Разнообразие оттенков философского звучания образа дороги.

Дорожные мотивы не только отражают странническую жизнь Пушкина, имеют не только частно-биографический смысл.

В «Дорожных жалобах» (1829) сказывается утомленность неукорененной, кочевой, неприкаянной жизнью:

Долго ль мне гулять на свете То в коляске, то верхом, То в кибитке, то в карете, То в телеге, то пешком?

Свою судьбу, странническую, скитальческую, поэт воспринимает в общерусском контексте: здесь и русское бездорожье как в прямом, так и в широком, историческом смысле, и капризы непредсказуемого русского климата в двух его ипостасях — природной и общественной, здесь и незащищенность личности от всякого рода неожиданностей, здесь и всероссийская беззаботность, равнодушие ко всякого рода комфорту и уюту:

Иль чума меня подцепит, Иль мороз окостенит, Иль мне в лоб шлагбаум влепит Непроворный инвалид.

«Бесы» (1830) — это тоже «дорожные жалобы», но уже иного, духовного свойства: потерянность человека в этой жизни, на ее заметенных снегом дорогах, в вихрях метелей, в завывании ветров — в духовном бездорожье, вселяющем ужас:

⁶ Рождественский В. А. Читая Пушкина - Л.: Государственное издательство детской литературы министерства просвещения РСФСР, 1962, стр. 161-162.

Мчатся бесы рой за роем В беспредельной вышине, Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне...

Если в романтической поэме мотив дороги связывался с постоянным движением, с кочевой жизнью и именно такая жизнь считалась наиболее приближенной к идеалу — полной свободе человека, то в 1826 году Пушкин осмысляет эту тему по-другому.

Демонстративный отход от романтической традиции в разработке мотива дороги проявился в "Евгении Онегине". Жанр романа дал автору возможность максимально расширить функции мотива пути.

По моим наблюдениям, Пушкин вводит в сюжет дорогу как композиционный прием, позволяющий развиваться сюжету и показывать «энциклопедию русской жизни».

Следующее назначение мотива - изобразить изломы судеб героев.

В применении к Евгению Онегину справедливо утверждать, что дорога становится идейно-художественым обрамлением, превращаясь то в кольцо, то в спираль. В финале романа неясность дальнейшей судьбы главного героя, распутье его жизни порождает вопросы о дальнейшем пути России.

В лирических отступлениях автор дает тему пути как эволюции творческих исканий.

Анализ художественного текста позволил мне придти к выводу, что тема пути пронизывает все 8 глав романа и, конечно, является ведущей в отрывках из путешествия Онегина. Наиболее сильно дорожные мотивы звучат во II, XV, XVI, XXII, XXVII, XXVIII, XXXIII, XXXV, ХLIII, ХLVIII-LIII, LV строфах первой главы, I, V, VI, IX, XI, XIII, XXXI, XXXVII, XXXVIII строфах второй главы, П-IV, X, XII, XVI, XXXVI, XXXVIII, ХLI третьей главы, XIII, XXVII, XXXVI, XXXVII, ХLIII, ХLIV, ХLVIII, LI четвертой главы, II, XI, XIII, XVI, XIX, XXV, XVIII, XLVпятой главы, I, XII, XXV, XXX, XXXV, XXXVII, ХLII шестой главы, IV, V, XI, XII, XV, XX, ХХIХ-ХХХVI, XXXVIII, XLIV, XLV, LI, LIII, LV, седьмой главы I, IV, V, VII, VII, XIII, XXI, XXII, XXX, XXXI, XXXIV, XXXV, XXXIX, ХLVII, ХLVIII, LI восьмой главы. Частотность упоминания указывает на важную смысловую нагрузку темы в художественном пространстве романа.

Тема пути героев развивается Пушкиным в изображении судьбы Ленского.

Знаменательно, как точно автор изображает момент знакомства юного поэта и Онегина, когда

Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой.

Оправдывается трактовка Бахтина о «карнавальном пространстве». И вот уже «от делать нечего друзья» «съезжались каждый день верхом».

О поэтическом даровании Владимира Ленского говорят строки:

10

Он с лирой странствовал на свете Под небом Шиллера и Гете.

Перед нами не изгнанник, не скиталец, но поэт-романтик, воспринимающий действительность в приложении к идеалу. Свой путь Ленский не мыслит без Ольги:

Поедет ли домой, и дома Он занят Ольгою своей.

