Представления о трудных жизненных ситуациях в концепции

                      психологии переживаний                          

Среди отечественных психологов, занимающихся изучением трудных жизненных

ситуаций, наиболее известным является Ф. Е. Василюк. Критическая ситуация,

по его мнению, в самом общем плане должна быть определена как ситуация

невозможности, т.е. такая ситуация, в которой субъект сталкивается с

невозможностью реализации внутренних необходимостей своей жизни (мотивов,

стремлений, ценностей и пр.). В связи с этим, он вводит синонимичное понятие

– «критическая ситуация» [16, с. 45].

Существуют четыре ключевых понятия, которыми в современной психологии

описываются критические жизненные ситуации. Это понятия стресса, фрустрации,

конфликта и кризиса.

Ф. Е. Василюк в своей работе исходил из общего представления, согласно

которому тип критической ситуации определяется характером состояния

«невозможности», в котором оказалась жизнедеятельность субъекта.

«Невозможность» же эта определяется, в свою очередь, тем, какая жизненная

необходимость, оказывается парализованной в результате неспособности

имеющихся у субъекта типов активности справиться с наличными внешними и

внутренними условиями жизнедеятельности. Эти внешние и внутренние условия,

тип активности и специфическая жизненная необходимость и являются теми

главными пунктами, по которым мы будем характеризовать основные типы

критических ситуаций и отличать их друг от друга.

Первая критическая ситуация, о которой пойдет речь – стресс.

Непроясненность категориальных оснований и ограничений более всего сказалась на

понятии стресса. Стресс означал сначала неспецифический ответ организма на

воздействие вредных агентов, проявляющийся в симптомах общего адаптационного

синдрома, это понятие относят теперь ко всему, что угодно. По замечанию Р.

Люфта, "многие считают стрессом все, что происходит с человеком, если он не

лежит на своей кровати", а Г. Селье полагает, что "даже в состоянии полного

расслабления спящий человек испытывает некоторый стресс". Подобные превращения

конкретно-научного понятия в универсальный принцип так хорошо знакомы из

истории психологии, так подробно описаны Л. С. Выготским закономерности этого

процесса, что состояние, в котором сейчас находится анализируемое понятие,

наверное, можно было бы предсказать в самом начале «стрессового бума» [19].  

И в самом деле, в современных психологических работах по стрессу

предпринимаются настойчивые попытки, так или иначе, ограничить притязания

этого понятия, подчинив его традиционной психологической проблематике и

терминологии. Р. Лазарус с этой целью вводит представление о психологическом

стрессе, который, в отличие от физиологической высокостереотипизированной

стрессовой реакции на вредность, является реакцией, опосредованной оценкой

угрозы и защитными процессами [28].

Дж. Эверилл вслед за С. Сэллсом считает сущностью стрессовой ситуации утрату

контроля, т.е. отсутствие адекватной данной ситуации реакции при значимости

для индивида последствий отказа от реагирования. П. Фресс предлагает называть

стрессом особый вид эмоциогенных ситуаций, а именно «употреблять этот термин

применительно к ситуациям повторяющимся, или хроническим, в которых могут

появиться нарушения адаптации». Ю.С. Савенко определяет психический стресс

как «состояние, в котором личность оказывается в условиях, препятствующих ее

самоактуализации» [по 16].

Таким образом, главная тенденция в освоении психологией понятия стресса, по

мнению Ф. Е. Василюка, состоит в отрицании неспецифичности ситуаций,

порождающих стресс. Не любое требование среды вызывает стресс, а лишь то,

которое оценивается как угрожающее, которое нарушает адаптацию, контроль,

препятствует самоактуализации.

Любое требование среды может вызвать критическую, экстремальную ситуацию

только у существа, которое не способно справиться ни с какими требованиями

вообще и в то же время внутренней необходимостью жизни которого является

неотложное (здесь-и-теперь) удовлетворение всякой потребности, иначе говоря,

у существа, нормальный жизненный мир которого «легок» и «прост», т.е. таков,

что удовлетворение любой потребности происходит прямо и непосредственно, не

встречая препятствий ни со стороны внешних сил, ни со стороны других

потребностей и, стало быть, не требуя от индивида никакой активности.

