Мегаобучалка Главная | О нас | Обратная связь


КАЧАЛОВ Алексей«РОКОВАЯ ВСТРЕЧА» 2 страница



2015-11-12 1041 Обсуждений (0)
КАЧАЛОВ Алексей«РОКОВАЯ ВСТРЕЧА» 2 страница 0.00 из 5.00 0 оценок





 

Коротков Юрий "Седой"

Иванов протиснулся по узкому проходу плацкартного вагона, глянул на билет и на занятое место. Бабка, сидевшая на аккуратно расправленной постели, виновато улыбнулась:
— Ты извини, сынок, я уж сама распорядилась. Тяжело мне наверх-то.
Иванов молча забросил вещмешок на верхнюю полку и сел, отогнув край бабкиной постели. Другой попутчик, рыхлый толстяк в распахнутой, промокшей под мышками рубахе, поймал его взгляд и с готовностью улыбнулся. Этот, видно, был из любителей дорожных разговоров и радовался новому человеку.
— Отслужил? — бодро спросил он.
— Интересно?
Толстяк не ожидал резкого тона, смутился и сказал:
— Ну-ну…
— Там ваши едут, — бабка кивнула на перегородку.
— Кто наши? — не понял Иванов.
— Уволенные. Пьют всю дорогу. Тоже будешь пить?
— Не буду.
Огни за окном качнулись и тотчас пропали. Поезд набирал ход, подрагивая на стыках пути. Бабка, подслеповато щурясь, в упор разглядывала Иванова.
— Не пойму чего-то… Сколько ж тебе, сынок?
— Двадцать.
— Что ж ты седой-то весь?
Иванов поднялся и пошел в тамбур. Курил в тамбуре на крышке мусорного ящика, приставлял ладони к пыльному стеклу, пытаясь разглядеть, что за окном, — там была ночь, темь непроглядная, движение в темноте, — сзади хлопала открытая дверь туалета, он зашел в туалет, бросил окурок, мельком взглянул в зеркало… Оперся о раковину и стал со спокойным удивлением изучать свое лицо — с острыми скулами, провалившимися, как у покойника, щеками, глубокими морщинами по углам рта, лихорадочно блестящими, в болезненной синеве глазами.
Когда он вернулся в свой отсек, соседи спали. Он забрался на верхнюю полку и лег поверх одеяла, закинув руки за голову.
За тонкой перегородкой гуляли дембиля, там звенели стаканы, бренькала расстроенная гитара.
— А я говорю: моешь потолок с мылом и докладываешь! Так и говорю: с мылом и докладываешь…
— Нет, слушай, а у нас…
— Срок, говорю, двадцать минут — время пошло!
— Слушай, а к нам приходит молодой с «поплавком»…
— Ну, ты даешь! Потолок! Ха-ха-ха!
— Ну, слушайте, ребят! С «поплавком», после института приходит молодой…
— А я говорю: ты, салабон зеленый, еще права будешь качать?
— Ха-ха-ха! Потолок с мылом!
Иванов спрыгнул с полки, шагнул в соседний отсек. Четверо распаренных дембелей теснились за столом, ближе к проходу сидели две девчонки-школьницы, румяные от полстакана портвейна, таращили восторженные глаза. Про потолок рассказывал широкоплечий парень с наколкой под закатанным рукавом.
— Слушай сюда! — тихо, сквозь зубы сказал Иванов. — На счет «раз» — глубоко вдохнули. На счет «два» — заткнулись!
— Что ты сказал?
— Ты слышал, что я сказал. Не орал бы на каждом углу, что подонок — может, не заметят!
— Чего это он, с болта сорвался?
— Ребят, подождите, ребят, — суетился очкарик, который все начинал про молодого с «поплавком». — Мы, правда, громко очень.
— Нет, ты слышал — он меня подонком? — парень с наколкой порывался встать.
— Правда, давайте потише, ребята, — тосковал очкарик. — С поезда в комендатуру…
Иванов ждал, пока тот, с наколкой, выберется из-за стола, чтобы свалить его под ноги остальным. Очень мешали девчонки, краем глаза он видел их перепуганные лица.
— Все нормально, земляк, мы тихо, — очкарик, плеща через край, торопливо налил стакан и протянул Иванову.
Тот схватил было, чтобы плеснуть в лицо. Поставил на стол, вернулся к себе и лег, отвернувшись к стене. За перегородкой бубнили вполголоса:
— Чего он взъерепенился? Бешеный, что ли?
— Пойдем, Таня.
— Куда вы, девчонки. Рано еще.
— Нет, мы пойдем, спасибо.
— Весь кайф сломал.
— Чего ты меня держал-то? Вломили бы, и затих.
— Да ну его. Ты глаза у него видел? Точно — сдвинутый…
Иванов ворочался, сбивая одеяло, маялся, плавал в горячем, душном воздухе. Не выдержал, снова достал мятую пачку «Астры», пошел курить. В тамбуре стояли дембеля — все четверо. Они разом обернулись, замерли, ожидая, видимо, что он отступит или начнет объясняться, но Иванов молча протиснулся к окну, закурил, глядя в пыльное стекло на четверых за спиной. Те перешептывались сзади, очкарик отчаянно махал рукой: бросьте, не связывайтесь.
— Эй, земляк, — окликнул широкоплечий.
Иванов резко обернулся, уперся ему в глаза холодным тяжелым взглядом. На мгновение возникла пауза, немая сцена — одно слово, и началась бы драка.
— Ладно, живи пока, — буркнул широкоплечий, бросил сигарету и ушел в вагон. Следом двинулись остальные.
