Глава седьмая: Кларисса

На втором году заключения в тюрьме, Кларисса согласилась принять участие в поэтическом кружке, организованном тюремным капелланом. Она не особенно надеялась, что из этого что-нибудь выйдет, но каждую неделю она по полчаса могла сидеть в серо-зелёной комнате со стальными стульями, привинченными к полу, и десятком таких же заключённых, занимаясь чем-то кроме лицезрения специально отобранных новостных лент или сна.

С самого начала это было катастрофой.

Среди всех мужчин и женщин, что приходили туда каждую неделю, только у неё и капеллана было университетское образование. Две узницы были настолько накачаны нейролептиками, что едва находились в сознании. Один из узников – серийный маньяк-насильник, убивший своих приёмных дочерей, запытав их парализующим спреем до удушья – так увлёкся поэмой Александра Поупа «Опыт о человеке», что сочинил эпические стихи длинною на целый час, наличие рифмы в которых вызывало большие сомнения. Его любимой темой была несправедливость правовой системы, которая не позволяла в полной мере раскрыться личности в целом и его интимным предпочтениям в частности. Был среди них и круглолицый мальчик, который, казалось, был слишком юн, чтобы сделать нечто такое, за что могут посадить в эдакую дыру. Он писал сонеты о прекрасных садах, залитых солнечным светом, которые причиняли больше боли, нежели стихи остальных. Правда, не из-за причин, побудивших его к написанию, а, скорее, из-за тех прекрасных образов, что он обрисовывал.

Личный вклад Клариссы, поначалу, был мал. Она попробовала написать несколько верлибров о возможности искупления, но по настоянию литературного наставника почитала Карлоса Пиннани и Аннеке Свайнхарт после чего поняла, что её работы не очень хороши. Хуже того, она знала, почему они не были таковыми: она по-настоящему не верила в свои убеждения. В тех редких случаях, когда Кларисса решала сменить тему – отец, сожаление, горе – это больше походило на скупой репортаж, чем на раскаяние. Её жизнь была растрачена впустую и не важно, говорила она об этом ямбом или хореем.

Кларисса покинула кружок из-за кошмаров. Она никому об этом не рассказывала, но медики знали. Возможно, она и смогла бы сохранить содержание сновидений при себе, но медицинский монитор регистрировал её сердцебиение и активность в различных областях мозга. Поэзия заставляла кошмары приходить всё чаще и ярче. Обычно, в них она копалась в чём-то мерзком – дерьме, гниющей плоти или чём-то подобном – пытаясь добраться до кого-то, погребённого в этом, прежде, чем кончится воздух. После того, как она перестала посещать кружок, кошмары приходили реже. Где-то раз в неделю, а не каждую ночь.

Это не означало, что курс не принёс плодов. Спустя три недели, как она сказала капеллану, что не хочет больше посещать его маленький кружок, Кларисса проснулась среди ночи полностью отдохнувшей, бодрой и спокойной, с твёрдой мыслью в голове, такой ясной, будто только что услышанной. Я убивала, но я не убийца, потому что убийца – это монстр, а монстры не испытывают страха. Она никогда не произносила этих слов вслух. Никогда их не записывала. Они стали для неё теми словами, в которых она нуждалась, личной молитвой, слишком сокровенной, чтобы облечь её в форму. Она обращалась к ним, когда нуждалась в этом.

Я убивала, но я не убийца…

«Мы уже проходим декомпрессию», – говорила Кларисса, во рту у неё пересохло, сердце бешено колотилось.

… потому что убийца – это монстр…

«Пожелай нам удачи».

…а монстры не испытывают страха. Отключив передачу, она подняла безинерционную штурмовую винтовку[26] и кивнула Эймосу. Его улыбка, наполовину скрытая изгибом шлема, выглядела по-мальчишески спокойной. Внешний люк шлюза бесшумно скользнул в бездну, залитую звёздным светом. Эймос, ухватившись за край шлюза, подтянулся вперёд и тут же нырнул назад на случай, если там кто-то поджидает для выстрела. Когда выстрелов не последовало, он ухватился за поручень и развернулся так, чтобы магнитные ботинки приземлились на обшивку корабля. Кларисса последовала за ним, но менее грациозно. И не так уверенно.

Корпус Росинанта пролегал под её ногами, она бросила взгляд на сопла двигателя. Корпус корабля был гладким и твёрдым, кое-где утыканным большими установками ПТО, блоками боковых двигателей, чёрными и глубоко посаженными глазами массивов сенсоров. Кларисса держала винтовку наготове, палец рядом со спусковым крючком, но не самом крючке, как показывала ей марсианская десантница. «Дисциплина курка», как та это назвала. Кларисса пожалела, что не она заперта в стыковочной камере, а Бобби Дрэйпер не находится сейчас здесь вместо неё.