Пылкий юноша придумал свою героиню, вера в безмятежное счастье сыграет с романтиком злую шутку. Автор дает читателю почувствовать зыбкость этого пути, сравнивая мечтателя с «пьяным путником на ночлеге». В пятой главе, рассуждая о трагической гибели Ленского, Пушкин изображает два возможных варианта его жизненного пути:

Быть может, на ступенях света

Ждала высокая ступень,

или

Обыкновенный ждал удел.

Это еще один вариант размышлений автора о житейской незащищенности человека, о сложности выбора верного пути.

Чтобы показать, «как изменилася Татьяна», увидеть причину этих перемен, поэт изображает все детали ее тернистого пути в большой свет.

В XXXI строфе второй главы автор, казалось бы, намечает жизненный путь героини, рассказывая о судьбе ее матери:

...не спросясь ее совета, Девицу повезли к венцу. И, чтоб ее рассеять горе, Разумный муж уехал вскоре в свою деревню.

Но «милый идеал» ведет себя иначе - Татьяна и в отчаянии не наденет «на вате шлафор и чепец», не займется хозяйством. По-другому автор рассказывает и историю замужества героини, для которой «все были жребии равны».

Полюбив Онегина, ошибочно принимая его за Вертера и Грандисона, «Татьяна в тишине лесов одна с опасной книгой бродит» или «в сад идет одна грустить». Конечно, изображение ее прогулок дано в чисто бытовом плане, но в здесь мы видим поиски выхода из сложной ситуации и принятие смелого для провинциальной барышни решения о письме к Онегину.

Страшный вещий сон Татьяны в XI строфе пятой главы, «путь по снеговой поляне» очень напоминает по эмоциональной окраске стихи «дорожного цикла», особенно «Бесов» - здесь уже не просто предсказание несчастной судьбы, а распутье:

Дороги нет; кусты, стремнины Метелью все занесены...».

Чудовища вокруг Евгения напоминают «бесов разных».

Татьяна силится бежать; Нельзя никак...»

11

Это знак, что от судьбы бежать бессмысленно.

Изображая в седьмой главе дорогу Татьяны к дому Онегина, автор дает читателю почувствовать, как тяжело было для девушки прощание с придуманным идеалом, узнавание истинного лица своего кумира, расставание с несбывшейся любовью и счастьем. Блуждание по лесам и «мирным долинам» - прощание с милой сердцу тишиной и природой. «Татьяне страшен зимний путь», ибо он ведет в неизвестность.

Дорога Татьяны к замужеству по суетности напоминает день Онегина в первой главе:

И вот: по родственным обедам Развозят Таню каждый день...

Ее привозят и в Собранье. Там теснота, волненье, жар, Музыки грохот, свеч блистанье Мельканье, вихорь быстрых пар...

Такая жизнь явно не прельщает любимую пушкинскую героиню:

Ей душно здесь... она мечтой Стремится к жизни полевой, В деревню, к бедным поселянам, В уединенный уголок.

После этих строк читатель верит признанию Татьяны-княгини о безразличии к успехам» в вихре света». Героиня выбрала судьбу и теперь не может изменить жизненную дорогу, а, значит, не обретет верного пути и Онегин. Его дорога не ведет к Дому.

В применении к судьбе главного героя мотив пути выполняет разные функции, причем часто конкретная строфа совмещает сразу несколько значений. Так, в первой главе путь Евгения к умирающему дяде - это и описание конкретной дороги в пыли «на почтовых», и поворот в судьбе «молодого повесы», возможность переосмыслить жизненные ценности. Показать бессмысленность и суетность столичного прошлого героя помогает изображение дня Онегина. Это, безусловно, не дорога в будущее, а замкнутый круг. Регламент светской жизни тяготит Евгения, что точно передают глаголы движения «поскачет», «садится», «помчался», «вошел», «полетел», «вышел вон», «поскакал», «взлетел», «едет». Неудивительно, что Онегину «все равно», куда ехать, - он плывет по течению.

При описании светской жизни Евгения в 8 главе, казалось бы, отмечается аналогичная ситуация. И здесь используются выразительные глаголы «едет», «выезжает», «полетел», «входит», «подъезжает», «гонится». Однако герой избирателен: ему небезразлично, куда торопиться. Теперь все существо Евгения заполнило сильное чувство к Татьяне и жизнь на краткий миг наполнена смыслом. Об этом Онегин красноречиво говорит в письме:

Я знаю: век уж мой измерен; Но, чтоб продлилась жизнь моя, Я утром должен быть уверен,

12

Что с вами днем увижусь я...

