Изучение оппозиционного поведения в зарубежной науке.

В зарубежной науке в открытом доступе имеется несколько больше информации об исследованиях оппозиции, нежели в российской. Наиболее яркими являются исследования Т. Гарра, и французских учёных, которые ввели понятие революционного невроза [53].

В исследованиях французских учёных в книге «Революционный невроз» приводится множество примеров иррационального поведения революционных масс. В основном рассматриваются примеры из истории Франции, где напрямую прослеживаются невротические тенденции в поведении толпы. В описании актуальности книги авторы подчёркивают схожесть поведения людей разных стран и менталитетов в ситуации революции: «При настоящем бурно-лихорадочном подъёме в России общественного самосознания настоящее сочинение, по нашему мнению, совершенно необходимо для всего русского общества.

Невзирая на разницу времени и места наш общественный организм не представляет никаких коренных отличий от социального организма Франции в эпоху её освободительного движения, ибо во все времена все люди, на одном уровне развития, одинаковы…

Пусть это объективное и спокойное социально-патологическое исследование «революционного невроза», духовной чумы смутных времён, первые симптомы которой, к сожалению, уже начинает болезненно переживать наше общество, поможет ему избежать слепого повторения тех излишеств, тех эксцессов, в которые столь часто впадала «учительница народной свободы», французская революция». [53] Здесь приведён отрывок из предисловия к книге, датируемого 1905 годом. Зная события, которые проходили в России в этом году и в последующие десятилетия, необходимо ответить точность определения автором симптомов нарастающего «революционного невроза» царской России. Приводя множество примеров действий революционных масс и отдельных индивидов, авторы прослеживают множество признаков откровенных психологических патологий невротического характера (с чем, тем не менее, можно поспорить, так как со времён написания этой книги исследования психологических и психических патологий намного ушли вперёд). В качестве основополагающих черт «революционного невроза» авторы выделяют 5 элементов:

«…. В сущности человек властвует над ходом революционных событий только фиктивно, в действительности же он лишь переживает таковые, без всякой реальной возможности ими управлять или руководить…

Мы пытаемся доказать в настоящем труде, что в периоды революций, в обществе данной страны наблюдается обыкновенно и при том одновременно – с одной стороны значительное снижение умственных сил, и победоносное пробуждение первобытных, часто животных свойств, и что таким образом оно в подобные периоды оказывается всецело во власти стихийных, не поддающихся никакому умственному контролю порывов и побуждений». [53]

1 место в этих инстинктах, по мнению авторов, занимает страх.

В середине века суеверные страхи развиваются в Европе из-за чумы и войн. Во Франции, во времена войн, люди придумывали себе слухи и их боялись. Особенно боялись прокажённых главным предметом озлобления были евреи. Также велик был страх перед чарами волшебников. Немало бед принёс и страх 1000-го года. Среди причин развития всех этих страхов авторы отмечают: частые грабежи и насилия, крайняя нищета населения из-за двухлетнего голода, неурожая и бездарного правления страной, полная безнаказанность придорожных шаек.

«Население Франции было охвачено паникой именно потому, что освободившись насильственно от мрака, в котором его держало веками королевское самодержавие, оно было внезапно ослеплено озарившим его ярким светом свободы». [53]

2 сильнейшим инстинктом революционных масс является «садическое безумие». «Давно замечено, что озверевшей толпой, прежде всего, овладевало именно беспредельная распущенность и разнузданность нравов» - пишут авторы. В книге описано великое множество примеров иррациональных садистских поступков.

3 инстинкт авторы «революционного невроза» называют «патриотическими бичеваниями». В основном они проявляются в «наказаниях» неугодных новому режиму. Тут применяется вес спектр всевозможных издевательств над личностью, что в принципе перекликается с садизмом. Активно применяются порки и всяческие общественные физические порицания.

Как правило, как только революционные массы приходили к власти, новые правители становились безосновательножестоки по отношению к свергнутым руководителям и их двору. История Франции хранит великое множество примеров подобных фактов.

Ещё одной патологической особенностью феномена «патриотических бичеваний» является «презрение смерти». Революционеры, почувствовав запал сражения, подчас бездумно относились к собственной жизни и теряли страх её потерять. Этот феномен отчасти объясняет волны «эпидемий самоубийств», которые в основном шли следом за «громкими» суицидами кого-либо из знаменитых. Авторы видят в этом феномене один из наиболее ярких признаков невроза.

Также интересным психологическим феноменом являлось крайне патологичное поведение людей, в частности женщин, перед эшафотом. В тюрьмах творился разврат, что также авторы отмечают как один из признаков невроза.

