Глава четвёртая: Салис

ДЖЕЙМС С.А. КОРИ

(Даниэль Абрахам и Тай Френк)

Цикл «Экспансия»

Часть 6

ПЕПЕЛ ВАВИЛОНА

Аннотация

Назревавшее десятилетиями восстание Пояса началось в огне. Окончится оно кровью.

‘Свободный Флот’ – радикальная группа астеров – нанес непоправимый ущерб Земле и теперь ведет пиратскую войну среди внешних планет Солнечной системы.

Направляющиеся в тысячи новых миров за Вратами колонисты становятся легкой добычей, и не осталось кораблей, достаточно сильных, чтобы их защитить. Команда Джеймса Холдена лучше других знает преимущества и слабости ‘Свободного Флота’. Уступающие ему в числе и мощи остатки старых политических сил взывают к Росинанту, поручая ему отчаянную миссию: достичь станции Медина в сердце сети Кольцевых Врат. Однако и новый альянс уязвим, а борьба за власть только начинается.

 

Посвящение

Посвящается Метту, Хэлли и Кенну, которые, не ища признания, сделали всё возможное.

 

Пролог: Намоно

Метеориты упали целых три месяца назад, и Намоно вновь увидела кусочек голубого неба. Удар по Лагуату[1] – первый из трёх ударов, разрушивших этот мир – поднял так много песка из пустыни Сахара в атмосферу, что она неделями не видела ни Луны, ни звёзд. Даже ржавый диск Солнца с трудом пробивался сквозь облака пыли. Песок вперемешку с пеплом сыпался на Абуджу[2], и ветер разносил его повсюду, придавая улицам города тот же желтовато-серый оттенок, что был теперь у неба. Помогая командам добровольцев расчищать завалы и ухаживать за ранеными, Намоно осознавала, что появившийся у неё мучительный кашель и тёмные сгустки отходящей мокроты были результатом вдыхаемого зловония мертвечины.

До кратера, оставшегося на месте Лагуата, было три с половиной тысячи километров, но ударная волна была настолько сильной, что частично разрушила здания и выбила все стёкла в Абудже. По сводкам информагентств, в городе погибло две тысячи человек, ещё четыре тысячи было ранено. Больницы были переполнены, поэтому, если ситуация не критическая, лучше оставаться дома.

Быстро началась нехватка электроэнергии. Для солнечных панелей не доставало светового потока, а песчинки в атмосфере забивали ветрогенераторы быстрее, чем ремонтные бригады успевали их чистить. К тому времени, как термоядерный реактор подвезли севернее, в район Абуджи, от одного из энергоблоков атомной электростанции Киншасы[3], половина города просидела две недели в темноте. Но гидропонные фермы, больницы и административные здания обеспечивались электроэнергией в первую очередь, так что электричества скорее не было, чем оно было. Доступ в сеть с ручных терминалов обрывался и был непостоянным. Порой, они оказывались отрезаны от всего мира по несколько дней к ряду. Намоно говорила себе, что этого и следовало ожидать, будто бы всё это можно было предвидеть.

И всё ж, спустя три месяца появился просвет в огромном непроглядном небе. По мере того, покрасневшее Солнце клонилось к западу, огни лунных городов проступали с востока драгоценными камнями на фоне голубого неба. Да, небо было мутным, грязным и неприглядным, но в нём виднелась синева. Ноно утешала себя этим, пока шла.

Международный район был сравнительно молодым по меркам истории. Лишь некоторым зданиям было больше сотни лет. В кварталах угадывалось пристрастие прошлых поколений к широким проспектам промеж узких, напоминающих лабиринты, улочек с изогнутыми, псевдо-природными архитектурными формами. Скала Зума[4]возвышалась над всем пейзажем, как незыблемый ориентир. Пепел и пыль припорошили камень, но они не в состоянии были его изменить. Это был родной город Ноно. Место, где она выросла и место, куда она привезла свою маленькую семью после всех злоключений. Дом, где можно спокойно стареть.

Вырвавшийся у неё смешок перерос в кашель.

Центр помощи расположился на этот раз в фургоне, припаркованном на краю городского парка. На боку был нарисован лист клевера – логотип какой-то гидропонной фермы. Не ООН-овской, даже не от местной администрации. Уровни административного управления тонко спрессовались под давлением чрезвычайности положения. Намоно понимала, что должна быть благодарной. Были места, куда такие фургоны не добирались вовсе.

Пологие склоны холмов, на которых раньше зеленела трава, были покрыты слоем грязи и пепла. То тут, то там неровные трещины и борозды, будто огромные следы змей, расчерчивали место, где пытались кататься с горки дети, но сейчас там никого не было. А была лишь растущая очередь. Намоно заняла в ней место. У остальных, кто ждал вместе с ней, был такой же отрешённый взгляд. Шок, истощение и голод. И ещё жажда. В международном районе были большие норвежские и вьетнамские анклавы, но вне зависимости от оттенка кожи или цвета волос, пепел и отчаяние превратили людей в одно племя.

