Новые тревоги иновые горизонты мира техники

Ключ к фрагменту:Для культуры страшна не техника сама по себе, а «технократизм» в отношениях между людьми. Человек должен стать выше техники и тем победить «технократизм» – это основная задача третьего тысячелетия.

<…> Спасение духовной культуры от угрозы ее замещения техногенными эрзацами связано с «силой тяги» к ее животворным источникам. В этой тяге — залог самовосстанавления культуры; а встречные, исходящие из культурного пространства импульсы способны возвратить современному человека ускользающий смысл бытия. Но обращение к культуре само является поступком, определенным духовным усилием; и здесь выявляется главная опасность технокультуры. Она в распространении апатии, пассивизации человека. Отметим, что понятие «технокультуры» не тождественно понятию технической (производственной) культуры; последняя невозможна без развития гуманитарной составляющей в деятельности инженера. Задачей философии техники становится разрушение современных дегуманизирующих мифов и возвращение веры в то, что человек не есть ни часть среди частей, ни вещь среди вещей,ни объект среди объектов (Г. С. Батищев).

Уходящий век стал веком сбывшихся утопий, заострив до предела проблему соотношения техники и власти. В эпоху господства автоматизированных систем, управляемых ЭВМ, нарастает стремление выстраивать отношения между людьми по аппаратным, «клавишно-кнопочным» стандартам. Другой человек предстает как подлежащий управлению прибор, и многочисленные методики в области социального менеджмента явно или неявно используют восходящий к Сен-Симону базисный принцип технократизма — «отношения между людьми должны быть выстроены по образцу отношений между вещами».

Термин «технократизм» обычно связывается с идеями американского философа Т. Веблена, резко противопоставившего финансистов людям, вовлеченным в промышленный труд, и призывавшего к своеобразной «революции менеджеров». Однако уже раньше звучали голоса, требовавшие расширить степень участия технической элиты в процессе принятия политических решений. К примеру, в 1895 г. на заседании Союза американских инженеров его руководитель Дж. Моррисон провозгласил: «Мы, инженеры, жрецы новой эпохи — эпохи без суеверий». Но эти слова вполне можно истолковать в ключе отказа от нормативных требований (этических «предрассудков»), и в таком случае не будет ошибкой констатация «технократического синдрома». Его сущность—в сужении поведения человека рамками целеориентированного способа существования («целерационального действия» по М. Веберу). Технократизм элиминирует духовно-нравственную составляющую человеческой жизни; можно сказать, что в нем достигла апогея тенденция, изначально свойственная технической цивилизации. Она отводит подчиненную роль ценностям, и даже такие понятия, как равенство и свобода нередко рассматриваются в каче-стве регуляторов, позволяющих оптимизировать процесс перераспределения рабочей силы.

Сегодня технократизм предстаеткак безлюбовное, безжалостное отношение к природному и человеческому окружению, как явление, во многом родственное тоталитаризму (т. е. обществу, в котором осуществляется контроль не только над поведением его членов, но и над их сознанием). Призраком, питающимся кровью живых, называл такое общество К. Ясперс. Их роднит принцип холизма — предпочтения целого в ущерб части, находящий выражение как в инженерной практике, так и в представлениях о «колесиках и винтиках единого социал-демократического механизма». И лишь распознав эту опасность и предотвратив ее, можно надеяться на то, I что «новое рабство» не станет неожиданным финалом величественной эпопеи, начавшейся в годы Просвещения. О негативных последствиях массированной и тотальной технизации жизни много размышляли философы-экзистенциалисты. Можно выделить две сформировавшихся в рамках этого направления традиции — антропологическую и онтологическую.

Первая рассматривает технику как «вбрасывание» человеком своего содержания в мир. Ее ярким представителем был X. Ортега-и-Гассет, полагавший, что «человек — это животное, которому нужно только избыточное», и что именно через технику человек вмещает свое сверхмировое бытие в мир. Концепция М. Хайдеггера обозначает иную зависимость: через технику в человеческую жизнь проникают, «просачиваются» действующие в мироздании силы. В его трудах своеобразно преломляются мысли Шпенглера о том, что техника есть «нечто невыразимо всеобщее». Обе тенденции сходятся в стремлении понять технику в рамках фундаментального философского отношения «человек и мир».