«Двигаюсь вперёд, Персик. Приглядывай на шесть часов».

«Поняла», – ответила она и начала медленно пятиться назад, её магнитные ботинки цеплялись за корабль и попеременно отпускали хватку лишь для того, чтобы уцепиться снова. Возникало ощущение, будто сам корабль пытается удержать её от полёта к звёздам. Враги не выскочили из-за изгиба корабля, когда они его обходили, но справа от неё, словно кит, поднимающийся из глубины, выплыл корпус Лазурного Дракона. Он был так близко к Роси, что Кларисса могла бы отключить магниты на ботинках и перепрыгнуть на него. Солнечный свет, струившийся снизу, отбрасывал резкие тени на покрытый шрамами корпус, шелушившийся в тех местах, где слишком долгие годы воздействия жёсткой радиации превратили покрытие в белую хрупкую лазурь. В сравнении с ним Роси казался новым и более прочным. Что-то вспыхнуло за её спиной, бросив их с Эймосом тени перед ней. Кларисса медленно, прерывисто вздохнула. Пока что на них никто не напал.

Это они были атакующими.

«Вот дерьмо!», – воскликнул Эймос и тут же Наоми заговорила по второму каналу.

«Что ты видишь, Эймос?»

В углу шлема Клариссы появилось маленькое окошко, в котором высветилась часть поверхности корабля. Три ярко-жёлтых паука стояли в искрящем сиянии. Двое прижались к корпусу, готовые вытащить кусок обшивки, в то время как третий его разрезал.

«Ясно», – сказала Наоми. «Они собираются пробиться между корпусами».

«Нет, если нам с Персиком есть что вставить по этому поводу. Правда, Персик?»

«Правда», – отозвалась Кларисса и повернулась, чтобы увидеть врага собственными глазами. Яркий свет сварочной горелки заставил смотровое стекло её шлема включить затемнение, защищая глаза. Выглядело, будто три меха остались на месте, а звёзды вокруг них погасли. Осталась лишь тьма и люди, которые хотели навредить ей и Эймосу.

«Ты готова?», – с участием спросил Эймос.

«Какая разница?»

«Никакой. Давай посмотрим, что мы успеем сделать прежде, чем они заметят».

Кларисса присела к обшивке, подняла винтовку и прицелилась. Включив увеличение на прицеле, она смогла разглядеть человеческую фигуру – руки, ноги и голову – облачённую в скафандр, не слишком отличающийся от её собственного. Кларисса включила горящую ярко-красным систему прицеливания шлема, положила палец на крючок и нажала спуск. Шлем слегка дёрнулся назад, словно в изумлении, а оставшиеся два меха развернулись и направили на них свои жёлтые стальные конечности.

«Шевелись!», – прокричал Эймос, прыгая в чёрное небо. Кларисса отключила магниты ботинок и прыгнула за ним, почти что слишком поздно. Белая линия прочертила пространство в том месте, где она мгновение назад стояла, пуля пролетела мимо них ещё до того, как скафандр успел предупредить их об опасности. Двигатели скафандра заработали, выводя её на труднопредсказуемую траекторию, чтобы избежать цепочки пуль, которые Кларисса могла видеть только в подсветке на экране ИЛС[27].

«Займи их, Персик», – произнёс Эймос. «Я скоро».

Он рванул вперёд и в сторону, вокруг корпуса Лазурного Дракона. Кларисса повернулась, позволив скафандру подтолкнуть её в противоположном направлении так, чтобы горизонт Росинанта оказался между ней и мехами. Биение сердца отдавалось стуком в висках, тело трясло. Система прицеливания нашла сварочный мех, и она спустила курок, но промахнулась. После второго выстрела мех слегка покачнулся от неожиданного выброса струи газа. Скафандр Клариссы показал тревожное сообщение, и ей подумалось поначалу, что это какая-то неисправность, пока она не посмотрела на свою ногу, увидев кровь. Её ранили. Она смотрела с холодным интересом, будто отстранившись от всего этого.

«Доложить!», – прокричала Наоми. Кларисса хотела что-то сказать, но мехи неслись к ней по обшивке Роси, так что всё её внимание было сосредоточено на том, чтобы отступить и открыть ответный огонь.

«У меня тут абордажная команда, готовая к действиям», – отозвался Эймос.

«Сколько?», – рявкнула Наоми.

«Пятеро», – ответил Эймос. И чуть погодя, – «Четыре уже. Теперь три».

Звёзды вновь становились видны через стекло скафандра Клариссы, но они уже не казались такими яркими. Корпус светился в лучах Солнца, которое было теперь почти над головой. Мехи ползли к ней быстрее, словно нечто из ночного кошмара. Один из них вдруг получил очередь из ПТО и разлетелся на кусочки.