Полную реализацию такого гипотетического существования, когда блага даны

прямо и непосредственно и вся жизнь сведена к непосредственной витальности,

можно усмотреть, да и то с известными оговорками, только в пребывании плода в

чреве матери, однако частично оно присуще всякой жизни, проявляясь в виде

установки на здесь-и-теперь удовлетворение, или в том, что З. Фрейд называл

«принципом удовольствия» [55].

Понятно, что реализация такой установки сплошь и рядом прорывается самыми

обычными, любыми требованиями реальности; и если такой прорыв квалифицировать

как особую критическую ситуацию – стресс, мы приходим к такому понятию

стресса, в котором очевидным образом удается совместить идею

«экстремальности» и идею «неспецифичности». При описанных содержательно-

логических условиях вполне ясно, как можно считать стресс критическим

событием и в то же время рассматривать его как перманентное жизненное

состояние. Итак, категориальное поле, которое стоит за понятием стресса,

можно обозначить термином «витальность», понимая под ним неустранимое

измерение бытия, «законом» которого является установка на здесь-и-теперь

удовлетворение.

Следующая ситуация – фрустрация. Необходимыми признаками фрустрирующей

ситуации согласно большинству определений является наличие сильной

мотивированности достижения цели (удовлетворить потребность) и преграды,

препятствующей этому достижению.

В соответствии с этим фрустрирующие ситуации классифицируются по характеру

фрустрируемых мотивов и по характеру "барьеров". К классификациям первого

рода относится, например, проводимое А. Маслоу различение базовых,

«врожденных» психологических потребностей (в безопасности, уважении и любви),

фрустрация которых носит патогенный характер, и «приобретенных потребностей»,

фрустрация которых не вызывает психических нарушений [56, с. 348].

Барьеры, преграждающие путь индивида к цели, могут быть физические (например,

стены тюрьмы), биологические (болезнь, старение), психологические (страх,

интеллектуальная недостаточность) и социокультурные (нормы, правила,

запреты). Упомянем также деление барьеров на внешние и внутренние,

использованное Т. Дембо для описания своих экспериментов: внутренними

барьерами она называла те, которые препятствуют достижению цели, а внешними –

те, которые не дают испытуемым выйти из ситуации. К. Левин, анализируя

внешние в этом смысле барьеры, применяемые взрослыми для управления

поведением ребенка, различает «физически-вещественные», «социологические»

(орудия власти, которыми обладает взрослый в силу своей социальной позиции)

и «идеологические» барьеры (вид социальных, отличающийся включением "целей и

ценностей, признаваемых самим ребенком") [по 16].

Сочетание сильной мотивированности к достижению определенной цели и

препятствий на пути к ней, несомненно, является, необходимым условием

фрустрации, однако порой мы преодолеваем значительные трудности, не впадая

при этом в состояние фрустрации. Значит, должен быть поставлен вопрос о

достаточных условиях фрустрации, или, что-то же, вопрос о переходе ситуации

затрудненности деятельности в ситуацию фрустрации.

Обычно выделяют следующие виды фрустрационного поведения:

а) двигательное возбуждение – бесцельные и неупорядоченные реакции;

б) апатия;

в) агрессия и деструкция;

г) стереотипия – тенденция к слепому повторению фиксированного поведения;

д) регрессия, которая понимается либо "как обращение к поведенческим моделям,

доминировавшим в более ранние периоды жизни индивида", либо как

"примитивизация" поведения или падение "качества исполнения".