Согласно Хайдеггеру, техника может заместить собой «забытое бытие» и стать судьбой забывшего истину человека. Следует ожидать изменения самой сущности человека: так, «думание» уступит место чему-то схожему с кибернетикой. Это перерождение уже началось (в связи с чем философ говорит о конце «века метафизики»), оно незаметно входит в нашу жизнь и ощущается как тяготящая зависимость от «предпоставленной» системы правил обитания в мире искаженной, неподлинной реальности. «Между тем на самом деле с самим собой, то есть со своей сущностью, человек сегодня нигде уже не встречается». Предотвратить это сползание к пропасти возможно, по Хайдеггеру, лишь путем возвращения некогда присущей людям «открытости бытию». Человек должен стать глубже техники; это возможно посредством осмысления техники через другие сферы обнаружения бытия — в первую очередь, религию и искусство. (С. 75-77)

 

Источник : Козырев Д.Н. Философия техники в современной культуре // Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков. – СПб., 2000. – С.66-77.

 

Вопросы для самопроверки:

1. Какое влияние на развитие современной цивилизации оказывают наука и техника?

2. Какие положительные и какие отрицательные стороны несет с собой научно-технический прогресс?

3. Что американский историк науки Т. Кун называет «научной революцией»?

4. В каков характер взаимодействия человека и техники сегодня?

5. Чего стоит, а чего не стоит бояться человеку в связи с развитием техники?

 

Дополнительная литература по теме:

 

Бердяев Н.А. Смысл истории. – М., 1990.

Вернадский В.И. Научная мысль как планетарное явление // Вернадский В.И. Философские мысли наитуралиста. – М., 1988.

Гайденко П.П. Эволюция понятий науки. – М., 1980.

Новая технократическая волна на Западе. – М., 1986.

Огурцов А.П. От натурфилософии к теории науки. – М., 1995.

Поликарпов В.С. История науки и техники. – Ростов-на-Дону., 1999.

Социальные проблемы современной техники. – М., 1986.

Тавризян Г.М. Техника, культура, человек. – М., 1989.

 

Часть II

История культуры

КУЛЬТУРА МЕСОПОТАМИИ

Карта Месопотамии

Месопотамия или «Междуречье»[от греч. «месос» (средний) + «потамос» (река)] – древнегреческое название обширной территории в Западной Азии между двумя реками – Тигром и Евфратом (Территория современного Ирака). На севере территория Месопотамии ограничивалась Армянскими горами, на Юге – Персидским заливом, на востоке – горными областями Ирана, на западе – сирийско-месопатамской степью.

Именно на территории Месопотамии в IV тысячелетии до н.э. возникла одна из древнейших человеческих цивилизаций, сыгравшая огромную роль в истории как культуры средиземноморско-ближневосточного региона, так и мировой культуры в целом.

Месопотамская цивилизация существовала почти три тысячи лет, однако она не была монолитным и исторически непрерывным культурным образованием подобным соседствующей с ней цивилизации Древнего Египта. Дело в том, что на плодородные земли Месопатамии постоянно претендовали все новые и новые завоеватели, которые захватывали эти земли, ассимилировались с местным населением (перенимая элементы его древней культуры), а потом, в свою очередь, были не в состоянии долго противостоять более сильным захватчикам. Шумер, Аккад, Вавилон, Ассирия, Персия сменяя друг друга осуществляли контроль над Междуречьем. Со временем, когда нашествия завоевателей и изменения в руслах Тигра и Евфрата сделали невозможным поддержание существующей тысячелетиями системы искусственного орошения полей Месопотамии, следы великой цивилизации оказались практически полностью сокрыты от людских глаз толщами наступавших из пустыни песков и она на тысячелетие превратилась в легенду (о которой в Европе чаще всего вспоминали лишь тогда, когда читали в Библии рассказа о знаменитой Вавилонской башне). И только в XIX веке, благодаря трудам путешественников и археологов, месопотамская цивилизация вновь стала не мифом, а реальностью.

