Истоки усадебного текста

Усадебный текст возник в первой половине 1830-ых годов и совпал с кульминационным моментом в развитии романтизма, когда такие важные характеристики усадебного текста, как психологический аналитизм, эстетизация природы, обыденного быта и исторического прошлого, воспринимались как вещи в достаточной степени очевидные. Исповедальная психологическая проза наряду с психологической лирикой настроения заявила о себе как одна из наиболее важных линий литературной эволюции. Линия эта прослеживается у Жуковского, любомудров, романтиков из кружка Станкевича, достигает апогея в творчестве Тургенева и Л.Толстого. Другим предшественником поэзии дворянских гнезд был Батюшков, творчество которого знаменательно тем, что наряду с тоской по романтической дали, он выражает тоску по благоустроенному жилищу, по домашнему теплу. Специфической особенностью усадебного текста было органичное сочетание психологического аналитизма с эстетическим переживанием одомашненной природы и культурного пространства самого жилища. Внутренний мир человека отступает у Батюшкова на задний план. Он был певцом не меланхолии, а отрады, что отличало его от поэтов-романтиков и сближало с классицистами – Державиным и Богдановичем. Понимание Батюшковым красоты было тесно связано с телесно-предметным истолкованием пластики. Красотой, в его представлении, была наделена каждая, даже самая «прозаическая» вещь, а потому творимое слово подчинялось логике означаемой вещности, предметности. Этический образ стремился к тому, чтобы заменить собою реальный предмет и предстать пластически ощутимым. Это означало, что образ человека в поэзии Батюшкова приобретал скульптурные, а окружающий его мир – архитектурные формы. Наиболее адекватным локусом (местоположением), вмещавшим эти формы, был сад.

В литературе о дворянских гнездах слились воедино две линии развития образности, которые отчетливо прослеживаются тогда, когда классицизм находится в закате, а романтизм едва заявляет о себе. Это психоаналитическая (поэзия души) и идиллическая поэзия (поэзия обустроенной природы и культурно-исторической, зачастую архитектурной среды. Первооткрывателями того и другого рода поэтического мышления были не романтики. Решительный поворот в области образности, стилистики, поэтики – своего рода «сентиментальная революция» – приходится на 90-е годы XVIII века и связывается с литературной деятельностью Карамзина и других представителей сентиментализма. Именно к Карамзину и карамзинистам в конечном счете восходит своими истоками усадебный текст. Черты «классичности» неразрывно связаны с культурой русской усадьбы, начиная с архитектуры и заканчивая словом, дух систематизации и организованности, нормы «хорошего вкуса», сочетание симметричности с живописностью и другие особенности эстетики Просвещения, не различавших строго классицистических законов от сентиментальных, - все это закрепилось в усадебной культуре гораздо раньше, чем в литературе.
“Сентиментальная литература, провозглашавшая не предельно возвышенную, как классицизм, а «усредненную» норму жизненного поведения, активно эстетизировала обыденный быт, в том числе быт усадебный.”[10, 296]. Сентиментализм в России бросал вызов традиционному русскому коллективизму. Это относится ко всем линиям развития культуры, берущим начало в сентиментализме, в том числе к усадебному тексту. “Субъективированным” был и язык сентиментальной литературы. “Поэзия по своей природе чужда слову, не построенному по внутренним законам языка поэта, не звучащему в его субъетивно-личной тональности, - проза же диалогична, многоголоса и идеологически противоречива”. [Бахтин, c. 88]. Новаторство сентиментализма особенно проявлялось в прозе, для которой лирический монологизм и пронизанность субъективными настроениями составляли область неизведанного. Красота усадеб и красота художественных произведений осмыслялись как явления одного порядка. Карамзин был во многих отношениях первопроходцем. В русской сентиментальной прозе ему по праву принадлежит главное место: здесь он был первым по времени, и по достоинству. В противовес ему князь П.И. Шаликов считается эпигоном сентиментальной литературы. Придя в литературу после Карамзина, он в готовом виде воспринял от него субъективную психологическую манеру, приемы монологического повествования от первого лица и антропоцентрический пейзаж. От себя он добавляет то, что можно назвать поэзией приятного и беззаботного времяпрепровождения. Местоположение соответствующих описаний избирается безошибочно – это усадьба («Деревня» «Камелек», «Васильевское») или модная дачная местность («Царицыно»). Шаликов писал произведения, которые впоследствии разовьются в усадебный текст. В них отсутствует глубокий аналитический психологизм, недостает сложного лирического подтекста, нет еще мифа дворянского гнезда. Но уже присутствуют признаки будущего усадебного текста, такие как указание на домашний уют, легкий налет «дикости» и загадочности и один из важных сигналов усадебного текста – темные аллеи. Усадьбы и царицынские дачи у Шаликова описываются не только как место, но и как хронотоп, с характерным для этих мест времяпрепровождением (прогулки, купанье, катанье на лодках, флирт, дружеская беседа). И все это в состоянии счастливой безмятежности, которое и являет собой сущность усадебного хронотопа.

