Переход к поэзии действительности в сонетах Пьера Ронсара

Во Франции Ренессанс начался на полтора столетия позднее, чем в Италии, – в конце 15-го века. Поэты, мыслители, прозаики Ренессанса учились на новеллах Боккаччо, на стихах Данте и Петрарки. Но перед Францией стояли свои задачи, и деятели Ренессанса отвечали на вопросы, которые ставила перед ними их собственная национальная история. Французское Возрождение приобрело огромный размах и черты невиданной даже в Италии народности.

Расцвет культуры потребовал гибкой, богатой, яркой речи, особенно судьба родного языка заботила «Плеяду» – группу из семи французских поэтов (Плеяда – созвездие из семи звезд, ярко сияющих на ночном небосклоне), во главе которой стоял Пьер де Ронсар (1524–1585).

Ронсар принадлежал к старинному дворянскому роду, получил серьезное гуманитарное образование в одном из парижских коллежей, служил при дворе. Его называли «принцем поэтов», он жил то в своих имениях, то в Париже, всецело отдавая себя занятиям литературой. Полнее и рельефнее, чем кто-либо из его соратников, воспел он то, что составляет очарование и своеобразие его времени. В блестящих стихах он воплотил идею «Плеяды» о том, что французский язык ничем не хуже латинского и древнегреческого, что и на этом языке можно и должно создать великую поэзию. Ронсар – автор многих поэтических произведений, но прославился он не столько своими одами, сколько тремя сборниками сонетов, в которых прославлял любовь и радостях жизни и в которых чувствуется вся мощь поэтического темперамента, бьющий через край лиризм, напор переполняющих душу поэта эмоций.

В сонетах перед современниками Ронсара появился человек со своим характером, со своими переживаниями, порывами к счастью, со своим иногда грубоватым юмором, с удивительной, небывалой еще во французской поэзии музыкальностью.

«Первая книга любви» посвящена Кассандре Сальвиати и создана в 1551–1552 гг., через 5–6 лет после знакомства с девушкой, поэтому ее образ возникает как будто сквозь дымку воспоминаний, в ореоле эмоций, пробужденных мечтами. Образ возлюбленной – воплощение идеала поэта, его представлений о красоте и совершенстве. Любовь служит мощным толчком для полета фантазии, накапливающего вокруг себя и приводящего в движение влечения и вожделения, переживания, порожденные иными лицами. Реальные жизненные впечатления стилизуются и переводятся в сознательно приподнятый план. Этот сборник создается под влиянием Петрарки. Ронсар воспринимает по преимуществу литературную сторону петраркизма: повышенный интерес к утонченной художественной форме, призванной передать перипетии любовных переживаний. На первый план выдвигается чувственная сторона переживаний.

 

…Ты предо мной, любовь моя живая!

Меня уносит в небо твой полет…

Пер. В. Левика

 

Ронсар воспевает возвышенную и неразделенную любовь, бросая вызов благоразумию подражателей Петрарки:

 

В твоих объятьях даже смерть желанна!

Что честь и слава, что мне целый свет,

Когда моим томлениям в ответ

Твоя душа заговорит нежданно.

Пер.В. Левика

 

Ронсар обращается к античной мифологии, населяя сонеты мифологическими персонажами, что позволяет стилизовать и образы героя и его возлюбленной, и само любовное чувство («О если бы в томленье одиноком // Я стал Нарциссом, а она – потоком»; «Всю боль, что я терплю в недуге потаенном, // Стрелой любви пронзен, о Феб, изведал ты»).

Ронсар пока проявляет интерес к приемам петраркистов, в частности, к использованию параллелизмов, иногда несколько вычурных сравнений.

Во «Второй книге любви» меняется образ возлюбленной, а с ним – и стилистическая тональность цикла, в котором на первый план выступают естественность чувств, прозрачная ясность, грациозное художественное воплощение. Теперь перед читателем не аристократка Кассандра, а крестьянская девушка Мария Дюпон из Бургейля. Образ Марии теплее, доступнее, проще облика Кассандры.

Мария становится для поэта символом вечной женственности и красоты, воплощением идиллического канона.

