Становление монопольной власти элиты на рынке земли и труда

Логично предположить, что в сельскохозяйственной экономике могут существовать формы земельно-трудовых отношений, схожие с известными неоклассическими моделями. Дж. Коннинг в работе «On ‘The Causes of Slavery or Serfdom’ and the Roads to Agrarian Capitalism: Domar’s Hypothesis Revisited» выделяет следующие типы [16].

Во-первых, свободный и конкурентный рынок земли и труда, где друг с другом взаимодействуют свободные крестьяне и существует эффективное равновесие, обусловленное равенством предельного продукта (труда и земли). Во-вторых, это рабовладельческая экономика, в которой одна часть населения, знать, используя принуждение и силу, порабощает другую часть — крестьян, вместе со свободой забирая себе их предельный продукт труда. При должной защите прав собственности рабовладельцы могут покупать и продавать крестьян и землю. Рабовладельческая экономика также имеет рыночные основания: в ней существует равновесие, возникающее при равенстве предельного продукта факторов производства в денежном выражении.

Дилемма знати при выборе института проста: либо превратить крестьян в рабов и экспроприировать их предельный продукт труда, либо использовать крестьян в качестве наемной рабочей силы и получать взамен бульший доход, поскольку свободный труд обеспечивает больше стимулов для ведения хозяйственной деятельности. Данная логика аналогична модели сравнения прибыли и издержек, описанной выше.

Наконец, третий и самый интересный сценарий возникает, когда нарушаются условия конкуренции между землевладельцами. К этому случаю относится и сценарий установления крепостного права в России. В условиях высокой концентрации землевладения знать, как коллективный монополист (картель), приобретает рыночную власть и может искусственно ограничить предложение земли на рынке, тем самым увеличив ее цену. Параллельно это понизит предельный продукт труда крестьян, которым теперь будет негде изыскать новые земли, и увеличит предложение на рынке труда, позволяя землевладельцам нанимать крестьян по более низкой цене. В данном случае землевладельцы получают монопольную власть на рынке [16].

При невысокой концентрации землевладения у знати нет достаточного количества земель, которая может быть выставлена на рынок. Поэтому у нее отсутствует возможность реализовать рыночную власть и диктовать свои условия рынку; равновесие на таком рынке примерно соответствует эффективному размещению ресурсов при конкурентной экономике. Такой вариант концентрации земли приводит к формированию большого числа мелких и независимых фермерских хозяйств, как, например, произошло в США — «Americanroad». Однако с ростом площади земли, находящейся в собственности знати, происходит увеличение рыночной власти элиты. Монопольная власть на рынке земли не только позволяет землевладельцам ограничивать предложение на рынке земли, но и дает им возможность стать монопсонистами на рынке труда.

Мелкие крестьянские хозяйства, не обладая достаточной рыночной силой, считают цены на рынке заданными и принимают решение о покупке/продаже, исходя из равенства предельного дохода и стоимости фактора производства. Задача картеля сводится к тому, чтобы, учитывая кривую реакции крестьянских хозяйств, задействовать оптимальное количество земли и труда, которое позволит увеличить прибыль ферм и стоимость земли, находящейся во владении лордов. Данный сценарий — «Junkerroad» — характерен для стран Латинской Америки, где в экономике доминируют крупные землевладельцы-латифундисты, способные реализовывать власть на рынке. Именно исторически сформировавшееся политическое и экономическое неравенство объясняет существенное отставание в современном развитии этого региона [24].

Ж.-Ж. Роза в работе «FreedomandSerfdom: Domar’sPuzzlerevisited» также обращает внимание на Россию и рассматривает крепостное право как систему, в рамках которой помещик выступает единственным покупателем труда и присваивает себе прибавочный продукт крестьянина [46]. В экономике, где у крестьянина нет возможности добиться конкурентной цены за свой труд, он вынужден согласиться с ценой, предложенной монопсонистом, получив в ответ гарантии безопасности.