Иванов рванул вниз окно, подставил лицо под холодный, плотный ветер.
И снова он лежал, уткнувшись в подушку, обхватив голову руками. Вагон раскачивался, будто шагал по насыпи…
…шаги приближались, кто-то поскребся в дверь.
— Кто там? — радостно пропела мать. Быстро глянула в зеркало, оправила новое нарядное платье.
— Это я — страшный волк!
Олежка, пухлощекий мальчишка с маленькой седой прядкой в чубе, испуганно уставился на дверь.
— Я иду-у! Я пришел! — дверь распахнулась, мужик в картонной волчьей маске зарычал и двинулся на Олежку, протягивая руки со скрюченными пальцами.
Олежка, онемевший от ужаса, прижался спиной к стене.
Алла, старшая сестра, оттолкнула мужика, заслоняя спиной брата.
— Ну, хватит, хватит… — с нерешительной улыбкой сказала мать.
Мужик глухо захохотал под маской:
— Здоровый пацан — волка боится! Пускай мужиком растет! У-у! — он снова выставил руки. Олежка зажмурился, отчаянно отбиваясь от волчьих лап…
…проводница последний раз тряхнула его за плечо:
— Дома доспишь, солдат!
В проходе уже стояли с чемоданами, за окном в сером утреннем свете плыли дома.
Иванов вышел на перрон и в толпе двинулся к вокзалу, уступая дорогу носильщикам с грохочущими железными тележками.
Он наугад шагал по арбатским переулкам, еще не проснувшимся, серым, малолюдным. У подъездов, двумя колесами на тротуаре, стояли вереницы машин. Шумно дыша, пробежал жилистый старик в красных спортивных трусах и кепке с длинным козырьком.
Иванов долго звонил в дверь в старом темном подъезде с крутыми пролетами. Наконец в квартире послышались легкие шаги.
— Кто там?
— Свои.
Дверь чуть приоткрылась на цепочке, Алла стояла босиком, придерживая на груди халат.
— Не узнаешь, что ли?
— Олежка! Ты?
— Войти можно?
— Вернулся! — Алла открыла дверь, обхватила его за шею. — Что ж ты телеграмму не дал?
— Не успел, — Иванов безучастно смотрел ей за спину.
— Позвонил бы хоть с вокзала… — Алла отстранилась, быстро жадно разглядывая брата. — Постой, да ты седой совсем!
— Не совсем. Чуть-чуть.
— Олежка! Господи, как я рада! Ну что ты неживой какой-то! Я думала, вы толпой нагрянете, с песнями… Да ну тебя! Как с похорон. Ты никогда радоваться не умел, улыбки не выдавишь… Ладно, ты мойся, а я пока соображу чего-нибудь.
Она пустила воду в ванной. Иванов бросил вещмешок в угол, повесил китель рядом с куртками сестры, заглянул в огромную — в два окна — кухню.
— Снимаешь?
— Нет. Это моя квартира.
— Быстро дали. От «Интуриста»?
— Ага. От «Интуриста».
— Замуж не вышла еще?
— Куда торопиться? Первый раз в своем доме живу, — Алла появилась из комнаты, сладко, хищно потянулась. — Мой дом! Никого не хочу! Одна буду жить!
В ванной во всю высоту двери было вмонтировано зеркало. И снова, как в поезде — лицо, Иванов со спокойным удивлением разглядывал свое тело, скелет, обтянутый темной стариковской кожей. На костях, кажется, не осталось мускулов, кисти рук были непомерно широки…
…— Были б кости целы, а мясо нарастет, — сказал врач. — Одевайся, — он отошел к столу. — Через десять лет будешь бегать трусцой, чтобы спасти талию. Больше ешь, не переохлаждайся… — он стал заполнять историю болезни.
Иванов медленно натягивал больничную пижаму.
— И не вини себя, — сказал врач, не отрываясь от работы. — Ты не господь бог… Остался жив — надо жить. На все сто, понял?..
— Ты не утонул там?
Иванов с трудом разомкнул глаза — он лежал в ванне, по горло в густой искрящейся пене — хрипло ответил:
— Нет.
— Давай активнее. Мне через час на работу.
Когда Иванов на ватных ногах вышел из ванной, Алла была уже в узком черном платье, черных туфельках на остром каблуке, подкрашенная и неуловимо изменившаяся, не похожая на себя утреннюю — что-то кукольное появилось в лице.
— В коленках не жмет? — насмешливо спросила она, указывая на просторные армейские трусы. — Мужского белья, извини, не держу, так что походишь пока в этих «бермудах». Вот джинсы — мы, кажется, одного размера. Футболка. Куртку любую возьмешь…
Иванов вяло ел на кухне, Алла сидела напротив, подперев щеку маленьким кулаком.
— Почему ты седой, братик?
— Так получилось.
— Ты всегда был предельно внятен: да, нет, не твое дело… Поедешь в Калугу?
— Завтра с утра. Надо получить паспорт.
— К матери… зайдешь?..
— У меня нет матери. И не было.
Алла помолчала.
— Я только раз вырвалась… Прибрала немного. Надо еще памятник заказывать, землю для цветов…
— Слушай, — резко сказал Иванов. — Мне наплевать, что там происходит! Мне безразлична эта женщина, понимаешь? Пока жива была, а теперь — тем более!
