В защиту суда присяжных

В тот вечер, когда освобожденная В. И. Засулич оставила здание суда и А. Ф. Кони собрался уходить, к нему в опустевшем зале подошел член совета МВД генерал А. И. Деспот-Зенович, поблагодарил за пропуск в суд и сказал, что день оправдания Засулич считает счастливейшим днем своей жизни. Кони ответил, что боится, как бы для российского суда присяжных этот день не стал роковым. В системе Российского самодержавного государства, где все представители власти, сверху донизу - от столичного градоначальника до городового - назначались указами царя, приказами министров и губернаторов, суд присяжных являл собою инородное тело. Двенадцать отобранных по жребию мужчин, ни от кого не зависящих, никому не подчиненных, никем не контролируемых, за дверью совещательной комнаты решали вопрос о виновности или невиновности подсудимого, руководствуясь только внутренним убеждением, велением своей совести, ни перед кем не отчитывались в основаниях и мотивах своего решения.

"...Лучшая, благороднейшая, основанная на доверии к народному духу часть этой реформы"*(40),- писал А. Ф. Кони о суде присяжных, имея в виду его независимость от чиновничества.

Суд присяжных возможен только в условиях устности и гласности. Чтобы убедить присяжных в своей правоте, прокурор и адвокат должны были представлять доказательства, излагать доводы, затрагивающие разум и чувства. Впервые в казенных российских учреждениях громко звучало живое слово. Чиновникам довелось услышать в зале судебного заседания такое, что раньше и во сне не приснилось бы. Так, в упомянутом уже процессе игуменьи Митрофании представитель гражданских истцов адвокат Ф. Н. Плевако восклицал, обращаясь к православному духовенству, идеологическому оплоту монархии: "Выше, выше стройте стены вверенных вам общин, чтобы миру не было видно дел, которые вы творите под покровом рясы и обители!.."*(41)

Предвидя возможные издержки независимости и гласности, консервативная часть "отцов судебной реформы" еще в ходе подготовки проектов нового законодательства добивалась существенного ограничения компетенции суда присяжных. Уже в первоначальной (1864 г.) редакции Устава уголовного судопроизводства дела о государственных преступлениях, т. е. политические дела, были отнесены к ведению судебных палат и Верховного уголовного суда, действующих без присяжных заседателей. Но и это показалось слишком либеральным. Законом от 7 июня 1872 г. рассмотрение основной массы этих дел было возложено на особое присутствие Правительствующего Сената. По усмотрению Особого присутствия разбирательство могло производиться за закрытыми дверями. Время от времени предпринимались меры к дальнейшим ограничениям сферы действия судов присяжных.

А. Ф. Кони столкнулся с этим еще в бытность прокурором Петербургского округа, когда в 1874 г. министерство юстиции очередной раз начало "хмуриться" на суд присяжных и потребовало от товарищей прокурора сведения о количестве оправдательных приговоров и их причинах.

Тогда по своему почину А. Ф. Кони организовал эту работу так, чтобы исключить односторонние субъективные выводы в ущерб институту присяжных. Со своими сослуживцами он провел несколько заседаний, на которых была выработана система ответов. При этом считалось необходимым выяснять причины оправдательных приговоров не в организации суда, а в фактических обстоятельствах каждого процесса: в характере вменяемого преступления, во времени, прошедшем с момента его совершения, в степени строгости меры пресечения и в отношении народного правосознания к уголовному закону, преследующему данное деяние. Это было подлинно научное исследование. Оно показало, что оправдательные приговоры, непонятные с формальной юридической точки зрения, имеют веские причины, коренящиеся в толще общественных отношений. В тот раз гроза, нависшая над судом присяжных, прошла мимо.

Оправдание В. И. Засулич вызвало новую волну нападок на суд присяжных. Пресловутый Катков на страницах печати требовал полного упразднения этого суда. Последовала команда царя, и в министерстве началась работа. Напомним, что в это время Пален домогался от А. Ф. Кони прошения об отставке с должности председателя окружного суда. Догадываясь о возможных мерах против суда присяжных, Кони сказал Палену:

- Я понимал бы вопрос о моем выходе в отставку в одном только случае... Можете ли вы поручиться, что этим будет куплена совершенная неприкосновенность суда присяжных? Что он останется, безусловно, нетронутым?