Э. Фромм полагает, что фрустрационное поведение (в частности, агрессия)

"представляет собой попытку, хотя часто и бесполезную, достичь

фрустрированной цели". К. Гольдштейн, наоборот, утверждает, что поведение,

этого рода не подчинено не только фрустрированной цели, но вообще никакой

цели, оно дезорганизовано и беспорядочно. Он называет это поведение

"катастрофическим". "На таком фоне точка зрения Н. Майера может быть

сформулирована, следующим образом: необходимым признаком фрустрационного

поведения является утрата ориентации на исходную, фрустрированную цель (в

противоположность мнению Э. Фромма), этот же признак является и достаточным

(в противоположность мнению                   К. Гольдштейна) –

фрустрационное поведение не обязательно лишено всякой целенаправленности,

внутри себя оно может содержать некоторую цель (скажем, побольнее уязвить

соперника в фрустрационно спровоцированной ссоре). Важно то, что достижение

этой цели лишено смысла относительно исходной цели или мотива данной

ситуации" [16, с. 179-180]. Разногласия этих авторов помогают нам выделить

два важнейших параметра, по которым должно характеризоваться поведение во

фрустрирующей ситуации. Первый из них, который можно назвать

"мотивосообразностью", заключается в наличии осмысленной перспективной связи

поведения с мотивом, конституирующим психологическую ситуацию. Второй

параметр – организованность поведения какой бы то ни было целью, независимо

от того, ведет ли достижение этой цели к реализации указанного мотива.

Предполагая, что тот и другой параметры поведения могут в каждом отдельном

случае иметь положительное, либо отрицательное значение, т.е. что текущее

поведение может быть либо упорядочено и организовано целью, либо

дезорганизовано, и одновременно око может быть либо сообразным мотиву, либо

не быть таковым, получим следующую типологию возможных "состояний" поведения.

В затруднительной для субъекта ситуации мы можем наблюдать формы поведения,

соответствующие каждому из этих четырех типов (см. Рис. 1).

Поведение первого типа, мотивосообразное и подчиненное организующей цели,

заведомо не является фрустрационным. Причем, здесь важны именно эти

внутренние его характеристики, ибо сам по себе внешний вид поведения (будь то

наблюдаемое безразличие субъекта к только что манившей его цели,

деструктивные действия или агрессия) не может однозначно свидетельствовать о

наличии у субъекта состояния фрустрации: ведь мы можем иметь дело с

произвольным использованием той же агрессии (или любых других, обычно

автоматически относящихся к фрустрационному поведению актов), использованием,

сопровождающимся, как правило, самоэкзальтацией с разыгрыванием

соответствующего эмоционального состояния (ярости) и исходящим из

сознательного расчета таким путем достичь цели.

                         

                     Рис. 1. Типы поведения                         

Такое псевдофрустрационное поведение может перейти в форму поведения второго

типа: умышленно "закатив истерику" в надежде добиться своего, человек теряет

контроль над своим поведением, он уже не волен остановиться, вообще

регулировать свои действия. Произвольность, т.е. контроль со стороны воли,

утрачен, однако это не значит, что полностью утрачен контроль со стороны

сознания. Поскольку это поведение более не организуется целью, оно теряет

психологический статус целенаправленного действия, но, тем не менее,

сохраняет еще статус средства реализации исходного мотива ситуации, иначе

говоря, в сознании сохраняется смысловая связь между поведением и мотивом,

надежда на разрешение ситуации. Хорошей иллюстрацией этого типа поведения

могут служить рентные истерические реакции, которые образовались в результате

"добровольного усиления рефлексов", но впоследствии стали непроизвольными.

При этом, как показывают, например, наблюдения военных врачей, солдаты,

страдавшие истерическими гиперкинезами, хорошо осознавали связь усиленного

дрожания с возможностью избежать возвращения на поле боя.