Боковая дверь фургона открылась, и очередь ожидающе подступила. Раздавали паёк на следующую неделю, неважно, насколько скудным он мог оказаться. Ноно ощутила лёгкий укол стыда, когда подошла её очередь, ведь она прожила всю жизнь без необходимости получать базовое пособие. Она была из тех, кто помогает другим, а не просит о помощи. Только вот сейчас помощь требовалась ей.

Подойдя ближе, она вспомнила, что уже видела раньше мужчину, выдававшего пайки. Его широкое лицо кофейного цвета было покрыто россыпью чёрных веснушек. Спросив у неё адрес, и что-то пробормотав в ответ, мгновение спустя он отточенным до автоматизма движением выдал ей белый пластиковый пакет. Взяв его в руки, Намоно обнаружила, что весил он ужасно мало. Когда она замешкалась, мужчина вперил в неё свой взгляд.

«У меня жена[5]», – растерянно пролепетала Намоно, – «и дочь».

Вспышка неистового гнева расцвела в его глазах, тяжёлая, как пощёчина. «Если они могут заставить овёс расти быстрее или наколдуют нам рис прямо из воздуха, шли их к нам. Иначе, ты нас задерживаешь».

Намоно ощутила, как её глаза наполняются жгучими слезами.

«Один пакет на семью!», – зло рявкнул мужчина, – «Проваливай!»

«Но…»

«Иди отсюда!», – кричал он, тыча пальцем, – «За тобой ещё люди стоят!».

Она побрела в сторону слыша, как широколицый бормотал что-то непристойное ей в след. Слёз почти не было, но едва застилавшие глаза, они больно жалили.

Взяв пакет с гуманитарной помощью под мышку, как только в глазах достаточно прояснилось, Намоно побрела домой с поникшей головой. Медлить нельзя. Были и другие, более отчаявшиеся или менее принципиальные, чем она, кто за углами или в дверях поджидал шанса поживиться водяными фильтрами или едой за счёт чужой беспечности. Если бы она бесцельно слонялась, её бы приняли за потенциальную жертву. Спустя пару кварталов её истощённый, измученный разум стал развлекать себя фантазиями, как она отбивается от грабителей. Будто бы насилие могло как-то принести ей внутренний покой.

Выходя из квартиры, Намоно обещала Анне, что заглянет к Старому Джино на обратном пути и убедится, что старик добрался до гуманитарного фургона. Но, дойдя до поворота к его улице, она не свернула и продолжила идти дальше. От усталости у неё уже сосало под ложечкой, а перспектива тащить старика через очередь и обратно, к его дому, подпирая всю дорогу, была больше, чем она могла вынести. Она может сказать, что забыла. Отчасти, это было правдой.

Пока Намоно шла по извилистой улочке, которая вела от широкого проспекта к жилому тупичку, где стоял её дом, у неё голове одна за другой сменялись дикие, жестокие фантазии. Люди, которых в своём воображении она избивала, пока те не начинали просить пощады и умолять о прощении, не были грабителями. Они были тем веснушчатым пареньком из гуманитарного фургона. Если они могут заставить овёс расти быстрее. Это что вообще должно было значить? Он шутил о том, чтобы пустить их тела на удобрения? Он осмелился угрожать её семье? Что, к чёртовой матери, он о себе возомнил?

Нет, сказал голос в её голове, так явственно, будто бы Анна была здесь и произносила каждое слово. Нет, он был зол потому, что хотел бы помочь больше, но не мог. В этом его бремя - осознавать, что твоих усилий недостаточно, пусть даже ты отдаёшь всё, что можешь дать. Вот и всё. Прости его.

Намоно знала, что должна, но не стала.

Их дом был мал. Полдюжины квартир, стиснутых вместе, словно комок влажного песка в кулачке ребёнка. Никаких ровных линий, никаких прямых углов. Это вливало в окружающее пространство ощущение чего-то природного, – пещеры или грота – а не чего-то, созданного человеком. Намоно чуть задержалась перед тем, как открыть дверь, пытаясь привести в порядок свои мысли. Закатное Солнце скрывалось за Скалой Зума и его широкие лучи вычерчивались сквозь песок и дым в атмосфере. Казалось, будто у скалы появилось гало. И маленькая точечка света в темнеющем небе. Венера. Этой ночью могут быть видны звёзды. Она ухватилась за эту мысль, как за спасательный круг в океане. Могут быть видны звёзды.