- Нет! Нет! - заговорил Пален.- Эти вопросы несовместимые. Государю угодно привести этот суд в порядок. Нет! Против присяжных необходимы меры; надо изъять у них эти дела! Это решено!..*(42)

И вскоре, 9 мая 1878 г., по проекту, представленному Паленом и одобренному Государственным советом, царь подписал закон о "временном" изменении подсудности уголовных дел. По этому закону дела о сопротивлении правительственным распоряжениям и неповиновении властям, явном неуважении к присутственным местам и чиновникам при исполнении служебных обязанностей, о взломах тюрем, побегах находящихся под стражей или под надзором, а также о посягательствах на жизнь должностных лиц, о нанесении им ран - все эти дела были изъяты из ведения суда присяжных и переданы на рассмотрение судебных палат.

Убийство 1 марта 1881 г. Александра II, рост крестьянских волнений побудили царское правительство принять 14 августа 1881 г. Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия. В силу этого Положения в местностях, объявленных на "положении усиленной охраны", генерал-губернатор, а в иных местностях министр внутренних дел наделялись властью передавать в военные суды дела о преступлениях, по своему характеру не являющихся политическими, требовать рассмотрения при закрытых дверях любого дела, сочтя, что гласное его рассмотрение может служить "поводом к возбуждению умов и нарушению порядка".

Реакционерам и этого было недостаточно. К. П. Победоносцев в докладе Александру III, негодуя на суд присяжных, требовал "отделаться от этого учреждения, чтобы восстановить значение суда в России"*(43).

Влиятельную поддержку, однако, получило мнение, что полное упразднение суда присяжных неблагоприятно отразилось бы на международном престиже России. В результате 7 июля 1889 г. был принят компромиссный закон: суд присяжных сохранялся, но из его ведения окончательно изымались дела о многих преступлениях против порядка управления, о должностных преступлениях, о преступлениях против доходов и имущества казны, о преступлениях против общественного благоустройства и благочиния, против прав семейных, а также все дела об убийствах должностных лиц, связанных с исполнением ими служебных обязанностей, и об иных насильственных действиях против них.

Во многих случаях присяжные не следовали линии, предлагаемой государственным обвинителем, и оправдывали подсудимых. В этом проявлялась независимость "суда улицы", возможность выразить правосознание общества.

Между тем в реакционной (охранительной) печати, в дворянских клубах и министерских апартаментах вновь и вновь возникали разговоры о том, что присяжные произвольно оправдывают несомненных преступников, подрывают проведение законной карательной политики.

Надо сказать, корпус присяжных заседателей, огражденный имущественным цензом и условиями "благонадежности" от проникновения в свою среду сельских бедняков, пролетариата, а также инакомыслящих, представлял собою слой законопослушных подданных, отнюдь не революционеров.

Так в чем же дело? Опираясь на многолетний практический опыт, А. Ф. Кони писал, что "неожиданные" оправдательные приговоры - результат разных причин, и далеко не все они состоят в заблуждениях присяжных. В иных случаях газетчик из отрывочных поспешных наблюдений за ходом "громкого дела" вырабатывает о нем ошибочное мнение, которое, распространяясь в читающей публике, создает общественное предубеждение. Присяжные же на основе вдумчивого исследования обстоятельств дела убеждаются в невиновности подсудимого и оправдывают его.

Принципиальное значение А. Ф. Кони придавал оправдательным приговорам, вызывающим недоумение и даже возмущение с узкой правовой точки зрения, но понятным и объяснимым с этических позиций. Отстраненные в силу закона от решения вопросов о применении уголовного права присяжные выносили оправдательные приговоры, когда считали справедливым и милосердным освободить виновного от сурового наказания. В таких случаях, как отмечал А. Ф. Кони, наделенные нравственным чувством присяжные кладут на одну чашу весов тяжесть содеянного, а на другую - душевные и физические страдания, материальную нужду, которые толкнули подсудимого на преступление; пребывание под стражей, подчас чрезвычайно длительное, до суда. Присяжные также не могли отрешиться от представления о развращающем воздействии мест, где осужденные отбывают наказание. В качестве примера А. Ф. Кони приводил оправдательный приговор по делу семнадцатилетнего безработного, застигнутого с поличным при взломе шкафа с провизией, или дело юного "бомбиста", исключенного из училища за невзнос платы и упавшего от голодного обморока в доме, куда пришел грозить свертком газетной бумаги в виде бомбы. В таких ситуациях у присяжных складывается убеждение, что подсудимый своими страданиями уже искупил содеянное.