— Я думала, ты изменишься в армии… — грустно сказала Алла, — Ладно, мне пора. Будешь выходить — не забудь ключ, — она пошла к двери. — Вечером позову ребят.
— Не надо никого.
— Да ну тебя к черту, в самом деле! Можешь сидеть в углу. А у меня праздник — брат из армии вернулся!
Оставшись один, Иванов прошел в комнату, сел в угол дивана, защищенный стенами этого старого дома от чужих взглядов, от всего мира…
…но тут же приоткрылась скрипучая дверь.
— Зря прячешься, Петух! — глумливо ухмыляясь, сказал Малек.
Олега, круглолицый пятиклассник с широкой седой прядью в шевелюре, вздрогнул в своем укрытии у черного хода под лестницей, затравленно оглянулся.
— Все равно в спальню вернешься. Там получишь! — Малек радостно оскалил острые крысиные зубки и исчез.
Тут же дверь снова распахнулась, появились десятиклассники с сигаретами.
— Делай ноги, Петух!
Олега покорно встал…
Иванов надел армейские ботинки, нелепые под модными вареными джинсами, и вышел из дома.
Машин у подъездов стало меньше, зато переулки были многолюдны. Два года изо дня в день в казарме Иванов видел одни и те же лица, и теперь неприкаянно ощущал себя в разношерстной толпе не знающих и почти не замечающих друг друга прохожих. К дому с огромными — во всю ширину фасада — окнами бесшумно подъехал плоский черный ЗИЛ, из него вышел генерал, Иванов остановился и автоматически отдал честь. Тотчас отдернул руку от виска. Генерал прошел мимо, едва взглянув на него.
Иванов ехал в метро, сдавленный чьими-то спинами, плечами, локтями, потом шел по улице, глядя на номера домов. Нашел нужный, постоял, ощущая бешено бьющееся сердце, и обреченно шагнул в подъезд.
— Молодой человек, вы к кому? — остановила его вахтерша, подняв голову от книги.
— Я?.. — Иванов вздрогнул, будто от окрика, — Я… к Завьяловым…
— Они вас ждут? — вахтерша подозрительно оглядела его.
— Я… от сына…
— С Сашей служил? — вахтерша закрыла рот ладонью и покачала головой. — Дома они… Шестой этаж…
На шестом этаже Иванов подошел к квартире. Поднял руку к звонку и тотчас опустил, переводя дыхание. Прислушался к тишине за дверью, оглянулся на соседние двери. Оперся рукой на стену, положив палец на кнопку звонка… Внезапно загудел, проваливаясь, лифт, и Иванов метнулся вниз по лестнице, пробежал мимо вахтерши и быстро пошел по тротуару, налетая на людей и не замечая их, перебегая впадающие в проспект улочки. Вошел в квартиру сестры и торопливо захлопнул дверь, будто спасаясь от погони. Сел у стола, опустив плечи.
Зазвонил телефон, Иванов схватил трубку:
— Слушаю, рядовой Иванов!
Алла рассмеялась:
— Товарищ рядовой! Приказываю заступить в наряд на кухню, сварить картошку! Картошка под раковиной. Как поняли? — В трубке слышался многоголосый смех.
Иванов сел на кухне, подвинув к себе ящик с картошкой и мусорное ведро. Из-под ножа быстро побежала ленточка картофельной шелухи…
А дальше?
— Снова звезды. Планеты. Галактики.
— А дальше? Не может же быть — без конца…
— Понимаешь, бесконечность — это ведь не обязательно прямая. — Александр подхватил из-под ножа Иванова картофельную ленточку, свернул ее грязными, распухшими пальцами в ленту Мебиуса. — Вот, смотри: модель Вселенной. Замкнутое пространство…
Они сидели вдвоем посреди овощного цеха на кухне, под одинокой желтой лампочкой, рядом с цинковым ящиком с мерзлой картошкой, склонившись голова к голове над горой грязной шелухи, в хэбэшках с закатанными рукавами.
— А ты веришь в свою смерть? Так, чтобы без следа, будто никогда и не был?
Александр задумчиво пожал плечами, бросил картофелину в кастрюлю с водой, взял новую.
— Есть книга, воспоминания людей, которых вернули из клинической смерти. Разные люди, разные веры, а воспоминание одно: черный тоннель, свет в конце тоннеля, яркий, неземной, и встречают те, кто умер до тебя…
— Значит, есть что-то — там?
— Я думаю, бесконечная загробная жизнь — это последнее мгновение умирающего мозга, — медленно сказал Александр. — А может быть, смерть — это переход в четырехмерное пространство, где четвертое измерение — время. Мы ведь не живем во времени, оно для нас существует только этим мгновением, а потом становится прошлым, куда мы вернуться не можем…
В коридоре залился звонок. Из-за двери слышались приглушенные голоса, тихий смех. Иванов щелкнул замком, неожиданно грянуло «Прощание славянки», и в коридор ввалилась веселая компания. Алла бросилась ему на шею.
— Белка, отставить! — скомандовал веснушчатый плотный парень с магнитофоном на плече. Он выключил марш. — Отделение — стройсь!
Они выстроились перед Ивановым — трое ребят и трое девиц.
— Смех в строю! Распустились, сено-солома, губа по вас плачет! Смирно! — парень повернулся к Иванову, удивленно оглянулся по сторонам, приоткрыл дверь в ванную и заглянул туда.