В доме было чисто. Ковры вытряхнуты, каменный пол подметён. В воздухе пахло сиренью от маленькой ароматической свечки, которую им принёс один из прихожан Анны. Намоно стёрла остатки слёз. Она может притвориться, что глаза у неё покраснели от грязного воздуха. Даже если ей не поверят, то могут хотя-бы притвориться.

«Привет?», – позвала она, – «Есть кто дома?»

Нами запищала из дальней спальни, босые ножки зашлёпали по полу, когда она понеслась к двери. Её маленькая девочка не была больше такой уж маленькой. Она теперь достаёт Ноно до подмышки, а Анне – до плеча. Нежный карапуз детства уступил место неловкой жеребячьей красоте отрочества. Кожа её дочери была не светлее, чем у Ноно, и волосы были густыми и курчавыми, но улыбка девочки была, как у русской.

«Ты вернулась!»

«Конечно, я вернулась», – мягко произнесла Ноно.

«Что у нас есть?»

Намоно взяла белый пакет с гуманитарной помощью и вложила его в руки дочери. С улыбкой, выражающей участие, она наклонилась к ней. «Почему бы тебе не посмотреть и не рассказать мне?»

Нами улыбнулась в ответ и вылетела на кухню так, словно фильтры для воды и быстрорастущий овёс были невероятно ценным подарком. Бурный энтузиазм девочки, с одной стороны, являлся искренним. С другой же стороны, он был призван убедить матерей, что с ней всё в порядке, что им не о чем беспокоиться. Так много сил – точнее, все свои силы – они черпали из желания защитить друг друга. Ноно не знала, делается ли от этого лучше или хуже.

В спальне на подушках лежала Анна. Увесистый том Толстого покоился рядом с ней, зачитанный корешок уже успел изогнуться. Война и мир. Цвет лица Анны был сероватым, черты вытянулись. Ноно осторожно присела рядом, положив руку на обнажённое правое бедро жены, чуть выше раздробленного колена. Кожа больше не была горячей и натянутой от припухлости. Хороший знак.

«Сегодня показалось голубое небо», – с надеждой в голосе произнесла Ноно, – «Ночью могут появиться звёзды».

Анна улыбнулась своей широкой русской улыбкой. Одна из черт, что она передала[6] Нами. «Это хорошо. Становится лучше».

«Бог знает, что из этого выйдет…», – вздохнула Намоно, тут же пожалев об унынии в голосе, и постаралась смягчить свои слова, взяв Анну за руку. «Ты тоже выглядишь лучше».

«Жа́ра сегодня не было», – с лёгкой неуверенностью в голосе произнесла Анна.

«Совсем?»

«Ну, только немножко».

«Много было гостей?», – спросила Намоно, пытаясь сохранить лёгкость в голосе. После Аниного ранения её прихожане устроили настоящий ажиотаж, принося талоны на еду и предлагая свою помощь, так что отдохнуть Анне не удавалось. Намоно в итоге топнула ногой и отослала всех прочь. Анна не стала возражать. Как ей казалось потому, что так она удержит свою паству от раздачи припасов, оставаться без которых было бы для них непозволительно.

«Амири заходил», – ответила Анна.

«Правда? И что мой кузен хотел?»

«Завтра у нас церковный кружок. Всего с дюжину человек. Нами помогла для этого прибраться в гостиной. Знаю, я должна была сперва посоветоваться с тобой, но…»

Анна кивнула на свою раздутую, опухшую ногу, будто бы её неспособность встать у кафедры было худшим, что с ней приключилось. И, возможно, так и было.

«Если ты достаточно окрепла», – с заботой произнесла Намоно.

«Прости».

«Я тебя прощаю. Снова. Всегда».

«Ты так добра ко мне, Ноно», – тихо сказала Анна и затем ещё тише, чтобы Нами их не услышала, – «Была тревога, пока ты уходила».

На сердце у Намоно похолодело, – «Куда ударит?»

«Не ударит. Перехватили. Но…»

Осознание пришло вместе с молчанием. Но был ещё один. Ещё один астероид, сброшенный в гравитационный колодец на хрупкие остатки Земли.

«Я не говорила Нами», – Анна произнесла это так, будто бы защищать своего ребёнка от страха было ещё одним грехом, который требовал прощения.

«Всё правильно», – успокоила её Намоно, – «Я скажу, если потребуется».

«Как Джино?»

Я забыла вертелось у Намоно на языке, но она не смогла солгать. Самой себе, может быть, но ясные глаза Анны запрещали ей лгать. «Я собиралась зайти к нему позже…»

«Это важно», – твёрдо сказала Анна.

«Я знаю. Просто я так устала…»

«Потому-то это так важно», – ответила Анна. «Когда случилась эта катастрофа, мы все без труда сплотились. Ведь это легко. Но когда бедствие затягивается и требуется прилагать больше усилий, нужно показывать людям пример единения».