Оправдательный приговор мог выражать и осуждение незаконных, безнравственных действий потерпевшего, которые и побудили обвиняемого к насилию, как это было с В. Засулич.

Наряду с этим отмечалась особая склонность присяжных заседателей выносить оправдательные приговоры по делам о преступлениях против порядка управления, в которых потерпевшим выступает не живое конкретное лицо, а совокупность чиновничьих предписаний. Так, 62 процента общего числа оправдательных приговоров пришлось на дела о нарушениях паспортной системы. Эта система, созданная исключительно в полицейско-розыскных целях, опутывала цепями ищущих заработка безземельных крестьян, препятстсвовала свободному обращению рабочей силы в стране, затрагивая таким образом и интересы предпринимателей.

С цифрами в руках А. Ф. Кони показал неосновательность мнения, будто суд присяжных не осуществляет репрессивую политику, систематически оставляет безнаказанными преступников. Так, если на протяжении ряда лет обвинительные приговоры окружного суда, вынесенные без присяжных, составляли 74,5 процента к общему числу приговоров, а обвинительные приговоры Судебной палаты с участием сословных представителей - 68 процентов, то соответствующий показатель суда присяжных составил лишь немногим меньше - 65 процентов. И это при том, что присяжным приходилось рассматривать наиболее сложные и спорные дела*(44).

А. Ф. Кони констатировал и ошибочные решения, иногда принимаемые присяжными заседателями. Но причины этих ошибок он видел не в демократических началах деятельности суда присяжных, а в привходящих обстоятельствах. Опираясь на конкретные факты, А. Ф. Кони отмечал неудовлетворительный состав, небрежность работы комиссий, изготовляющих общие списки присяжных заседателей (в списки часто включали лиц, уже умерших и престарелых, по возрасту не подлежащих вызову в качестве присяжных, и др.); прекращение выплаты пособий присяжным из крестьян как компенсации за отвлечение от хозяйственных занятий; безнаказанность уклонения чиновников и дворян от обязанностей присяжного; формализм в принесении присяги; не всегда удовлетворительное руководство судебным процессом со стороны председателя; недостаточная подчас культура судебных прений.

В то же время А. Ф. Кони опровергал несправедливые упреки суду присяжных заседателей. Так, утверждениям об их пассивности, малой самодеятельности он противопоставляет факты, когда после несогласия коронных судей с обвинительным вердиктом присяжных дело передавалось в новый состав присяжных, и те снова вопреки мнению коронных судей подтверждали решение о виновности. Рассматривая десятки тысяч дел, присяжные проявляли способность установить истину, нередко при крайне сложных, запутанных обстоятельствах.

Милосердие же, побуждавшее присяжных оправдывать подсудимого, когда, несомненно, содеянное им преступление вызвано острой нуждой или бесчеловечностью потерпевшего,- в глазах А. Ф. Кони являлось более высоким благом, нежели механическое следование букве закона.

А. Ф. Кони не раз отмечал важную роль суда в правовом воспитании присяжных - представителей народных масс: "Люди, оторванные на время от своих обыденных и часто совершенно бесцветных занятий и соединенные у одного общего, глубокого по назначению и по налагаемой им нравственной ответственности дела, уносят с собой, растекаясь по своим уголкам, не только возвышающее сознание исполненного долга общественного служения, но и облагораживающее воспоминание о внимательном отношении к людям и о достойном обращении с ними"*(45).

В оправдательных приговорах при бесспорной доказанности обвинения по делам, затрагивающим интересы самодержавного государства, подобно делу В. Засулич, А. Ф. Кони находил "драгоценное для политика указание - указание на глубокое общественное недовольство правительством и равнодушие к его судьбам"*(46). С сожалением А. Ф. Кони отмечал, что "именно на эту-то сторону - то близоруко, то умышленно - не обращалось никакого внимания"*(47).

В иных делах присяжные оправдывали подсудимого, выявив причины и условия, которые способствовали совершению преступления. Так, по делу восемнадцатилетнего письмоносца Алексеева, обвинявшегося в утрате части вверенной ему корреспонденции, просидевшего восемь месяцев под стражей, присяжные вынесли оправдательный приговор ввиду того, что Алексеев физически не в силах был доставить массу писем, приходившуюся на его долю. Опубликованный вслед за слушанием дела отчет о деятельности петербургских письмоносцев показал, что нагрузка каждого из них за последние три года возросла в среднем почти в полтора раза*(48).

