Гимн агентам снабженья

СТИХОТВОРЕНИЯ ВИКТОРА СОСНОРЫ

А ели звенели металлом зеленым!

 

А ели звенели металлом зеленым!

Их зори лизали!

Морозы вонзались!

А ели звенели металлом зеленым!

Коньками по наледи!

Гонгом вокзальным!

Был купол у каждой из елей заломлен,

как шлем металлурга!

Как замок над валом!

Хоть ели звенели металлом зеленым,

я знал достоверно:

они деревянны.

Они - насажденья. Зеленые,

стынут,

любым миллиграммом своей протоплазмы

они - теплотворны,

они - сердцевинны,

и ждут не дождутся:

а может быть - праздник?

Зима не помедлит,

и не поминдалит.

В такие безбожные зимы,

как наши,

обязано все притворяться металлом,

иначе...

известно,

что будет

иначе...

 

1963

Алкоголиада

 

От восхода до заката,

от заката до восхода

пьют

мускаты

музыканты

из гнусавого фагота.

 

За кулисною рутиной,

под Сиксинскою мадонной

спирт

лакают

балерины

из картонного бидона.

 

В дни торжеств, парадов алых

под самой Двоцовой Аркой

ветераны-генералы

из фуражек

пьют

солярку.

 

Улыбаясь деликатно,

после конференций кратких

дилетанты-делегаты

дуют

хинные экстракты.

 

За сазонов, за покосы,

за сезонную декаду,

председатели колхозов

пьют

одеколон

“Эллада”.

 

Бросив рваный рубль на стойку,

из занюханных стаканов

пьют чесночную настойку

Аджубей с Хачатуряном.

 

Ткнувшись в яму за вагоном,

в состоянии хорошем,

пьют министры самогонку

их малиновой галоши.

 

Опустив сиденье “ЗИМ”-а,

своего,

ликуя ликом,

пьет свинарка тетя Зина

сладколипкую наливку.

 

У окошка, понемножку

ром, стоградусности старой,

тянет внук матроса Кошки,

кочегар с буксира “Сталин”.

 

В голубых апартаментах -

восемь комнат, кухня, ванна -

грухчик

пьет

портвейн

и вермут

из бокала и стакана.

 

Пьет ликер ассенизатор

из хрустального графина.

 

Лишь пропойцы

пьют

нарзаны

с баклажаном сизо-синим.

 

О, вожди алкоголизма!

Красноклювые фазаны!

Стали крепче обелисков

вы, пропойцы, от нарзанов.

 

1962

Белый вечер

 

Белый вечер, белый вечер.

Колоски зарниц.

Не кузнечик, а - бубенчик

надо мной звенит.

Белый вечер, белый вечер.

блеяние стад.

И заборы, будто свечи

бледные стоят.

Прошумят березы скорбно,

выразят печаль,

процитируют:

о, скоро

твой последний час.

Что же, скоро - я не дрогну

в мой последний час.

Не приобрету в дорогу

ни мечей, ни чаш.

Не заполучу надежды

годовщин и книг.

Выну белые одежды

и надену их.

Белый вечер, белый вечер.

Колоски зарниц.

И кузнечик, как бубенчик,

надо мной звенит.

 

1964

 

 

Благодарность сове и странные предчувствия

 

Спасибо тебе за то и за то.

За тонус вина. И за женщин тон.

За нотные знаки твоих дождей

спасибо тебе, Сова!

За все недоделки. За тех людей

с очами овальными желудей

меня обучающих честно лжи,

спасибо тебе, Сова!

За бездну желаний! За сучью жизнь.

За беды. Дебаты. За раж,

ранжир -

уже по которому я не встал, -

спасибо тебе, Сова!

Спасибо! Я счастлив! Моя высота -

восток мой, где сотен весталок стан,

где дьяволу ведом, какой указ

уродуешь ты, Сова!

Я счастлив!

От нижних суставов до глаз,

что я избежал всевозможных каст,

за казнь мою завтра,

не смерть - а казнь, -

спасибо тебе, Сова.

 

1963

 

В детстве, где, как говорят...

 

В детстве,

где, как говорят, пролог,

спят мои дни досадные.

Детство мое,

кое прошло

с пятого на десятое,

спады, подъемы зим,

а весны -

мысленно лишь колышется.

Детство - начало из всех начал:

подлинность в полдни пробуем

лишь поначалу.

А по ночам -

подлостью, лестью, пропадом!

Пропадом!

Майский малиновый снег -

пропадом! Буднями!

Женщины первой не женский смех -

пропадом!

тройкой с бубнами!

Детство!

Напевен и в пору слеп,

правдою - перед правдою

лишь поначалу.

А повзрослев -

прочими препаратами.

 

1963

В поисках развлечений

 

Сейчас двенадцать секунд второго.

Двенадцать ровно!

Я в габардины, в свиные кожи, в мутон закутан.

Иду и думаю: двенадцать секунд второго

прошло.

Тринадцать!

Шагнул - секунда!