Визиты героя к любимой женщине в последней главе - это не просто привычный маршрут, это стремление вернуться к когда-то незамеченной дороге, желание изменить судьбу. Внешнее композиционное кольцо показывает глубокие перемены в личности Евгения. Это перерождение замечает не только читатель, но и большой свет. Если поначалу Онегин казался «умен и очень мил», то теперь он предмет «суждений шумных». Разгадка отвержения кроется в строфе XI, где в лирическом отступлении автор признается, как несносно

...вслед за чинною толпой

Идти, не разделяя с ней

Ни общих мнений, ни страстей.

Евгению не могут простить поиски своей дороги, неординарности, нежелания играть отведенную роль.

В строфе XIII поэт называет причину путешествия Онегина: Им овладело беспокойство, Охота к перемене мест (Весьма мучительное свойство, Немногих добровольный крест).

Бесспорно, что необходимость в «странствии без цели» возникла из-за убийства Ленского, отсутствия у героя жизненных перспектив, а не из подражания романтическим героям.

В конце романа действие развивается по спирали: герой «от света вновь отрекся», «стал вновь читать он без разбора». Но развязка вносит в его судьбу неопределенность - автор призывает читателя оставить Евгения «в минуту, злую для него». Не обретя верного пути, Онегин снова на распутье. Знаменательно авторское признание:

Довольно мы путем одним Бродили по свету...

В этих строках я усматриваю не только пристальное внимание к герою, но и отчасти общность судеб всех людей, опережающих эпоху, идущих впереди, поэтому часто сбивающихся с дороги. Не случайно в лирических отступлениях мы видим прямое сопоставление автора и героя при очевидных несходствах характеров.

Как Россия ищет свой путь, так напряженно идет своей дорогой и автор. Иллюстрацией поисков им своего пути является L строфа 1 главы. Проницательный читатель вспоминает о южной ссылке поэта. Возглас «Придет ли час моей свободы?» понимается широко, но даже «под небом Африки» поэт может «вздыхать о сумрачной России». В этих строках тема личной свободы перекликается с мыслью о необходимости свободы в России. Еще одно выражение тема пути в лирических отступлениях получает в связи с размышлениями о природе поэтического творчества в строфе LV первой главы и ХLI третьей главы. Откровение автора «Я был рожден для жизни мирной» помогает увидеть его кредо, позволяет отстраниться от героя, скучающего в деревне.

13

Свои эстетические идеалы Пушкин провозглашает в последней строфе седьмой главы:

Благослови мой долгий труд,

О ты, эпическая муза!

И, верный посох мне вручив,

Не дай блуждать мне вкось и вкрив.

Довольно. С плеч долой обуза!

Я классицизму отдал честь.

О своем назначении, о непростых исканиях верного поэтического пути, о творческом кредо автор рассуждает в лирических отступлениях -111-У строфах восьмой главы. Мы можем проследить здесь эволюцию литературного пути автора. Если поначалу «муза резвая», «как вакханочка резвилась, За чашей пела для гостей», позже сопутствовала поэту в странствиях и гонениях, отдала дань романтизму. Пушкин признается:

Как часто по скалам Кавказа

Она Ленорой, при луне,

Со мной скакала при луне<...>

Водила слушать шум морской<...>

Она смиренные шатры

Племен бродящих посещала<...>

При чтении этих строк сразу вспоминается поэма «Цыганы» и романтическая лирика Пушкина южного периода.

Путь к реализму знаменует олицетворение музы «с барышней уездной».

В отрывках из путешествия Онегина читатель продолжает знакомиться с «энциклопедией русской жизни». Герой посещает Нижний Новгород, на Кавказе видит «Терек своенравный» и «зеленеющий Машук», приезжает в Тавриду, оказывается в Одессе. За ним неотлучно следует тоска, совсем не такая, как английский splin. Онегин отчаялся найти верную дорогу, здесь он мне напоминает Агасфера. Добровольный изгнанник, лишенный дома размышляет:

Я молод, жизнь во мне крепка;

Чего мне ждать? Тоска, тоска!

Автор показывает нам свои идеалы, и мы можем проследить за их изменением. Вот как Пушкин признается в прежних романтических стремлениях:

В ту пору мне казались нужны

Пустыни, волн края жемчужны,

И моря шум, и груды скал,

И гордой девы идеал,

И безыменные страданья...

