Смерть с точки зрения этики.

Для стабильности любого общественного образования требуется четкое обозначение нравственных критериев, относящихся к явлению человеческой смерти. Это (наряду с другими узловыми точками этической парадигмы) помогает держать общество в динамическом равновесии морали, не допуская выхода на поверхность агрессивных инстинктов, неконтролируемых массовых убийств и самоубийств. В ранних этических системах (ярче всего в античной мифологии, в индуизме и буддизме) смерть рассматривается как результат, связанный с моральной оценкой личности умершего, его отношениями с окружающими людьми и "высшими силами". (Недаром у древних греков богиня Мойра, первоначально только "хозяйка смерти", постепенно расширила свой патронаж на все важные моменты жизни человека.) Поэтому смерть ассоциируется либо с проявлением чьего-то злодеяния, либо со справедливым воздаянием за грехи, либо с актом мести (справедливой или несправедливой, это уже второй вопрос). Однако античная философская традиция уже подошла к рассмотрению смерти как блага. Сократ, например, выступая перед судьями, приговорившими его к смертной казни, заявил: "...похоже в самом деле, что все это (приговор) произошло к моему благу, и быть этого не может, чтобы мы правильно понимали дело, полагая, что смерть есть зло".

В Древнем Китае философ Ян Чжу (440-360 гг. до н.э.) заострял внимание на том, что смерть являет собой символ социальной справедливости, ибо уравнивает всех людей: "При жизни существует различие - это различие между умными и глупыми, знатными и низкими. В смерти существует тождество - это тождество смрада и разложения, исчезновения и уничтожения... Умирают и десятилетний, и столетний; умирают и добродетельный, и мудрый; умирают и злой, и глупый".

Поскольку за обозримую историю цивилизации примерно 7-8 раз кардинально менялась парадигма мышления, то и нравственные аспекты отношения к смерти постоянно перестраивались и обновлялись. Обозначая эту тенденцию, современные исследователи пишут, что "с развитием человеческого самосознания смерть в силу духовного ее неприятия все чаще понимается не как конец личного бытия, а как момент радикального его изменения, за которым жизнь приобретает в таинстве смерти новую сущность и продолжается в иных формах: переселение в "страну мертвых", отделение бессмертной души от смертного тела и приобщение ее к бытию божественного универсума или переход к загробному личному существованию.

Вера в загробную жизнь в известной мере освобождает человека от страха смерти, замещая его страхом потусторонней кары, что является одним из побудительных факторов для моральной оценки поступков, различения добра и зла. Этим же, однако, задается основа и для снижения ценности посюсторонней жизни, понимаемой как состояние лишь предварительное, не достигающее в условиях земного бытия полноты и истинности.

Вместе с тем именно понятие смерти, осознание конечности и единственности человеческого личного бытия способствует прояснению нравственного смысла и ценности человеческой жизни. Сознание неповторимости каждого ее мгновения, неуничтожимости, а в ряде случаев и непоправимости совершенных проступков способно прояснить меру ответственности человека за свои дела. Понимание того, что смерть есть акт по своей материальной природе чисто физиологический, который затрагивает лишь человеческое тело и никак не затрагивает человеческих дел, приобретающих в своих результатах самостоятельное существование, обязывает измерять поведение, слова и поступки людей не только ограниченной и частной мерой сиюминутного интереса, но полной и окончательной мерой человеческой жизни и смерти. Эта специфическая сущность идеи смерти и определяет то, что любые попытки построить этическое учение помимо данной категории всякий раз разбиваются о факт человеческой обреченности на смерть, о сознание бессмысленности каких бы то ни было усилий, в перспективе которых всякий раз открывается неумолимое лицо нравственно не осмысленной и духовно не преодоленной смерти. В этом случае отрицание нравственной сущности смерти оказывается формой отрицания нравственной сущности жизни и может служить лишь основанием для полной безответственности поведения, исходящего из принципа "после нас хоть потоп". (Это не совсем верно. Проблема заключается в релятивизме понятий добра и зла, используемых в повседневном существовании человечества. Например, доставшаяся нам в наследство от пещерной жизни вражда племен и народностей до сих пор приводит к страшным последствиям. Размышляя о природе зла, Л.Морроу пишет: "Зло - всякий, кто не из твоего племени. Зло являет себя, отказывая другому в признании, что тот - тоже человек. Извращенная, но действенная логика: ассоциируя других со злом, легче оправдать любое зло против них. Человек может убить змею, не испытывая угрызений совести. Змея - злое существо, у нее злые намерения, это существо иного порядка. Точно так же "ариец" вправе убить еврея и создать целую программу уничтожения евреев. А белый человек в Миссисипи придет среди ночи, вытащит негра из дома и вздернет его.

Один из приемов зла - заставить людей мыслить категориями. Фанатики марксизма-ленинизма мыслили о "буржуазии" в контексте категорий - как о классе, а не о людях - ведь легче ликвидировать категорию, класс, расу, чужое племя. Фанатические приверженцы Мао в процессе "культурной революции" - поразительно безмозглое зло - уничтожили целое поколение китайской интеллигенции. "Красные кхмеры" Пол Пота отправляли на расстрел всех, кто говорил по-французски или носил очки, жертвами становились люди, руки которых выдавали принадлежность к умственному труду".)

Собственно говоря, этика смерти всегда была связана с идефикс религиозной концепции, господствующей в обществе (государстве, экумене, народности) на данный момент. Если государство отказывалось от покровительства религии и даже подвергало ее остракизму, многие элементы морально-религиозного осмысления смерти переходили в мирской быт - в виде похоронных обрядов, общепринятых обычаев и т.д. Понятие добра и зла в отношении к смерти сохраняется при этом достаточно долго (за исключением случаев массовых репрессий, массового геноцида и переселения народов - когда внезапно и в огромных масштабах разрушаются устоявшиеся уклады).