Привязывающий контракт может быть выгоден крестьянину, который получает землю и ссуду от землевладельца на ее обработку, и самому помещику, который живет за счет платежей крестьянина. Однако, согласно Роза, привязка труда к земле является политическим способом уменьшения конкурентной борьбы за труд между землевладельцами, обеспечивающим возникновение монопсонистической власти на рынке.

Какие же факторы влияют на установление крепостного права? В идеальном случае (например, в средневековой феодальной экономике) помимо феодала в экономике нет альтернативных покупателей труда. Устанавливается монопсония, когда существует единственный землевладелец, являющийся одновременно и политическим правителем. В его экономических интересах и в интересах политической власти — установление цены труда ниже рыночной посредством прикрепления крестьян к земле. Но это «идеальный» вариант.

Более распространенный случай — когда в рамках одной политической общности присутствует несколько экономических агентов, приобретающих труд (помимо земельной аристократии это могут быть, например, промышленники). Однако в аграрной экономике, где неразвиты рынки и промышленность, доля альтернативных покупателей невелика 8 , а прибыль правителя всецело зависит от налоговых поступлений от его вассалов (земельных собственников), возможно установление картеля, поддерживаемого со стороны государства. Корреляция интересов земельных собственников, извлекающих монопольную ренту, и государства, получающего часть этой ренты и направляющего ее на покорение новых территорий, ведет к закрепощению труда.

Картель может быть «неполным»: не все покупатели труда должны входить в картель, часть из них могут выступать в качестве независимых агентов (в противном случае издержки поддержания картеля были бы слишком велики). Эта ситуация вполне применима к анализу земельных отношений, например, в Московском государстве XVI–XVII вв., где существовали крупные и ряд мелких землевладельцев. В рамках такой системы, мелкие землевладельцы, «ведомые», принимают цену, установленную ценовым лидером в «неполным картеле» как рыночную. Число мелких собственников («ведомых») ограничено, и вход на рынок блокирован. В противном случае назначение низких цен в результате рыночной власти может не быть равновесием для участников картеля, так как каждому из участников картеля будет выгодно отклониться от установленной низкой цены.

Роза предлагает следующую модель (рис. 1).

Рис. 1. Выбор картелем уровня заработной платы крестьян: Df — спрос на труд со стороны «ведомых»; Ddf — спрос на труд со стороны картеля; S — предложение труда; Sr — остаточный спрос на труд со стороны картеля

Картель выбирает количество труда, равное Qdf, где предельные издержки труда для картеля — mfc — равны его спросу на труд Ddf. Зарплата We соответствует остаточному спросу на труд со стороны картеля при данном количестве труда Ddf. Рента, извлекаемая картелем, определяется как количество труда, умноженное на разницу между зарплатой We и AQdf: Rent = (AB) x (OQdf).

Данный подход соответствует мнению многих историков, рассматривавших возникновение крепостного права в Восточной Европе; в качестве одной из главных причин закрепощения они видят рост политической силы дворянства. Московские цари, борясь за власть с другими князьми и земельной аристократией, были вынуждены поддерживать класс помещиков, предоставляя им земли и право реализовывать часть государственных функций на вверенных им территориях. В результате помещики смогли образовать сильную группировку с общими интересами и установить политический и социальный контроль над крестьянами, ограничив их передвижение в условиях избытка земли и недостатка рабочей силы [1, 13, 50].

С экономической точки зрения рабство и идеальная конкуренция на рынке труда — институты, которые позволяют обеспечить эффективное равновесие. Тогда как монопсония и олигополия, рассмотренные в этом разделе, подрывают общую эффективность рынка труда, максимизируя лишь выгоду отдельной социальной группы — знати [35]. Описанные выше случаи реализации рыночной власти можно свести к тому, что знать, используя неценовую дискриминацию в отношении земельных и личных прав крестьян и «ведомых» , увеличивает свой доход, однако уменьшая тем самым эффективность экономики.