— Ты что потерял?
— Не вижу виновника торжества!
— Да вот, перед тобой!
— Не вижу!
— Чего не видишь?
— Не вижу сверкающих эполет!
Алла набросила китель на плечи брату.
— Другое дело, — веснушчатый прокашлялся в кулак и торжественно начал. — Рядовой Петухов!
— Моя фамилия — Иванов.
— Извини, — тот вопросительно оглянулся на Аллу. — Мне казалось, у тебя родной брат.
— Родной… Просто фамилии разные.
— Так. Ничего не понимаю, но тем не менее. Рядовой Иванов, поздравляю вас с благополучным прибытием из доблестных рядов Советской Армии! Ура! — он врубил марш, ребята взяли бутылки шампанского «на караул», вразнобой захлопали пробки, Алла уже бежала с фужерами, пена лилась на пол, Иванов пожимал руки: веснушчатый — Владик, Ирина, Ольга, Толик, Леша. Все расселись в комнате за журнальным столиком, ребята доставали из сумок спиртное, девчонки принесли с кухни закуску.
После бурного начала с «Прощанием славянки» возникла неловкая пауза.
— Как служба? — спросил Владик.
Иванов враждебно посмотрел на него.
— По-разному, — наконец, ответил он. — А ты не служил?
— Не имел чести, — засмеялся тот.
Последней села Алла, подняла фужер:
— Ну… за единственного присутствующего здесь мужчину! — она подмигнула брату.
— Позвольте! — возмущенно закричал Владик, — Протестую и готов доказать!
— Я, как неисправимая провинциалка, считаю, что мужчина должен если не побывать на войне, то хотя бы примерить военную форму!
— Ты, конечно, не права, Белка, но тем не менее я готов весь вечер пить за твоего рядового, но незаурядного брата. Олег!
Иванов выпил вместе со всеми.
— Шампанское — девицам, а мы… — Владик разлил водку по большим фужерам.
— Ешь активнее, братик. Ириша, положи ему.
Маленькая Ирина с короткой черной стрижкой с готовностью улыбнулась Иванову и принялась наполнять его тарелку.
— Ну, с приездом!
Выпили еще раз.
— Экая, право, гадость, — поморщился Владик. — Штык в землю — что дальше? — спросил он, закуривая.
— Да отстань ты, пусть отдыхает, — сказала Алла.
— Исторический факультет, — ответил Иванов.
— Почему именно истфак? — удивился Владик.
— Я так решил.
— Как вы могли заметить, мой брат очень разговорчив. Просто не остановишь…
— На истфаке огромный конкурс, — пожал плечами Леша. — Погоди… Владик, а ведь Парфенов…
— Это вариант, — оживился Владик. — Имеет смысл позвонить.
— Не надо звонить, — сказал Иванов.
— Тебя это никак не касается. Просто узнать ситуацию…
— Если узнаю, что кто-то кому-то звонил — сразу заберу документы.
— Не надо, Владик, — сказала Алла.
— Извини, старик, по-моему это не тот, случай, когда надо проявлять принципиальность… Вольному воля, конечно…
— Что ж ты дерганый такой, — наклонился к Иванову Толик. — Забудь, как кошмарный сон. Напейся, проспись и забудь, — он разлил водку.
Иванов выпил, не дожидаясь тоста. Алла тревожно смотрела на него.
— Не имел чести — это юмор? — громко спросил Иванов.
За столом замолчали, все повернулись к нему — разговор давно шел о другом, и никто не понял, о чем речь.
— Почему ты, и ты, и никто из вас не был в армии?
— В общем-то, я отметился на сборах, — улыбнулся было Владик. — Ну, видишь ли, старик… если серьезно, я считаю, что каждый должен заниматься своим делом, — медленно, осторожно сказал он. — Я закончил институт и аспирантуру, и… Старик, — он поднял ладони вверх, — если ты считаешь, что я не прав…
— Значит, есть люди первого сорта и люди второго сорта?
Алла опустила голову, остальные быстро, искоса переглянулись, как врачи при больном: тяжелый случай.
Иванов почувствовал, что все, предел, он встал в напряженной тишине, толкнув стол, вышел в темный коридор, запинаясь о чьи-то туфли и сумки, рванул замок и побежал вниз по лестнице. Вывалился в ночной двор, ударил кулаком в наждачный ствол тополя, еще, еще, изо всех сил, чтобы почувствовать боль. Качаясь, громко всхлипывая, он пошел к скамье, сел, вцепившись обеими руками в сиденье.
Тихо подошла Алла, села рядом.
— Что случилось, Олежка?
— Александр умер.
— Господи, когда? Почему?
— Понимаешь… он умер, а я жив… с вами здесь…
— От чего он умер?
— Потом…
Алла обняла его, прижалась щекой к плечу.
— Разогнать их?
Иванов кивнул.
— Только ты не уходи никуда, ладно? Сиди здесь, они тебя не заметят. Я сейчас вернусь. Только не уходи, хорошо?
Она скрылась в подъезде. Через некоторое время вышел Владик, за ним остальные, они прошли через двор, негромко переговариваясь. Иванов услышал голос сестры: «Я сама не знала…»
Алла вернулась:
— Пойдем домой, — повела к дому…