Но с тех пор, как «высокопарные мечтанья» сменились прелестями реальной жизни, для поэта многое значат дом и независимость:

14

Мой идеал теперь - хозяйка,

Мои желания - покой,

Да щей горшок, да сам большой.

В строфах ХХХП-ХХХV изображение дороги несет иную смысловую нагрузку. Здесь даны бытовые описания пути «не на почтовых, на своих», когда «наша дева насладилась дорожной скукою вполне». Кроме того, автор рассуждает о дорогах и словно рисует экспозицию к «Станционному смотрителю». Но рядом с иронией мы читаем мечты о далеком будущем России:

Со временем (по расчисленью

Философических таблиц,

Лет чрез пятьсот) дороги, верно,

У нас изменятся безмерно:

Шоссе Россию здесь и тут,

Соединив, пересекут...

Главный герой не раз сопоставлялся с романтическим персонажем (например, в первой главе:

Как Child-Harold, угрюмый, томный

В гостиных появлялся он...)" —

и путешествие Онегина должно было вызвать у читателя ассоциации с "Паломничеством Чайльд-Гарольда". В этом сопоставлении еще более отчетливо проступали различия между путешествием в романтической поэме и в "Евгении Онегине". В отличие от поэмы, в романе оно лишено лирических отступлений и сдержанно по тону (за исключением "одесских" строф). Это было связано с особым положением, которое путешествие Онегина занимает в романе: здесь сравнивалось прошлое России и ее настоящее. Онегин проезжает исторические места, но в "отчизне Минина", Нижнем Новгороде, видит, что

Все суетится, лжет за двух,

И всюду меркантильный дух.

Контраст между героическим прошлым города и его настоящим подчеркивается эпитетами "поддельные", "бракованные" и сочетаниями "горсть услужливых гостей" и "прошлогодни моды". Такое же противопоставление проводилось в черновом варианте и в "московской" строфе:

Москва Онегина встречает

Своей спесивой суетой,

Своими девами прельщает,

Стерляжьей потчует ухой.

В палате английского клоба

(Народных заседаний проба)

Безмолвно в думу погружен,

О кашах пренья слышит он. Таким образом, путешествие в романе получает новое по сравнению с

"южными" поэмами значение.

15

Пушкин особо подчеркивает соединение эпического и лирического жанров. Его роман в стихах — не только повествование о жизни героев, но и лирическое произведение, наполненное авторской индивидуальностью, песня о России, глубоко личные размышления. Ухватившись за какую-нибудь деталь, Пушкин дополняет, оживляет ее своим личностным восприятием.

Но все же лирические отступления занимают большую часть романа, а так как их существенная роль в том, чтобы ввести в роман автора, самого Пушкина, то он фактически оказывается главным героем, а то, что читатель узнает о нем, едва ли не важнее для Пушкина всей истории Онегина и Татьяны. Все чаще он переходит к собственным переживаниям:

Но главная тема — Россия, и все лирические отступления хотя бы краешком затрагивают, развивают эту тему, служат расширению художественного пространства, сознанию целостного образа Руси — от бытовых деталей обобщения до масштабных, наполненных философским содержанием образов.

Именно тема дороги связана с темой России. Дорога — образ, организующий весь сюжет, и себя Пушкин вводит в лирические отступления как человека пути. Пушкин в конце VI главы романа прощается со своей молодостью:

Мечты, мечты! где ваша сладость?

Где вечная к ней рифма, младость?

Ужель мне скоро тридцать лет?

Он принимает все, что случается с ним, что досылает ему судьба, спокойно:

Но так и быть: простимся дружно,

О юность легкая моя!

Благодарю за наслажденья,

За грусть, за милые мученья...

За все, все твои дары

Благодарю тебя... Довольно!

С ясною душою

Пускаюсь ныне в новый путь

От жизни прошлой отдохнуть.

Но мотив дороги в "Евгении Онегине" — это не только путешествие Онегина, но и путешествие Лариных из деревни в Москву. Здесь Пушкин использует подчеркнуто "низменную" лексику, недопустимую в романтической поэме:

Мелькают мимо будки, бабы,

Мальчишки, лавки, фонари,

Дворцы, сады, монастыри,

Бухарцы, сани, огороды...