Что если землевладельцы смогут сформировать картель и действовать в качестве монополиста, который осуществляет ценовую дискриминацию ? В случае если помещики осуществляют ценовую дискриминацию первой степени и предлагают каждому крестьянину отдельный контракт с его резервной ценой, крепостное право может быть эффективным. Картель сможет сначала максимизировать общий выпуск в экономике, а уже затем перераспределить всю прибыль в свою пользу при помощи кастомизированных трудовых контрактов типа «take-it-or-leave-it» с каждым крестьянином [16].

Однако автору пока не удалось найти ответа на вопрос о том, насколько эффективно помещики могли реализовывать ценовую дискриминацию на практике (т. е. было ли крепостное право эффективным?) ни в современных экономических исследованиях, ни в исторической литературе. С одной стороны, историки отмечают, что плата крестьян у одного владельца могла быть неодинаковой, а «разница достигала здесь иногда весьма значительных размеров» [7, 86]. Кроме того, новоселы не сразу «входили» во всю плату: только что поселившиеся и еще не успевшие обустроиться крестьяне платили меньше, чем те, кто жил на земле исстари. Исходя из этого, можно предположить, что изначально помещик мог оценить и назначить крестьянину резервную цену за его труд, осуществляя тем самым ценовую дискриминацию. С другой стороны, сложно предположить, что помещик, зачастую владея наделами, расположенными на удалении друг от друга, и при этом неся военную службу вдали от них [8], был в состоянии оперативно отслеживать экономические изменения, происходящие в поместье, и менять условия контракта. Более того, уровень повинностей обычно определялся не в отношении отдельного крестьянина, а общины в целом, что также затрудняло возможность составления кастомизированных контрактов.

Траектории общественного развития: от рабства к свободному труду и обратно

Все ранее описанные модели рассматривали вопрос возникновения рабства в сравнительной статике. Что если проанализировать проблему в ее динамике? Н.-П. Лагерлоф, исследуя природу рабства в работе «SlaveryandOtherPropertyRights», предлагает модель, объясняющую эволюцию прав собственности политической элиты на землю и подданных в виде институциональной трансформации от эгалитарного общества к рабовладельческому строю и впоследствии к свободному труду [40]. Автор утверждает, что большинство обществ в процессе своего развития проходят три последовательные стадии. Для обществ охотников-собирателей присущи такие характеристики, как низкий уровень развития технологии, избыток земель и, как следствие, отсутствие прикрепления земель и рабства. Затем, с ростом производительности, многие общества эволюционируют в сторону деспотизма и рабства, где политическая элита владеет землей и людьми. Рабство не может возникнуть в «бедном» обществе, поскольку в нем невозможно достичь уровня производства, при котором было выгодно содержать рабов; рабство возникает только в тех обществах, где уровень производства выше прожиточного минимума [41]. Наконец, на третьей стадии происходит переход в сторону общества, где господствуют договорные трудовые отношения, но земля при этом принадлежит элите.

Выбор института прав собственности осуществляется элитой, устанавливающей тот институт, который обеспечивает ей максимальную выгоду («pay-off») при заданной численности населения ( P t ) и уровне технологии ( А t ). Так, обществу с небольшой плотностью населения и низким развитием технологии будет присущ эгалитаризм (что соответствует комбинации факторов P t и А t на площади S E ). При росте населения и уровня технологии благоприятным институтом для элиты становится рабовладельческий строй (комбинация факторов, соответствующая S S ), при дальнейшем росте населения — договорные трудовые отношения ( S F )(рис. 2).

Рис. 2. Выбор института прав собственности в зависимости от численности населения P t и уровня технологии А t

Логика Лагерлофа соответствует гипотезе, высказанной ранее. До тех пор пока принудительный труд обеспечивает более высокую отдачу, именно рабство и принудительный труд будут оставаться доминирующим институтом; причем вероятность этого тем выше, чем больше разрыв в производительности между свободным и несвободным трудом [41]. Рабство уступает место свободному труду лишь тогда, когда предельный продукт рабов не будет превышать предельный продукт свободного труда. Это возможно, когда все работники — свободные и несвободные — готовы работать за зарплату, достаточную для поддержания жизнедеятельности. В данном случае вместо физического принуждения в дело вступает естественное ограничение — голод [23].