Первым народом, который поселился в долине Тигра и Евфрата в конце IV тыс. до н.э. были шумеры, о происхождении которых мы даже сегодня практически ничего не знаем. Шумеры основали около двух десятков городов-государств на юге Месопотамии (Ур, Урук, Лагаш, Ниппур и др.); наладили ирригационное земледелие (орошение полей через сеть отводных каналов); создали из обожженных на солнце глиняных кирпичей монументальные дворцовые и храмовые постройки (зиккураты, ставшие прообразом библейской Вавилонской башни); изобрели письменность (клинопись); достигли высокого уровня в скульптуре, искусстве мелкой пластики, ювелирном деле. Именно в шумерские времена возник сперва культ божеств плодородия, а затем традиционный для Месопотамии культ богов-покровителей городов (городу Уру покровительствовал бог Ан и его дочка Инанна, городу Ниппуру – бог Энлиль и т.д.). Глава шумерского собрания богов – Ану («Отец богов») считался творцом неба и судьей богов, его сыном был бог грозы Энлиль, а «владыкой земли и вод» был брат Энлиля – Энки. Богам, которые олицетворяли силы природы но при этом имели явные антропоморфные черты, приписывалось создание мира и человека, изобретение и дарование человеку мотыги, плуга, формы для кирпича, животноводства и т.д. Характерным элементом шумерской религии был обряд «анкита» – совершаемый в финальной части справлявшегося ежегодно весной праздника «восстановления плодородия земли», священный брак между правителем города-государства (олицетворявшим бога плодородия) и главной жрицей (олицетворявшей его супругу). Считалось, что именно этот священный брак, гарантирует обильный урожай на полях, приращение в семьях и общее благосостояние города-государства.

Уже в шумерские времена были созданы и записаны эпические поэмы, действующими лицами которых были как боги, так и герои, порой, бросающие вызов богам (ранние версии «Эпоса о Гильгамеше», главным героем которых был царь Урука Гильгамеш – сын простого смертного и богини Нинсун). Во второй половине III тыс. до н.э., враждовавшие между собой города шумеров были покорены их северными соседями – восточно-семитским народом аккадцев, названных так по имени их главного города – Аккада. Образовалось единое шумеро-аккадское царство, столицей которого, со временем, стал аккадский город Вавилон (название города происходит от «Баб-или» – «врата бога»). После возвышения Вавилона, всю территорию Месопотамии стали называть Вавилонией.

Объединенное шумеро-аккадское государство Вавилония унаследовало все культурные достижения шумеров и дополнило их своими. В частности, получило дальнейшее развитие архитектура, было централизовано управление и кодифицированы законы страны (знаменитые законы царя Хаммурапи (1792–1750 гг.)), велись астрономические наблюдения и виртуозные математические вычесления, были записаны как старо-шумерские, так и вавилонские мифы и сказания (Поэма «Энума элиш» – «Когда в небе…», повествующая о том, как Мардук (бог-покровитель Вавилона) занял в пантеоне Месопотамии место главы старых шумерских богов).

В VIII в до н.э. Вавилония была завоевана ее соседями – ассирийцами. Они заимствовали практически все черты культуры и религии Вавилонии, но внесли в нее и свой характерный элемент: в Ассирии необычайное развитие получил культ царской власти, воплощением которой стали грандиозные дворцовые комплексы, построенные царями Ассирии в Ашшуре, Дур-Шурукине и столице страны Ниневии. Дворцы были украшены колоссальными статуями крылатых быков с человеческими головами (т.н. «шеду» – духи охранители), многочисленными рельефами с изображениями царской охоты и воинских побед и т.д. Уникальным памятником ассирийской эпохи является также найденная в 1849 году английским путешественником Генри Лейярдом (нашедшим руины Ниневии) бибилиотека клинописных табличек, принадлежавшая царю Ассирии Ашшурбанипалу (VII в. до н.э.).

В 612 году до н.э. Ассирия, как и ее предшественники, была повержена завоевателями. В Месопотамии вновь восстановилась власть вавилонской династии, началась эпоха т.н. Нововавилонского царства. Царь Вавилонии Навуходоносор II превратил свою столицу в один из величайших городов древнего мира. Он отстроил великолепные дворцы, окружил город мощными крепостными стенами, возвел гигантский храм-зиккурат Этеменанки (семиступенчатая башня высотой около 100 метров). Именно по указу Навуходоносора было создано и одно из семи чудес света – «висячие сады» Семирамиды – построенный царем для своей супруги искусственный сад (ступенчатое сооружение, на ярусах которого была насыпана земля и посажены деревья, воду для полива которых специальные приспособления подавали из Евфрата).

В VI веке до н.э. на смену Нововавилонскому господству в междуречье пришло персидское. Персы не нанесли непоправимого урона Вавилонии, с уважением стали относится к древним богам Междуречья довольствуясь данью, которую им выплачивали покоренные. Персидские правители переняли у своих новых подданых культу царской власти и практику ее возвеличивания в искусстве, что нашло свое наиболее яркое воплощение в дворцовом комплексе персидской столицы Персеполя.