Поэтому и образ девушки, складываясь из отдельных штрихов, ассоциируется с весной, утром, рассветом, с цветущей природой, вызывает ощущение весенней чистоты и свежести:

Как роза ранняя, цветок душистый мая,

В расцвете юности и нежной красоты…

Пер. В. Левика

Живей! Расцвел жасмин, и маки заблестели –

Не налюбуетесь душистой резедой…

Пер.В. Левика

 

Концепция любви как весны человеческих чувств органично входит в жизненную философию поэта.

Ронсар рисует образ девушки без приукрашиваний и ухищрений: теперь это не «богиня благосклонная», обитающая среди нимф в чудесном лесу, – Мария ходит среди огородных грядок, прядет, и оттого кажется искренним чувство поэта, восхищающегося естественностью и простотой девушки.

Углубляется понимание природы, теперь она не просто фон: поэт приближает ее к человеку. Внешний мир наполняет сонеты, и миру чувств и переживаний приходится потесниться. Преклонение перед природой сближает философию Ронсара с философией античного пантеизма. Природа становится источником наслаждения и в то же время дарит естественную мудрость, правила жизненного поведения:

 

Презренен этот век,

презренен тот мужчина,

Кто в плен идет к любви и мнит,

что честен мир.

Пер. А. Париной

 

Появляется тема грустно-умиротворенного приятия смертного удела и быстротечности жизни: Ронсар обращается к традициям античной любовной лирики Анакреонта, Катулла, Горация, призывая наслаждаться жизнью, ловить мимолетные радости:

 

Друзья, обманем смерть и выпьем за любовь.

Быть может, завтра нам уж не собраться вновь,

Сегодня мы живем…

Пер. В. Левика

 

В этом упоении радостями бытия – попытка преодолеть горечь и грусть, вызванные жизненными неудачами, стремление победить всесильное, неумолимое Время и Смерть забвением: чем меньше времени отведено человеку, тем решительнее надо пользоваться удовольствиями, ища забвение в вине и любви, наслаждаясь красотой природы.

 

Мужайся, песнь моя!

Достоинствам живого

Толпа бросает вслед язвительное слово,

Но богом, лишь умрет, становится певец.

Живых, нас топчет в грязь завистливая злоба…

Пер.В. Левика

 

Наслаждение земным бытием – непременный спутник поэзии Возрождения, но оно было не только «реабилитацией плоти» (Н.И. Конрад), но и «реабилитацией духа», а потому это упоение миром и человеком заключается в такие изящные и гармоничные формы, что даже «непристойность обретает вид эстетической игры».⁸

Сборник сонетов, обращенных к Марии, закрепил переход к поэзии действительности.

Третий сборник стихотворений обращен к Елене дю Сержер и создавался, когда в литературе получали все большее распространение маньеристские тенденции, проявлявшиеся в отобранности образов, рафинированности речи, в уходе от реального времени, предощущении трагического. В сонетах этого сборника переплетается возвышенная идеализация и психологическая достоверность.

В обращенных к Елене сонетах еще немало следов петраркизма, манерной изощренности, изысканности, но стремление к точности и лаконичности, чувство меры берут верх.

Свои искренние чувства поэт старается выразить в простой и классически ясной форме, и это – предпосылки классицизма, который начинает складываться как направление в искусстве.

В третьем сборнике Ронсар создает образ возлюбленной, которая одновременно и реальна, осязаема, и бесконечно далека. Мы можем судить не только о внешнем облике Елены («Затмить бы впору ей // Рожденную из пены» – пер. В. Потаповой), о ритме ее движений:…

 

А ты задумалась, мечтая о своем.

Ты безразличием мне душу истерзала,

Как ни молился я – ты глаз не подняла

И, полусонная, ни слова не сказала,

Все брови хмурила…

Пер. Р. Дубровкина

 

Мы получаем и представление о внутреннем мире Елены – той высокомерной светской дамы:

 

Бездушья своего ни взглядом, ни упреком

Вовек не выдашь ты, но, словно ненароком,

Искусной колкостью покой смущаешь мой.