Поэтому рост населения и уровня технологии приводит к тому, что равновесным состоянием системы является транзит в сторону свободного труда, связанный с постоянно повторяющимся циклом увеличения количества населения и технологии. В процессе эволюции некоторые государства могут проходить через рабовладельческую стадию (часть пунктирной линии, принадлежащей площади S S ), тогда как другие — миновать ее (нижняя пунктирная линия), что объясняется начальным уровнем технологии и количеством населения. К примеру, страны с более высоким уровнем технологии с большой вероятностью станут рабовладельческими (верхняя пунктирная линия) (рис. 3).

Рис. 3. Установление равновесного состояния — института свободного труда

Может существовать и обратный транзит — переход от свободного труда к рабству, связанный с внешними шоками: падением численности населения P t или ростом производительности А t . Причем рост А t может быть связан не только с усовершенствованием технологии, но и с увеличением количества земли при заданной технологии (что также повышает предельную производительность труда). Данная закономерность подтверждается историческими примерами, которые приводил еще Домар: рабством в США (где обилие свободной земли при наличие производительной технологии вызвало установление рабства) и закрепощением крестьян в России XVI в. (где крепостное право было введено в интересах правящего класса, чтобы ограничить переселение крестьян в только что присоединенные земли) как частным случаем «второго издания» крепостничества в Восточной Европе.

В результате в системе может существовать несколько равновесных положений: одно — соответствующее режиму со свободным трудом (с более высоким количеством населения и технологией), другое — рабовладельческая экономика, «ловушка рабства» (с меньшим количеством населения и относительно менее производительной технологией) (рис. 4).

Рис. 4. Наличие двух равновесных состояний — института свободного труда и «ловушки рабства»

Итак, институциональный анализ рабства и крепостного права, дает возможность сделать несколько выводов.

Во-первых, использование инструментария институциональной экономики в историческом анализе позволяет лучше понять суть и взаимосвязь многих социально-экономических и политических явлений прошлого. Вместе с тем институциональный анализ может объяснить причины различий и в современном развитии стран и регионов, которое обусловлено влиянием институтов, сформировавшихся задолго до нашего времени.

Во-вторых, данный подход позволяет понять, что несвободный труд получает бульшее распространение на определенных этапах развития обществ (предшествуя индустриальному развитию), а также в некоторых отраслях хозяйства (где присутствует эффект масштаба от применения рабской силы) в силу того, что позволяет минимизировать трансакционные издержки, связанные с функционированием рынка свободного труда.

В-третьих, распространение несвободного труда может увеличить полезность одной или нескольких социальных групп, а в некоторых случаях привести к установлению Парето-оптимального положения в экономике. Это позволяет избавиться от однобокой трактовки рабства и крепостного права только лишь как «плохих» институтов.

В-четвертых, крайне важна роль элит, которые могут использовать свою власть для установления институтов, отвечающих задачам максимизации их прибыли. В некоторых случаях, общество рискует попасть в «ловушку рабства», в которой весь предельный доход достается картелю, представляющему интересы элиты и верховного правителя, а выпуск в экономике находится на уровне ниже оптимального по Парето.

Установление крепостного права в России может быть рассмотрено через призму институционального анализа следующим образом. Уменьшение политической конкуренции после окончания феодальной войны первой трети XV в. и утверждение Москвы в качестве единственной преемницы Киевской Руси и Владимирского княжества приводит к появлению существенного политического неравенства. Победив соперников из других конкурирующих княжеств, московский князь становится царем и устанавливает институты, максимизирующие его ренту и ренту приближенных дворян. Для этого он ограничивает права частной собственности на землю, подрывая силу крупных землевладельцев-вотчинников (монастырей, земельной аристократии), и, опираясь на интересы другой группировки — поместных землевладельцев, обязанных служить взамен получения права распоряжения государственной землей, становится главным собственником «общественной» земли. Ограничения в отношении старых собственников земли (создание закрытого картеля помещиков во главе с царем, обладающим монопольной властью на рынке земли) и введение крепостного права (выразившееся в ограничении мобильности крестьян и создании монопсонии на рынке труда) — необходимый шаг для поддержания помещиков, группы интересов, лояльной власти.