Для поведения третьего типа характерна как раз утрата связи, через которую от

мотива передается действию смысл. Человек лишается сознательного контроля над

связью своего поведения с исходным мотивом: хотя отдельные действия его

остаются еще целенаправленными, он действует уже не "ради чего-то", а

"вследствие чего-то". Таково упоминавшееся поведение человека,

целенаправленно дерущегося у кассы со своим конкурентом в то время, как поезд

отходит от станции. "Мотивация здесь, – говорит Н. Майер, – отделяется от

причинения как объясняющее понятие" [16, с. 36]. Поведение четвертого типа,

пользуясь термином К. Гольдштейна, можно назвать "катастрофическим". Это

поведение не контролируется ни волей, ни сознанием субъекта, оно и

дезорганизовано, и не стоит в содержательно-смысловой связи с мотивом

ситуации. Последнее, важно заметить, не означает, что прерваны и другие

возможные виды связей между мотивом и поведением (в первую очередь

"энергетические"), поскольку, будь это так, не было бы никаких оснований

рассматривать это поведение в отношении фрустрированного мотива и

квалифицировать как "мотивонесообразное". Предположение, что психологическая

ситуация продолжает определяться фрустрированным мотивом, является

необходимым условием рассмотрения поведения как следствия фрустрации.

Определение категориального поля понятия фрустрации не составляет труда.

Вполне очевидно, что оно задается категорией деятельности. Это поле может

быть изображено как жизненный мир, главной характеристикой условий

существования в котором является трудность, а внутренней необходимостью этого

существования – реализация мотива. Деятельное преодоление трудностей на пути

к "мотивосообразным" целям – "норма" такой жизни, а специфическая для него

критическая ситуация возникает, когда трудность становится непреодолимой,

т.е. переходит в невозможность.

Следующая ситуация – конфликт. Задача определения психологического

понятия конфликта довольно сложна. Решение этой задачи тесно связано с общей

методологической ориентацией исследователя. Приверженцы психодинамических

концептуальных схем определяют конфликт как одновременную актуализацию двух или

более мотивов (побуждений). Бихевиористы утверждают, что о конфликте можно

говорить только тогда, когда имеются альтернативные возможности реагирования.

Наконец, с точки зрения когнитивной психологии в конфликте сталкиваются идеи,

желания, цели, ценности – словом, феномены сознания [22].

Эти три парадигмы рассмотрения конфликта сливаются у отдельных авторов в

компромиссные конструкции, и если конкретные воплощения таких сочетаний чаще

всего оказываются эклектическими, то сама идея подобного синтеза выглядит

очень перспективной: в самом деле, ведь за тремя названными парадигмами легко

угадываются три фундаментальные для развития современной психологии категории

– мотив, действие и образ, которые в идеале должны органически сочетаться в

каждой конкретной теоретической конструкции [25; 27; 34 и др.].

Для выяснения категориального основания понятия конфликта следует вспомнить,

что онтогенетический конфликт – достаточно позднее образование. К. Хорни в

качестве необходимых условий конфликта называет осознание своих чувств и

наличие внутренней системы ценностей [55]. В то же время, Д. Миллер и Г.

Свэнсон считают, что причиной выступает способность чувствовать себя виновным

за те или иные импульсы. Все это доказывает, что конфликт возможен только при

наличии у индивида сложного внутреннего мира и актуализации этой сложности.

Здесь проходит теоретическая граница между ситуациями фрустрации и конфликта.

Ситуация фрустрации, как мы видели, может создаваться не только материальными

преградами, но и преградами идеальными, например, запретом на осуществление

некоторой деятельности. Эти преграды, и запрет в частности, когда они

выступают для сознания субъекта как нечто самоочевидное и, так сказать, не

обсуждаемое, являются по существу психологически внешними барьерами и

порождают ситуацию фрустрации, а не конфликта, несмотря на то, что при этом

сталкиваются две, казалось бы, внутренние силы. Запрет может перестать быть

самоочевидным, стать внутренне проблематичным, и тогда ситуация фрустрации

преобразуется в конфликтную ситуацию [30].

Так же, как трудности внешнего мира противостоит деятельность, так сложности

внутреннего мира, т.е. перекрещенности жизненных отношений субъекта,

противостоит активность сознания. Внутренняя необходимость, или

устремленность активности сознания, состоит в достижении согласованности и

непротиворечивости внутреннего мира. Сознание призвано соизмерять мотивы,

выбирать между ними, находить компромиссные решения и т.д., словом,

преодолевать сложность. Критической ситуацией здесь является та, когда

субъективно невозможно ни выйти из ситуации конфликта, ни разрешить ее, найдя

компромисс между противоречащими побуждениями или пожертвовав одним из них.