«Этот готов», – сказал Алекс и Кларисса засмеялась. Но её внимание рассеялось. Она отлетела слишком далеко от корпуса, и ей необходимо было вернуться в укрытие. Включив двигатели скафандра в направлении Роси слишком быстро, Кларисса ударилась ногами об обшивку, пытаясь перекатиться, как училась в детстве на уроках самообороны. Но потеряла ориентацию, забыв, где верх, а где низ и на мгновение ей показалось, что она падает к звёздам.

«Как ты там, Персик?», – спросил Эймос, но она была занята бегством. Бросилась прочь от оставшегося меха. Неожиданная гибель их друга от огня ПТО сделала нападавших более осторожными. Кларисса обошла подальше вокруг Роси, остановилась, чтобы прицелиться и ждала, пока противник появится на линии огня. Это было непросто. Солнце теперь светило ей прямо в глаза, и шлем едва справлялся с затемнением такого яркого излучения. Нога ныла, но не болела. Ей было интересно, нормально ли это? Мех появился в поле зрения, и она открыла огонь, отбросив его назад. Сколько патронов она потратила? Информация об этом была где-то на дисплее шлема, но она не могла вспомнить, где. Выстрелив ещё раз, Кларисса увидела, как маленькая зелёная шестёрка на дисплее сменилась на пятёрку. Что ж. Осталось пять патронов. Она ждала, словно притаившийся в засаде охотник. Она сможет. Красная точка системы прицеливания задрожала и сдвинулась. Кларисса пыталась вернуть её обратно. Она сможет…

«Персик!», – закричал Эймос. «На шесть!»

Кларисса обернулась. Лазурный Дракон был виден позади неё, Солнце находилось высоко над горизонтом обшивки. Она забежала так далеко, что сделала петлю. Изгибаясь над вражеским кораблём, двигались две фигуры в ярких всполохах. Команда Лазурного Дракона не сможет пробиться на Росинант, но здесь они смогут немного отомстить. Клариссе негде было укрыться. Она могла только смотреть, как к ней спускаются остатки абордажной команды или броситься в атаку под орудия оставшегося меха.

«Эймос?», – промолвила она.

«Двигай в шлюз! Вернись внутрь!»

Она подняла винтовку и взяла на прицел одну из фигур. Когда она выстрелила, фигуры сместились с траектории пули. Её ИЛС сообщал о быстрых перемещениях врага. Пора было уходить. Кларисса повернулась к соплу двигателя. Она оказалась дальше, чем ожидала. Включились двигатели скафандра, и она полетела в метре над обшивкой, словно птица над поверхностью озера. Что-то разорвалось в её плече, раскрутив вокруг оси. Дисплей шлема сообщил ей то, что она и так уже знала. Очередное ранение. Скафандр уже сдавливал ей плечо, чтобы удержать как можно больше крови. Слева от неё мелькнула жёлтая вспышка. Мех, включив свои двигатели, несся ей навстречу. Кларисса выронила винтовку и та прибилась инерцией к обшивке позади неё. Одной рукой она всё равно не смогла бы прицелиться, а чуть меньше массы позволит набрать чуть большую скорость.

Вот оно. Так она умрёт. Эта мысль странно утешала её. Она закончит свой путь здесь, среди миллиардов звёзд. Среди нескончаемого, неприкрытого солнечного света, сражаясь за друзей. Это ощущалось легко, как геройская смерть. Не унылое угасание на жёсткой, серой койке тюремного лазарета, как она ожидала. Теперь странно, что это похоже на победу. Время будто замедлилось, и Кларисса задалась вопросом, может она запустила свои импланты по ошибке? Это было бы глупо. Усиление нервной системы не принесёт ей никакой пользы, когда вся её скорость зависит от сопел маневровых двигателей скафандра. Нет. Это был лишь страх и уверенность, что она спешит к собственной гибели.

Наоми и Алекс кричали в шлемофоне. И Эймос тоже. Она не могла ничего из этого понять. Ей пришло в голову, что она наблюдает со стороны за кем-то, кто делает вывод, что Эймосу может быть плохо, когда её не станет. Она должна была сказать ему, что благодарна за каждый день, который он проводил с ней за пределами тюрьмы. Её шлем показал предупреждение. Нужно было тормозить или она пролетит мимо корабля. Она отключила двигатели и перевернулась, больше из чувства долга, чем от реальной надежды выжить. Один из двух абордажников крутился в бесконтрольном полёте по направлению к Солнцу, размахивая руками и ногами. Другой располагался над ней, повернувшись спиной, лицом к кому-то быстро движущемуся, кто должен был быть Эймосом. Жёлтый мех мерцал в солнечных лучах, приближаясь. Когда она начала тормозить, мех, казалось, рванул к Клариссе. Иллюзия относительной скорости, но достаточно правдивая для осознания – ей пришёл конец.