Пер. Р. Дубровкина

то уставшей от светской жизни и лицемерия женщины:

 

Ты помнишь, милая, как ты в окно глядела

На гаснущий Монмартр,

на темный дол кругом

И молвила: «Поля, пустынный сельский дом, –

Для них покинуть двор нет сладостней удела!»

Пер. В. Левика

 

Образ возлюбленной вновь обретает аристократическую утонченность, но в основе его – внутренняя гармония, уверенность и достоинство, которые составляют важную черту идеала красоты Ренессанса:

 

Итак, храните все, все, что судьбой дано вам…

И вашу красоту, и нежность ваших глаз,

И ваш глубокий ум, и вашу власть над словом.

Пер. В. Левика

 

Все так же, как и в сборнике «К Марии», Ронсар воспевает радости бытия, но теперь его призыв наслаждаться жизнью звучит порой трагично:

 

Мгновеньем насладись –

ведь молодость не ждет!

За днем веселия печали день придет…

Пер. В. Левика

 

Может быть, эта трагичность связана с тем, что в сонетах, обращенных к Елене, все-таки ощутимее становится переход к реализму. Во времена Петрарки немыслимо было назвать в любовных стихах свою эпоху «безверья век», а страну сделать символом смерти.

В сонетах этого сборника еще много мифологических мотивов и образов: Амур, Венера, Прекрасная Елена, – но жизнь с ее реалиями вторгается в поэзию, заставляя Ронсара вводить в сонеты приметы своего времени («Увидев, что мой дом разграблен солдатней // И смерть сражает всех…» – пер. А. Ибрагимова; «…В те дни, когда Мятеж взвивал свои знаменаУ/И на француза шел с оружием француз…» – пер. Г. Кружкова). Здесь же возникает явственный образ самого стареющего поэта, по-прежнему упоенного чувственной красотой мира, склонного предаваться влечению страстей и жажде наслаждений, но одновременно сохраняющего мудрое самообладание и чувство меры.

 

Увы, я слишком стар для пылкого веселья,

Богатство, красота, а не волшебный стих,-

Вот подлинной любви магические зелья.

Пер. Р. Дубровкина

 

И, если проводить параллель между поэзией и живописью и сравнивать сонеты Петрарки с полотнами Рафаэля и Боттичелли, то сонеты Ронсара можно соотнести с картинами мастеров барбизонской школы (Руссо, Дюпре), обратившихся к миру природы, которая окружает человека в повседневной жизни, придавая ей глубинный смысл бытия: то же любование реальным миром и трезвость оценок, то же сочетание серьезности и изящества, тот же острый интерес к человеку.

Более разнообразными становятся художественные приемы. В сборнике сонетов, посвященных Кассандре, основным приемом создания образа является мифологизация. Поэт сравнивает себя с Фебом, или Аполлоном, в античной мифологии и считавшимся покровителем искусств (в том числе и поэзии), подчеркивая, что он, Ронсар, покровительствует французской поэзии, делает ее частью европейской культуры вообще.

Возлюбленная же сравнивается с Данаей, Европой, Афродитой, что позволяет Ронсару оживить параллелизмы – прием, заимствованный у Петрарки.

Вообще, влияние Петрарки и его последователей на этот сборник сонетов достаточно велико. Это и использование 10-сложного стиха, порывистого и стремительного, и пышные сравнения:

 

Как молодая лань, едва весна

Разбила льда гнетущие оковы,

Спешит травы попробовать медовой,

Покинет мать и мчится вдаль одна…

Так жил и я…

Пер. В. Левика

 

Привычные сравнительные обороты Ронсар часто заменяет творительным сравнения

 

«И станет море каменной пустыней» –

Пер. В. Левика;

«Когда ты, встав от сна богиней благосклонной» –

Пер. В. Левика,

придаточным сравнения:

Скорей падут громады снежных гор,

Мир обратится в хаос форм и линий,

Чем назову я рыжую богиней

Иль к синеокой преклоню мой взор.

Пер. В. Левика

 

Ронсар довольно широко использует метафорические эпитеты («горький путь», «душа безликая», «обманутая радость), которые позволяют дать характеристику психологического состояния героя.