Сравнивая традиционное христианство и философию (тоже своего рода религию) Просвещения, родоначальницу западного рационализма, американский историк Крейн Бринтон говорит о неожиданно большом количестве параллелей между ними. Эти параллели убедительно изложены в труде Карла Беккера "Небесный град философов XVIII века". Основной тезис Беккера заключается в том, что вера Просвещения обладает столь же определенной эсхатологией, что и христианство. Она указывает на грядущий рай как на конечную цель наших земных мучений. Правда, небесный град XVIII века возникнет на земле. Но все же он - дело будущего, хотя бы и недалекого... Такое будущее не умещается в пределах нашей жизни. Верно и то, что люди будут наслаждаться им во плоти. Но вспомните, что воскресение и райское блаженство во плоти - неотъемлемая часть христианского учения. В конкретные детали этого рая входить не стоит. Может быть, просвещенческий рай носит характер более материальный, менее духовный, чем рай христианский. Но характерно для обеих религий исчезновение зла и тщетности. Душа - и тело! - блаженствуют и в том, и в другом раю. Многим христианам (самым духовно проницательным из них) все это может показаться какой-то карикатурой на их рай. Их рай - это неописуемый экстаз, а не просто отсутствие зла. Но каковы бы ни были их мистические цели, человеку от мира сего этот рай кажется подавлением, отменой всего, ради чего стоит жить. Для среднего же христианина рай - просто какое-то неопределенное блаженство, прекращение борьбы, удовлетворение желаний.

В обоих вероучениях конечный результат бытия определяется силой, более мощной, чем сила любого отдельного человека. Люди могут понимать замыслы этой силы, могут приспособляться к ним. Больше того, они должны это делать, если хотят попасть в рай. Изменить, однако, эти замыслы они не могут. Иными словами, обе религии - и христианская, и просвещенческая - основаны на предопределении. На практике они смягчают это предопределение для отдельного человека этикой борьбы за добро против зла, этикой, которая дает человеку по меньшей мере иллюзию личной свободы. Христианское понятие благодати находит свою параллель в лице философского разума, понятие искупления - в лице философского просвещения. Даже в таких областях, как организация и ритуал, параллели напрашиваются сами собой. Это особенно заметно в ранний период французской революции 1789 года, когда якобинские клубы, носители новой веры, начали весьма карикатурно подражать христианским обрядам. В те дни были созданы республиканские хоралы, шествия, праздники любви, катехизисы, даже "республиканское крестное знамение".

Заключение.

Отдел статистики Организации Объединенных Наций предлагает такое определение: "Смерть - это полное прекращение всех жизненных функций организма". Нужно, однако, отметить, что эту формулу ООН почти дословно позаимствовала из Британской энциклопедии (издание 1986 г.), где смерть определяется как "полное прекращение жизненных процессов".

Итак, с точки зрения науки смерть является благим явлением. Однако нам, простым людям, от этого ничуть не легче. Ведь мы мерим все на свой аршин, наша доморощенная обывательская психология не позволяет нам признать собственную смерть нужной и целесообразной. И даже если мы понимаем это, то внутри всегда шевелится червячок вопроса: "А почему именно я?"

Хотим мы себе в том признаваться или нет, но темы смерти, умирания и послесмертного существования предельно актуальны для каждого из живущих. Это справедливо хотя бы потому, что рано или поздно всем нам придется покинуть этот мир и отправиться за грань земного существования. Несмотря на активнейший интерес многих к этой важнейшей из интересующих людей проблем, все же доступная литература на русском языке, посвященная проблематике завершения земного пути, весьма фрагментарна и неполна. В первую очередь, это связано с тем, что сама по себе проблематика смерти очень многопланова и многоуровнева.

Большинству философов и мудрецов во все времена смерть представлялась наивеличайшей тайной бытия, под пологом которой оно как бы отрицает самое себя. Во все века, кроме разве что нашего, повсеместно функционировали самые разнообразные социально-культурные институты подготовки к смерти и отправления обрядов сопровождения умирающих в мир иной. Всегда и везде отношение к смерти, венчающей путь каждого из воплощенных на планете, было священным и возвышенным

Вряд ли можно обвинить древних, таким образом рассматривавших смерть, в отсутствии интереса к жизни. Напротив, глубокое понимание священного значения смерти придавало их земным заботам и утехам совершенно иное звучание. Жизнь для них была наполнена вкусом неповторимости и ароматом прекраснейшей мимолетности! Как это ни парадоксально звучит, но именно существование в текущем здесь-и-сейчас приближало их к переживанию Вечности. Мы все привычно забываем о неизбежности смерти. Правда, никому еще из доселе живших избегнуть ее не удалось. Но ведь в Евангелии сказано: "Не знаете ни дня, ни часа".

Список использованной литературы.

Радищев А. Н. О человеке, его смертности и бессмертии. Издательство Питер, Санкт-Петербург - Москва - Харьков - Минска, 2001

Сеспедес Г. Кто мыслит свою смерть. Фигуры Танатоса. Философский альманах. Пятый специальный выпуск. СПб., 1995

Суворова О.С. Проблема смысла смерти в научных исследованиях и ее отражение в индивидуальном сознании. Фигуры Танатоса. Философский альманах. Пятый специальный выпуск. СПб., 1995

Тихоплав Т.С., Тихоплав В.Ю. «Великий переход», ИТ «ВЕСЬ», 2001.

Хуземан Ф. Об образе и смысле смерти. М. Энигма, 1997.

Янкелевич В. Смерть. М., издательство литературного института им. А. М. Горького, 1999.