4-м инстинктом революционных масс авторы считают «революционный вандализм». Одним из ярчайших его примеров является переименование улиц и селений, а иногда даже введение нового летоисчисления и календаря.

5-е место среди инстинктов занимает «фанатизм языка». В революцию во Франции было введено уравнительное «ТЫ», своеобразный жаргон, мода на слова и говор. Следом большие изменения претерпевает и культура.

Книга о французской революции под названием «революционный невроз» представляет большой интерес в ситуации, когда революционные действия уже начались. Так как она с трудом претендует на научный труд, несмотря на огромное количество примеров, труд имеет характер умозрительной теоретической конструкции. Также, она манифестирует и патологическую природу революционеров, по крайней мере, в период бурных событий. Невроз и патология – это не предмет нашего психологического исследования, притом, что в нашей теоретической концепции отвергается версия детерминации оппозиционарности психическими отклонениями (на основании исследования 2007 года). Тем не менее, произведение заслуживает внимания.

Второй книгой об оппозиции, правда в социологическом ключе, является произведение Т. Гарра «Почему люди бунтуют?»

Там в качестве главного фактора, определяющего вероятность революции, мятежа и т. п., фигурирует такая величина, как "относительная депривация". Это понятие грубо определяется, как расхождение между ценностными возможностями и ожиданиями. Если возможности понижаются, а ожидания повышаются, это и есть как раз самый благоприятный момент для революции. [88] [12]

Гипотеза Т. Гарра также представляет интерес, автор говорит о многих актуальных для современной России темах и значимости данной темы на всех уровнях общества и во всех сферах жизнь, ведь бунт – универсальный феномен: как в масштабах общества, так и внутри одной всего лишь, личности. Хотя и термин «депривация» в данном случае используется не совсем в психологическом смысле и теория очень напоминает теорию психологической фрустрации, обуславливающей поведение людей, по-разному реагирующих на фрустрирующую ситуацию.

Отчасти, наше исследование сможет подтвердить или опровергнуть ту часть теории Гарра в которой говорится о таких личностных особенностях как ценности и мотивация, ведь именно они обуславливают реакцию человека на внешние обстоятельства, которые порождают «формулу бунта» по Гарру.

Стоит также отметить и зарубежные психологические исследования, анализируемые нами в прошлом году в работе «Оппозиционное поведение как предмет социально-психологического исследования».

В зарубежной политической психологии оппозиция всегда рассматривалась как позитивный для общества фактор. Началось её изучение с Г. Лебона и С. Сигеле. В их произведениях народные массы понимались как значительный фактор политики. Поднимаются же эти толпы однозначно против власти, то есть носят оппозиционную ориентацию. Без труда припомнив историю зарубежья, можно понять, что многие её страницы посвящены войнам против какой либо власти, будь то господствующая религиозная догма или фундаментальный уклад общества и государства. Но если во времена Г. Лебона и С. Сегиле масса рассматривалась как резко негативное явление, угрожающее личности и государству, то в более современных работах больше внимания уделяется позитивным аспектам массового поведения как участия в демократии. Так политические психологи второй половины ХХ века много внимания уделяют массовым движениям (от движения за права женщин до экологических движений). [39] [23] [44] [82][41][78]

Также немалый вклад в западные учения о политике, в частности и оппозиционной, внес психоанализ. Рассказ З. Фрейда и У. Буллита о Вудро Вильсоне – президенте США с психолого-политологической точки зрения оставил след в истории западной психологии. [67] Также Г. Лассуэлл прославился тем, что в качестве материала для анализа личностей американских политиков он использовал их медицинские карты. При этом он исходил не из того, что политики, как и другие люди, могут иметь те или иные отклонения, которые и представляют интерес для биографа. Г. Лассуэлл искал прежде всего скрытые бессознательные мотивы поступков политических деятелей и находил их в особенностях детского развития, в тех конфликтах, которые оставили в душе будущего политика психологические травмы. Власть же является тем средством, которое компенсирует указанные травмы, что и объясняет её притягательность. [61]

Но несмотря на развитие политической психологии за рубежом вне каких-либо цензурных рамок и границ, к сожалению серьёзно изучать личностные и мотивационные аспекты оппозиционности практически никто не брался. В какой-то мере касался этого вопроса Х. Хекхаузен в своих размышлениях о мотивации власти. "Феномены власти чрезвычайно сложны, основы­ваются они на повсеместно встреча­ющейся ситуации социального кон­фликта, возникающего из-за несовме­стимости целей различных людей или средств их достижения" [74]– так определяет он истоки оппозиционарности в социальном контексте. Даже определение власти он приводит следующее. "О власти речь идет тогда, когда кто-либо оказывается в состоянии побу­дить другого сделать нечто, что этот другой иначе не стал бы делать". [71] Такое определение можно проецировать и на отношения властной группировки и оппозиции. То есть сильная оппозиция вполне в состоянии сподвигнуть власть сделать нечто, что она бы не сделала без давления (примеров – масса).