Стилистика другой строфы, описывающей многочисленные неудобства при путешествии по российским дорогам:

Теперь у нас дороги плохи,

Мосты забытые гниют,

16

На станции клопы да блохи

Заснуть минуты не дают;

Трактиров нет. В избе холодной

Высокопарный, но голодный

Для виду прейскурант висит

И тщетный дразнит аппетит, —

построена на столкновении двух контрастных лексических рядов, которое создает комический эффект: с одной стороны, это европеизмы ("прейскурант", "аппетит"), с другой — подчеркнуто бытовая, непоэтическая лексика ("клопы", "блохи", "изба").

Эти онегинские строки писались одновременно с "Дорожными жалобами" (1829), и уже упомянутое мной стихотворение, где поэт размышляет о возможной смерти на дороге, близко им по стилистике и по полушутливому тону. По тематике лирическое произведение близко "Зимней дороге": в последних его строфах встречается то же противопоставление дорога — дом:

Долго ль мне в тоске голодной

Пост невольный соблюдать

И телятиной холодной Трюфли

Яра поминать? <...>

То ли дело рюмка рома,

Ночью сон, поутру чай;

То ли дело, братцы, дома!..

Ну, пошел же, погоняй!..

Очевидно также сходство и с другим, еще более ранним стихотворением "Телега жизни" (1823), где жизнь тоже сравнивается с длительным путем, скитаниями по дурным дорогам:

Хоть тяжело подчас ей бремя,

Телега на ходу легка;

Ямщик лихой, седое время,

Везет, не слезет с облучка.

Философское значение мотив дороги получает и в "Бесах" (1830). В этом стихотворении он связывается с мотивом вьюги, который тоже имеет символический смысл.

Путника застает в "чистом поле" метель, и, сбившись с дороги, он полностью оказывается во власти темных, враждебных сил:

"Эй, пошел ямщик!.." — "Нет мочи:

Коням, барин, тяжело;

Вьюга мне слипает очи;

Все дороги занесло;

Хоть убей, следа не видно;

Сбились мы. Что делать нам!

В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам".

17

Человек оказывается беспомощным перед стихией, он не может справиться с этой жестокой силой:

Сил нам нет кружиться доле; Колокольчик вдруг умолк; Кони стали...

Сходный мотив появляется в повести "Метель" (1830), где стихия резко меняет судьбы героев вопреки их воле: из-за метели Марья Гавриловна навсегда разлучается с женихом; после неудавшегося побега героиня возвращается домой, и родители даже не подозревают о происшедших событиях; после роковой ночи Владимир отправляется в армию и погибает в Отечественной войне 1812 года. Наконец, из-за метели в жадринскую церковь случайно попадает Бурмин и неожиданно для себя становится мужем Марьи Гавриловны.

Эпиграф к повести из баллады Жуковского «Светлана» органично вводит в произведение мотив дорожной стихии. Но дорога здесь, как и в других произведениях цикла, - сложный, многозначный образ. В начале повести это путь бегства Марьи Гавриловны, средство тайно соединить судьбу с избранником наперекор родительской воле. В данном звучании это продолжение литературных традиций пушкинской поры, одно из средств создания авантюрного сюжета. Автор пишет: «...они должны были выйти в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани, садиться в них и ехать за пять верст от Ненарадова в село Жадрино, прямо в церковь, где уж Владимир должен был их ожидать <...> На дороге сани дожидались их. Лошади, прозябнув, не стояли на месте; кучер Владимира расхаживал перед оглоблями, удерживая ретивых. Он помог барышне и ее девушке усесться и уложить узлы и шкатулку, взял вожжи, и лошади полетели ». Если для Марьи Гавриловны бегство волнительно, то для кучера в этом эпизоде отправление в дорогу - привычная обязанность. Но вместе с метелью в дорожную тему врывается мотив судьбы. Не случайно автор, переходя к другой сюжетной линии, поручает «барышню попечению судьбы и искусству Терешки-кучера».

Описание блужданий героя в метели по бездорожью вводит в сюжет тему перепутья и усиливает мотив тему судьбы. Сначала герой и не подозревает, что может сбиться с пути. Автор замечает: «Дорога была ему знакома, а езды всего двадцать минут». Но стихия резко меняет планы героя. Вот некоторые детали мучительных метаний путника: «Но едва Владимир выехал за околицу в поле, как поднялся ветер и сделалась такая метель, что он ничего не взвидел. В одну минуту дорогу занесло; окрестность исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снегу; небо слилося с землею. Владимир очутился в поле и напрасно хотел снова попасть на дорогу; лошадь ступала наудачу и поминутно то въезжала на сугроб, то проваливалась в яму; сани поминутно опрокидывались. Владимир старался только не потерять настоящего направления. <...> Наконец он увидел, что едет не в ту сторону <...> он ехал, ехал, а полю не было конца. Все сугробы да овраги <.. .> Время шло <..> Наконец в стороне стало что-то чернеть».