Иванов лежал в постели, смотрел в потолок, на квадраты света от уличного фонаря. Он затаивал дыхание, сильно зажмуривался, но слезы все не кончались.
Алла закрыла дверь комнаты, быстро сняла халат и легла рядом, завернувшись в свое одеяло.
— Я ведь совсем не знала его, — тихо сказала она. — Только то, что ты писал.
Она протянула руку, коснулась его лица, провела по волосам.
— Все-таки ты не один, нас двое…
Утром Иванов, уже в форме, на цыпочках вошел в комнату, посмотрел на спящую сестру, положил на стол записку: «Я в Калуге» — и тихо прикрыл дверь.
Носатая девица, кокетливо поглядывая на Иванова, быстро заполнила документы, вернула военный билет.
— И все?.. — удивился Иванов.
— А что еще? — засмеялась девица. — За паспортом в милицию. Там с четырех сегодня.
Иванов вышел из маленького желтого здания военкомата на тихую улицу. Глянул на часы и неторопливо двинулся куда глаза глядят. После столпотворения московских улиц Калуга казалась сонной и безлюдной.
Он купил сигареты в киоске, закурил и перешел через дорогу, к старой, красного кирпича школе с белыми колоннами на крыльце. Постоял, глядя на окна своей школы, и побрел вниз, к реке. Сзади внезапно, как выстрел, грянул школьный звонок — Иванов вздрогнул и оглянулся. Тотчас захлопала входная дверь, на улицу хлынула шумная толпа…
…мальчишек и девчонок в одинаковой синей форме.
— А Петух опять к мамочке намылился! — завопил Малек.
— Держи его! Конвой! — чубатый Карабан и рыжий Мотя схватили Олегу, выкрутили руки за спину и торжественно повели по улице. Толстый Слон подталкивал сзади, Малек забежал вперед и закричал:
— Внимание, внимание! Пойман особо опасный преступник!
Девчонки-одноклассницы, хихикая, расступались, пропуская процессию, прохожие неодобрительно оглядывались.
На узкой немощеной улице, зажатой между заборов частных домов, прохожих не было, игра стала скучной, и Олегу отпустили. Малек, забежавший сзади, изо всех сил толкнул его в спину, Олега упал лицом в подмерзшую грязь, поднялся, держа ладонями вверх грязные руки, растерянно глядя на перепачканную форму.
Потом нянечка Наташа ожесточенно отскребала грязь от его брюк. Олега стоял рядом в трусах и ботинках.
— Ни стыда, ни совести. Конечно — не свое, так можно гадить… Ух, так бы и дала! — она замахнулась брюками на Олегу. — Уйди с глаз долой!
Она выгнала Олегу в коридор. Тут его подхватили Слон и Мотя и, давясь от смеха, затолкнули в девчоночью спальню. Девчонки визжали и отворачивались, потом кинулись щипать, лупить его тапочками и подушками. Олега, закрываясь руками, всхлипывая, рвался из комнаты, но Слон и Мотя крепко держали дверь снаружи…
По узкой немощеной улице Иванов медленно подошел к старому двухэтажному зданию детского дома, бросил сигарету в урну и толкнул тяжелую дверь. В обе стороны от вестибюля тянулись длинные коридоры, на второй этаж вела лестница с набитыми на перила деревянными плашками, чтобы не катались верхом, откуда-то доносился топот и многоголосый гомон, по лестнице вприпрыжку сбежал малыш, замер, с настороженным любопытством разглядывая незнакомого солдата:
— Дяденька, вы к кому?
Иванов не ответил, он смотрел в загадочную глубину коридоров, откуда…
…доносился радостный крик: «Новенькие-е!» Вскоре они с Белкой стояли уже посреди галдящей толпы, их спрашивали о чем-то, теснили, задние поднимались на цыпочки. Олега растерянно вертел головой, Белка крепко держала его за руку.
Потом Олега в одних трусах стоял перед врачом.
— Ничего не болит?
— Нет.
— Вот и хорошо, — врач зачем-то осмотрел его волосы и повернулся к бумажкам на столе. — Сестру позови.
Олега вышел в коридор, заправляя рубашку в брюки. С другого края двери, там, где разболтанные петли отошли от косяка, двое старших мальчишек заглядывали в щель.
— Клевая телка, — сказал один.
— Дай я… Пусти…
— Зачем же вы подглядываете? — сказал Олега.
— Отвали, — один из ребят оттолкнул его.
— Акакич! — шепнул другой, и оба отскочили от двери.
Подошел воспитатель в очках, худой и длинный, ободряюще улыбнулся, взял Олегу за руку и повел по коридору. В спальне усадил на кровать. Следом втянулась гомонящая толпа мальчишек, расселась напротив.
— Знакомьтесь, это наш новенький, Олег Петухов. Меня зовут Аркадий Яковлевич. Вот здесь ты будешь спать, вот твоя тумбочка. Туалет и умывальник тебе ребята покажут. Я думаю, вы подружитесь. Все будет хорошо, — он снова улыбнулся и потрепал его по волосам. — Немножко подстричься надо будет.
Акакич ушел, и Олега остался один под любопытными взглядами.
— Эй, как там тебя… Петухов, — белобрысый толстый Слон, развалившийся на кровати у окна, прищурившись, разглядывал его. — Ты как сюда попал? Предки есть?