А затем, по необъяснимой причине, оператор меха обмяк на ремнях, пристёгивавших его к машине. Мех взмахнул манипуляторами, внезапно потеряв контроль. Некая фигура вытянула руку, оттолкнулась от корпуса корабля и запустила огромную жёлтую машину вращаться прочь от Росинанта к звёздам. Кларисса смотрела непонимающим взором, пока чья-то рука не схватила её за здоровое плечо, обхватив за спину. В ярком солнечном свете шлем второго скафандра казался непроницаемым. Она не понимала, что происходит, пока не услышала голос в шлемофоне.

«Всё в порядке», – произнёс Холден. «Я тебя держу».

***

Эймос разбудил её. Его широкое лицо и лысая голова казались сном. Но, скорее всего, это просто медикаменты играли с её восприятием.

Смесь препаратов для ускоренного заживления тканей странно воздействовала на её рассудок, если дело было не в болеутоляющих. Выбирая между беспомощностью и отупением или тревогой и болью, она выбрала бы боль. Широкие эластичные ремни удерживали её на кушетке медицинского отсека. Автодок накачивал её организм всем необходимым лишь изредка показывая предупреждения, сбитый с толку утечками веществ из её нелегальных имплантов эндокринной системы. Плечевая кость Клариссы была сломана, но успешно срасталась. Первая пуля проделала отверстие длиной в десять сантиметров в мышцах бедра, достигнув кости, но не сломала её.

«Ты в порядке, Персик? Я принёс тебе немного еды и собирался оставить её здесь, но ты… ты выглядела…», – Эймос неопределённо взмахнул рукой.

«Я в порядке», – ответила Кларисса. «То есть, меня подстрелили, но я в порядке».

Он сел на край кровати и она поняла, что они идут на ускорении. Запах синтетического персикового пирога манил и в то же время вызывал тошноту. Она отстегнула ремни и приподнялась на здоровом локте.

«Мы победили?», – спросила она.

«Да, чёрт возьми! Взяли двоих пленных. А ещё ядро данных с Лазурного Дракона. Они пытались его стереть, но Наоми и Роси соберут его обратно. Бобби прямо-таки в бешенстве, что пропустила всю движуху».

«Может, в следующий раз…», – сказала она, и в помещение вошёл Холден.

Он и Эймос кивнули друг другу. Здоровяк вышел.

Капитан Роси стоял у кровати с таким видом, будто не знал, стоит ли садиться. Она не смогла бы точно сказать, было ли это последствием травмы или действием лекарств, но он не выглядел, как мысленный образ, построенный её воображением. В  воображении Клариссы щёки у него были выше, а челюсть – шире. Его голубые глаза казались более ледяными. Этот человек выглядел не старше. Просто иначе. Его волосы были в беспорядке. Контуры глаз и уголков рта очерчивали небольшие складки морщинок. Не постоянно, они проявлялись временами. Виски припорошила седина. Но не это заставляло его выглядеть иначе. Джеймс Холден, король её личной мифологии, был уверен в себе, а этот человек был крайне плох в вопросах непринуждённости.

«Хорошо…», – промолвила Кларисса, не зная, что ещё сказать.

Холден скрестил руки на груди. «Я… эм. Мда, я не ожидал, что ты окажешься на этом корабле. Мне это не нравится».

«Я знаю», – ответила ему Кларисса. «Я сожалею».

Он пропустил эту реплику мимо ушей. «Из-за этого я упустил кое-что важное, хотя не должен был. Это на мне, хорошо? Я знаю, что ты с Эймосом пересекла большую часть Северной Америки после того, как астероиды упали и я знаю, что ты тогда хорошо держалась. И у тебя есть опыт работы на кораблях».

Опыт террористической деятельности и убийств, не сказал он вслух.

«Дело в том», – продолжал он, – «что ты не подготовлена для такого рода действий. Выходить в невесомость с оружием в руках – не то же самое, что на поверхности планеты. Не то же самое, что быть техником на корабле. У тебя есть эти импланты, но используй их там и ты рухнешь, захлёбываясь собственной рвотой, так ведь?»

«Очень может быть», – ответила она.

«Так что, выходить вот так в открытый космос снова – это не то, что тебе стоит делать. Эймос взял тебя с собой потому… потому, что хотел, чтоб ты знала – для тебя здесь есть место».

«Но мне здесь не место», произнесла Кларисса. «Вот о чём ты».

«Не везде, куда ходит Эймос, нет», – отозвался Холден. Он впервые встретился с ней взглядом. Он выглядел почти что печальным. Она не могла понять, отчего. «Но пока ты на моём корабле, ты в команде. И моя работа – защищать тебя. Я с этим не справился. Ты больше не пойдёшь в бой в вакуумном скафандре. По крайней мере, пока я не решу, что ты достаточно подготовлена. Это приказ. Поняла?»