18

Описание стихии, словно воссоздает ситуацию, описанную в «Бесах», и предвосхищает завязку в «Капитанской дочке». Но Пушкин никогда не повторяется. Судьба по-разному врывается в планы героев и обещает своеобразные развязки. Владимиру в отличие от путника из «Бесов» приходится надеяться лишь на себя - он один в этой непроглядной мгле. Ужас героя, сбившегося с пути, не напоминает мистический страх ямщика перед бесами, который позже передается «барину» - Владимир в отчаянии, что срываются его планы. Позже, в «Капитанской дочке» судьба сжалится над Гриневым, послав ему «вожатого», здесь же она сулит путнику одиночество, предвещает трагическую развязку. Не случайно, узнав, как далеко до Жадрина, «Владимир схватил себя за волосы и остался недвижим, как человек, приговоренный к смерти».

Метания героя, его мучения, замкнутый круг скитаний подчеркивают лексические повторы: «Но он ехал, ехал, а Жадрина было не видать; роще не было конца. Владимир с ужасом увидел, что он заехал в незнакомый лес». Отчаянные усилия Владимира выехать на верную дорогу подчеркивают глаголы движения: «отправился», «выехал», «не доезжал», «ехал», «едет», «остановился», «поехал», «ехал», «поворотил», поехал», «нашел», «въехал», «ехал», «заехал», «выехал», «поехал», «выпрыгнул», «подбежал». Высокая частотность однокоренных слов позволяет увидеть замкнутый круг блужданий, несмотря на отчаянные попытки Владимира противостоять превратностям судьбы.

Метель вновь напоминает о дороге как о «карнавальном пространстве» в связи с другим героем повести, Бурминым. Только судьба, непредсказуемость жизни в сочетании с легкомыслием персонажа позволяют ему встретиться с Марьей Гавриловной и бездумно обвенчаться с ней. Этот поступок делает схожим Владимира и героя «Станционного смотрителя» Минского: один герой «ветрено» женится на чужой невесте, другой увозит чужую дочь. Однако в монологе Бурмин искренне раскаивается в содеянном и вспоминает о влиянии на свой поступок потусторонних сил. «... Приехав однажды на станцию поздно вечером, я велел было поскорее закладывать лошадей, как вдруг поднялась ужасная метель, и смотритель и ямщики советовали мне переждать. Я их послушался, но непонятное беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и толкал. Между тем метель не унималась; я не вытерпел, приказал опять закладывать и поехал в самую бурю. Ямщику вздумалось ехать рекою, что должно было сократить нам путь тремя верстами. Берега были занесены; ямщик проехал мимо того места, где выезжали на дорогу, и таким образом очутились мы в незнакомой стороне. Буря не утихала; я увидел огонек и велел ехать туда». Путь Бурмина к своему счастью оказался долгим, но прямым. Он не блуждает в поле -просто оказывается в незнакомом месте.

Для героев произведения дорога является кольцом: Марья Гавриловна убегает из дома для венчания с любимым, но снова возвращается к родителям после роковой затеи. Бурмин опрометчиво женится на незнакомой девушке, уезжает в армию, не потрудившись даже запомнить название

19

деревни, возвращается в поместье и вновь встречает свою суженую, которую когда-то толком не разглядел. Здесь дорога выступает как двигатель сюжета, как антитеза дома, как символ непредсказуемости судьбы, стихии жизни, как «карнавальное пространство».

Дорога в «Метели» является и символом великого прошлого и великого будущего России, это путь славы русских воинов,

возвращавшихся домой после войны 1812 года. Волнение автора передает восклицательная интонация предложений: «Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество\у> так судьба раненого гусарского полковника Бурмина соединилась с судьбой России.

Особенно сильное философское значение мотив пути приобретает в повести «Станционный смотритель». Путь рассказчика - участь человека, изъездившего Россию, знающего многое о месте действия и судьбах героев.

Дорога Дуни - стезя дочери, повторившей судьбу «блудного сына», только с трагичным финалом.

Странствия старика - это тщетные попытки «маленького человека» изменить горькую судьбу, вернуться на круги своя.