Наиболее благоприятной порой для передачи лирического настроения был весенний или летний вечер, основные события, разворачивающиеся в усадьбе и вокруг нее, чаще всего укладываются во временной промежуток с весны до осени. Те же самые особенности обнаруживает и сентиментальный хронотоп.

Сентиментализм не создал ни усадебной прозы, ни усадебной поэзии. Но тем не менее, пропустить эту страницу в истории русской литературы и культуры оказалось невозможным. Сентименталисты не просто продолжали старую, восходящую к античности, традицию обращения к хронотопу покоя и безмятежности – они открыли человеческое «я», освободившееся от веками тяготевших над ними природных и общественных определяющих. Сентиментальный герой не борется за существование и не вписывается в сообщество людей, которые пытаются навязать ему роль в иерархической структуре, унаследованной еще от патриархальных времен. Он уже не тратит все свое время на исполнение общественных обязанностей. Превыше их он ставит обязанности семейные, знает, что такое прелести частной, домашней жизни. Ему доставляет удовольствие общение с женою и детьми. И вполне возможно, что женился он по любви, или, по крайней мере, по собственной воле, а не по приказанию родителей. Он всегда может подать в отставку, чтобы полностью посвятить себя домашнему и деревенскому хозяйству. Он сочетает службу с досугом и легко находит время для прогулок, путешествий, для дружеских бесед и почтовой корреспонденции, для всяческих затей, и, конечно, для переживаний, горестных и радостных, для самоуглубления и самонаблюдения. Наконец, он открывает красоту природы и ассоциирует переживание с соответствующим местом, с идиллическим, «меланхолическим» или «зловещим» природным и культурно-историческим ландшафтом. В его представлении природа, веками осознаваемая только лишь как могучий противник человека, облагораживается, обретает душу и становится «чувствительной».

Сентиментализм, представлявший собой одно из идеологических и художественных течений века Просвещения, выходил далеко за рамки литературы, охватывая всю область духовной, а косвенно также материальной культуры. Он явился важной альтернативой по отношению к рационализму и гражданскому сознанию, провозгласив ценность частной, домашней, а также внутренней, интимной жизни человека, на которую мало до этого обращали внимание.  Несмотря на то, что сентиментализм противопоставлял себя рационализму, оба эти течения роднило то, что они явились выражением индивидуализма. Именно к сентиментализму восходит лирико-монологическая линия развития литературы, в рамках которой культивировалось индивидуалистическое авторское слово.

Сентиментально-индивидуалистическое сознание характеризуется внутренней двойственностью. С одной стороны, оно идиллично, так как ранний индивидуализм стремится насладиться свободной и безмятежной жизнью. С другой стороны, оно элегично, поскольку с обретением свободы индивидуалист почти сразу начинает ощущать отчужденность, отрешенность от «мировой гармонии», за которой скрывается утраченный патриархальный лад. Возникает литературный тип интроверта, «слабого человека», переживающего индивидуалиста, в России впервые заявивший о себе в незавершенной повести Карамзина «Рыцарь нашего времени». Тип этот элегичен, в то время как идилличен противостоящий ему тип – чистой и наивной девушки. Сентиментализм не был антидемократичным (поступок Карамзина, который изобразил крестьянку с некрестьянским именем Лиза, превосходившую Эраста не только в нравственном отношении, но и в плане культуры чувств, для своего времени был весьма демократичен, поскольку утверждал равенство и достоинство всех людей независимо от происхождения). При этом сентиментализм всегда был элитарен, претендовал на то, чтобы быть выражением возвышенных, утонченных состояний души. Сентиментализм не «снижал» образа действительности, а возвышал его, избегая притом демонического духа сомнения и отрицания, которое появится в литературе с приходом романтизма. Элитаризм является необходимым качеством для развития любой национальной культуры, необходимым не только самой элите, но и широким массам.

Элитарным или хотя бы претендующим на элитарность был и усадебный текст, предпосылки для возникновения которого появились благодаря сентиментальной прозе и поэзии. Недоставало осознания кризиса, неотвратимости глубоких социальных перемен, чтобы дворянская интеллигенция ощутила некую «прощальность» того «райского уголка», в котором приходили на свет, росли, наслаждались, страдали и умирали поколения хранителей национальной культуры. Из этого ощущения и возник миф дворянского гнезда.