Подобно тому, как выше мы различали ситуацию затруднения деятельности и

невозможности ее реализации, следует различать ситуацию осложнения и

критическую конфликтную ситуацию, наступающую, когда сознание капитулирует

перед субъективно неразрешимым противоречием мотивов.

Последняя рассматриваемая ситуация – это ситуация кризиса.

«Исторически на теорию кризисов повлияли в основном четыре интеллектуальных

движения: теория эволюции и ее приложения к проблемам общей и индивидуальной

адаптации; теория достижения и роста человеческой мотивации; подход к

человеческому развитию с точки зрения жизненных циклов и интерес к совладанию

с экстремальными стрессами. Среди идейных истоков теории кризисов называют

также психоанализ (и в первую очередь такие его понятия, как психическое

равновесие и психологическая защита), некоторые идеи К. Роджерса и теорию

ролей» [16, с.119-142].

Отличительные черты теории кризисов, согласно большинства исследователей,

состоят в следующем:

·               она относится главным образом к индивиду, хотя некоторые

ее понятия используются применительно к семье, малым и большим группам;

"теория кризисов... рассматривает человека в его собственной экологической

перспективе, в его естественном человеческом окружении";

теория кризисов подчеркивает не только возможные патологические следствия

кризиса, но и возможности роста и развития личности [40; 45; 41 и др.].

Среди эмпирических событий, которые могут привести к кризису, различные

авторы выделяют такие, как смерть близкого человека, тяжелое заболевание,

отделение от родителей, семьи, друзей, изменение внешности, смена социальной

обстановки, женитьба, резкие изменения социального статуса и т.д.

Теоретически жизненные события квалифицируются как ведущие к кризису, если

они "создают потенциальную или актуальную угрозу удовлетворенною

фундаментальных потребностей..." [14, с. 229] и при этом ставят перед

индивидом проблему, "от которой он не может уйти и которую не может разрешить

в короткое время и привычным способом" [14, с. 237].

Можно выделить два рода кризисных ситуаций, различающихся по степени

оставляемой ими возможности реализации внутренней необходимости жизни. Кризис

первого рода может серьезно затруднять и осложнять реализацию жизненного

замысла, однако при нем все еще сохраняется возможность восстановления

прерванного кризисом хода жизни. Это испытание, из которого человек может

выйти сохранившим в существенном свой жизненный замысел и удостоверившим свою

самотождественность. Ситуация второго рода, собственно кризис, делает

реализацию жизненного замысла невозможной. Результат, переживания этой

невозможности – метаморфоза личности, перерождение ее, принятие нового

замысла жизни, новых ценностей, новой жизненной стратегии, нового образа - Я.

Таким образом, каждому из понятий, фиксирующих идею критической ситуации,

соответствует особое категориальное поле, задающее нормы функционирования

этого понятия, которые необходимо учитывать для его критического

употребления. Такое категориальное поле отражает особое измерение

жизнедеятельности человека, обладающее собственными закономерностями и

характеризуемое присущими ему условиями жизнедеятельности, типом активности и

специфической внутренней необходимостью. Данная типология дает возможность

более дифференцирование описывать экстремальные жизненные ситуации.

Следовательно, конкретная критическая ситуация не застывшее образование, она

имеет сложную внутреннюю динамику, в которой различные типы ситуаций

невозможности взаимовлияют друг на друга через внутренние состояния, внешнее

поведение и его объективные следствия. Скажем, затруднения при попытке

достичь некоторой цели в силу продолжительного неудовлетворения потребности

могут вызвать нарастание стресса, которое, в свою очередь, отрицательно

окажется на осуществляемой деятельности и приведет к фрустрации; далее

агрессивные побуждения или реакции, порожденные фрустрацией, могут вступить в

конфликт с моральными установками субъекта, конфликт вновь вызовет увеличение

стресса и т.д.