В начале повести дорога предстает перед нами в бытовом плане. На это указывает эпиграф из Вяземского и экспозиция. Дорога связывает рассказчика и судьбы героев, является местом действия многих эпизодов и средством развития сюжета. С дорогой в бытовом плане связана и жизнь смотрителя. Образ рассказчика-путника здесь нарисован отчетливо: он позволяет выразить авторскую позицию, рассказать о судьбе героев, очертить новые сюжетные линии. Часто сквозь эти размышления звучит голос автора, и тогда здесь слышится тема Родины: «В течение двадцати лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям». Это замечание придает истории достоверность и позволяет за судьбой персонажа увидеть судьбу страны.

Знаменательно, что дорога трижды приводит рассказчика на станцию, и тот видит большие перемены и в убогом жилище хозяина, и в его судьбе. Если дорога в село Н. легка, то отъезд сложен, ибо не так просто «расстаться с смотрителем и его дочкой». Рассказчик проявляет человеческое участие к «маленькому человеку: в третий раз его дорога пролегает мимо местечка***, но путник «решился посетить знакомую сторону, взял вольных лошадей и пустился в село Н.», а после рассказа о запоздалом раскаянии Дуни на могиле отца «не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях». Автору важно, чтобы конец Самсона Вырина имел великое значение. Гуманность и сострадание «маленькому человеку» не позволили Пушкину закончить историю Вырина рассказом о его унижениях. Вот почему нужен был третий приезд рассказчика. Возвращение блудной дочери к отцу не состоялось - Дом был разрушен, но произошло посещение Дуней могилы отца. Это необходимо, чтобы читатель дождался возвращения героини, если не смог ее отец,

20

чтобы мы знали, что не оправдались опасения безутешного отца о печальной участи дочери.

Движение Дуни развивается по спирали: жизнь в отцовском доме -побег с гусаром - жизнь в Петербурге - кратковременное возвращение в село Н. - дальнейший путь «славной барыни» в «карете в шесть лошадей».

Появление Минского на жизненном пути Самсона и его дочери - еще одно воплощение образа дороги как «карнавального пространства»: оказывается, барин может не только встретиться дочери коллежского регистратора, но и связать с нею свою жизнь. Правда сделает он это бесцеремонно, по-воровски, да и отцу останется в удел горькое одиночество. Поворот в судьбе Выриных знаменует приезд Минского, который не предвещает ничего хорошего: «...тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке... вошел в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку...» При отъезде гусар весел: он добился своей цели и не смущаясь обманывает бедного отца. Пушкин пишет: «Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение... Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул, и лошади поскакали. Вероломный поступок гусара позволяет сравнить его с разбойником с большой дороги. Его лошади скачут резво, он не остановится пред моральной преградой на пути достижения цели.

С этого эпизода начинается тернистый путь старого смотрителя с целью вернуть «заблудшую овечку свою». Поиски дочери в Петербурге оборачиваются для Самсона небывалым унижением. Знаменательно, что «почтовой станции диктатор» «пешком отправился за своей дочерью». В этой фразе совмещаются социальное и философское значения. Старик мечется между Демутовым трактиром, где живет ротмистр, и квартирой Дуни. Вырин уже мечтает о малом: «Он решился отправиться домой на свою станцию, но прежде хотел хоть раз еще увидеть бедную свою Дуню». Даже это скромное желание смотрителя не сбылось, и старик «решился отступиться». «Через два дни отправился он из Петербурга обратно на свою станцию и опять принялся за свою должность». Можно ли странствия Самсона Вырина назвать кольцом? Нет. Он пустился в дорогу в надежде сохранить сой Дом, вернуть дочь, но раз Дуня не вернулась, нет и Дома. Возвращение героя в село Н. - это путь к смерти, сначала духовной, затем физической, приближение конца.

Совсем иной предстает дорога в повести «Барышня-крестьянка». Здесь она ведет Лизу и Алексея к встрече, зарождению привязанности и любви. Вот как спешит к «Акулине» молодой Берестов: «Заря едва занималась, как он уже был одет. Не дав себе времени зарядить ружье, вышел он в поле с верным своим Сбогаром и побежал к месту обещанного свидания». Лиза также увлечена встречами, читатель понимает, почему она «на другой день утром не замедлила явиться в роще свиданий».