В 331 г до н.э. Персия и Вавилония были завоеваны Александром Македонским, началась эпоха взаимодействия восточной и западной культур. Но после смерти Александра, в условиях непрерывных войн и противоборства Ирана, Парфии и Рима, началось постепенное затухание политической и культурной жизни Междуречья, обезлюдивание ее городов, разрушение храмов и уже к началу нашей эры великая восточная цивилизация прекратила свое существование.

 

«Эпос о Гильгамеше» («О всё видавшем») –одно из самых выдающихся и древнейших поэтических произведений древневосточной (шумеро-аккадской, позднее – вавилоно-ассирийской) литературы. В «Эпосе о Гильгамеше», изложенном в двенадцати песнях–«таблицах», рассказывается о приключениях легендарного основателя шумерского города Ура полубога Гильгамеша и его друга Энкиду, их походе на властителя гор Ливана монстра Хумбабу, смерти Энкиду, которого возненавидела отвергнутая Гильгамешем богиня Иштар, и странствии самого Гильгамеша в страну мертвых, к хозяйке богов Сидури и праотцу Утнапишти (человеку спасшемуся от Потопа, подобно библейскому Ною) за цветком бессмертия.

Сохранилось несколько версий этой большой эпической поэмы, из числа которых самая ранняя (не полная) версия дошла в записи первой четверти 2-го тыс.до н.э., а наиболее полная - приписываемая урукскому заклинателю Синликеуннинни, дошла в записях 7-6 вв. до н. э., входя в список материалов из знаменитой клинописной библиотеки Ашшурбанипала, царя Ассирии.

 

Гильгамеш

ЭПОС О ГИЛЬГАМЕШЕ

Таблица 11

 

Ключ к фрагменту: Наибольший резонанс при публикации найденного в 1872 году текста «Эпоса о Гильгамеше» вызвала содержащаяся в таблице 11 история о всемирном потопе, во многих деталях напоминающая рассказ о таковом из библейской книги Бытия (Быт. 6-8). В этом фрагменте Утнапишти – единственный человек выживший после всемирного потопа, рассказывает Гильгамешу историю своего спасения.

 

(8) <…> Утнапишти ему вещает, Гильгамешу
«Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово
И тайну богов тебе расскажу я.
Шуриппак, город, который ты знаешь,
Что лежит на бреге Евфрата,–
Этот город древен, близки к нему боги.
Богов великих потоп устроить склонило их сердце.
Совещались отец их Ану, Эллиль, герой, их советник,
Их гонец Нинурта, их мираб Эннуги.
Светлоокий Эа с ними вместе клялся,
Но хижине он их слово поведал:
«Хижина, хижина! Стенка, стенка!
Слушай, хижина! Стенка, запомни!
Шуриппакиец, сын Убар-Туту,
Снеси жилище, построй корабль,
Покинь изобилье, заботься о жизни,
Богатство презри, спасай свою душу!
На свой корабль погрузи все живое.
Тот корабль, который ты построишь,
Очертаньем да будет четырехуголен,
Равны да будут ширина с длиною,
Как Океан, покрой его кровлей!»
Я понял и вещаю Эа, владыке:
«То слово, владыка, что ты мне молвил,
Почтить я должен, все так и исполню.
Что ж ответить мне граду - народу и старцам?»
Эа уста открыл и молвит,
Мне, рабу своему, он вещает:
«А ты такую им речь промолви:
«Я знаю, Эллиль меня ненавидит, -
Не буду я больше жить в вашем граде,
От почвы Эллиля стопы отвращу я.
Спущусь к Океану, к владыке Эа!
А над вами дождь прольет он обильно,
Тайну птиц узнаете, убежища рыбы,
На земле будет всюду богатая жатва,
Утром хлынет ливень, а ночью
Хлебный дождь вы узрите воочью».

Едва занялось сияние утра,
По зову моему весь край собрался,
Всех мужей я призвал на повинность -
Дома сносили, разрушали ограду.
Ребенок смолу таскает,
Сильный в корзинах снаряженье носит.
В пятеро суток заложил я кузов:
Треть десятины площадь, борт сто двадцать локтей высотою,
По сто двадцать локтей края его верха.
Заложил я обводы, чертеж начертил я:
Шесть в корабле положил я палуб,
На семь частей его разделивши ими;
Его дно разделил на девять отсеков,
Забил в него колки водяные,
Выбрал я руль, уложил снаряженье.
Три меры кира в печи расплавил;
Три меры смолы туда налил я,
Три меры носильщики натаскали елея:
Кроме меры елея, что пошла на промазку,
Две меры елея спрятал кормчий.
Для жителей града быков колол я,
Резал овец я ежедневно,
Соком ягод, маслом, сикерой, вином и красным и белым
Народ поил, как водой речною,
И они пировали, как в день новогодний.
Открыл я благовонья, умастил свои руки.
Был готов корабль в час захода Солнца.
Сдвигать его стали – он был тяжелыми,
Подпирали кольями сверху и снизу,
Погрузился он в воду на две трети.