Необходимо отметить, что Ф. Е. Василюк вводит такое понятие как «жизненный

мир». «Жизненный мир и является . единственным побудителем и источником

содержания жизнедеятельности обитающего в нем существа» [15]. В нем

выделяются два аспекта - внешний мир и внутренний. Пытаясь осознать

феноменологические характеристики "внешнего мира", мы, прежде всего,

различаем два его возможных состояния - он может быть "легким" или "трудным".

Под "легкостью" внешнего мира понимается гарантированная обеспеченность всех

актуализировавшихся потребностей живущего в нем существа, а под "трудностью"

- отсутствие таковой. "Внутренний мир" может быть "простым" или "сложным".

"Простоту" мира удобнее всего представить как односоставность жизни, т. е.

как наличие у "простого" существа единственной потребности или единственного

жизненного отношения. "Сложность" соответственно понимается как наличие

нескольких отношений, вступающих в столкновения. Пересечение этих оппозиций

дает следующую категориальную типологию [15].

1. Внутренне простой и внешне легкий (инфантильный} жизненный мир

основывается на стремлении к немедленному ("здесь-и-теперь") удовлетворению

единственной ("это - всегда") своей потребности. Норма этого мира - полная

удовлетворенность, поэтому жизнь обитающего в нем существа сведена к

непосредственной витальности и подчиняется принципу удовольствия. Малейшая

боль или неудовлетворенность воспринимается как глобальная и вечная

катастрофа.

2. Внутренне простой и внешне трудный (реалистический) мир. Отличие этого

мира от предыдущего заключается в том, что блага, необходимые для жизни, не

даны здесь непосредственно. Внешнее пространство насыщено преградами,

сопротивлением вещей, и потому главным "органом" жизни обитающего здесь

существа становится предметная деятельность, оснащенная психикой. Эта

деятельность в силу простоты внутреннего мира, т. е. устремленности жизни на

удовлетворение единственной потребности (хронотоп "это - всегда"), постоянно

энергетически заряжена, не знает отвлечений и колебаний и проблематична

только с внешней, технической стороны достижения. Чтобы быть успешной,

деятельность должна сообразоваться с внешней вещной реальностью, и потому

наряду с принципом довольствия здесь появляется принцип реальности, который

становится главным законом этого мира. Поскольку принцип удовольствия с

требованием "здесь-и-теперь" удовлетворения при этом не исчезает из состава

мира, то в нем формируется фундаментальный механизм "терпения-надежды",

призванный контролировать аффекты во время неизбежных отсрочек в

удовлетворении потребностей.

3. Внутренне сложный и внешне легкий (ценностный) мир. Основная

проблематичность жизни в легком и сложном мире не внешняя (Как достичь цель?

Как удовлетворить потребность?), а внутренняя (Какую цель поставить? Ради

чего действовать?). Если в реалистическом мире развивается психика, то в

легком и сложном - сознание, как "орган", предназначение которого -

согласование и сопряжение различных жизненных отношений. Внутренняя цельность

является главной жизненной необходимостью этого мира, а единственный принцип,

способный согласовывать разнонаправленные жизненные отношения,- это принцип

ценности.

4. Внутренне сложный и внешне трудный (творческий) мир. В сложном и трудном

мире возникают свои специфические проблемы, которые не сводятся к сумме

проблем "реалистического" и "ценностного" мира. Главная внутренняя

необходимость субъекта этого мира - воплощение идеального надситуативного

замысла своей жизни в целом. Эту задачу приходится решать на материале

конкретных ситуативных действий в условиях внешних затруднений и постоянно

возобновляющихся внутренних рассогласований. По своей сути такая задача

является творческой, ибо никогда не имеет готового алгоритма решения. Поэтому

и данный тип мира назван творческим. Для жизни в нем наряду психикой,

деятельностью и сознанием необходим новый "орган" жизнедеятельности - это

воля.