Разве что не прилетит очередной астероид и космический флот не сумеет его вовремя перехватить. Разве что гидропонная система не откажет из-за нагрузки и все мы не начнём голодать. Разве что система очистки воды не выйдет из строя. Разве что не случится тысяча других бед, каждая из которых означает смерть.

Но даже это не было бы неудачей для Анны. Не было бы, пока все они ведут себя хорошо и добры друг к другу. Даже если бы все они, держась за руки, тихонько снесли друг друга в могилу, Анна бы чувствовала, что следовала своему призванию. Возможно, она была права.

«Разумеется», – согласилась Намоно. «Я лишь хотела сначала принести тебе припасы».

Нами вбежала мгновение спустя, держа по водяному фильтру в каждой руке. «Смотрите! Ещё одна блистательная неделя питья фильтрованной мочи и грязной дождевой воды!», – выпалила она с усмешкой, и Намоно в миллионный раз поразило, насколько же похожа на них дочь.

Остальная часть пайка являла собой овсяные брикеты быстрого приготовления, пакетики чего-то, что на китайском и хинди именовалось куриным бефстрогановом и горсть таблеток. Витамины для всех. Обезболивающее для Анны. Так что, это было уже кое-что.

Намоно посидела с женой, держа её за руку, пока Анины веки не начали опускаться, а щёки не приобрели ту мягкость, что говорит о грядущем сне. За окном последние красные оттенки сумерек сменились серым. Тело Анны расслабилось. Освободились скованные плечи. Морщинки на лбу разгладились. Анна не жаловалась, но боль от ранения и стресс, перенесённый от внезапного увечья, смешались со страхом, что все они испытывали. Было приятно наблюдать, как всё это отступает, пусть даже на миг. Анна всегда была привлекательной женщиной, но когда спала, становилась прекрасна.

Перед тем, как встать с края кровати, Ноно подождала, пока дыхание жены не стало глубоким и постоянным. Она была почти у двери, когда Анна заговорила, голос её был подёрнут сном.

«Не забудь про Джино».

«Уже иду», – нежно произнесла Ноно и дыхание Анны вернулось к своему глубокому, медленно-сонному темпу.

«Могу я тоже пойти?», – спросила Нами у Ноно, когда та направилась к двери на улицу. «Терминалы опять не ловят сеть, а делать тут нечего».

Ноно тут же подумала, что Там слишком опасно и Ты можешь понадобиться матери, но глаза дочери были полны надежды, так что вслух она сказала: «Да, но обуйся».

Всю дорогу, по пути к Джино, вокруг танцевали тени. Лампы аварийного освещения запасли достаточно солнечной энергии, чтобы в половине домов, мимо которых они проходили, слабо трепыхался свет. Не ярче свечи, но всё ж светлее, чем раньше. Сам город до сих пор оставался погружённым во тьму. Ни уличного освещения, ни сияния многоэтажек, лишь несколько ярких точек вдоль извилисто-длинной аркологии[7] на юге.

В памяти Намоно внезапно всплыли яркие воспоминания о том, как она, будучи младше, чем её дочь сейчас, впервые полетела на Луну. Она вспомнила то сплошное сияние звёзд и поразительно красивый Млечный Путь, которые она увидела после выхода из атмосферы. А сейчас, даже с зёрнами пыли в верхних её слоях, видно было больше звёзд, чем с оттеняющей городской засветкой. Светила Луна: серебро полумесяца обрамляло золотую паутину подсветки лунной инфраструктуры. Она взяла дочь за руку.

Пальцы девочки казались такими толстыми, такими твёрдыми в сравнении с теми, какими они когда-то были. Она росла. Больше не их маленькая девочка. А как много было планов на её учёбу в университете и совместные путешествия! Всё пошло прахом. Мир, в котором они хотели растить её, развалился. Намоно чувствовала болезненный приступ вины из-за этого, будто бы она могла хоть что-то из этого предотвратить. Будто бы это была её вина.

В сгущающейся темноте слышались голоса, хотя их было меньше, чем обычно. Когда-то в квартале бурлила ночная жизнь. Бары, уличные артисты и недавно вошедшая в моду тяжёлая, гремящая музыка, грохотавшая по улице, словно кто-то уронил груду кирпичей. Теперь люди ложились спать на закате и поднимались с рассветом. Ноздри защекотал запах съестного. Даже странно, как запах простой овсяной каши может принести ощущение комфорта. Она надеялась, что Старый Джино отправился к фургону или что один из прихожан Анны сходил за него. Иначе Анна настояла бы, чтобы он взял часть их припасов и Намоно бы ей это позволила.