Нагрузил его всем, что имел я,
Нагрузил его всем, что имел серебра я,
Нагрузил его всем, что имел я злата,
Нагрузил его всем, что имел живой я твари,
Поднял на корабль всю семью и род мой,
Скот степной и зверье, всех мастеров я поднял.
Время назначил мне Шамаш:
«Утром хлынет ливень, а ночью
Хлебный дождь ты узришь воочью,-
Войди на корабль, засмоли его двери".
Настало назначенное время:
Утром хлынул ливень, а ночью
Хлебный дождь я увидел воочью.
Я взглянул на лицо погоды –
Страшно глядеть на погоду было.
Я вошел на корабль, засмолил его двери –
За смоление судна корабельщику Пузур-Амурри
Чертог я отдал и его богатства.

Едва занялось сияние утра,
С основанья небес встала черная туча. <…>

Что было светлым, – во тьму обратилось,
Вся земля раскололась, как чаша.
Первый день бушует Южный ветер,
Быстро налетел, затопляя горы,
Словно войною, настигая землю.
Не видит один другого,
И с небес не видать людей.
Боги потопа устрашились,
Поднялись, удалились на небо Ану,
Прижались, как псы, растянулись снаружи.
Иштар кричит, как в муках родов,
Госпожа богов, чей прекрасен голос:
«Пусть бы тот день обратился в глину,
Раз в совете богов я решила злое,
Как в совете богов я решила злое,
На гибель людей моих войну объявила?
Для того ли рожаю я сама человеков,
Чтоб, как рыбий народ, наполняли море!»
Ануннакийские боги с нею плачут,
Боги смирились, пребывают в плаче,
Теснятся друг к другу, пересохли их губы.
Ходит ветер шесть дней, семь ночей,
Потопом буря покрывает землю.
При наступлении дня седьмого
Буря с потопом войну прекратили,
Те, что сражались подобно войску.
Успокоилось море, утих ураган – потоп прекратился.
Я открыл отдушину – свет упал на лицо мне,
Я взглянул на море – тишь настала,
И все человечество стало глиной!
Плоской, как крыша, сделалась равнина.
Я пал на колени, сел и плачу,
По лицу моему побежали слезы.
Стал высматривать берег в открытом море –
В двенадцати поприщах поднялся остров.
У горы Ницир корабль остановился.
Гора Ницир корабль удержала, не дает качаться.
Один день, два дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.
Три дня, четыре дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.
Пять и шесть гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

При наступлении дня седьмого
Вынес голубя и отпустил я;
Отправившись, голубь назад вернулся:
Места не нашел, прилетел обратно.
Вынес ласточку и отпустил я;
Отправившись, ласточка назад вернулась:
Места не нашла, прилетела обратно.
Вынес ворона и отпустил я;
Ворон же, отправившись, спад воды увидел,
Не вернулся; каркает, ест и гадит.
Я вышел, на четыре стороны принес я жертву,
На башне горы совершил воскуренье:
Семь и семь поставил курильниц,
В их чашки наломал я мирта, тростника и кедра.
Бога почуяли запах,
Боги почуяли добрый запах,
Боги, как мухи, собрались к приносящему жертву.
Как только прибыла богиня-матерь,
Подняла она большое ожерелье,
Что Ану изготовил ей на радость:
«О боги! У меня на шее лазурный камень -
Как его воистину я не забуду,
Так эти дни я воистину помню,
Во веки веков я их не забуду!
К жертве все боги пусть подходят,
Эллиль к этой жертве пусть не подходит,
Ибо он, не размыслив, потоп устроил
И моих человеков обрек истребленью!» <…> (C. 212-216)

 

Источник: «О все видавшем» со слов Син-Леке-Уннинни, заклинателя / Пер. И. Дьяконова // Поэзия и проза Древнего Востока. – М., 1973. – С. 166-219.