Идеологические особенности веберовского ренессанса

Хотя все сказанное выше свидетельствует о том, что повышенный интерес к М. Веберу в западной социологии действительно продиктован сегодня потребностью в ее теоретико-методологическом перевооружении, нельзя не учитывать также и идеологический аспект веберовского ренессанса.

Существенной идеологической особенностью этого ренессанса является тот факт, что он идет на смену так называемому ренессансу К. Маркса, нараставшему в западной социологии начиная со второй половины 60-х годов. "Прежде всего, - подчеркивают В. Шпрондель и его соавторы, - веберовский ренессанс, несомненно, следует рассматривать в многослойной связи с марксистской волной, идущей тем временем на убыль". "Ударной силой", пробившей дорогу Марксу (разумеется, соответствующим образом истолкованному) в "буржуазный социологический истеблишмент", был, как уже говорилось, неомарксизм, ставший важнейшим социально-философским истоком леворадикальной социологии. По мере утраты неомарксизмом и леворадикальной социологией своих идеологических позиций во второй половине 70-х годов (а утрачивали они их, в частности, и потому, что не смогли учесть возрастающего интереса социологической аудитории к этической проблематике, к осмыслению "стабилизирующих" социокультурных факторов и т. д.) мало-помалу исчерпывался и "марксистский ренессанс" в буржуазной социологии. Правда, в общем интерес к Марксу в западной социологии не угасает. Он и теперь, как правило, фигурирует первым в триаде основоположников современной западной социологии: Маркс-Вебер-Дюркгейм.

Пробившись в "социологический истеблишмент", неомарксисты заняли там достаточно прочные и активные позиции, стремясь объединить под своим флагом "антиконсервативные" социологические устремления. Но интерес западных социологов к Марксу и неомарксизму не имеет уже характера моды и ажиотажа, как это было на Западе, скажем, на рубеже 60-70-х годов. Судя по всему, объектом такого ажиотажа гораздо чаще становился в нынешней социологии именно М. Вебер; и хотя веберовский ренессанс находится в определенной зависимости от "марксистского ренессанса" - это скорее негативная, чем позитивная зависимость: воля к преодолению.

Это обстоятельство связано с теоретической предысторией веберовского ренессанса. Дело в том, что борьба с неомарксистским нигилизмом, зачастую осмысливавшаяся его противниками как борьба против марксизма как такового, была одним из важных мотивов, побуждавших социологов нерадикальной ориентации все чаще апеллировать к Веберу. Ведь к нему неоднократно взывали и сами основоположники неомарксизма (Хоркхаймер, Адорно, Маркузе и другие), вслед за молодым Лукачем заимствовавшие у него понятие рациональности, истолкованное, правда, в духе концепции отчуждения.

А потому их теоретическим оппонентам поневоле приходилось обращаться к "подлинному Веберу" (мотив, который до сих пор доминирует в нынешней вебериане). Так мало-помалу на рубеже 60-70-х годов прорисовывалось стремление "аутентичному марксизму" неомарксистов противопоставить нечто вроде "аутентичного веберианства". Провозвестники ренессанса Вебера, начиная с И. Вайса, выступившего с полемически острой книгой о нем еще в 1975 году, и кончая авторами только что рассмотренной нами статьи, пытаются истолковать Вебера как фигуру, так сказать, равновеликую Марксу. У Вайса, например, подобная интенция находит выражение уже в самой постановке вопроса о целостном анализе веберовского учения. "В констатации того факта, что сам Вебер не развил принципиально и систематически свое понятие о социологии, - пишет он, возражая тем западным авторам, которые на этом основании говорят о "необъединимости" различных веберовских подходов в единое целое, - конечно, не следует, что невозможно и непозволительно якобы искать у него такою рода понятие.

Ведь точно так же (а вероятно, еще более остро) обстоит дело и в отношении Карла Маркса, однако это не помешало тому, что появилось множество соответствующих работ, и это определенно связано не только с совершенно иной исторической и политической позицией этого автора".

Здесь показателен уже сам способ аргументации: стремление поставить "проблему Вебера" в связь с традицией исследования идейного наследия Маркса, обосновать новый способ постановки "проблемы Вебера" с помощью ссылки на авторитет марксоведческой традиции - факт, свидетельствующий о влиятельности последней в западных академических кругах. Характерно и свидетельство И. Вайса, что "тем не менее (то есть несмотря на это соображение, кажущееся ему само собой разумеющимся. - Авт.) в потоке литературы о Вебере такого рода усилия почти полностью отсутствуют. И следовательно, новое в подходе к веберовскому творчеству связывается самими провозвестниками нынешнего "поворота к Веберу" прежде всего со стремлением установить единство и целостность его понимания социологии, которое - в этом отношении - было бы сопоставимо с марксовым пониманием.