Но этого пока не произошло. Не стоит будить лихо, пока оно тихо. На их пути и так было достаточно всего. Когда они добрались до поворота к Старому Джино, последние солнечные лучи скрылись за горизонтом. Единственной приметой того, что Скала Зума всё ещё оставалась на месте, была глубокая тьма, возвышающаяся на тысячу метров над городом. Сама земля, поднимающая дерзкий кулак к небесам.

«О!» – воскликнула Нами. Даже не воскликнула, скорее выдохнула. «Ты это видела?»

«Видела что?», – с беспокойством спросила Намоно.

«Падающая звезда. И ещё одна. Смотри!»

Действительно, там, среди неподвижных, будто мерцающих, звёзд мелькнула короткая полоска света. И ещё одна. Пока они стояли там, держась за руки, промелькнуло ещё с полдюжины. Это всё, что оставалось Намоно, а не рвануть назад, заталкивая свою дочь в арку дверного проёма и пытаясь укрыть её собой. Была тревога, но остатки космофлота ООН его сбили. Эти огненные пятнышки в верхних слоях атмосферы, быть может, даже не его обломки. А может, и его.

Было время, когда “падающие звёзды” представлялись чем-то красивым. Чем-то невинным. Больше они таковыми не будут. Не для неё. Не для кого-либо на Земле. Каждый яркий след в небе был шёпотом смерти. Шипением пули. Напоминанием, громким, как крик. Всё может закончиться и ты не в силах это остановить.

Ещё одна яркая, как факел, полоса переросла в беззвучный огненный шар шириной с ноготь.

«Эта была большой», – сказала Нами.

Нет, подумала Намоно. Не была.

 

Глава первая: Па

«У тебя нет ебучего права на это!», – уже не в первый раз кричал владелец Хорнблоуэра[8],– «Мы своим трудом нажили это добро. Оно наше».

«Мы это уже проходили, сэр», – возразила Мичио Па, капитан Коннахта[9]. «Ваш корабль вместе с грузом реквизируются “Свободным Флотом”».

«Ты про ваши говённые гуманитарные потуги? Если астерам нужны припасы, так пусть покупают. Что моё – то моё».

«В этих припасах нуждаются. Если бы вы согласились сотрудничать в соответствии…»

«Ты палила по нам! Разнесла нам дюзы движка!»

«Вы пытались уклониться. Ваши пассажиры и экипаж…»

«”Свободный Флот”, едрить меня в дышло! Вы ворьё. Вы пираты».

Слева от неё, Эванс – её старший помощник и недавнее пополнение семьи – застонал так, словно его ударили. Бросив на него взгляд, Мичио встретилась с его голубыми глазами. Он осклабился: белозубая улыбка и чересчур привлекательное лицо. Он был красив и знал это. Мичио отключила микрофон, пропуская мимо поток ругани с Хорнблоуэра, и кивнула ему. В чём дело?

Эванс указал на консоль. «Такой злющий», – почти обиженно произнёс он, – «Как заденешь нежные чувства бедненького coyo’s (малыша), каждый раз так».

«Будь серьёзен», – сказала сквозь улыбку Мичио.

«Я серьёзный. Fragé bist (Бываю хрупким)».

«Хрупким? Ты-то?»

«В моём сердце», – сказал Эванс, прижимая ладонь к своей атлетичной груди. «Малыш я».

В динамиках системы связи владелец Хорнблоуэра, доходя до белого каления, уже испускал пену. По его словам, Па была воровкой и шлюхой из такой породы людей, которым нет дела, чьи дети умрут, пока лично ей платят. И если бы он был её отцом, то прикончил бы её вместо того, чтобы позволять ей позорить семью. Эванс захихикал.

Поневоле засмеялась и Мичио. «Ты в курсе, что твой акцент усиливается, когда ты флиртуешь?»

«Ага», – ехидно щурясь, ответил Эванс, – «Я само сплетение притворства и порока. Смог отвлечь тебя от него, всё ж. Ты начинаешь выходить из себя».

«Ещё пока не до конца вышла», – с недоброй улыбкой сказала она, включив переговорное устройство. «Сэр! Сэр! Можем мы с вами сойтись хоть на том, что я пиратка, предлагающая запереть вас по каютам на время пути к Каллисто вместо того, чтобы вышвырнуть в открытый космос? Так сойдёт?».

Радио на мгновение затихло, чтобы разразиться затем яростным бессвязным рёвом, в котором можно было угадать фразы “захлебнёшься своей ёбаной астерской кровью” и “убью, если посмеешь”. Мичио подняла три пальца. На другом конце командной палубы Оксана Буш махнула рукой в знак подтверждения и ввела параметры в орудийную консоль.

