ЧУВСТВО АУДИТОРИИ И ПРИНЦИП КОММУНИКАТИВНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА В ПУБЛИЧНОЙ РЕЧИ

Для успеха публичной речи классическая и современная риторика рекомендует оратору предпочесть коммуникативную стратегию “близости” Конечно, проявляться эта стратегия в речевом поведении оратора должна особым образом, не так, как в беседе. Применительно к ораторскому выступлению владение стратегией “близости”, умение ее осуществлять правильно, в меру, риторики называют “чувством аудитории”, а в общем смысле, применительно к различным речевым ситуациям – коммуникативностью.

Коммуникативность, или (для ораторской речи) “чувство аудитории” – важнейшее свойство эффективной речи. Поэтому это и одна из важнейших тем во всем курсе, требующая особого внимания и в теоретическом, и в практическом отношении.

Всякая хорошая речь в своей основе – общение со слушающим, чем она и отличается от плохой; риторически образованный человек отличается от необразованного отсутствием “стены” между собой и адресатом – тем, что он говорит не слушателям, а со слушателями.

Посмотрим теперь, как реализуется принцип коммуникативного сотрудничества при публичной речи.

В истории нашей страны существовал длительный период, когда оратор мог и даже должен был читать речь по написанному тексту – “по бумажке”. Проанализируем речевое поведение говорящего в этом случае.

Обращение к публике и первая фраза произносятся, как правило, со взглядом в зал. Затем оратор опускает глаза и начинает читать, время от времени на секунду взглядывая прямо перед собой. Заключительная фраза сопровождается снова взглядом в пространство. Речь закончена. Оратор покидает трибуну.

Следить за такой речью, уловить ее смысл очень трудно: ведь то, что написано, требует не слушания, а чтения (читающий может вернуться к началу любой фразы или абзаца, если ему это необходимо). Это не устная речь, а письменная, но озвученная. Устная и письменная речь строятся по различным законам и требуют различного восприятия. В ситуации озвучивания письменной речи настоящий контакт с аудиторией практически отсутствует. А без него ничто не поможет – ни поставленный голос, ни дикция, ни выразительность чтения, ни богатство языка, ни фигуры речи, ни темп, ни логичность построения текста.

Совершенно иная ситуация складывается, когда текста речи создается в процессе говорения и когда оратор находится в реальном контакте с аудиторией. При этом у слушающего возникает особое ощущение, описанное теми, кому посчастливилось слушать хороших ораторов. У каждого присутствующего возникает иллюзия, что оратор обращается именно к нему, выделяя его из всей аудитории. В начале речи слушателю кажется, что оратор ищет в зале именно его, наконец, находит и дальше говорит только с ним. Очень интересно, что такой “эффект общения” речь настоящего оратора во многом сохраняет и при трансляции или в записи; возникает впечатление живого присутствия оратора в помещении.

Итак, коммуникативность речи или ораторское “чувство аудитории” проявляется в том, что у слушателя возникает ощущение живого общения с говорящим: еще при выходе оратора на трибуну и в начале его выступления слушатели чувствуют, что сейчас говорить будут с ними, что человеку есть что сказать и что он рад поделиться своими мыслями и знаниями со всеми присутствующими.

Каким же образом возникает этот чудодейственный “эффект общения”, коммуникативный контакт оратора и публики – основное условие действенной речи?

Назовем три важнейших средства, с помощью которых этот эффект достигается:

1) разговорность речи;

2) зрительный контакт;

3) голосовой контакт.

(Михальская А.К. Основы риторики. – М., 2001)

ВАРИАНТ 7.

СЛЕПОЙ

Если выйти на мол, встретишь, несмотря на яркое солнце, резкий ветер и увидишь далекие зимние вершины Альп, серебряные, страшные. Но в затишье, в этом бело городке, на набережной, - тепло, блеск, по-весеннему одетые люди, которые гуляют или сидят на скамьях под пальмами, щурясь из-под соломенных шляп на густую синеву моря и белую статую английского короля, в морской форме стоящего в пустоте светлого неба.

Он же сидит одиноко, спиной к заливу, и не видит, а только чувствует солнце, греющее его спину. Он с раскрытой головой, сед, старчески благообразен. Поза его напряженно неподвижная и, как у всех слепых, египетская: держится прямо, сдвинув колени, положив на них перевернутый картуз и большие загорелые руки, приподняв свое как бы изваянное лицо и слегка обратив его в сторону, - все время сторожа чутким слухом голоса и шуршащие шаги гуляющих. Все время он негромко, однообразно и слегка певуче говорит, горестно и мирено напоминает нам о нашем долге быть добрыми и милосердными. И когда я приостанавливаюсь наконец и кладу в его картуз, перед его незрячим лицом, несколько сантимов, он, все так же незряче глядя в пространство, не меняя ни позы, ни выражения лица, на миг прерывает свою певучую и складную, заученную речь и говорит уже просто и сердечно:

- Merci, merci, mon bon frere!

«Mon bon frere …» Да, да, все мы братья. Но только смерть или великие скорби, великие несчаться напоминают нам об этом с подлинной и неотразимой убедительностью, лишая нас наших земных чинов, выводя нас из круга обыденной жизни. Как уверенно произносит он это: mon bon frere! У него нет и не может быть страха, что он сказал невпопад, назвавши братом не обычного прохожего, а короля или президента республики, знаменитого человека или миллиардера. И совсем, совсем не потому у него нет этого страха, что ему всё простят по его слепоте, по его неведению. Нет, совсем не потому. Просто он теперь больше всех. Десница божия, коснувшаяся его, как бы лишила его имени, времени, пространства. Он теперь просто человек, которому все братья…

И прав он и в другом: все мы в сущности своей добры. Я иду, дышу, вижу, чувствую, - я несу в себе жизнь, ее полноту и радость. Что это значит? Это значит, что я воспринимаю, приемлю все, что окружает меня, Что оно мило, приятно, родственно мне, вызывает во мне любовь. Так что жизнь есть, несомненно, любовь, доброта, и уменьшение любви, доброты есть всегда уменьшение жизни, есть уже смерть. И вот он, этот слепой, зовет меня, когда я прохожу: «Взгляни и на меня, почувствуй любовь и ко мне; тебе все родственно в этом мире в это прекрасное утро – значит, родствен и я; а раз родствен, ты не можешь быть бесчувствен к моему одиночеству и моей беспомощности, ибо моя плоть, как и плоть всего мира, едина с твоей, ибо твое ощущение жизни есть ощущение любви, ибо всякое страдание есть наше общее страдание, нарушающее нашу общую радость жизни, то есть ощущение друг друга и всего сущего!»

Не пекитесь о равенстве в обыденности, в ее зависти, ненависти, злом состязании.

Там равенства не может быть, никогда не было и не будет.

(И.А.Бунин. Собрание сочинений. В 4-х т. – М.: Правда, 1988. Т.3)

ВАРИАНТ 8.