Причем, и это здесь самое симптоматичное, упомянутое единство веберовекого понимания социологии ("единая и однозначная интенция" всего веберовекого творчества" усматривается Вайсом в стремлении Вебера построить ее как "пауку о действительности". Предложенная экспликация веберовекого обоснования социологии, читаем мы в заключении книги Вайса, руководствовалась пониманием, согласно которому существует именно единая целенаправленность этого обоснования, которая и обусловливает интерес к веберовской социологии в современной дискуссии. Эта единая интенция "заключалась в том, чтобы развить социологию как науку о действительности (если сохранить этот обиходный термин)".

У Вебера, согласно его комментатору, речь идет о том, чтобы построить социологию, органически связанную с общественной действительностью, сознательно вписывающую себя в определенный социально-исторический контекст, - "эмпирическую социологию, опосредствованную историческим действием". Однако если учесть, что в русле "ренессанса Маркса" подобным образом истолковывалась именно марксистская социология - как теория, социологически осмысляющая свои собственные мыслительные предпосылки, то станет совершенно очевидным - и в этом отношении Вайс стремится укоренить веберианство в современной западной социологии, опять-таки используя популярность неомарксистских "ходов мысли". Так что и в данном пункте совершенно отчетливо ощущается нечто вроде зависимости веберовского ренессанса от неомарксистского.

Это впечатление усиливается, если учесть, что, по мнению Вайса, новая актуальность и применимость веберовеких устремлений и утверждений возрастает именно в связи с последовательным методологическим развитием его социологически-научной предпосылки. Ведь здесь имеется в виду все та же предпосылка социологии науки относительно социологически-научного подхода к знанию (в том числе и социологическому), в рамках которого оно с самого начала берется как социально обусловленное. А поскольку та же предпосылка общепризнана как специфическая в первую очередь для марксистской социологии и именно ею введенная в научный оборот, постольку "новая актуальность" Вебера оказывается связанной как раз с тем, что сближает веберовский подход с марксизмом, причем "сближение" это устанавливается в существенно важном пункте.

Естественно, что при этом Вайс оказывается перед необходимостью вступить в полемику с теми марксистски ориентированными исследователями творчества Вебера, которые именно в этом пункте проводят водораздел между веберианством и марксизмом. "В (диалектической) сплетенности с общественной практикой, - констатирует Вайс, - заключается, по его собственному суждению, специфический признак и преимущественно марксистской социальной науки. Между тем для многих марксистских теоретиков Макс Вебер все еще имеет значение представителя буржуазной социологии, отчужденной от практической действительности и увековечивающей само это отчуждение, - той социологии, каковая в качестве объективистской, номиналистической и свободной от оценочного подхода является якобы одновременно и зеркалом, и идеологическим оправданием овеществленных отношений".

Полемизируя против подобного понимания веберовской социологии, Вайс утверждает, что при такой квалификации позиции Вебера его критики упускают из виду существенно важный угол зрения, который открывает социальная наука, решительно ориентированная на интересы деятельности. А между тем именно такую науку пытался построить Вебер, стремившийся к рассмотрению общественной реальности в аспекте человеческой деятельности. И обращение к его социологии способствует, если верить автору книги о Вебере, решению важнейшего вопроса "марксистского образования понятий и формирования теории", а именно вопроса о том, реализуется ли в этом процессе постулированное марксизмом "единство анализа и критики овеществленных отношений".

Ведь "критическим измерением марксистского анализа", развивает Вайс свою мысль, является то, которое "прежде всего освобождает общественную деятельность как таковую, поскольку он (этот анализ) раскрывает овеществленные, "естественно выросшие" отношения как постижимые в их общественной и исторической сущности. Несомненно, отчужденное поведение, как таковое, можно раскрыть лишь в том случае, если анализ руководствуется предварительным понятием социальности и заложенных в ней возможностей отчуждения". В рамках же "марксистских предпосылок", по его мнению, "понятийный и методический инструментарий для постижения подлинно социального действия до сих пор развит лишь в недостаточной мере": и чтобы развить его в достаточной степени, следует обратиться к правильно понятой веберовской социологии.

Самому Вайсу кажется неудовлетворительной перспектива решения вопроса об "истинной социальности" на путях противопоставления Марксу "абстрактного разделения... труда и взаимодействия (Interaktion)" людей, предложенная неомарксистом Ю. Хабермасом. Тем не менее комментатор Вебера считает обоснованным неомарксистский тезис, согласно которому "пренебрежение уровнем социальности проистекает из непроясненного понятия материальности" в марксизме.