Коннахт не был астерским кораблём. Изначально не был. Он был построен для Марсианского Военно-Космического Флота[10] и укомплектован широким спектром высококлассного вооружения и аналитических систем. Сперва они находились на нём добрую часть года, тайно тренируясь. А когда пришёл час, ввязались в драку. Теперь же Мичио наблюдала на своём экране за тем, как Коннахт опознаёт и помечает целью шесть точек на корпусе дрейфующего грузового корабля. Места, где очередь из ПТО[11] или удачно запущенная торпеда пробьёт брешь в корпусе. Подключились лазеры системы наведения орудий, выделив целью Хорнблоуэр. Мичио ждала. Улыбка Эванса слегка потухла. Убийство гражданских первым пунктом в его списке не значилось. Справедливости ради, это не было вариантом и для Мичио, но Хорнблоуэр не должен был пройти через Врата и отправиться колонизировать какую-нибудь приглянувшуюся им чужую планету. Переговоры определяли лишь то, как именно они не смогут этого сделать.

«Хочешь пальнуть, шеф?», – игриво спросила Буш.

«Пока нет», – сдержанно ответила Мичио. «Следи за их двигателем. Попытаются ускориться – вот тогда».

«Вздумают дать ускорение с развороченным соплом, и нам не надо будет тратить снаряды», – с насмешкой в голосе произнесла Буш.

«Люди рассчитывают на этот груз».

«Я в курсе», – посерьёзнев, сказала Буш, добавив спустя мгновение, – «Они ещё на холостых оборотах».

Щёлкая, система связи издавала подобные плевкам звуки. Кто-то кричал на том корабле, но не на неё. Послышался другой голос, и ещё несколько, каждый пытался перекричать друг друга. Затем выстрелы, шум борьбы – переданные по радио, звуки казались глухими и безобидными.

Прозвучал новый голос.

«Коннахт? Вы тут?»

«Всё ещё тут», – твёрдо сказала Мичио. «Пожалуйста, представьтесь».

«Меня зовут Сержио Плант», – неуверенно произнёс голос. «Я исполняющий обязанности капитана Хорнблоуэра. Мы сдаёмся. Больше никто не должен пострадать, хорошо?»

Эванс улыбнулся с чувством триумфа и облегчения.

«Besse (Рада) слышать это от вас, капитан Плант», – удовлетворённо сказала в ответ Мичио. «Я принимаю ваши условия. Приготовьтесь к стыковке».

И прервала сеанс связи.

***

История, по мнению Мичио, – это длинная череда случайностей, которые кажутся неизбежными, стоит только взглянуть в прошлое. Что верно для государств, планет и крупных корпораций, применимо и к маленьким судьбам людей. И наоборот. Как к АВП[12], Земле и Марсианской Конгрессионной Республике, так и к Оксане Буш, Эвансу Гарнер-Цою и Мичио Па. Если уж на то пошло, то и ко всем людям, жившим и работавшим на Коннахте и его кораблях-побратимах. Только потому, что она занимает свой пост и командует, как может, неся на себе бремя ответственности за безопасность и благополучие мужчин и женщин в её команде, – той команде, что борется за правое дело - жизни членов экипажа Коннахта, казалось, имели большее значение.

Для неё первой из череды случайностей стало то, что она вообще стала частью военного кулака Пояса. Будучи ещё молодой девушкой, она ожидала, что получит должность инженера-системотехника или администратора на какой-нибудь крупной станции. Так могло произойти, если бы Мичио больше любила математику. Она заставила себя поступить в один из тех университетов Пояса, что располагались на «престижных» верхних уровнях станций, потому что считала, будто должна поступить и потерпела неудачу, так как это ей чудовищно не подходило. Когда из деканата ей пришло уведомление об отчислении, она была поражена. Смотря в прошлое, это казалось очевидным. Очищающая призма истории.

Ей больше подходил АВП, или, на худой конец, то его боевое крыло, в котором она состояла. В первый же месяц Мичио стало ясно, что Альянс Внешних Планет был не единой революционной организацией, а лишь своего рода знаменем, выдуманным жителями Пояса, которые считали, будто нечто такое должно существовать. “Коллектив Вольтера” считал за АВП только себя, но также поступали и люди Фреда Джонсона на станции Тихо. Андерсон Доуз действовал, как губернатор Цереры, под знаменем рассечённого круга АВП, а Зиг Очоа противостоял ему, используя тот же символ.

В течение многих лет Мичио строила военную карьеру, прекрасно понимая, что авторитет командира – штука довольно хрупкая. Было время, когда она почти инстинктивно защищала авторитет власти – как её авторитет над подчинёнными, так и власть командования над ней самой. Благодаря этому она и получила кресло старшего помощника на Бегемоте. Это привело её в “медленную зону”, когда человечество впервые шагнуло через Врата, в самое сердце империи из тринадцати сотен миров, которой оно было наследником. Это было то, из-за чего была убита её любовница, Сэм Розенберг. После всего этого её вера в линию руководства стала не такой уж абсолютной.

