Сегодня занавески. О чем он думает?

При этом замечании вся кровь во мне остановилась, но разговор о

Занавесках прекратился.

-- Жизнь так пуста! -- продолжала графиня. -- Ах, да осторожнее, не

оцарапай меня, как вчера! Вот посмотри, -- сказала она, показывая свое

Атласное колено, -- еще остался след от твоих когтей.

Она сунула голые ноги в бархатные туфли на лебяжьем пуху и стала

Расстегивать платье, а Жюстина взяла гребень, чтобы причесать ее.

-- Вам нужно, сударыня, выйти замуж, и деток бы...

-- Дети! Только этого не хватало! -- воскликнула она. -- Муж! Где тот

Мужчина, за кого я могла бы... Что, хорошо я была сегодня причесана?

-- Не очень.

-- Дура!

-- Взбитая прическа вам совсем не к лицу, -- продолжала Жюстина, -- вам

Больше идут гладкие крупные локоны.

-- Правда?

-- Ну, конечно, сударыня, взбитая прическа к лицу только блондинкам.

-- Выйти замуж? Нет, нет. Брак -- это не для меня. Что за ужасная сцена

для влюбленного! Одинокая женщина, без родных, без друзей, атеистка в любви,

Не верящая ни в какое чувство, -- как ни слаба в ней свойственная всякому

Человеческому существу потребность в сердечном излиянии -- вынуждена

Отводить душу в болтовне с горничной, произносить общие фразы или же

говорить о пустяках!.. Мне стало жаль ее. Жюстина расшнуровала госпожу. Я с

Любопытством оглядел ее, когда с нее спал последний покров. Девственная ее

Грудь ослепила меня; сквозь сорочку бело-розовое ее тело сверкало при

Свечах, как серебряная статуя под газовым чехлом. Нет, в ней не было

Недостатков, из-за которых она могла бы страшиться нескромных взоров

Любовника. Увы, прекрасное тело всегда восторжествует над самыми

Воинственными намерениями. Госпожа села у огня, молчаливая, задумчивая, а

Служанка в это время зажигала свечу в алебастровом светильнике, подвешенном

Над кроватью. Жюстина сходила за грелкой, приготовила постель, помогла

Госпоже лечь; потребовалось еще довольно много времени на мелкие услуги,

Свидетельствовавшие о глубоком почтении Феодоры к своей особе, затем

Служанка ушла. Графиня переворачивалась с боку на бок; она была взволнована,

Она вздыхала: с губ у нее срывался неясный, но доступный для слуха звук,

Изобличавший нетерпение; она протянула руку к столику, взяла склянку,

Накапала в молоко какой-то темной жидкости и выпила; наконец, несколько раз

тяжело вздохнув, она воскликнула:

-- Боже мой!

Эти слова, а главное, то выражение, какое Феодора придала им, разбили

Мое сердце. Понемногу она перестала шевелиться. Вдруг мне стало страшно; но

Вскоре до меня донеслось ровное и сильное дыхание спящего человека; я слегка

Раздвинул шуршащий шелк занавесей, вышел из своей засады, приблизился к

Кровати и с каким-то неописуемым чувством стал смотреть на графиню. В эту

Минуту она была обворожительна. Она закинула руку за голову, как дитя; ее

Спокойное красивое лицо в рамке кружев было столь обольстительно, что я

Воспламенился. Я не рассчитал своих сил, я не подумал, какая ждет меня

казнь: быть так близко и так далеко от нее! Я вынужден был претерпевать все

пытки, которые я сам себе уготовил! Боже мой -- этот единственный обрывок

Неведомой мысли, за который я только и мог ухватиться в своих догадках,

Сразу изменил мое представление о Феодоре. Ее восклицание, то ли ничего не

Значащее, то ли глубокое, то ли случайное, то ли знаменательное, могло

Выражать и счастье, и горе, и телесную боль, и озабоченность. Было то

Проклятие или молитва, дума о прошлом или о будущем, скорбь или опасение?

Целая жизнь была в этих словах, жизнь в нищете или же в роскоши; в них могло

таиться даже преступление! Вновь вставала загадка, скрытая в этом прекрасном

Подобии женщины: Феодору можно было объяснить столькими способами, что она

Становилась необъяснимой. Изменчивость вылетавшего из ее уст дыхания, то

Слабого, то явственно различимого, то тяжелого, то легкого, была своего рода

Речью, которой я придавал мысли и чувства. Я приобщался к ее сонным грезам,

Я надеялся, что, проникнув в ее сны, буду посвящен в ее тайны, я колебался

Между множеством разнообразных решений, между множеством выводов. Созерцая

Это прекрасное лицо, спокойное и чистое, я не мог допустить, чтобы у этой

Женщины не было сердца. Я решил сделать еще одну попытку. Рассказать ей о

Своей жизни, о своей любви, своих жертвах -- и мне, быть может, удастся

Пробудить в ней жалость, вызвать слезы, -- у нее, никогда прежде не

плакавшей! Все свои надежды я возлагал на этот последний опыт, как вдруг

Уличный шум возвестил мне о наступлении дня. На одну секунду я представил

Себе, что Феодора просыпается в моих объятиях. Я мог тихонько подкрасться,

Лечь рядом и прижать ее к себе. Эта мысль стала жестоко терзать меня, и,

Чтобы от нее отделаться, я выбежал в гостиную, не принимая никаких мер

Предосторожности; по счастью, я увидел потайную дверь, которая вела на узкую

Лестницу. Как я предполагал, ключ оказался а замочной скважине; я рванул

Дверь, смело спустился во двор и, не обращая внимания, видит ли кто-нибудь

Меня, в три прыжка очутился на улице.

Через два дня один автор должен был читать у графини свою комедию; я

Пошел туда с намерением пересидеть всех и обратиться к ней с довольно