Как и Петрарке, Ронсару нравятся метафоры в качестве средства украшения речи: «молнийные вспышки в твоих глазах» (пер. А. Ибрагимова); «Но вот любовь мне сердце охватила, // Его лучами глаз твоих зажгла» (пер. В. Левика).

Но еще, в отличие от Петрарки, Ронсар часто нагнетает анафоры и анафорические восклицания, что придает его сонетам большую эмоциональность:

 

Пока над ней последний час не грянет,

Пока стрела беспечную не ранит,

Свободной жизни положив предел…

Пер. В. Левика

Я карих глаз живым огнем пылаю,

Я серых глаз и видеть не желаю,

Я враг смертельный золотых кудрей…

Пер. В. Левика

 

Ронсар наполняет канон эмоционально, играя на контрастах между длинными синтаксическими периодами и краткими энергичными концовками (сонет «Нет, ни камея золотом одета…» (пер. В. Левика) представляет собой одно предложение, а заключительный терцет содержит короткий резкий вывод).

В сонетах второго сборника, обращенных к Марии, Ронсар разрабатывает низкий стиль, который назовет «доступным и приятным»:

 

Мари, перевернув рассудок бедный мой,

Меня, свободного, в раба вы превратил,

И отвернулся я от песен в важном стиле,

Который «низкое» обходит стороной.

Пер. В. Левика

 

В стихотворениях рядом с возвышенной традиционной поэтической лексикой появляются слова разговорные (так называемая сниженная лексика):

 

Анжуйской девушке служу я в прежнем чине,

Блаженствую в кольце ее прекрасных рук,

То нежно с ней бранюсь, то зацелую вдруг…

Пер. В. Левика

Бабенка вздорная, коварная и злая…

Пер. В. Левика

 

Ронсар сменил десятисложник на двенадцатисложный александрийский стих, сделав более спокойным тон сонетов. Этот размер, которым созданы сонеты, посвященные простолюдинке Марии, станет потом основным размером высокой поэзии и классицистической драмы во Франции.

В этом сборнике ослабевает влияние Петрарки на творчество Ронсара. Поэт избегает вычурных сравнений и эпитетов, закрепляя переход к поэзии действительности.

В третьем своем сборнике, «К Елене», Ронсар частично возвращается к петраркистской модели, используя развернутые замкнутые метафоры:

 

Она спасенье тех, чья жизнь обречена,

Земля – для моряка, снесенного волною,

Для узника – звезда над каменной стеною,

Как высший дар богов Надежда нам дана. Пер. Р. Дубровкина

сложные антитезы:

Как повторение затверженного круга,

Сближение – разрыв, согласие – отказ.!

Пер. А. Ибрагимова

 

нанизывание синонимов:

«Тепло, приветливо я встречен был кузиной» (пер. В. Левика); «Я пленник, я слуга, насмешливой судьбою/ Коварно пойманный в любовные силки» (пер. Р. Дубровкина); оксюморонные словосочетания: «стрелу для ласковой войны», «позор нарядный мой, блестящий плен».

Любовь поэт зачастую сравнивает с войной, так как ему любовь тоже приносит страдания и боль:

 

Проигран бой, разбит последний мой отряд,

Но ради глаз твоих и десять лет подряд

Готов я осаждать несломленную Трою.

Пер. А. Ибрагимова

 

Ронсар возвращается к мифологизации образов, обыгрывая на этот раз имя возлюбленной, сравнивая ее с Еленой Троянской и находя красоту любимой «божественной». Для него она прекраснее самой прекрасной из женщин, именно ее считает поэт наследницей Афродиты Киприды.

Часто Ронсар использует сложные предложения, части которого описывают состояние поэта и его возлюбленной, как бы подчеркивая противостояние героев сонетов, безнадежность любви Ронсара:

 

И если невзначай коснусь я вас рукой,

Не надо гневаться и так сверкать очами…

Пер. В. Левика

Таким образом, художественные приемы, используемые Ронсаром, помогают гармонично уравновесить непосредственность чувств и склонность к рефлексии, меланхолическую грусть и упоение радостью бытия. И это еще один отблеск идеалов Возрождения.