубационный период, пока с появлением «Капитала» он не стал захватывать с растущей быстротой все более широкие круги, а в настоящее время он имеет последователей во всех странах, даже за пределами Европы, где имеются, с одной стороны, пролетарии, а с другой – добросовестные научные теоретики. Таким образом существует повидимому читающая публика, настолько интересу ющаяся этим вопросом, что она готова ради положительной части сочинения примириться и со ставшей теперь во многих отношениях бесцельной полемикой со взглядами Дюринга.

Замечу мимоходом: так как излагаемый здесь метод и мировоз зрение в значительнейшей своей части были обоснованы и развиты Марксом и лишь в ничтожной мере мной, то, само собой разумеется, что моя книга появилась не без его ведома. Я причел ему всю руко-

210

пись перед тем, как отослать ее в печать, а десятая глава отдела о политической экономии (Из «Критической истории») была написана Марксом и только из посторонних соображений была мною, к сожале-нию, несколько сокращена. У нас издавна завелся обычай помогать друг другу в специальных областях.

За исключением одной главы это новое издание воспроизводит в неизменном виде предыдущее. Во-первых, как мне ни хотелось изменить кое-что в изложении, у меня не было времени для основа-тельного пересмотра книги. Дело в том, что на мне лежит обязан-ность приготовить к печати оставшиеся от Маркса рукописи, а это гораздо важнее, чем все прочее. К тому же и совесть моя противится всякому изменению текста. Моя книга представляет полемическое сочинение, и по отношению к своему противнику я считаю себя обя-занным не улучшать ничего там, где он не может ничего улучшить. Я мог бы только потребовать себе право возразить на ответ господина Дюринга. Но я не читал и без особой нужды не стану читать того, что господин Дюринг написал о моей работе: теоретические счеты с ним я покончил. Кроме того я тем более обязан соблюдать по от-ношению к нему правила литературной борьбы, что с тех пор Берлинский университет обошелся с ним до позорности несправе-дливо. Правда, он был за это наказан. Университет, который идет на то, чтобы лишить господина Дюринга при всех известных обстоятельствах свободы преподавания, не в праве жаловаться, если при других, тоже всем известных обстоятельствах, ему навязывают исподина Швенингера.

Только во второй главе третьего отдела, «Очерк теории», мною сделаны объяснительные дополнения. Так как в ней излагается ко-ренной пункт защищаемого мною мировоззрения, то мой противник не будет сетовать на меня за то, что я старался быть более популяр-ным и сделать кое-какие дополнения. У меня же к этому есть и внешний повод. Дело в том, что три главы—первая глава «Введе-ния» и первая и вторая главы третьего отдела – были мною обработаны в самостоятельную брошюру для моего друга Лафарга, который должен был перевести ее на французский язык; затем с французского издания были сделаны переводы на итальянский и польский языки. По-немецки эта же брошюра вышла под заглавием: «Развитие социализма от утопии к науке»; в течение нескольких месяцев она выдержала три издания и была переведена на русский и датский языки. Во всех этих изданиях только упомянутая выше глава появилась с дополнениями, и было бы педантично с моей стороны в новом издании оригинального произведения придерживаться перво- начального текста, а не того, который в позднейших изданиях получил международное значение.

Но кроме того мне хотелось бы внести изменения по двум пунктам. Во-первых, по отношению к первобытной истории человечества, ключ к которой дал нам Марган лишь в 1877 г. Но так как мне за это время пришлось обработать относящийся сюда доступный мне материал в моей книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (Цюрих 1884г.), то я считаю достаточным простое указание на эту работу. Во-вторыx, по отношению к той части, в которой речьидет о теоретическом естествознании: она сильно страдает от неясности изложения, и многое можно было бы изложить

211

гораздо яснее и определеннее. Если я не считаю себя в праве ни в чем изменить текст, то тем более я обязан критиковать самого себя здесь, в предисловии.

Маркс и я были единственными, которые из немецкой иделисти-ческой философии спасли сознательную диалектику, перенеся ее в материалистическое понимание природы и истории. Но для диалек-тического и вместе с тем материалистического понимания приро-ды требуется знакомство с математикой и естественными науками. Маркс знал основательно математику, но за естественными науками мы могли следить лишь урывками, спорадически. Поэтому, как только я покинул торговую контору и переехал в Лондон, я в меру сил подверг себя в области математики и естествознания процессу пол-ного «линяния», как выражается Либих, и потратил на это боль-шую часть своего восьмилетнего пребывания там. Но в самый разгар этих занятий мне пришлось познакомиться с так называемой натур-философией господина Дюринга. Вполне естественно поэтому, если я в то время часто не мог подыскать надлежащего технического термина и с некоторым трудом ориентировался в области теоретиче-ской. Зато сознание моей неуверенности делало меня осторожным и тем предохраняло от серьезных прегрешений против установленных в то время фактов и от извращения общепризнанных теорий. И лишь один непризнанный великий математик письменно жаловался Марксу, что я дерзнул оскорбить честь √ – 1.

