Преступление и кара, подвиг и награда (1914)

Первоначально теоретико-методологические построения Сорокина и их методологическое обоснование осуществлялись им в духе неопозитивистско-бихевиористического синтеза.

С первых же страниц своей книги «Преступление и кара, подвиг и награда» (1914)[8], автор заявляет о своем намерении критически рассмотреть сложившиеся и общеупотребительные понятия преступления и наказания. О них уже написаны «сотни тысяч томов», но, несмотря на богатство определений, приходится констатировать, провозглашал не без юношеского задора наш автор, что «общепризнанного понятия преступления, а соответственно и наказания, до сих пор нет». Происходит это, главным образом, вследствие того, что вместо анализа действительных причинных отношений, существующих в живой действительности, догматика уголовного права весьма усиленно занималась и занимается анализом перечисляемых в кодексе «преступных деяний» и тем самым игнорирует аналогичные явления, существующие вне кодекса и в кодексе не упоминаемые. Например, один кодекс считает определенный акт преступлением, а другой — нет (скажем, переход из одной веры в другую). В итоге с одной точки зрения данный акт есть преступление, а с другой — нет. А так как обычно исходят из требований кодекса и к ним же стараются приспособить свои определения, то и возникает «неразрешимая задача отождествления» в вопросе о том, что считать преступным актом.

Отсюда проистекает еще одна ошибочная позиция — смешение теоретической точки зрения с практической, или сущего с должным. Приспосабливая свои определения к действующим законодательным уложениям, преследующим чисто практические задачи, догматика уголовного права не могла не впасть в этот грех смешения «сущего» и бывшего с «должным». «Благодаря этому обстоятельству немудрено, что в ней были и до сих пор существуют тысячи «антиномий», которые едва ли бы появились при резком разграничении этих принципиально различных точек зрения[9]. Т. е. имеется (и в этом нетрудно убедиться) принципиальная разница между ответом на вопрос, что следует считать преступлением, и ответом на вопрос, что есть преступление и чем оно было.

Свой экскурс в историю поисков определений преступления Сорокин заключает несколько неожиданным реверансом в сторону психологической школы Петражицкого. Нельзя, утверждает он, признаки класса «преступных» актов искать вне психики. Другими словами, нельзя искать признаки «преступности» в самом содержании (убийство или спасение, кража или раздача, ложь или искренность) или в материальном характере актов. Чтобы определить класс преступных актов, надо охарактеризовать те признаки специальных психических переживаний, наличность которых в «душе» индивида обусловливают собой квалификацию им тех или иных актов как актов преступных. В каждом преступном акте даны по крайней мере два элемента психической жизни — представление «запрещенного» акта (представление об акте как противоречащем дозволительно-должному поведению) и «отталкивательная эмоция» (переживание, сопровождающееся отрицательным чувственным тоном, перерастающее в переживание оскорбления, вражды, ненависти, желания отомстить и т. д.). Эти специфические переживания, считает Сорокин, даны почти у всех людей всех времен и народов, правда, за исключением людей, страдающих моральной тупостью и моральным идиотизмом[10]. Так было выстроено понятие класса преступных актов или преступлений, сильно расходящееся с понятием догматики уголовного права и множеством других авторитетных в начале века правоведческих школ и методологических подходов.

Что касается общетеоретической позиции автора, связанной с его трактовкой природы права, то здесь несомненна его ориентация на совокупное рассмотрение индивидуального и группового поведения человека с точки зрения не только требований права (закона), но и с учетом требований морали. Таким образом, весьма древний и в то же самое время фундаментальный для любого варианта правопонимания вопрос о соотношении права и морали здесь истолкован в духе той философской традиции, которая их не разъединяла как явно специфические или определенно неоднородные, а, напротив, сближала, хотя и не отождествляла их.

Из своего обозрения исторического опыта регулирования правового общения отдельных народов в самые разные исторические эпохи Сорокин выводит «историческую тенденцию прогрессирующей быстроты эволюции и постепенного падения санкций, кривой кар и наград (преступлений и подвигов)». Говоря о новизне своего предмета изучения, автор отмечает, что наказания за преступления, изучаемые догматикой уголовного права (т. е. изучаемые только путем формально-юридического анализа соответствующих текстов и такого же варианта комментирования этих текстов или соответствующей судебной практики), «не охватывают всего класса однородных явлений и имеют дело лишь с маленькой частью целого класса».

Эта характеристика может и сегодня считаться вполне работающей и результативной в обсуждении тех или иных бесспорных достоинств социологического изучения права по сравнению с более привычным и более распространенным в среде юристов приемом изучения и анализа, известным под общим названием догматики права. Последняя, как известно, не обсуждает ни природы и назначения права (эти вопросы обсуждает философия права), ни социальной результативности правового регулирования (это ближе всего к социологии права) и т. д.

Так начинающий социологический исследователь и комментатор права подводит читателя к выводу о том, что социологический анализ не должен довольствоваться обсуждением только области официально регламентируемых преступлений и кар (подвигов и наград), изучаемых обычно дисциплиной уголовного права (или имеющей равное основание для существования дисциплины «наградного права»), и может ловить свою «рыбу» вне этой области, т. е. в «более обширных морях социальной реальности».

Совокупное рассмотрение проблематики кар и наград (социального среза существующего карательного и мысленно проектируемого «наградного» права) явилось существенным обновлением сложившейся исследовательской традиции и, как это станет очевидным позднее, превратится усилиями самого Сорокина в более широкое и комплексное направление социологических (социокультурных) и социально-исторических интерпретаций социальных отношений, основанных на групповых или личных конфликтах в рамках семьи, общества и государства.