Вновь очевидное при взгляде в прошлое.

Что до второй случайности, она сама затруднялась сказать, что именно это было. Вступление ли в “групповой[13] брак”, вербовка ли её Марко Инаросом или управление новейшим кораблём в дерзкой операции “Свободного Флота”. В жизни было больше поворотов, чем в рудной жиле и не все изменения были очевидны, даже оглядываясь назад.

***

 «Абордажная команда готова», – доложил Кармонди, голос его искажался шлемофоном скафандра. «Начинать абордаж?»

Технически, как лидер штурмовой группы, Кармонди не был приписан к команде Мичио, но отошёл под её руководство, как только ступил на борт. Он несколько лет прожил на Марсе, не был частью “группового брака”, сформировавшего ядро команды Коннахта, и был достаточно профессионален, чтобы принять своё положение чужака. Это было то немногое в нём, что вызывало симпатию Мичио.

«Давайте позволим им быть паиньками», – решила Мичио. «Если начнут стрелять по нам – делайте, что должны».

«Вас понял», – подтвердил Кармонди и отключил связь.

Оба корабля теперь лежали в дрейфе, так что она не могла откинуться на спинку амортизирующего кресла. Будь Мичио в состоянии, она бы это сделала. Когда появились вести о том, что “Свободный Флот” берёт под контроль систему и Кольцевые Врата будут закрыты для прохода судов, корабли колонистов, идущие на ускорении к новым мирам, оказались перед выбором. Либо отказаться от предприятия, отдать запасы для перераспределения на станции и корабли, которые в них больше всего нуждались, и сохранить тем самым своё судно. Либо бежать, не отдавая ничего.

Хорнблоуэр – как и многие другие – прикинул и решил, что игра стоит свеч. Отключив ответчик[14], они развернули корабль и развили ненадолго чудовищное ускорение. Затем снова сманеврировали, вновь включили тягу, вновь сманеврировали, включили тягу. Такую технику пилотирования называли «хотару»[15]. Техника эта заключалась в том, чтобы включать излучение двигателя лишь на короткий срок, а затем ускорение сбрасывалось полностью в надежде, что просторы космоса укроют беглецов, пока не изменится политическая ситуация. На кораблях было достаточно еды и припасов, которых хватило бы будущим колонистам на долгие годы. Масштабы системы были настолько огромны, что, если бы они проскочили полосу патрулирования, найти их потом было бы задачкой на целую жизнь.

“Свободный Флот” засёк шлейф выхлопа двигателя Хорнблоуэра станциями слежения одновременно с Ганимеда и Титана. Мичио больше всего не нравилось, что погоня вывела их из плоскости эклиптики[16]. Подавляющий объём солнечной гелиосферы простирался выше или ниже тонкого диска, по которому планеты и астероиды вращались на своих орбитах. Мичио испытывала суеверную неприязнь к этому пространству, к этой огромной пустоте, которая, по её мнению, довлела вокруг человеческой цивилизации.

Кольцевые Врата и невообразимое пространство за ними могут показаться чуждыми, – они и были чуждыми – но беспокойство при перемещении вне плоскости эклиптики не покидало её с самого детства. Это было частью её личной мифологии и предвестником несчастья.

Па настроила свой монитор на камеры скафандров абордажной команды и включила расслабляющую музыку. Хорнблоуэр предстал перед ней с двадцати разных ракурсов. Звуки арфы и тамбурина успокаивали. Темнокожий землянин находился в стыковочном шлюзе, руки его были широко раскинуты. Полдюжины камер уставились на него, стволы оружия абордажной команды виднелись в кадре. Остальные рассыпались по сторонам, наблюдая за передвижениями по периметру или из глубины корабля. Мужчина протянул руку к поручню, и, развернувшись с его помощью, сложил руки за спину в ожидании наручников. Натренированность его движений дала Мичио повод задуматься, что капитана Планта – если это был он – уже задерживали раньше.

Абордажная команда продвинулась вглубь корабля, их взгляд, их внимание перемещалось между проходами в каюты. Движения передавались от камеры к камере. Когда группа добралась до камбуза, навстречу с поднятыми руками выплыла в ряд команда Хорнблоуэра, готовая принять любую участь, принесённую им Коннахтом. Даже при малом размере отдельных окошек для изображения с камер на её мониторе, Мичио могла видеть, как струящийся блеск слёз ползёт по лицам пленников. Скорбные маски из слёз и поверхностного натяжения.

«С ними всё будет в порядке», – с беспокойством произнёс Эванс. «Esá (Так ведь)? Это наша работа, да?»

«Я знаю», – отозвалась Мичио, не отрываясь от монитора.