Крепостное право, изначально возникая как решение проблемы высоких трансакционных издержек использования институтов демократии и рынка, изначально обеспечивает более высокую полезность для общества, поддерживая обороноспособность и существование самого государства. Но со временем выбор, сделанный в пользу институтов, максимизирующих ренту властной и несменяемой группировки, приводит к тому, что элита реализует политику, направленную на максимизацию лишь своих корыстных интересов (в сторону дальнейшего закрепощения крестьян), а не на благосостояние всего общества. В долгосрочной перспективе это означает, что общество оказывается заложником раз и навсегда выбранной политики, которую отныне будет проводить элита, и попадает в «ловушку рабства», которая откроется лишь почти три столетия спустя.

Вопрос относительно того, было ли крепостное право изначально «плохим» институтом, т. е. приводили к заведомо более низкому выпуску в феодальной экономике, остается открытым и требует дополнительного изучения. С одной стороны, помещики могли осуществлять ценовую дискриминацию в отношении крестьян, обеспечивая Парето-оптимальное равновесие в экономике. С другой стороны, реальные условия их жизни (многочисленность и удаленность наделов, обязанность несения службы) делали реализацию такого сценария фактически невозможной. В результате поместно-крепостная система не могла на практике обеспечить эффективный уровень выпуска.

Примечания

1 Автор выражает глубокую признательность своему научному руководителю С. Б. Авдашевой, ставшей вдохновителем настоящей работы.

2 Правда, использование несвободного труда также не способно свести издержки мониторинга к нулю. Плиний Старший отмечал, что увеличение числа рабов в сельском хозяйстве Древнего Рима порождало трудности надзора за ними, увеличивая тем самым число убыточных хозяйств [3].

3 Катон в своем трактате «О земледелии» отмечает, что сельскому хозяйству присущ сезонный характер, вследствие чего держать круглый год столько рабов, сколько необходимо для уборки урожая, невыгодно. Наоборот, во время страды можно привлекать наемных (свободных) работников [Там же].

4 Другой римский писатель — Колумелла — в своем трактате «О сельском хозяйстве» пишет, что работа рабов даже в присутствии надсмотрщиков может быть некачественной. Для стимулирования качества труда рабов он рекомендовал использовать различные стимулы — от поместной тюрьмы в подвале до обмена шутками с рабами, что было несомненным прорывом для своего времени [Там же].

5 Нужно отметить, что экономика рабовладельческого Юга была рассмотрена в более ранних работах американских историков и экономистов [17, 32, 34, 47], однако именно работа Фогеля и Энгермана спровоцировала бурную дискуссию по данному вопросу.

6 В своей работе Е. Домар ссылается на более раннюю гипотезу, выдвинутую В. О. Ключевским, объяснявшим закрепощение крестьян в XVI–XVII вв. в России.

7 Примечательно, что гипотеза Домара о негативном влиянии избытка ресурсов на развитие институтов, высказанная еще в 70-х гг., остается вполне актуальной и в настоящее время в связи с ростом интереса к проблеме «ресурсного проклятья» («парадокса изобилия»). Например, Энгерман и Соколов утверждают, что различия в путях развития американских колоний были обусловлены географическими и природными условиями. В тех колониях, где сельское хозяйство требовало больших плантаций и рабского труда, развились социальное неравенство и институты, защищающие привилегии элиты (ограниченный доступ масс к политическому процессу и образованию). Кроме того, обилие природных ресурсов, например в испанских колониях, приводило к дополнительному политическому и экономическому неравенству. Авторы высказывают предположение, что именно неравенство, вызванное внешними факторами, негативно сказалось на современном благосостоянии колоний [24].