В этих занятиях математикой и естествознанием мне важнее всего было убедиться на частностях, —по отношению к общему я давно уже в этом не сомневался, – что над хаосом бесчисленных измене ний в природе господствуют те же диалектические законы движения, что и над кажущейся случайностью исторических событий, —зако ны, которые проходят красной нитью через историю развития человеческой мысли и постепенно проникают в сознание мыслящих людей; законы, которые во всеобъемлющей, хотя и мистической форме впервые были открыты Гегелем и которые нам хотелось -такова была одна из наших задач – освободить от этой мистической формы и представить во всей их простоте и всеобщности. Само собою разумеется, что старая натурфилософия, как бы много она ни содержала в себе действительно хорошего и плодотворного *, нас не могла удовлетворить, как показано в прилагаемом сочинении.

Она в своей гегельянской форме грешила тем, что не признавала за природой никакого развития во времени, ничего идущего «одно

____________________

* Гораздо легче вместе с тупоумной посредственностью а 1а Карл Фохт бранить старую натурфилософию, чем оценить ее историческое значение. В ней много нелепостей и сумасбродства однако не больше, чем в современных не философских теориях эмпирических естествоиспытателей, а рядом с этим oна содержит и много серьезного и разумного, как это стали признавать со времени распространения теории развития. Так Геккель с полным правом признает заслуги Тревирануса и Окена. Последний в своем учении о первоначальной слизи в первом пузырьке выставил в качестве постулата биологии то, что позднее было открыто в форме протоплазмы и клетки. Что касается Гегеля, то он во многих отношениях стоял гораздо выше своих современников-эмпириков, объяснявших все непонятные явления тем, что в основу их клали какую-нибудь силу -- движущую, плавательную, электрическую, силу сопротивления и т. д -- или, где это не подходило, какое-нибудь неизвестное всщестно – свстовое, тепловое, электрическое и т. п. Мнимые вещества теперь уже почти устранены, но спекуляция силами, с которой боролся Гeгeль, все еще иногда проявляются, как напри-

212

за другим», но лишь идущее «одно возле другого». Причины этого коренились, с одной стороны, в самой гегелевской системе, которая только «Духу» приписывала историческое развитие, а с другой сто-роны, и в тогдашнем общем состоянии естествознания. Таким об-разом в этом отношении Гегель стоит далеко позади Канта, который в своей теории о происхождении миров предполагал, что солнечная система имела начало, а своим открытием влияния морских при-ливов на замедление вращения земли предвещал ее гибель. Нако-нец, моя задача была не в том, чтобы внести диалектические законы в природу извне, а в том, чтобы найти их в ней и из нее их развить.

Однако выполнить это в общей связи и по отношению к каждой отдельной области составляет исполинский труд. Столь обширное поле едва ли был бы в состоянии обработать даже тот, кто посвятил бы этому все свое свободное время. Но со смерти К. Маркса мое время было поглощено более настоятельными обязанностями, и я должен был прервать свою работу. Я вынужден пока удовлетво-риться содержащимися в этой работе намеками; быть может, в буду-щем мне представится случай собрать и издать результаты моих работ вместе с весьма важными математическими манускриптами, оставшимися после Маркса.

Может, впрочем, случиться, что прогресс теоретического есте- ствознания сделает большую часть моей работы или всю ее совер-шенно излишней, ибо революция, на которую теоретическое естествознание толкается простой необходимостью систематизировать массу накопляющихся чисто эмпирических открытий, заставит даже самого упорного эмпирика признать диалектический характер явлений природы. Старые, застывшие противоречия, резкие, непереходимые границы все больше и больше исчезают. С того времени, как удалось превратить в жидкое состояние последние «настоящие газы», с того времени как было доказано, что тело может быть приведено в такое состояние, в котором нельзя отличить капельнообразной формы от газообразной,— агрегаты утратили последний остаток своего прежнего абсолютного характера. Закон кинетической теории газов, в силу которого в совершенных газах квадраты скоростей, с какими при одинаковой температуре движутся отдельные молекулы газов, обратно пропорциональны весу молекул, – этот закон ввел также и теплоту в ряд тех форм движения, которые подлежат наше-му измерению. Если еще десять лет назад вновь открытый великий основной закон движения понимали как простой закон сохранения энергии, как простое выражение неразрушимости и несозидаемости