«Поняла», – ответила она. И затем, словно пробуя слова на вкус, – «Поняла, сэр».

Он был её заклятым врагом. Он был символом её неудач. Он даже отчего-то стал символом той жизни, которую она могла бы прожить, если бы выбрала иной путь. А он оказался всего лишь мужчиной ранних средних лет, которого она едва знала, хотя у них были общие друзья. Холден пытался улыбнуться, и она улыбнулась в ответ. Это было так мало, но это было уже что-то.

Когда он ушёл, она доела свой пирог, закрыла глаза, чтобы дать им отдохнуть и не сознавала, что спит, пока ей не приснился сон.

Она копалась в скользком, чёрном, липком дерьме, пытаясь добраться туда, где кто-то был похоронен. Ей нужно было спешить, потому что у них кончался воздух. Во сне она чувствовала влажный холод на пальцах, отвращение, что подкатывалось к самому горлу. И страх. И душераздирающее чувство утраты от осознания, что она не успеет вовремя.

 

Глава восьмая: Доуз

Первое заседание импровизированного саммита Марко, начавшееся после прибытия Мичио Па, выглядело в равной степени презентабельно и угрожающе. Её корабль пришвартовался в середине дневного цикла, так что Марко продержал их всего несколько часов. Следующие три дня были куда более мучительными, встречи длились по тринадцать часов к ряду даже без перерыва на еду. Они ели за столами для совещаний, пока Марко излагал своё видение грандиозной разветвлённой цивилизации астероидян, охватывающей всю звёздную систему.

Станции свободного вращения; автоматизированные фабрики и фермы; электростанции, построенные близко к Солнцу для передачи энергии направленным лучом прямо в человеческие поселения… и полномасштабная зачистка биологических ресурсов с обнажённого трупа Земли[28]. Это было монструозное и ужасающее видение, своим губительным масштабом отменявшее даже грандиозный созидательный проект терраформирования Марса. И Марко Инарос преподнёс всё это с таким безжалостным напором и энергией, что возражения несогласных казались прочим собравшимся мелкими и незначительными.

Санджрани хотел знать, откуда они возьмут столько в достаточной мере квалифицированных рабочих, чтобы реализовать планы Марко по строительству столь сложных, как структура снежинки, городов посреди космического вакуума? Марко отмахнулся от этой проблемы, утверждая, будто астеры уже достаточно квалифицированы, чтобы жить и вести строительство в космосе. Что это знание было в них «по праву рождения». Что оно было взращено в их хрупких костях. Па подняла вопрос снабжения продовольствием и медикаментами станций, которые уже ощутили серьёзную нехватку после прекращения поставок с Земли. Марко согласился, что ситуация непростая, но заверил Па, что её обеспокоенность сильнее, чем того требует текущая проблема. Ни одно из их возражений не поколебало его тёмную решимость. Глаза его блестели, голос звучал, подобно виоле, энергия, казалось, была безгранична. После завершения заседаний Доуз возвращался в свою квартиру уставшим до мозга костей. Марко же ходил по барам, пабам и профсоюзным собраниям, общаясь напрямую с жителями Цереры. Если он и спал, то Доуз не знал, когда.

На пятый день они сделали перерыв, и это было похоже на падение после марафонской дистанции.

Немного ясности внесло объяснение Розенфельда.

«Coyo (Малыш) маниакален. Это его доконает».

«И что тогда?», – поинтересовался Доуз.

Этот человек с покрытым щербинами лицом лишь пожал плечами. Улыбка его была крайне безрадостной. «Тогда мы посмотрим, что с нами станется. Инарос – великий человек. Для наших целей, он – великий человек. Эта роль не вполне подходит для умственно здорового человека».

Они сидели в саду губернаторского дворца. Запах растений и почвы смешивался с текстурированным белком и жареным перцем, которые Розенфельд предпочитал на завтрак. Доуз отодвинулся от стола, откинувшись на спинку стула, и отхлебнул из питьевой груши горячего чаю с молоком. Он знал Розенфельда Гоуляна почти тридцать лет и доверял ему настолько же, насколько доверял всем остальным. Однако доверял не безгранично.

«Если ты говоришь, что он сошёл с ума», – сказал Доуз, – «то это проблема».