— У меня мама в командировку уехала.
— Ой, держите меня! — захохотал остроносый вертлявый Малек. — У него мама в командировку уехала! Твоя мамочка тебя сюда сплавила, а сама теперь мужика будет ловить!
— Неправда. Зачем ты так говоришь, — удивился Олега. — Когда она вернется, она меня заберет.
— Ой, не могу! — Малек повалился на кровать и задрыгал ногами. — Наша мама придет, молочка нам принесет, Петухова заберет!
— Малек, не суетись, — скомандовал Слон. — А ты, Петух, принеси воды. Пить что-то хочется… Мотя, покажи.
Мотя вложил в руку Олеге стакан и кивнул:
— Пойдем, умывальник покажу.
Ночью, лежа на узкой скрипучей кровати с лиловым чернильным штампом на наволочке, посреди большой темной комнаты, где стояли впритык еще восемь таких же кроватей, висели на вешалке одинаковые школьные курточки, а под ними выстроились одинаковые черные ботинки, Олега тихо заплакал, уткнувшись в подушку.
— Кто там сырость разводит? — недовольно спросил Слон.
— Это Петух мамочку вспомнил, — тотчас отозвался Малек. Он накрутил на себя простыню, повязал на голову полотенце и, вихляя бедрами, прошелся по спальне. Со всех сторон послышался приглушенный смех, — Олежечка! Сынулик! Это я, твоя мамочка! Я уже вернулась! Где же ты, мой сладенький? — он пошел от кровати к кровати, заглядывая в лица хохочущих ребят. — Не он… И это не он. Фу, какие гадкие рожи! Ах, вот ты где! — он принялся гладить Олегу по голове. — Не плачь, я тебе конфетку принесла. На, покушай! — и Малек стал запихивать Олеге в рот скомканный фантик.
Олега, захлебываясь слезами, зарылся головой под подушку…
Утром в столовой Слон взял его компот.
— Это мой стакан, — растерянно сказал Олега.
— Перебьешься. Тебе мамочка сто тыщ компотов купит, когда вернется, — ответил Слон…
У дверей столовой Олега подождал Белку. Она вышла с девчонками-одноклассницами.
— Ну, как ты, Олежка?
Олега жалко улыбнулся:
— Они говорят, что мама никогда за нами не вернется.
— А ты не слушай. Мы ведь с тобой знаем.
— Это, что ли, брат? — спросила кудрявая красотка Любаня, — Во кадр растет! — она ухватила Олегу двумя пальцами за нос, — Подрастешь — поженимся! Возьмешь меня?
Олега растерянно кивнул. Девчонки засмеялись и пошли дальше.
В спальне, когда одноклассники, уже в форме и с портфелями, устроили кучу-малу у дверей, Слон сказал ему:
— Портфель мой возьми.
— Чего это? — опешил Олега.
Но Слон уже вышел. Портфель стоял на его кровати. Олега нерешительно посмотрел на него, кинулся было за ребятами, потом вернулся, взял портфель и побежал догонять Слона.
Тот на ходу нахально заигрывал с Любаней. Любаня снисходительно поглядывала на него сверху вниз: Слон едва доставал ей до плеча, и рядом с ним Любаня выглядела совсем взрослой женщиной. Олега догнал было их, но не лезть же, в самом деле, в разговор, — и он поплелся сзади с двумя портфелями…
Вечером Олега, разложив на тумбочке учебник, старательно писал в тетрадке. Слон сидел на своей кровати, задумчиво разглядывая заляпанные грязью ботинки, потом приказал:
— Петух, сюда!
— Чего?
— Сюда иди, говорю!
Олега подошел, остановился перед ним.
— Возьми щетку.
Олега протянул ему сапожную щетку.
— Давай! — Слон вытянул ноги.
— Ты что, обалдел? — Олега удивленно улыбнулся.
— Давай, не тяни кота за хвост.
— Почему это я должен чистить тебе ботинки? Сам чисть.
— Мотя, посмотри там… — Слон неторопливо поднялся.
Мотя выглянул в коридор и плотно закрыл дверь. Олега растерянно оглянулся: одни с интересом наблюдали, другие отводили глаза.
— Не будешь? — улыбаясь, спросил Слон.
— Не буду, — Олега отложил щетку.
Слон, улыбаясь, ударил его в лицо. Олега пошатнулся, вскинул руки, защищаясь.
— Еще? — улыбаясь, спросил Слон.
— Давай-давай, — Малек услужливо вложил щетку в руку Олеге. — Ну, вот так, вот так…
И Олега, присев, холодея от стыда и страха, в гробовой тишине стал чистить улыбающемуся Слону ботинки…
По заснеженной улице, согнувшись, Олега тащил пять портфелей: по два в руке и свой под мышкой. Слон с компанией, обнявшись, шагали впереди. Детдомовцы растянулись на всю улицу, играли в снежки, весело толкались…
В классе Олега, похудевший, потерявший румянец, сонно клевал носом. Учительница Марина Павловна, молодая, красивая, с ямочками на щеках, проходя мимо его парты, ласково потрепала его по макушке. Тотчас за ее спиной сидевший сзади Слон с размаху врезал кулаком по тому же месту. Олегин сосед, крепыш Сережа Новгородский, сведя брови, оглянулся на него, потом на Олегу:
— Ты чего, Петух! — зашептал он. — Ты чего терпишь-то? Да я б ему морду за это разворотил! Чего, боишься? Давай вдвоем. А будет ерепениться, я ребят с улицы соберу, ну?