"Хотя, - пишет Вайс, - ранние работы Маркса содержат специальное антропологическое обоснование теории социального действия, но его политическая экономия (как "анатомия буржуазного общества") сосредоточивается на том, чтобы раскрыть "естественные законы капиталистического производства... эти с железной необходимостью действующие и осуществляющиеся тенденции как таковые" (то есть в их овеществленной, естественно выросшей форме проявления). Закономерные процессы и тенденции не раскрываются, как это соответствовало бы критической и аналитической интенции, систематическим образом в качестве овеществленных общественных процессов (или: в качестве еще не пришедшей к самой себе социальности)".

Вот этот "в такой же мере понятийно-теоретический, как и методический дефицит марксистской позиции" Вайс и хотел бы восполнить с помощью новой интерпретации Вебера, которая, как это со всей очевидностью вытекает из приведенного рассуждения, сама находится в далеко идущей зависимости от неомарксистского "ренессанса Маркса" в западной социологии (со всеми его негативными теоретическими аспектами).

Нам еще предстоит вернуться к критическому рассмотрению понятия "истинной социальности" и соответственно ее "отчуждения", апеллируя к которому Вайс приходит к выводу о факте "понятийно-теоретического и методического дефицита" в марксистском понимании общества. Пока же важно констатировать, что на том этапе веберовского ренессанса, который выражает рассматриваемая статья о Вебере, между этим основоположником буржуазной социологии XX в. и Марксом западные социологи пытаются установить отношения своеобразной "взаимной дополнительности". Речь идет о том, чтобы "примирить" обновленный интерес к Веберу, скачкообразно возраставший в западной социологии, с неомарксистскими установками "ренессанса Маркса" в социологической мысли на Западе.

"Веберовская теория социального действия..., - подчеркивает И. Вайс, - насущно необходима, прежде всего если иметь в виду механизм и формы оплотнения смысловым образом ориентированного социального поведения во "вторую природу"; разумеется, такого рода дополнение, во-первых, в принципе не выходит за пределы собственного веберовского толкования. С другой стороны, как мне кажется, у Вебера социальность действия в принципе определяется так, что она раскрывается как предмет и масштаб отчуждения или овеществления".

Если же истолковать взгляды Вебера таким образом - а в этом Вайс и видел важнейшую задачу своей книги о нем, - то "уровень и целенаправленность социологического образования понятий и формирования теории", достигнутый веберовской социологией, оказывается совсем не противостоящим "критической (и практической) интенции", о которой так много говорится в "радикальной" (то есть неомарксистски ориентированной) социологии. А если исходить из тезиса "об опосредствовании социальной науки и общественной практики" (актуализированного на Западе такими ведущими неомарксистами, как Ю. Хабермас), то, согласно выводу Вайса, "можно было бы доказать несостоятельность абстрактного противопоставления марксистской и веберовской установок - также и - на теоретическом и методологическом уровне". Во всяком случае, самому ему представляется, что между Марксом и веберовской теорией социального действия гораздо больше общего, чем, скажем, между ним и "системной теорией". Хотя, по его словам, нынешние марксистские теоретики (имеются в виду Г. Клаус (ГДР) и К. Тъяден (ФРГ) "принимают и усваивают скорее системно-теоретические предпосылки, чем теоретико-деятельностные, понятые в духе Вебера".

Это тяготение он склонен объяснять тем, что "марксово понятие общества как диалектической тотальности все еще имплицирует остаток гипостазирования целостности, которое противостоит опосредствованию этого целого смысловым горизонтом действительных общественных факторов". И в виде "прививки" против такого "гипостазирования целостности" общества в ущерб составляющим его индивидам, которые находят свое дальнейшее развитие именно в системной теории, в книге И. Вайса предлагается "веберовская критика всякого гипостазирующего образования понятий и формирования теории в социологии".

Избежать упомянутого гипостазирования "общественной тотальности" можно, согласно Вайсу, лишь обращаясь вслед за Вебером к исследованию смысла, вкладываемого индивидами в свои действия, ибо только анализ этого "объективного имеющегося в виду смысла" может быть единственным путем открыть социальную каузальность как таковую". В этом направлении двигаются, по его мнению, и неомарксисты, амальгамирующие "материалистическую и психоаналитическую теорию", поскольку, с их точки зрения, "материальные отношения воздействуют постольку, поскольку они "имеются в виду". Иначе говоря, и в этом пункте констатируется своеобразная конвергенция неомарксистского "ренессанса Маркса", с одной стороны, и обновленного веберианства - с другой.