________________

мер в инсбрукской речи Гельмгольца в 1869 г. (Helmholz, Pop. Vorlesungen, II, Heft, 1871, р. 190) [181]. Против унаследованного от французов XVIII столетия обоготворения Ньютона, которого Англия осыпала почестями и богатствами, Гегель выставлял на вид то обстоятельство, что собственно основателем современной механики является Кеплер, который умер в Германии в нищете, и что ньютоновский закон тяготения уже содержался во всех трех кеплеровских законах, а в третьем даже ясно выражен. То, что Гегель доказывает несколькими простыми уравнениями в § 270 своей «Натурфилософии» (Hegels Werke, 1842, VII. Band, p. 98, 113-115) [182], мы находим как результат новейшей систематической механики у Густава Кирхгофа (Gustav Kirchhoff, Vorlesungen iiber mathem. Physik, 2. Auflage, Leipzig 1877, p. 8-10) [183], и именно почти в той же раз-витой Гегелем простой систематической форме.

Отношение натурфилософов к сознательно диалектическому естествознанию такое же, как и отношение утопистов к современному коммунизму.

213

движения, следовательно, просто с его (закона) количественной сто-роны, то в настоящее время это узкое отрицательное определение все больше и больше вытесняется положительным – именно учением о превращении энергии, и в этом определении ясно выражено качест-венное содержание процесса и иcчезает последнее воспоминание о внемировом творце. Теперь уже не приходится доказывать как нечто новое, что количество движения (так называемая энергия) не изменя-ется, когда из кинетической энергии (так называемой механиче-ской силы) оно превращается в электричество, теплоту, потенциаль-ную энергию и т. п., и наоборот; это раз навсегда служит теперь основанием более глубокого исследования самого процесса превраще-ния, того великого основного процесса, в познании которого заклю-чается все познание природы. С тех пор как биологию изучают при свете теории эволюции, в области органической природы одна за другой исчезают окостенелые границы классификации; не под-дающиеся классификации промежуточные звенья увеличивают-ся с каждым днем, более точное исследование перебрасывает орга-низм из одного класса в другой, и отличительные признаки, делавши-еся чуть ли не символом веры, теряют свое безусловное значение;

мы знаем теперь кладущих яйца млекопитающих и, если это под-твердится, то и четвероногих птиц. Если уже много лет назад Вир-хов вынужден был вследствие открытия клетки заменить недели-мость индивидуума федерацией клеточных государств, – что ко-нечно очень прогрессивно, но мало соответствует научной и ди-алектической точке зрения, —то теперь понятие о животном (следо-вательно и человеческом) индивидууме еще более осложняется вследствие открытия белых кровяных шариков, амебообразно дви-жущихся в организме высших животных. А ведь именно эти будто бы непримиримые и неразрешимые полярные противоположности, эти насильственно закрепленные границы классификации и придали современному теоретическому естествознанию ограниченно мета-физический характер. Признание, что эти противоположности и различия имеют в природе лишь относительное значение, что, напро-тив, приписываемая природе неподвижность и абсолютность вне-сены в нее лишь нашей рефлексией, – это признание составляет основной пункт диалектического понимания природы. Правильность диалектического понимания все более подтверждается накопляющи-мися фактами естествознания, и это понимание легче воспринима-ется, если с диалектическим характером этих фактов сопоставить познание закона диалектического мышления. Во всяком случае естествознание находится теперь на такой ступени развития, что оно не может уже ускользнуть от диалектического обобщения, если не забудут, что результаты, в которых обобщаются данные опыта, суть понятия; искусство же оперировать понятиями неврождено и не заключается в обыденном здравом смысле, но требует действитель-ного мышления, которое в свою очередь имеет за собой столь же продолжительную историю, как и опытное естествознание. Именно тем, что естествознание усвоит себе результаты, достигнутые развитием фило софии в течение двух с половиной тысяч лет, оно, с одной стороны, освободится от всякой обособленной, вне и над ним стоящей натур философии, а с другой – также и от своего собственного, унаследо ванного от английского эмпиризма поверхностного метода мышления.