8 В качестве альтернативных покупателей труда могли выступать средневековые города, заинтересованные в увеличении числа рабочих рук. Однако по уровню развития городов Средневековая Русь серьезно отставала от Западной Европы [5], что изначально упрощало возможность построения феодального картеля.

Список литературы

1. Веселовский С. Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М., 1947.

2. Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. М., 2005.

3. Катон, Варрон, Колумелла, Плиний Младший . О сельском хозяйстве. М., 1957.

4. Ключевский В. О. Русская история: полный курс лекций : в 3 т. М., 1995. Т. 2.

5. Кулишер И. М. История русского народного хозяйства. Челябинск, 2008.

6. Монтескье Ш. О духе законов // Избр. произведения. М., 1955.

7. Сергеевич В. И. Древности русского права. Т. 3 : Землевладение. Тягло. Порядок обложения. М., 2006.

8. Сташевский Е. Д . Землевладение Московского дворянства в первой половине XVIII в. М., 1911.

9. Bardhan P. K. Wages and Unemployment in a Poor Agrarian Economy: A Theoretical and Empirical Analysis // J. of Political Economy. 1979. 87. 479–500.

10. Bardhan P. K . Labor-tying in a poor agrarian economy: a theoretical and empirical analysis // Quarterly J. of Economics. 1983. 98. 501–514.

11. Barzel Y . An Economic Analysis of Slavery // J. of Law and Economics. 1977. Vol. 20, № 1. 87–110.

12. Bell C., Srinivasan T. The demand for attached farm servants in Andhra Pradesh, Bihar, and Punjab. Mimeo, World Bank, 1985.

13. Blum J. The rise of serfdom in Eastern Europe // The American Historical Rev. 1957. Vol. 62, 4. 807–836.

14. Brenner R. Agrarian Class Structure and Economic Development in Pre-Industrial Europe. Past & Present, 70, 1976.

15. Canarella G., Tomaske J . A. The Optimal Utilization of Slaves // The J. of Economic History. 1975. Vol. 35, 3. 621–629.

16. Conning J . On ‘The Causes of Slavery or Serfdom and the Roads to Agrarian Capitalism: Domar’s Hypothesis Revisited. URL: http://ideas.repec.org/p/htr/hcecon/401.html, 2004

17. Conrad A., Meyer J . The Economics of Slavery in the Antebellum South // J. of Political Economy. 1958. 66. 95–130.

18. David P., Temin P . Slavery: The Progressive Institution? // J. of Economic History. 1974. Vol. 34, 3. 739–83.

19. David P., Temin P . Explaining the Relative Efficiency of Slave Agriculture in the Antebellum South: A Comment // American Economic Rev. 1979. 69. 213–18.

20. Domar E. The causes of slavery or serfdom: a hypothesis // J. of Economic History. 1970. 18–32.

21. Domar E., Machina V. J . On the Profitability of Russian Serfdom // Ibid. 1984. Vol. 44, 4. 919–955.

22. Earle C. V . A Staple Interpretation of Slavery and Free Labor // Geographical Rev. 1978. Vol. 68, 1. 51–65.

23. Engerman S . Slavery at different times and places // American Historic Rev. 2000. 105, 2. 480–484.

24. Engerman S., Sokoloff K . Factor Endowments, Inequality, and Paths of development Among New Word Economies // Working Paper 0259, national Bureau of Economic Research, 2002.

25. Eswaran M., Kotwal A . A theory of two-tier labor markets in agrarian economies // American Economic Rev. 1985. 75. 162–77.

26. Fenoaltea S. Authority, Efficiency, and Agricultural Organization in Medieval England and Beyond: A Hypothesis // J. of Economic History. 1975. 35. 695–96.