Но в то же время и сам Вайс чувствует, что простой ссылкой на "смысл, который конституируется, утверждается и становится действенным в социальном взаимодействии ", нельзя решить "центральную проблему социологического исследования": "как смысловая отнесенность" поведения каждого индивида к поведению других лиц (характеризующая, по Веберу, всякое социальное действие) "утрачивает свой открыто общественный характер и трансформируется в природную детерминацию". По мнению Вайса, трудность заключается здесь в том, чтобы "понять эту квазиприроду так, чтобы она раскрывалась одновременно как овеществленная смысловая отнесенность и как социальность". Как видим, это все та же проблема объективации, овеществления и отчуждения, впервые переведенная на язык науки об обществе именно марксизмом. Только автор книги о Вебере вносит свои "коррективы" в этот "перевод" с помощью веберовской терминологии, которая, будучи введенной в неорганический для нее контекст гегелевской и марксистской традиций, не столько проясняет, сколько запутывает проблему.

Но из этой "нужды", возникающей в результате "амальгамирования" двух столь мало совместимых подходов к проблеме объективации и овеществления, автор книги о Вебере пытается делать "добродетель". Полная непрояснённость соответствующих понятий, проистекающих из такого противоестественного "слияния", используется им для того, чтобы, с одной стороны, подвергнуть критике марксизм за "пренебрежение уровнем социальности", которая в этом случае понимается И. Вайсом в духе символического иптеракционизма - как чисто символические взаимодействия людей, представляющие собой "неовеществленную форму объективации смысла". Однако, с другой стороны, Вайс критикует и символически интеракционизм, причем именно за то, что "в рамках этой теории объективация понимается исключительно как символизация, а не как овеществление...". Иначе говоря, теперь символическому интеракционизму противопоставляется марксизм, хотя он и ставит проблему овеществления в совершенно иной плоскости, чем та, на которой выстраивают свою теорию символические интеракционисты. "Синтез" этих двух (мнимых) противоположностей предлагается искать опять-таки у М. Вебера, во-первых, "имплицировавшего" в своих понятийно-теоретических анализах "теорию символизма", а во-вторых, создавшего методологический инструментарий для постижения "не только... символически объективируемых, но и овеществленных смысловых и деятельностных связей".

Таким образом, Вебер, "углубленный" в неомарксистском (в особенности хабермасовском) духе и "уточненный" с помощью символического интеракционизма (в особенности его феноменологически ориентированной разновидности) - вот перспектива преодоления кризиса западной социологии, которая прорисовывается на этом, сравнительно раннем этапе веберовского ренессанса.

И сколь бы "компромиссный" характер не имело решение неизбежно возникающей здесь антиномии "Маркс-Вебер", в общем в качестве основы "компромисса" предлагается именно веберовская социология.

А путь, каким И. Вайс идет к этому результату, - это, с одной стороны, истолкование Вебера в духе социологического радикализма, а с другой - попытки залатать обнаруживающиеся прорехи того же социологического радикализма с помощью веберовской понимающей социологии. В этом (втором) случае уже в рамках самой кризисной тенденции западной социологии намечается сдвиг но направлению к веберовскому ренессансу, ставшему одной из форм утверждения стабилизационной тенденции западной социологии, связанной со стремлением к преодолению кризиса ее теоретико-методологических оснований.

Несколько иную форму обоснования необходимости "нового прочтения" Вебера, аргументируемой с помощью апелляции к авторитету Маркса, возросшему в социологических кругах, мы встречаем в более поздних работах, относящихся к веберовскому ренессансу. Так, в рассмотренной выше статье Вебер поднимается на "уровень" Маркса, поскольку и тот, и другой одинаково рассматриваются именно как классики социологической мысли. "Поскольку Вебер является классиком социологии, - читаем мы в этой статье, - постольку он является таковым прежде всего в том же самом смысле, что и Дюркгейм, Маркс или Зиммель... Классики не подчиняются никаким отдельным "парадигмам", они не должны причисляться ни к каким отдельным "направлениям", напротив, они - верстовые столбы в допарадигматическом и (или) мультипарадигматическом развитии социологии. На этом фоне Маркс и Вебер, например, предстают не в их предметно-содержательной противоположности, равно как и не в отношении дополнительности, но прежде всего в отношении временной последовательности. Они описывают различные фазы общественного и экономического развития; они репрезентируют различные фазы развития социальных наук и наук о культуре, прежде всего политической экономии и социологии".

Литература

1.  Гайденко, П.П. История и рациональность / Ю.Н. Давыдов.