«Это не проблема, это – требование профессии», – ответил Розенфельд, отмахиваясь от беспокойства, как от мошкары. «Он жестоко убил миллиарды людей и изменил облик человеческой цивилизации. Никто не может совершить нечто настолько масштабное и воспринимать себя при этом вполне человеком. Он может быть богом или он может быть дьяволом, но он не сможет смириться с мыслью, что он – всего лишь непомерно располагающий к себе человек, которому повезло наткнуться на удачную комбинацию из своей харизмы и подходящих возможностей. Эта специфическая лихорадка пройдёт. Он перестанет говорить так, будто мы должны завершить первый сварной шов на следующей неделе и перейдёт на риторику, что внуки наших внуков закончат наше дело за нас. Не было ещё человека, который бы так хорошо менял свою песенку не пропуская ритма, как наш Марко. Не волнуйся».

«Тяжело не волноваться».

«Что ж. Волнуйся понемножку», – Розенфельд откусил большой кусок протеина с перцем, его грубые веки медленно опустились, пока он не стал выглядеть, будто в полудрёме. «Все мы здесь потому, что он нуждается в нас. Кроме Фреда Джонсона, только у меня была достаточная боевая мощь, чтобы доставить ему хлопот. Санджрани – идиот, но он управлял запутанной экономикой Европы[29] достаточно хорошо, чтобы все подумали, будто он гений. И кто знает, может он и вправду гений? Ты контролируешь крупнейшую портовую станцию Пояса Астероидов. Па – просто плакатный пример ребёнка, не согласного с АВП по моральным соображениям, и поэтому она является прекрасным Дедушкой Морозом, раздающим подарки нищебродам и привлекающим к нам старых приверженцев. Никто не попал на эти собрания случайно. Он собрал эту команду. Пока мы держим единый фронт, мы не дадим его рассудку улететь от собственной помпезности».

«Надеюсь, ты прав».

Розенфельд жевал и ухмылялся одновременно. «Я тоже надеюсь».

Андерсон Доуз стал частью АВП ещё до того, как успел родиться. Пытаясь снискать расположение своих корпоративных хозяев, родители назвали его в честь горнодобывающей компании. Позднее, бойня, устроенная Фредом Джонсоном стала ассоциировать это самое имя с одним из величайших преступлений против Пояса Астероидов. Его воспитали видеть в Поясе свой дом, а в людях, живущих в нём – какими бы разными они ни были, какими ни были разобщёнными – свою родню. Отец его был организатором производства, а мать – профсоюзным юристом. Так что, Доуз пришёл к осознанию, что всё человечество соткано из переговоров ещё до того, как научился читать. Всё в его жизни вертелось вокруг одной и той же простой темы: пробиваться вперёд настолько твёрдо, чтобы не потерять почву под ногами и никогда не упускать подвернувшейся возможности.

Он всегда стремился к тому, чтобы Пояс Астероидов занял подобающее место в мире, чтобы прекратилась эта каждодневная эксплуатация его народа и его богатств. А уж как именно это произойдёт – это он оставил на откуп Вселенной. Работая вместе с ‘Объединением корпораций Персидского Залива’ над реконструкцией станции в точке Лагранжа L-4, Доуз завёл связи среди иммигрантских кругов. Он смог стать голосом АВП на Церере благодаря тому, что появлялся раньше всех на каждом собрании, внимательно слушал, прежде чем говорить и делал всё для того, чтобы нужные люди знали его имя.

Насилие всегда было неотъемлемой частью действительности. Когда Доузу нужно было избавиться от кого-то, эти люди умирали. Когда он находил подающего надежды техника, он знал, как его завербовать. Или старого врага, готового переметнуться на его сторону. Когда он ввёл в лоно АВП Фреда Джонсона, Мясника станции Андерсон, все называли Доуза сумасшедшим. А затем он принимал их похвалы, когда этот жест подпортил крови Организации Объединённых Наций. Позднее же, когда стало ясно, что Джонсон не желает сотрудничать с новым режимом, Доуз согласился исключить его из организации. Если история того, как имя едва ли успешной горнорудной станции Пояса превратилось в боевой клич астероидянского восстания, и научила его чему-то, так это тому, что всё изменчиво и слишком цепляться за прошлое – верная дорога к гибели. Поэтому, когда Марко Инарос заключил сделку с наичернейшим из всех чёрных рынков на Марсе, чтобы организовать преемника Альянса Внешних Планет, Доуз видел для себя только два варианта развития событий: принять новые реалии или умереть вместе с прошлым. Он выбрал вариант, который выбирал всегда, и потому всё ещё оставался в игре. Порой, по тринадцать часов выслушивая, как Инарос разглагольствовал о своём жестоком утопическом полубреде, но, тем не менее, всё ещё оставаясь игре.

Всё ж, какая-то его часть желала, чтобы этот Уинстон Дуарте выбрал кого-то другого для своей мефистофелевской сделки с оружием.

Он откусил ещё кусочек от завтрака, но перец уже остыл и увял, а протеин начал твердеть. Он положил вилку.

«Есть вести с Медины?», – поинтересовался Доуз.