Абордажная команда продвигалась от палубы к палубе, беря каждую под контроль. Согласованность их действий создавала ощущение, будто они единый организм с двадцатью глазами. Коллективный разум, состоящий из профессионализма и тренированности. Общая каюта для отдыха экипажа была в беспорядке. Незакреплённый ручной терминал и питьевую грушу прибило в невесомости к приёмнику воздушного фильтра. Без воздействия силы тяжести, амортизирующие кресла лежали под разными углами. Это напомнило Мичио старые видео о кораблекрушениях на Земле, которые она когда-то смотрела. Корабль колонистов тонул в бескрайнем вакууме космоса.

Она знала, что Кармонди вызовет её ещё до того, как он это сделал, и приглушила музыку. Запрос на связь прозвучал мягким звонком.

«Мы взяли корабль под контроль, капитан», – доложил он. Двое его бойцов смотрели на него, пока он говорил, так что Па видела, как его губы и челюсть произносят эти слова под двумя разными углами, в тот момент, когда слышала их. «Никакого сопротивления. Никаких проблем».

«Офицер Буш?», – застыла в вопросе Мичио.

«Их сетевые экраны уже отключены», – подтвердила Оксана. «Toda y alles. (Абсолютно все)».

Мичио кивнула, больше самой себе, чем Кармонди. «Коннахт взял под контроль системы вражеского корабля».

«Устанавливаем периметр и берём под охрану пленных. Автоматическая поверка установлена».

«Вас поняла», – ответила ему Мичио. Затем, Эвансу. «Давай отойдём достаточно далеко, чтобы не попасть в зону поражения, если выяснится, что они прячут ядерные боеголовки в зернохранилище».

«Выполняю», – доложил Эванс.

Маневровые движки слегка прижали её к амортизационному гелю, даже не на десятую часть g, рывком, длившимся едва ли несколько мгновений. Отбирать имущество, которое другие считали своим по праву, было опасной работёнкой. Коннахт, разумеется, будет присматривать за абордажной командой, держать нежные пальчики корабля на пульсе каждого из них. И в дополнение, Кармонди будет сообщать о себе каждые полчаса, используя одноразовый протокол. Если он пропустит поверку, Мичио превратит Хорнблоуэр в разреженное облако горячего газа в назидание другим кораблям. А тысячам человек на Каллисто, Ио и Европе останется лишь надеяться, что другие “изъятия” пройдут успешней.

Пояс, наконец, сбросил ярмо внутренних планет. У них была станция Медина в центре Кольцевых Врат, у них был единственный в Солнечной системе действующий космический флот и у них было признание миллионов астероидян. В отдалённой перспективе, это было величайшим заявлением о независимости и свободе, когда-либо сделанное человечеством[17]. В ближайшей перспективе, задачей Мичио было убедиться, что победа не обернётся для всех них голодной смертью.

В течение следующей пары дней Кармонди и его люди проследят за тем, чтобы несостоявшиеся колонисты, остались запертыми по охраняемым каютам, откуда их можно будет переправить на орбиту Юпитера. Затем проведут полную опись захваченного, а после того, как закончат, останется ещё целая неделя в запасе, прежде чем отремонтируют двигатели на Хорнблоуэре. Всё это время Коннахт будет стоять на рейде – как охранник и тюремщик, и то немногое, что останется делать Мичио – сканировать пустоту в поисках новых беженцев.

Ей эта перспектива не улыбалась, и она была уверена, что и другим супругам в её “групповом браке” тоже. Однако голос Оксаны выдавал больше, чем она хотела сказать.

«Шеф. Пришло подтверждение с Цереры».

«Хорошо», – сказала по-особому Мичио, интонацией показав, что услышала то, о чём Оксана предпочла умолчать. Оксана Буш была её женой почти столько же, сколько вся группа была вместе. Они отлично улавливали настроения друг друга.

«Поступило кое-что ещё. Сообщение от того самого».

«Чего нужно Доузу?», – с лёгким раздражением спросила Мичио.

«Не Доузу. Большому тому самому».

«Инаросу?», – воскликнула Мичио. «Запускай».

«С шифровкой только для капитана», – ответила Оксана. «Я могу переслать сообщение к тебе в каюту или на твой терминал, если…»

«Запускай, Оксана».

На мониторе появился Марко Инарос. Судя по тому, как лежали его волосы, он находился либо на Церере, либо под гравитацией ускорения. Фона за ним было не видать, так что нельзя было сказать точно, на корабле он или в кабинете. Его улыбка была очаровательна и затрагивала тёплые, тёмные глаза. Мичио почувствовала, как её пульс слегка ускорился, и сказала себе, что это из-за страха, а не из-за влечения. По большей части, так оно и было. Хотя, Инарос был харизматичным ублюдком.

«Капитан Па», – произнёс со своей обычной слащавой интонацией Марко. «Я рад слышать, что вы взяли Хорнблоуэр чисто. Это ещё одно подтверж