В этом произведении представление о дороге как о «карнавальном пространстве» в применении к влюбленным оказывается ложным, как и

21

крестьянка, которая в реальности является барышней. «Неожиданные» встречи тщательно подготовлены Лизой и ее служанкой Настей. Однако и тут жизнь оказывается непредсказуемой: молодой охотник возникает на ее пути внезапно: «Приближаясь к роще, стоящей на рубеже отцовского владения, Лиза пошла тише. Здесь она должна была ожидать Алексея. <...> Лиза вошла в сумрак рощи. <...> Итак, она шла, задумавшись, по дороге, осененной с обеих сторон высокими деревьями, как вдруг прекрасная легавая собака залаяла на нее. Лиза испугалась и закричала».

Здесь, как и в других реалистических произведениях Пушкина, противников, отцов Лизы и Алексея, на дороге сводит судьба, случай. Рассказывая о встрече в лесу двух неприятелей по пути на охоту, автор замечает: «Если б Григорий Иванович мог предвидеть эту встречу, то конечно б он поворотил в сторону; но он наехал на Берестова вовсе неожиданно и вдруг очутился от него на расстоянии пистолетного выстрела. Делать было нечего. Муромский, как образованный европеец, подъехал к своему противнику и учтиво его приветствовал. Берестов отвечал с таким же усердием, с каковым цепной медведь кланяется господам по приказанию своего вожатого». Падение Муромского с лошади окончательно сближает вчерашних недругов. «Берестов возвратился домой со славою». Старшим Муромскому и Берестову дорога позволяет примириться.

В «Выстреле» дорога помогает рассказчику познакомиться с графом и его супругой, а Сильвио - отомстить обидчику.

Появление рассказчика в своем имении и его настроение очень напоминают пребывание в деревне Евгения Онегина. Вот как говорится о деревенской скуке в «Выстреле»: «Прошло несколько лет, и домашние обстоятельства принудили меня поселиться в бедной деревеньке Н* уезда. Занимаясь хозяйством, я не переставал тихонько вздыхать о прежней моей шумной и беззаботной жизни. <...> Малое число книг, найденных мною под шкафами и в кладовой, были вытвержены мною наизусть. <...> Близких соседей около меня не было, кроме двух или трех горьких, коих беседа состояла большей частию в икоте и воздыханиях. Уединение было сноснее».

Также можно найти сходство между знакомством Онегина и Ленского, рассказчика и графини Б***. В «Выстреле» читаем: «Приезд богатого соседа есть важная эпоха для деревенских жителей. <...> Что касается до меня, то, признаюсь, известие о прибытии молодой и прекрасной соседки сильно на меня подействовало; я горел нетерпением ее увидеть, и потому в первое воскресение по ее приезде отправился после обеда в село*** рекомендоваться их сиятельствам, как ближайший сосед и всепокорнейший слуга». Эта поездка позволит читателю узнать развязку истории Сильвио. После того, как увидел смущение на лице графа, таинственный герой повести отказался от выстрела - «он вышел на крыльцо, кликнул ямщика и уехал». Дорога скрывает след Сильвио, придает его образу еще большую загадочность. Этот персонаж не изгнанник, но его будущее туманно не только для читателя, но и для автора. Ясно, что удел Сильвио - дорога, что равнозначно бесприютности, отсутствию Дома, одиночеству. Рассказ о

22

гибели героя под Скулянами, с одной стороны, - предположение, с другой -попытка найти для исключительной личности достойную дорогу, славный конец. Жизненный путь Сильвио - напоминание о мести как дороге, ведущей в тупик.

Анализ развития мотива пути в романе «Капитанская дочка» снова привел к сопоставлению со стихотворением «Бесы». Сравнение корректно по отношению ко второй главе.

В "Вожатом", застигнутый бураном путник также теряет дорогу, и его кони останавливаются в "чистом поле". Есть даже отдельные совпадения. Так, например, словам ямщика в "Капитанской дочке": "Да что ехать? <...> невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом" — соответствует уже цитировавшийся отрывок из "Бесов". Сходно и продолжение разговора между ямщиком и барином:

"Что там в поле?" —

"Кто их знает? пень иль волк", —

и "Вдруг увидел я что-то черное. "Эй, ямщик! — закричал я, — смотри: что там такое чернеется?" — "А бог его знает, барин, — сказал он, садясь на свое место; — <...> Должно быть, или волк, или человек". Так, в роман входит тема дороги - «карнавального пространства» и распутья, когда так трудно, но необходимо выбрать верную тропу. То, что "чернелось" в поле, действительно оказалось человеком, и человек этот указал Петруше Гриневу дорогу. Но в той же главе Гриневу снится пророческий сон: человек оказывается "страшным мужиком ", который, размахивая топором, наполнил всю комнату "м