Большое значение придавал А. Ф. Кони решениям суда присяжных как показателям "для законодателя, не замыкающегося в канцелярском самодовольстве, а чутко прислушивающегося к общественным потребностям и к требованиям народного правового чувства"*(49). Но где было взяться такому законодателю? Единственный позитивный пример, который смог привести А. Ф. Кони, касался упомянутых уже паспортных дел, по которым присяжные оправдывали подсудимых в двух случаях из трех, отвергая, по существу, закон. Но реакция правительства была лукавой: уголовная ответственность за нарушения паспортной системы была не отменена, но снижена, и в результате, дела об этих нарушениях, перейдя в ведение других судов, стали неподсудны присяжным. Однако в результате - и то благо - тяжесть уголовной репрессии уменьшилась*(50).

Участие в рассмотрении дела из двенадцати заседателей, конечно, увеличивало, материальные издержки. Но они, по мнению А. Ф. Кони, вполне окупались преимуществом этой формы правосудия. "Дешевый суд дорого стоит народу" - эти мудрые слова И. Бентама не раз напоминал А. Ф. Кони.

В 1894 г. началось новое наступление на "суд улицы". Министр юстиции Н. В. Муравьев в очередном "всеподданнейшем докладе" предложил царю упразднить основные либерально-демократические институты Реформы 1864 г., прежде всего суд присяжных. Для рассмотрения этих предложений была образована комиссия, которую сам Муравьев и возглавил. Членом комиссии был назначен А. Ф. Кони, к тому времени уже обер-прокурор уголовно-кассационного департамента Сената и сенатор.

В рамках работы этой комиссии было проведено под руководством А. Ф. Кони совещание старших председателей и прокуроров судебных палат. А. Ф. Кони произнес убедительную речь в защиту суда присяжных. Большиство участников совещания (18 из 20) проголосовало за сохранение этого суда. Свою позицию А. Ф. Кони последовательно отстаивал в заседаниях комиссии на протяжении пяти лет ее деятельности, а также в печати. В составе самой комиссии, тенденциозно подобранной Муравьевым, А. Ф. Кони неоднократно оказывался в меньшинстве, представляя мотивированные особые мнения. В конечном счете предложения упразднить суд присяжных так и не воплотились в закон.

Крупный советский ученый профессор И. Д. Перлов писал, что А. Ф. Кони "решительно отбивал все атаки на суд присяжных"*(51). Я бы сказал: вел тяжелые арьергардные бои, страдая от потерь, теряя соратников, в невероятно трудных условиях спасал то, что можно было спасти. И благодаря этому институт присяжных заседателей, пусть урезанный, истерзанный, пережил, однако, и царского министра Муравьева, и царский режим.

Опубликованным 24 ноября 1917 г. первым Декретом Советской власти о суде все судебные учреждения прежних режимов упразднялись. Пункт 8 Декрета предусматривал: "Для борьбы против контрреволюционных сил в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и пр. лиц, учреждаются рабочие и крестьянские революционные трибуналы, в составе одного председателя и шести очередных заседателей, избираемых губернскими или городскими Советами Р., С. и Кр. депутатов"*(52). Вскоре, 19 декабря 1917 г., Народный комиссариат юстиции издал инструкцию по применению Декрета. В ней, в частности, разъяснялось, что заседатели избираются на один месяц из общего списка заседателей путем жеребьевки. В Декрете о суде N 2 от 7 марта 1918 г. институт заседателей в советском уголовном процессе получил дальнейшее развитие. В нем предусматривалось участие в судебном разбирательстве по уголовному делу двенадцати заседателей под председательством одного из постоянных членов суда. Председательствующий участвовал в совещании заседателей, но лишь с правом совещательного голоса*(53) (заметим попутно, что в пользу предоставления председательствующему права давать разъяснения заседателям в ходе их совещания неоднократно высказывался А. Ф. Кони).

В наше время, когда процесс углубления демократии побуждает к поиску новых форм государственной и общественной деятельности, полезно вспомнить о борьбе мнений вокруг суда присяжных заседателей, доводы "за" и "против" в этой борьбе.