Еще - секунда!

 

И вот секунды,

и вот секунды за шагами

оледенели.

Вымерли, как печенеги.

И вот луна,

она снежинки зажигает,

как спички.

Чирк! - и запылали!

Чирк! - почернели.

 

А сколько мог бы,

а сколько мог бы,

а сколько мог бы

за те секунды!

Какие сказки!

Одна - как тыща!

 

Перечеркнуть, переиначить я сколько мог бы -

всю ночь - которая необычайно геометрична.

 

Вот льдины - параллелограммы,

вот кубатура

домов,

и звезды -

точечной лавиной.

А я, как все -

примкнувший к ним -

губа не дура!

 

Иду -

не сетую -

беседую с любимой.

 

Луна - огромным циферблатом

на небесной тверди.

А у любимой лицо угрюмо, как у медведя.

Я разве чем-то задел?

Обидел разве чем-то?

Нет,

ей, любимой, необходимы развлеченья.

 

Вначале ясно:

раз! говоры! раз! влеченья!

и - раз! внесенья тел

в постеленную плоскость!

Для продолженья -

необходимы развлеченья.

 

Амфитеатры,

кинотеатры,

театры просто!

Фонтан подмигиваний, хохотов, ужимок!

Анекдотичность!

Бородатая, что Кастро!

Что ж!

Сказки-джины так и не вышли

из кувшинов.

Пусть их закупорены.

Будем развлекаться!

Эх, понеслась! Развлечься всласть!

Я - как локатор

ловлю: куда бы? развлечься,

как бы?

разжечь годину?

Чтоб “жить, как жить!”

необходимо развлекаться.

Я понимаю -

необходимо, необходимо. 

1962

Гимн агентам снабженья

 

Вам -

незаметным, как стебли подводного мира,

незнаменитым, но незаменимым микробам,

двухсотмильонажды - слава

Агентам Снабженья!

 

Вы -

снадобья наши, сандалии, санитария,

ректефикаты, электрификация, саны, тарифы.

 

Нет

президентов, прессы, юриспруденции, сессий,

гимн государств -

Голос Агентов Снабженья!

Это Агенты проскальзывают, как макароны

в рюмки,

на съезды,

в хранилища,

под одеяла.

 

Здравствуй, художник!

Битник, бунтарь, гомер, горемыка,

волосы рвущий на пятках

в сомненьях о форме.

 

Не сомневайся.

Будешь

оформлен

Агентом Снабженья. Предыдущее

стихотворение

 

1962

 

Гимн зубилу

 

Зубилом быть!

Быть злобным, белозубым,

заботливым о судьбах производства,

звучать произведением труда!

 

Ну, кто из нас сегодня не зубило?

Ну, кто под Богом ходит?

Совершаем

хождение свое под Молотком!

 

Жил человечек -

ломтик мягкотелый,

изыскивался в скользких размышленьях,

по своему характеру -

безумных,

безудержных...

и оказался...

без...

 

Он нынче полон пламенным желаньем

зубилом быть!

Рубить по начертаньям

начитанных, умелых чертежей

любой узор на розовом железе!

 

Бывает:

познакомят с экземпляром:

лоб в 10 баллов,

профиль колоритен,

глаголом жжет -

колонна из калорий!

Потом рассмотришь

это со спины,

а вместо позвоночника -

зубило!

 

Ну, кто еще сегодня не зубило?

Ты не зубило?

Ну-ка,

повернись!

 

1962

 

Да здравствуют красные кляксы Матисса!...

 

Да здравствуют красные кляксы Матисса!

Да здравствуют красные кляксы Матисса!

В аквариуме из ночной протоплазмы,

в оскаленном небе - нелепые пляски!

 

Да здравствуют пляски Матисса!

 

Все будет позднее -

признанье, маститость,

седины -

благообразнее лилий,

глаза -

в благоразумных мешках,

японская мудрость законченных линий,

китайская целесообразность мазка!

 

Нас увещевали:

краски - не прясла,

напрасно прядем разноцветные будни.

Нам пляски не будет.

Нам красная пляска

заказана,

даже позднее - не будет.

 

Кичась целомудрием закоченелым,

вещали:

- Устойчивость!

До почерненья!

 

На всем:

как мы плакали,

как мы дышали,

на всем,

что не согнуто,

не померкло,

своими дубовыми карандашами

вы ставили,

(ставили, помним!)

пометки.

 

Нам вдалбливали: вы - посконность и сено,

вы - серость,

рисуйте, что ваше, что серо,

вы - северность,

вы - сибирячность,

пельменность.

Вам быть поколением неприметных,

безруких, безрогих...

 

Мы камень за камнем росли, как пороги.

Послушно кивали на ваши обряды.

Налево - налево,

направо - направо

текли,

а потом - все теченье - обратно!

Попробуйте снова теченье направить!

 

Попробуйте вновь проявить карандашность,

где

все, что живет, восстает из травы,

где каждое дерево валом карданным

вращает зеленые ласты листвы!

 

1962