27. Fenoaltea S . Slavery and Supervision in Comparative Perspective: A model // The J. of Economic History. 1984. 44, 3.

28. Findlay R. Slavery, Incentives and Manumission: A Theoretical Model // J. of Political Economy. 1975. Vol. 83, 5. 923–33.

29. Fleisig H. Slavery, the Supply of Agricultural Labor, and the Industrialization of the South // J. of Economic History. 1976. Vol. 34, 3. 572–97.

30. Fogel R. W., Engerman S. L. Time on the Cross. Boston, 1974.

31. Fogel R. W., Engerman S. L . Relative Efficiency of Slave Agriculture in the Antebellum South // American Economic Rev. 1977. 67. 275–96.

32 .Genicot G. Bonded Labor and Serfdom: A Paradox of Voluntary Choice // J. of Development Economics. 2002. Vol. 67, 1. 101–127.

33. Genovese E . The Political Economy of Slavery: Studies in the Economy and Society of the Slave South. N. Y., 1965.

34. Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective, Harvard University Press, Cambridge MA, 1962.

35. Goldin C. The Economics of Urban Slavery: 1820 to 1860, Ph.D. dissertation, University of Chicago, 1972, subsequently published as Urban Slavery in the American South, 1820–1860: A Quantitative History. Chicago, 1976.

36. Haluk I . Ergin, Serdar Sayan. A Microeconomic Analysis of Slavery in Comparison to Free Labor Economies. July 1997. URL: http://www.bilkent.edu.tr/~sayan/DiscussionPapers/DP97-08/slavery.pdf

37. Haskell T. L. Explaining the Relative Efficiency of SlaveAgriculture in the Antebellum South: A Reply to Fogel-Engerman // American Economic Rev. 1979. Vol. 69, 1. 206–7.

38. Hanes C. Turnover cost and the distribution of slave labor in Anglo-America // J. of Economic History. 1996. 56. 307–29.

39. Kahan A . Notes on Serfdom in Western and Eastern Europe // The J. of Economic History. 1973. Vol. 33, 1. 86–99.

40 .Krugman P . Serfs up! URL: http://www.pkarchive.org/theory/SerfsUp.html

41. Lagerlof N.-P . Slavery and Other Property Rights // The Rev. on Economic Studies. 2009. 76. 319–342.

42. Nieboer H. J . Slavery as an Industrial System: Ethnological Researches // The Hague. 1900.

43. North D., Thomas R . The Rise and Fall of the Manorial System: A Theoretical Model // J. of Economic History. 1971. Vol. XXXI. 777–803.

44. North D. Institutions, transaction costs and economic development // Economic Inquiry. 1987. 25(3). 419–428.

45. Olmsted F. L. Journeys and Explorations in the Cotton Kingdom. A Traveller’s Observations, 1861.

46 .Rosa J.-J . Freedom and Serfdom: Domar’s puzzle revisited. URL: http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1428729

47. Schaefer D. F., Schmitz M. D. The Relative Efficiency of Slave Agriculture: A Comment // American Economic Rev. 1979. Vol. 69, 1. 208–12.

48. Stampp K. The Peculiar Institution: Slavery in the Antebellum South. N. Y., 1956.

49. Stanziani A . Serf, slaves, or wage earners? The legal status of labour in Russia from a comparative prespective, from sixteenth to the nineteenth century // J. of Global History. 2008. 3. 183–202.

50. Strickland W . Observations on the Agriculture of the United States of America. N. Y., 1971.

51. Volin L . The Russian Peasant and Serfdom // Agricultural History. 1943. Vol. 17, № 1. 41–61.

52. Wright G . The Efficiency of Slavery: Another Interpretation // American Economic Rev. 1979. Vol. 69, 1. 219–26.

53. Wright G. Slavery and the Cotton Boom // Explorations in Economic History. 1975. 12. 439–52.

54. Zilversmit A. The First Emancipation: The Abolition of Slavery in the North. Univ. of Chicago Press, Chicago, 1967.