Из книги Мануэля Кастельса «Информационная эпоха: экономика, общество и культура»

  Новое общество возникает, когда наблюдается структурная реорганизация в производственных отношениях, отношениях власти и отношениях опыта. Эти преобразо­вания приводят к одинаково значительным модификациям общественных форм прост­ранства и времени и к возникновению новой культуры. Информация и анализ, представленные в этой книге, убедительно свидетельствуют о таких преобразованиях в конце нашего тысячелетия. Производительность и конкурентоспособность являются определяющими процесса­ми информациональной/глобальной экономики. Производительность есть производная от инновации, а конкурентоспособность - от гибкости. Фир­мы, регионы, страны приводят свои производствен­ные отношения к увеличению инноваций и гибкости. Информационная технология и культурная возможность ее использования имеют существенное значение для осуществления новых производственных функций. Новый вид организации и управления, нацеленный на одновременные адаптивность и координацию, становится базисом для самой эффективной системы управления, являясь примером того, что я обозначил как сетевое предприятие. Гибкость, воплощаемая сетевым предприятием, требует существо­вания людей, работающих по гибкому графику и широкого набора трудовых институтов, включающих самозанятость и взаимный субподряд. Изменчивая геометрия этих трудовых институтов приводит к координированной децентрализации работы и индивидуализации труда.

Отношения власти также трансформируются под влиянием социальных процессов. Основное изменение связано с кризисом национального государства и сопровождающего его кризиса политической демократии, что создавалась в течение двух веков. Так как фундаментальные обещания государства, воплощенные в государстве всеоб­щего благосостояния, не могут быть сдержаны, власть, и легитимность государства ставятся под сомнение. Так как демократия своим логическим основа­нием имеет понятие суверенной единицы, размывание границ суверенности ведет к нео­пределенности в процессе делегирования воли народа. Глобализация капитала, увеличение сторон, представленных в институтах власти, а также децентра­лизация властных полномочий и переход их к региональным и локальным правительст­вам создают новую геометрию власти. Социальные акторы и граждане максимизируют возможно­сти представительства своих интересов на различных уровнях компетенции. Граждане некоего данного европейского региона будут иметь больше возможностей для за­щиты своих интересов, если они поддержат свои местные власти в альянсе с Европей­ским Союзом против своего национального правительства. Или будут утверждать локальную/региональную автономию в противовес как национальным, так и наднациональным институтам.

Трансформация отношений опыта связана с кризисом патриар­хальности, глубоким переосмыслением семьи, отношений полов, сексуальности и, как следствие, личности. Семьи являются источниками психологической безо­пасности и материального благополучия людей в мире, характеризующемся индивидуали­зацией труда, деструктуризацией гражданского общества и делегитимизацией государства. Однако переход к новым формам семьи подразумевает фундаментальное переопределение отношений полов и сексуальности. Так как личности формируются семьей и сексуальностью, они также находятся в состоянии изменения. Я характеризовал подобное состояние как гибкую личность, способную быть вовлеченной в процесс самореконструкции, нежели определять себя через адаптацию к принятым когда-то социальным ролям, не являющимся более жизнеспособными и потому утратившим смысл.

Изменения в отношениях производства, власти и опыта ведут к трансформации ма­териальных основ социальной жизни, пространства и времени. Пространство потоков доминирует над пространством культурных регионов. Вневре­менное время с помощью технологии заменяет логику часового времени индустриальной эры. Капитал оборачивается, власть правит, а электронные коммуникации соединяют отдаленные местности потоками взаи­мообмена, в то время как фрагментированный опыт остается привязанным к месту. Тех­нология сжимает время до нескольких случайных мгновений, лишая общество временных последовательностей и деисторизируя историю.

На протяжении веков культуры создавались людьми, делившими друг с другом прост­ранство и время в условиях, определявшихся отношениями производства, власти и опыта. Люди изменяли эти условия, борясь друг с другом за подчинение общества своим ценно­стям и целям. В информациональной парадигме из замещения мест и аннигиляции времени пространством потоков и вневре­менным временем возникла новая культура: культура реальной виртуальности. В ней сама реальность погружена в установку виртуальных образов. Это не есть следствие использования электронных коммуникаций, хотя они суть необходимые инстру­менты выражения в новой культуре. С одной стороны, доминантные функции и ценности общества организованы в одновременности в потоках информации, избе­гающих опыта, воплощенного во всем локальном. С другой стороны, доминантные ценности и интересы конструируются во вневремен­ном ландшафте компьютерных сетей и электронных средств коммуникаций, где все выра­жения из всех времен и всех пространств смешиваются в одном и том же гипертексте, постоянно реорганизуемом и доступном в любое время и откуда угодно, в зависимости от интересов отправителей и склонностей получателей. Эта виртуальность есть наша реальность вследствие того, что именно в этом поле символических систем мы конструируем категории и вызываем образы, формирующие поведение, запу­скающие политический процессы, вызывающие сны и рождающие кошмары.

  Эта структура, которую я называю сетевым обществом, потому что оно создано сетями производства, власти и опыта, которые образуют культуру виртуальности в гло­бальных потоках, пересекающих время и пространство, есть новая социальная структу­ра информационной эпохи. Не все социальные измерения и институты следуют логике сетевого общества, подобно тому, как индустриальные общества в течение долгого вре­мени включали предындустриальные формы человеческого существо­вания. Но все общества информационной эпохи действительно пронизаны повсеместной логикой сетевого общества, чья динамичная экспансия постепенно абсорбирует и подчиняет предсуществовавшие социальные формы.

   Сетевое общество не лишено противоре­чий, социальных конфликтов и вызовов со стороны альтернативных форм обществен­ной организации. Но эти вызовы порождены характеристиками сетевого общества и резко отличаются от вызовов индустриальной эры. Понимание нашего мира требует одновременного анализа сетевого общества и его конфликтных вызовов. Исторический закон, гласящий, что там, где есть господство, есть и сопротивление, продолжает быть справедливым. Однако для определения того, кто бро­сает вызов процессу господства, осуществляемого посредством нематериальных (однако могущественных) потоков сетевого общества, необходимо аналитическое усилие.