После рассмотрения типологий критических ситуаций и "жизненных миров"

возникает вопрос, существует ли однозначное соответствие между типами

критических ситуаций и типами жизненных миров, при котором в первом типе

жизненного мира встречается только стресс, во втором - фрустрация, в третьем

- конфликт, в четвертом - кризис? Если нет, то, какие из выделенных видов

критических ситуаций можно встретить в каждом из четырех типов жизненных

миров? Отвечая на эти вопросы, мы будем соотносить ситуации и миры как

идеальные типы [16].

1. Критические ситуации легкого и простого мира.

Спецификой жизни существа легкого и простого мира является то, что для него

любое самое незначительное и кратковременное нарушение стремления к "здесь-и-

теперь удовлетворению" представляет собой критическую ситуацию. Вследствие

пространственно-временного устройства этого мира любая частная

неудовлетворенность мгновенно перерастает во всеобъемлющую психологическую

катастрофу. Следовательно, изнутри, феноменологически для инфантильного

существа (взятого как идеальный тип) всякий стресс является кризисом.

Удельный вес инфантильной установки в "жизненном мире" человека зависит от:

1) его возраста (точнее - степени сформированности более зрелых структур);

2) конституционально-характерологических особенностей (например, он велик у

лиц с истероидным характером);

3) текущего психофизиологического состояния (при заболеваниях, переутомлении,

истощении влияние инфантильной установки может усиливаться, что проявляется в

повышенной обидчивости, капризности, несдержанности). В подобном состоянии

мелкие поводы могут вызывать глобальные реакции, которые извне выглядят

неадекватными и вызывают у родителей, педагогов, врачей искушение

"исправить", "объяснить", "доказать". Но все эти меры малоэффективны,

поскольку здесь приходится иметь дело с инфантильным состоянием, обладающим

собственной логикой и масштабами, а вовсе не с ошибочной попыткой

рациональной оценки ситуации.

2. Критические ситуации трудного и простого мира.

Если в простом и легком жизненном мире существует только одна критическая

ситуация - стресс, который феноменологически тождествен кризису, то в простом

и трудном жизненном мире происходит их дифференциация.

Если представлять простоту "жизненного мира" как его односоставность, то при

отсутствии конкурирующих мотивов конфликта быть не может, но даже при

допущении объективной многосоставности жизни существа этого мира конфликта -

как разыгрывающегося в сознании неразрешимого в данный момент противоречия

между двумя мотивами - здесь нет. Внутренняя простота "жизненного мира" в том

и состоит, что у субъекта нет ни стремления к единству сознания, ни

способности психического сопряжения и взаимоучета нескольких жизненных

отношений. Возникающие объективные противоречия между различными жизненными

отношениями, не становятся предметом специальной психической переработки, они

разрешаются не сознательными и волевыми усилиями субъекта, а механическим

столкновением побуждений. То из них, которое оказывается сильнее в данный

момент, захватывает власть над всем жизненным миром и монопольно владеет им

до тех пор, пока какой-либо другой ситуативно возникший мотив не превысит его

по силе побудительности. В результате этой игры побуждений объективно

складываются такие положения, при которых мотив лишается возможности

реализоваться из-за предшествующего поведения, которое было движимо другим

мотивом и, естественно, не учитывало негативных последствий своего

осуществления для иных жизненных отношений субъекта. (Этой типологической

ситуации соответствует, например, поведение импульсивного человека, который,

действуя под влиянием момента, не способен сдерживаться соображениями о

последствиях поведения для других, неактуальных в данный момент жизненных

отношений.) Словом, объективные столкновения разных жизненных отношений в

этом мире вполне мыслимы, но назвать их конфликтом нельзя.

Легко представить, что отсутствие внутренних конфликтов неизбежно приводит к

постоянным внешним столкновениям жизненных отношений, но эти столкновения

протекают в форме фрустрации - актуальный мотив не может быть реализован.

Отсюда, кстати, становится понятной позитивная роль, "нужность" внутренних

конфликтов для жизни. Они сигнализируют об объективных противоречиях

жизненных отношений и дают шанс разрешить их до реального столкновения этих

отношений, чреватого пагубными последствиями.