Адлер отошел от своего учителя Фрейда, сделав цен­тральным объяснительным принципом своего снискавшего популярность учения о личности вместо сексуаль­ного влечения “волю к власти”. Сог­ласно адлеровской “индивидуальной психологии”, стремлением к совер­шенству, превосходству и социальной власти субъект пытается компенсиро­вать обусловленный своей конститу­цией дефицит власти, воспринима­емый как недостаточность своих спо­собностей (отсутствие маскулинности у женщин, различного рода телесные несовершенства, зависимость ребен­ка от взрослых) и переживаемый как комплекс неполноценности. [68]

"Прежде всего у применяющего власть субъек­та должна возникнуть мотивация воздействовать на другого человека. Ос­нования, причины и поводы появле­ния такой мотивации могут быть раз­личными и, кроме того, по-разному пониматься исследователями. В ча­стности, мотив власти как тенденция к овладению источниками власти, мо­жет быть проявлением универсально­го стремления обладать средствами удовлетворения различных потребностей и желаний" [47]- примерно такой точ­ки зрения придерживается Д. Картрайт, объясняя механизм мотива власти.

Безусловно, мотив власти играет не последнюю роль в процессе формирования мотивации оппозиционарной ориентации в политике.

Исключительно интересной кажется работа В. Райха. Она как теория является не вполне состоятельной в аспекте социальной психологии, но некоторые идеи касаемо оппозиционной ориентации больших масс людей этим автором высказываются. Свою теорию он выдвинул на примере фашизма в ту пору, когда он выступал основным противником коммунизма и капитализма как господствующих идеологий. "В чистом виде фашизм представляет собой совокупность всех иррациональных характерологических реакций обычного человека. (…) Масштаб и широта распространения "расовых предрассудков" свидетельствует о том, что их источником является иррациональная область человеческого характера. Расовая теория не проистекает из фашизма. Напротив, фашизм возникает на основе расовой ненависти и служит ее политически организованным выражением. Отсюда следует, что существует немецкий, итальянский, испанский, англосаксонский, еврейский и арабский фашизм. Расовая идеология - это чисто биопатическое выражение характерологической

структуры оргастически импотентной личности. (…) Фашизм служит

высшим выражением религиозного мистицизма, который принимает определенную общественную форму. Фашизм поддерживает религиозность, которая возникает в результате сексуального извращения, и трансформирует мазохистский характер древней религии. Короче говоря, он переводит религию из "потусторонней" области философии страдания в "посюстороннюю" область садистского убийства.

Фашистская ментальность - это ментальность "маленького человека",

порабощенного, стремящегося к власти и в то же время протестующего. Не случайно, что все фашистские диктаторы происходят из реакционной среды "маленьких людей". Магнат-промышленник и милитарист-феодал используют этот социальный факт для своих целей после его выявления в контексте общего подавления жизненных импульсов. В форме фашизма механистическая, авторитарная цивилизация извлекает из подавленного "маленького человека" то, что в течение многих веков она насаждала в порабощенном человечестве с помощью мистицизма, милитаризма и автоматизма. Этот "маленький человек" досконально изучил поведение "большого человека" и поэтому воспроизводит его в искаженном и гротескном виде. Фашизм - это сержант колоссальной армии нашей глубоко больной, промышленно развитой цивилизации Высокая политика превратилась перед "маленьким человеком" в балаганное представление". – вот как определяет оппозиционарность (сужая её до фашизма) В. Райх.

Также представляет интерес обширное исследование Дж. Шарпа. Он воспринимает оппозицию как двигатель прогресса и авангард политической культуры. В странах, где господствует диктатура (а именно оппозиции в таких странах посвящена его работа) именно оппозиция спасает людей от угнетения. [73].

Таким образом, в зарубежной психологии преобладает подход к оппозиционному поведению как к патологии. Эту гипотезу мы не стали брать во внимание, так как современный отечественный подход исключает эту точку зрения. Тем не менее некоторые из постулатов вышеописанных авторов повлияли на контекст исследования.