Олега съежился, испуганно глянул назад: не слышит ли Слон?
— Не надо, Серег… Это мы так… Я не обижаюсь…
— Ну и фиг с тобой. Шестери, как веник. А ко мне больше не суйся, я с шестерками не разговариваю! — Новгородский отсел на край парты…
На перемене в малышовый коридор спустилась Белка.
— Как ты, Олежка?
— Скоро мама приедет?
— После Нового года.
Олега вскинул на сестру потрясенные глаза:
— Ты же говорила — уже скоро!
— Она не может пока, Олежка…
Подкравшийся Слон в упор всадил в щеку Олеге жеваную бумагу с линейки. Алла схватила его за чуб.
— Ну, ты, мочалка… — процедил Слон, отступая.
Малек в это время подобрался сзади и задрал ей юбку.
Белка присела, прихлопнула юбку и повернулась к Мальку, Слон тотчас пнул ее ногой под зад, налетели все разом, Алла пошла от них, потом побежала, Мотя засвистал ей вслед, Малек заорал:
— А трусы-то синие!
И все подхватили:
— Синие! Синие!
Олега стоял, опустив голову, чуть не плача от позора и бессилия…
Потом была контрольная, Олега сидел один — Новгородский пересел на другую парту — и торопливо решал примеры на бумажке.
— Давай быстрей, — Слон пихал его в спину.
Олега передал ему решения, а с соседнего ряда уже протягивал свой вариант Карабан.
Прозвенел звонок, Олега лихорадочно писал в своей тетради.
— Все. Все. Сдаем! — торопила Марина Павловна. — Олег!..
После уроков она сидела в пустом классе, положив руку на голову стоящего рядом Олеги. Тут же виновато горбился Акакич.
— Не понимаю, что происходит, — говорила Марина Павловна, — Все хуже и хуже, с двойки на тройку. Сегодня опять: из четырех примеров один решил.
— Что с тобой, Олег?.. Ведь в той школе отличником был, — пояснил он учительнице. — Может, тебя ребята обижают?
Олега видел, что в дверную щелочку смотрит бдительный Малек, чуть слышно промямлил:
— Нет…
Около аптеки Малек остановился и вручил Олеге рецепт и мелочь.
— А сам чего? — спросил Олега.
— Меня здесь уже знают. Давай!
Олега зашел в аптеку, выбил в кассе чек. Малек следил за ним через окно. Олега неуверенно подал в окошечко чек с рецептом. Аптекарша взяла рецепт, подняла брови и оглядела сжавшегося перед ней мальчишку. Помедлила, но все-таки выложила две упаковки лекарства.
Малек, радостно хихикая, запихнул их в карман.
— А зачем тебе? — спросил Олега.
— Дурак ты, Петух! — засмеялся Малек. — Это же от триппера! Девкам из седьмого за червонец продам!.. Только Слону не говори, понял? Отнимет, гад…
Они быстро пошли по морозной вечерней улице, в толпе спешащих по домам людей.
— Леш, а ты почему на базе? — спросил Олега. — У тебя нет никого, да?
— Не, меня мать в роддоме бросила. У меня губа заячья была, подумала — урод родился. А мне потом операцию сделали. Видишь, шрам, — он задрал верхнюю губу. — Незаметно, правда?
— Она тебя все равно найдет потом, — убежденно сказал Олега.
— Не, у нас если берут, то совсем мелюзгу. Если до школы не взяли, то все… Ты чего, правда, думаешь — тебя мать заберет? Дурак ты, Петух! У нас только у Моти никого нет, у остальных у всех есть.
— Значит, всех когда-нибудь найдут, — сказал Олега.
Они вошли в вестибюль, здесь Малек вдруг запрыгнул ему на спину и, нахлестывая Олегу по заду, заорал:
— Но! Шевелись, кляча!..
Олега поливал цветы в кабинете директрисы. Цветов было много: на подоконнике, на шкафах, на столе, этажерке и телевизоре, в горшках, ящиках и кадках.
— Не жалей воды-то, — сказала директриса, не отрываясь от своих бумаг. — Лень лишний раз за водой сходить?.. Цветы заботу любят…
В кабинет, постучавшись, вошла Любаня.
— Ну, здравствуй, Зарубина, — сказала директриса. — Садись.
Любаня села перед ней, потупив глаза.
— Ну, и что же нам с тобой делать, Зарубина? — выдержав паузу, со вздохом спросила директриса.
Любаня неопределенно пожала плечами.
— А ведь мы договаривались, Люба, — помнишь? — если еще раз появишься у вокзала, будем оформлять в спецПТУ… Я не понимаю, чего вам здесь не хватает? — повысила голос директриса. — Вас что, голодом морят? Или надеть нечего?! Я не понимаю, как же можно самое дорогое, что есть, девичью гордость продавать за десять рублей!
— А за двадцать можно? — не поднимая глаз спросила Любаня.
— Что? — опешила директриса, — Ты еще дерзить будешь? Ну все, с меня хватит! — директриса ударила ладонью по столу. — Давай решать: хочешь в спецПТУ? Прямо сейчас оформляю…
— Не хочу.
— Тогда будем бороться своими силами! — директриса решительно встала и вынула из ящика стола ручную машинку для стрижки.
— Нет! — Любаня в ужасе вскочила, закрывая руками волосы.
— Сядь! Сядь, я сказала! Выбирай — или спецПТУ…