Розенфельд лишь пожал плечами. «Ты имеешь в виду станцию или всё, что проходит мимо неё?»

«Всё вместе, честно говоря».

«Станция в порядке», – ответил Розенфельд. «Оборонительные орудия на том месте, где им и положено быть. А кроме этого… ну, никто не знает, sasa (понимаешь)? Дуарте выполняет свою часть сделки, отсылая поставки оружия и оборудования из Лаконии. Что до других колоний…»

«Проблемы», – заключил Доуз. Это не было похоже на вопрос.

Розенфельд хмуро уставился в свою тарелку, впервые с начала их неформальной встречи избегая смотреть в глаза. «Пограничье – место опасное. Там происходят вещи, которых не было бы, будь они поближе к цивилизации. Уэйкфилд замолчал. Поговаривают, они разбудили там нечто, но никто так и не послал корабль, чтобы проверить. Разве у кого-то есть время, ну да? Надо закончить войну. Оглядеться сможем потом».

«А Баркит[30]?»

Розенфельд не сводил глаз с жареного перца. «Люди Дуарте говорят, что ищут его. Не о чем беспокоиться. Нас не обвиняют».

Всё в позе Розенфельда говорило Доузу, что продолжать давить не стоит, и он уже почти готов был опустить этот вопрос. Или, по крайней мере, изменить угол атаки. «Как так получается, что все остальные колонии борются за то, чтобы вырастить достаточно еды, чтобы их гидропоника не накрылась, как на Велкере, а у Лаконии уже развилась своя промышленность?»

«Только потому, что у них всё лучше спланировано. Больше ресурсная база. То, что ты никак не можешь понять в этом марсианском pinche (ёбаре) Дуарте – так это…»

Ручной терминал Доуза просигнализировал о запросе на соединение с высоким приоритетом. Канал, который он использовал при чрезвычайных ситуациях на станции. Капитан Шадид. Он поднял палец, прося Розенфельда немного обождать, и принял вызов.

«В чём дело?», – встревоженно произнёс Доуз вместо приветствия.

Шадид сидела за своим столом. Он узнал стену позади неё. «Нужно, чтобы вы спустились. Один из моих людей в госпитале. Медики говорят, он может не выжить. Стрелявший в него – у меня под стражей».

«Хорошо, что вы его взяли».

«Его имя – Филип Инарос».

Доуз почувствовал, как внутри у него всё сжалось. «Сейчас подойду».

***

Шадид выделила мальчишке отдельную камеру. Это был мудрый шаг с её стороны. С того момента, как он вошёл в помещение службы безопасности, Доуз ощущал шок и ярость, будто атмосфера вокруг была наэлектризована. Стрельба по офицеру службы безопасности – это прямая дорога в шлюз. По крайней мере, так было для большинства людей.

«Я прикрепила к нему устройство автоматического контроля параметров жизнедеятельности», – сказала Шадид. «И переподключила его к своему личному терминалу. Никто другой не сможет его включить или отключить».

«Зачем?», – спросил Доуз. Он сидел за её столом. Она, может, и была начальником службы безопасности, но он был губернатором Цереры.

«Мои ребята бы его выключили», – спокойно ответила Шадид. «А потом вы бы никогда больше не увидели этот маленький кусок дерьма живым. И, только между нами, это было бы большое одолжение для Вселенной».

На экране Филип Инарос сидел, прислонившись к стене камеры, запрокинув голову и прикрыв глаза. Совсем ещё юнец. Или великовозрастный ребёнок. Пока Доуз смотрел, мальчишка потянулся, обхватил себя руками и откинулся назад, ни разу не оглянувшись по сторонам. Он не знал, было ли это поведение человека, убеждённого в своей неприкосновенности, или же испуганного из-за сомнений в этом. Доуз видел внешнее сходство с Марко, но где отец, казалось, излучал обаяние и уверенность, сын был полон ярости и выглядел ранимым. Это навело Доуза на мысль о пережитых мальчишкой душевных травмах. При других обстоятельствах ему было бы жаль пленника.

«Как это случилось?», – спросил Доуз.

Шадид набрала запрос на ручном терминале и перевела данные на экран. Запись показывала коридор возле ночного клуба, ближе к центру вращения. Распахнулась дверь и из неё вышло три человека, все астеры. Мужчина с женщиной, ласкавшие друг друга так, будто они уже были наедине, и молодой человек. Мгновение спустя дверь вновь отворилась, и на пороге появился Марко Инарос. Звука у записи не было, так что Доуз не знал, что именно Филип кричал удаляющимся фигурам. Было лишь видно, что он что-то кричал. Молодой человек без пары обернулся, а парочка остановилась посмотреть. Голову Филип держал высоко, грудь выставил вперёд. Человечество уже многие поколения было отвязано от гравитационного колодца внутренних планет, но позёрство молодых людей, рвущихся в драку, никуда не делось.