Существует и другой вид конфликтов, которые разыгрываются в пределах одного

жизненного отношения. Это - конфликты между целями, направленными на

реализацию одного мотива, или между операциями, ведущими к достижению одной

цели. Такие "операциональные" конфликты встречаются в простом и трудном

жизненном мире, но они принципиально отличаются от "внутренних конфликтов".

Колебания в выборе пути удовлетворения одной и той же потребности - это

особый вид барьеров. Таким образом, "операциональный" конфликт является не

самостоятельной критической ситуацией, а фрустратором.

Проведенный анализ позволяет сделать общий вывод: сами по себе фактические

обстоятельства жизни не предопределяют однозначно тип критической ситуации,

возникающей у человека. Личность, в мироощущении которой доминирует

реалистическая установка, будет порой находиться в состоянии фрустрации даже

в обстоятельствах, при которых другие люди испытывали бы состояние конфликта.

3. Критические ситуации легкого и сложного мира

В трудном и простом жизненном мире стресс возникает из-за трудностей внешнего

мира, препятствующих "здесь-и-теперь" удовлетворению. Но эта ситуация не

является для существа адаптированного к трудному миру, критической в силу

развитости у него механизмов терпения и надежды. В легком и сложном мире

реализация стремления к "здесь-и-теперь" удовлетворению всегда обеспечена (в

этом и состоит, собственно, "легкость"). И, тем не менее, эта жизнь не лишена

стресса. Чтобы понять специфику стресса в данном "жизненном мире", нужно

обратить внимание на то, что целостная инфантильная установка кроме первого

модуса - стремления к "здесь-и-теперь" удовлетворению, о котором до сих пор

преимущественно шла речь, содержит и второй - стремление каждого жизненного

отношения быть единственным и вечным (хронотоп "это - всегда"). Так,

свойственные многим невротическим личностям ощущения своей исключительности и

единственности как объекта любви или, напротив, трагическая мысль "меня никто

никогда не любил" явно берут начало из этой установки, а не из

реалистического взгляда на жизнь. Такие мощные чувства, как зависть и

ревность, питаются из того же источника. Удовлетворение потребности - это не

все, что нужно инфантильному существу, ему хотелось бы еще обеспечить свои

привилегии на единовластное обладание вещью, способностью, социальной

позицией или другим человеком. Ревнуя или завидуя, человек страдает не

столько от неудовлетворенности желания, сколько от неспособности смириться с

правом другого на обладание чем-то ценным, ибо это право ранит его чувство

исключительности.

В условиях сложного мира такое стремление постоянно ущемляется сознательно-

ценностными иерархизациями жизненных отношений, которые учитывают "это" и

"то" (и поэтому не удовлетворяют претензии какого-либо отношения на

единственность), распределяют их во временном аспекте "сначала - потом" (тем

самым не удовлетворяя претензии данного отношения на все временное целое -

"всегда" - жизни). Так порождается стресс в условиях легкого и сложного мира.

Субъект этого мира обладает собственными механизмами совладания со стрессом:

а) ценностное снижение значимости актуализировавшегося жизненного отношения,

б) переключение на другое жизненное отношение.

Первый из них коррелирует с соответствующим механизмом реалистического

жизненного мира - терпением, поскольку оба они направлены на нереализованное

жизненное отношение, стремясь повлиять на него, второй - с надеждой, так как

оба ориентированы на реализацию.

Не случайно в обыденной жизни именно эти четыре механизма чаще всего

используются взрослыми для оказания психологической поддержки ребенку:

1) снижение значимости ("ничего страшного");

2) переключение на другое ("ой, смотри, какой мячик!");

3) терпение ("потерпи, скоро пройдет");

4) надежда ("в следующий раз ты выиграешь!").

До тех пор пока механизмов а) и б) оказывается достаточно, чтобы смирять

аффекты, вызванные нереализованностью притязаний жизненных отнош