— Не надо! Пожалуйста!
Директриса силком усадила рыдающую Любаню на стул.
— Убери руки! — приказала она. — Опусти руки! Вот так… — она простригла в густых Любаниных кудрях первую дорожку и, уже не торопясь, стала достригать остальное. Любаня больше не сопротивлялась, плакала, бессильно опустив пуки на колени.
Потрясенный Олега смотрел на нее, не замечая, что вода из опущенной лейки течет на пол.
Директриса открыла дверь кабинета, и Любаня, пряча лицо в ладонях, побежала по коридору в комнату.
— Лысая! — в восторге завопил кто-то, и все, кто был в коридоре, бросились следом посмотреть на лысую Любаню.
Директриса, улыбаясь, стояла в дверях. Заметила Олегу и брезгливо кивнула на Любанины каштановые кудри на полу:
— Веник принеси…
Из спальни старших девчонок раздавался смех. Олега приоткрыл дверь. Любаня вертелась посреди комнаты в пышном парике с золотыми локонами до плеч, Белка и другие девчонки стаскивали парик, тот съехал набок, обнажив черный ежик отросших уже волос.
— Люба… — негромко позвал Олега.
Любаня нахлобучила парик на место и царственно подошла к нему, глядя сверху вниз.
— Это… пойдем, чего скажу… — прошептал Олега, пряча глаза.
Они спустились к закутку под лестницей, где ждал их Слон. Любаня глянула на него, на Олегу, прислонилась спиной к стене и насмешливо спросила:
— Ну?
Олега отошел в сторонку.
— А я тебя у вокзала видел, — сказал Слон.
— Ну и что?
— А если директриса узнает, что опять ходишь?
— Ты, что ли, скажешь?
— Хочу — скажу, хочу — не скажу…
Любаня в упор смотрела на него, накручивая золотой локон на палец.
— Пойдем… — Слон неуверенно потянул ее за руку.
— Зачем?
— Ну… сама знаешь… — видно было, что Слон робеет перед Любаней. — Я не скажу, честное слово…
— Да говори, сколько влезет, — Любаня повернулась идти.
— Ну, Любань… Ну, пожалуйста…
— Ты еще заплачь, — насмешливо сказала Любаня.
— Ну, Люб…
— Целуй! — Любаня протянула вперед-вниз руку.
Слон неловко потоптался, наклонился и поцеловал.
— Сюда! — велела она, чуть приподняв юбку и выставляя колено.
Слон покосился на Олегу, наклонился еще ниже… Олеге показалось, что Любаня сейчас врежет коленом прямо в морду Слону, но она только толкнула его, так что Слон сел на пол, надменно глянула на Олегу и пошла под лестницу.
— Слышь, Петух! — торопливо прошептал Слон. — Пойдет кто — свистни!
Олега присел на ступеньку, обхватив голову руками. Когда внизу заскрипела скамья и послышалось громкое сопение Слона, он вскочил, затравленно озираясь, и бросился бежать. Вылетел на улицу и побрел куда глаза глядят, не замечая морозного колючего ветра, бьющего в распахнутый ворот рубахи…
Во дворе, в хоккейной коробке между пятиэтажками слышался стук клюшек. Навстречу пробежал, запинаясь коньками на посыпанной песком дорожке, мальчишка-сосед в оранжевом шлеме поверх ушанки.
— Олега! — он затормозил, чуть не упав. — Ты где был?! Выходи скорей, мы с шестым домом играем!
— Сейчас, — сказал Олега.
Он поднялся на третий этаж и сел на корточки под дверью. По лестнице вверх и вниз проходили соседи, приглядываясь в полутьме, кто это тут сидит. Олега покашливал и зябко обнимал себя за плечи.
Вдруг приложил ухо к двери. В квартире послышались шаги, потом вода из крана на кухне. Он вскочил и надавил кнопку звонка.
Щелкнул замок — на пороге стояла мать, красивая, нарядная. Олега хотел закричать, но перехватило дыхание, он протянул руки и заплакал:
— Мамочка! Наконец-то ты вернулась, я так тебя ждал, наконец-то ты вернулась, дорогая, ненаглядная, наконец-то я туда не пойду, меня там никто не любит, меня там бьют, и Слон, и Мотя, ты не представляешь, как я тебя ждал, и Алка тоже, забери ее скорее, она тебя так ждала…
Мать кусала губы, чтобы удержать слезы, быстро гладила его по голове, прижимала к себе лицом, потом сняла с вешалки пальто и шапк



2015-11-12 1041 Обсуждений (0)
КАЧАЛОВ Алексей«РОКОВАЯ ВСТРЕЧА» 2 страница 0.00 из 5.00 0 оценок









Обсуждение в статье: КАЧАЛОВ Алексей«РОКОВАЯ ВСТРЕЧА» 2 страница

Обсуждений еще не было, будьте первым... ↓↓↓

Отправить сообщение

Популярное:
Как вы ведете себя при стрессе?: Вы можете самостоятельно управлять стрессом! Каждый из нас имеет право и возможность уменьшить его воздействие на нас...
Почему двоичная система счисления так распространена?: Каждая цифра должна быть как-то представлена на физическом носителе...



©2015-2020 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (1041)

Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку...

Система поиска информации

Мобильная версия сайта

Удобная навигация

Нет шокирующей рекламы



(0.019 сек.)