В кадр вошла новая фигура. Мужчина в форме службы безопасности, рука поднята в повелительном жесте. Филип обернулся к нему, крича. Безопасник закричал в ответ, указал на стену, приказал Филипу встать к ней. Парочка отвернулась и сделала вид, будто она ничего об этом не знает. Молодой человек, который обернулся на призыв к драке, медленно, не отворачиваясь, отошёл назад, словно позволяя своим врагам наброситься друг на друга. Филип стал ужасно спокоен. Доузу пришлось заставить себя, чтобы не отвернуться.

Безопасник потянулся за своим оружием и в руке Филипа, будто по волшебству, оказался пистолет. Видимо, результат многих часов тренировок для быстрого извлечения пистолета из кобуры. И затем, как продолжение того же движения, блеснула вспышка дульного пламени.

«Чёрт возьми!», – процедил Доуз.

«Это нельзя трактовать двояко», – сказала Шадид. «Он получил приказ от сотрудника службы безопасности. Он ослушался и выстрелил в офицера при исполнении. Если бы он был кем-то другим, то уже давно стал удобрением для грибов[31]».

Доуз прижал ладонь ко рту, потирая губы до синевы. Должно же быть что-то. Какой-нибудь способ отыграть ситуацию назад. «Как твой человек?»

Прежде чем Шадид ответила, повисла пауза. Она понимала, о чём он спрашивает на самом деле.

«Стабилен».

«Не умрёт?»

«Но и на свет пока не вышел», – ответила она. После чего, – «Я не могу работать, пока людям сходит с рук пальба по офицерам безопасности. Я понимаю, тут замешана политика, но при всём уважении, это ваша работа. Моя же – в том, чтобы каждый божий день не давать шести миллионам человек перестрелять слишком многих друг из друга».

Моя работа отличается не сильно, подумал Доуз. Сейчас было не время для таких слов. «Свяжись с Марко Инаросом. Он будет на Пелле в доке 65-C», – сказал вслух Доуз. «Передай ему, чтобы ждал меня здесь».

***

После особенно тяжёлых дней, Доуз иногда наливал себе стаканчик виски и сидел со своей драгоценностью: печатным изданием трудов Марка Аврелия, принадлежавшим некогда его бабушке. «Наедине с собой» были личными мыслями человека, наделённого чудовищной властью – императора, который мог приказать казнить любого, кого он выберет; издать закон просто произнеся его; приказать любой женщине возлечь с ним. Или любому мужчине, по настроению. Тонкие страницы были наполнены личной борьбой Аврелия за то, чтобы остаться достойным человеком, не смотря на все разочарования этого мира. Это несло Доузу ни сколько успокоение, сколько утешение. На протяжении всей людской истории, быть нравственным человеком и извечно оказываться втянутым в трагические, дурные поступки других – причиняло много горя интеллигентным людям.

Доуз потратил на это десятилетия, не смотря на всю его личную философию. Повсюду были плохие люди, глупость, жадность, высокомерие и гордыня. И он должен был всем этим управлять, чтобы была хоть какая-то надежда на лучшее будущее для астероидян. Не то, чтобы нынче было хуже, чем раньше. Только вот они сами не становились лучше.

Этой ночью, как он подозревал, будет самое время, чтобы перечитать свой томик Аврелия.

Марко вышагивал по помещению службы безопасности, будто всё вокруг принадлежало ему. С улыбками и смехом, создавая чисто животное ощущение некоего присутствия, заполняющее пространство вокруг. Офицеры службы безопасности бессознательно разошлись по углам комнаты и старались не встречаться с ним взглядом. Доуз вышел к нему навстречу, чтобы проводить в кабинет Шадид и обнаружил, что пожимает ему руку на глазах у всех. Он не хотел этого делать.

«Как неловко!», – воскликнул Марко, будто соглашаясь с тем, что уже было сказано. «Я прослежу, чтобы такое больше не повторилось».

«Твой сын мог убить одного из моих людей», – сказал Доуз.

Марко откинулся на спинку стула и развёл руками в повелительном жесте, призванном, казалось, принизить слова собеседника. «Была потасовка и ситуация вышла из-под контроля. Доуз, скажи, разве у тебя самого не случалось ничего подобного?»

«У меня ничего подобного никогда не случалось», – ответил Доуз. Его голос был холодным и жёстким и впервые весёлое выражение лица Марко переменилось.

«Ты ведь не станешь делать из этого проблему, так ведь?», – спросил Марко, понизив голос. «У нас немало других дел. Настоящих дел. Пришло известие, что Земля захватила Лазурного Дракона. Мы должны пересмотреть свою стратегию на направлении Солнца».

Доу