Крашеный разозлил меня окончательно. Обхватив его талию, я отодрал орущее и брыкающееся тело от проклятой лестницы и прижал к стене дома

Каулитц смотрел мне прямо в глаза с вызовом, поджав губы.

- За поцелуй ответишь! – прошипел он, и я всерьез забеспокоился о своем главном достоинстве, ибо Каулитц попытался двинуть мне коленкой в причинное место.

- За какой? За этот?

В ледяную воду лучше окунаться целиком. Отдирать пластырь от кожи следует резко. Мудро, не так ли?

Все, что я видел перед собой - безумно красивые карие глаза, в которых, казалось, искрились электрические разряды. Плюнув на все, я дал волю ожиданиям и смело стал целовать эти охр*ненно мягкие губы, при этом с упоением опустил руку и нежно погладил упругую ляжку Крашеного.

Кажется, меня лишили нескольких дредин, но черт с этим, я окончательно сошел с ума, потому что внутри меня стал взрываться фейерверк безумных чувств. Я чувствовал Билла, его запах, его острые выступающие кости, слышал его сбившееся дыхание...

Удивительно, что я все еще жив. Но больше меня впечатляет, что Каулитц наконец перестал беситься и вдруг очень неуверенно качнул головой, раскрывая рот шире. Мы стали целоваться как нормальные цивилизованные люди. Мне хотелось облапать это тело с головы до ног, крепко-крепко прижимать к себе и никуда никогда не отпускать, потому как крышу мне сорвало капитально, а в голове мигала огромная красная лампочка, предупреждая, что еще немного Билла рядом со мной, и тело разорвет от переизбытка чувств.

А когда Билл закинул одну ногу мне на бедро, я чуть не умер от восторга. Казалось бы, столько счастья просто не может свалиться на голову! Я гладил вожделенную ножку Дистрофика, вылизывал его поддающиеся губы, вдыхал запах химикатов, которые испускали его спутанные волосы, и чувствовал себя самым удачливым и счастливым человеком.

***

- Я уезжаю на пять дней.

- Я примерно на столько же.

- Позвонишь, когда вернешься?

- Зачем?

- Не знаю. Расскажешь, как все прошло.

- Мы увидимся с тобой в следующий понедельник.

- Билл…

Убрав взлохмаченные волосы с острого ушка, я осторожно прижался к нему губами.

- Слишком много на сегодня поцелуев, Трюмпер.

- Я не увижу тебя очень долго…

С крика мы перешли на шепот, с оскорблений – на взаимопонимание. И не важно, что мы жутко замерзли - Каулитц весь дрожит, а я не чувствую пальцев. Главное то, что появился проблеск в этом беспросветном лабиринте наших отношений.

На улице так темно, вообще нихр*на не видно, пахнет сыростью и морозом. Слышно, как играет радио в моей машине, которое я забыл выключить, как бешено долбит сердце о ребра и как Билл выдыхает сигаретный дым. И, несмотря на то, что я, кажется, отморозил себе руки, этот момент кажется мне самым настоящим и мистическим одновременно.

- Если не позвоню, пусть это будет значить, что я не хочу продолжать.

От услышанного я чуть не повалился на землю в приступе истерики.

- Ты о чем? – спросил я, крайне недовольно глядя на Крашеного.

Тот поднес сигарету к губам и пожал плечами. Мне же опять захотелось его пришибить.

- Мало ли что. Я так до конца и не понял, чего хочу. Вдруг, когда тебя не будет рядом, все в голове перевернется и встанет на свои места? Я все еще думаю, что совершаю ошибку.

Еле сдержав стон разочарования, я устало попросил:

- Будь любезен, подумай хорошо, прежде чем принимать решение. Я не намерен терпеть твои перепады настроения и все такое. У меня, в конце концов, может не выдержать сердце.

- А ты кури такие крепкие сигареты, тогда оно даже оргазма не перенесет.

Я вытаращил глаза и в шоке посмотрел на Крашеного, который хрипло рассмеялся и забавно хрюкнул, когда из носа потекли сопли.

- Так, иди-ка домой. Заболеешь же, - заботливо сказал я.

Билл кивнул и, сделав последнюю затяжку, выкинул сигарету в кусты.

- Полезешь в окно?

- А что делать, - пожал плечами Билл. – По сути, я должен сейчас либо спать, либо смотреть телик. Предки не поймут, какого черта я захожу через парадную дверь.

Билл казался слишком спокойным, я бы сказал, что это состояние мне не знакомо. Мне до жути хотелось поцеловать его. Я уже подсел на это. Не представляю, как проведу эти дни без Билла. Я же сдохну от тоски.

Напоследок я все-таки обнял Каулитца. Тот странно посмотрел на меня, но все же аккуратно прижался и ткнул носом в шею. Я чуть не умер от соприкосновения ледяного носа с моей кожей, но мужественно выдержал, лишь сильней обхватив тощее тело.

Вот так всегда. Только появляется какой-то просвет, как сразу начинаются другие проблемы. Что если Биллу что-то опять стукнет в голову, пока мы будем далеко друг от друга? Нет, я, конечно, понимаю, он мне ничего не должен, официального соглашения он ведь не давал. И я не жду чудес, потому что понимаю: сначала нам будет очень тяжело строить отношения. Но я не смогу жить, если спустя какое-то время он опять заявит, что не хочет быть со мной.

- Пока.

- До встречи.

Шмыгнув носом на прощание, Билл вскарабкался по лестнице и залез в окно. Проследив за тем, чтобы все прошло нормально, я побрел к машине, доставая еще одну сигарету.

Полный ноль. Я пуст внутри как бессмысленный фильм. Черт возьми, я знал, что не все будет просто, но представить не мог, через что придется пройти, чтобы Каулитц хотя бы стал воспринимать меня. Я поражен тем, что он все же отпустил ту ситуацию с долгом. Я вел себя как настоящая сволочь, и Билл невероятно сильный человек, раз смог перебороть отвращение ко мне и простить. Я настолько благодарен ему за это, что словами не передать.

Салон автомобиля показался мне лифтом, ведущим в ад: по сравнению с температурой на улице здесь были тропики. Выключив радио, я уставился на окно Каулитца, в котором горел свет. Как давно со мной такого не было, чтобы вот так хотелось быть рядом с человеком... Чтобы все внутри скручивало от одного лишь поцелуя.

Меня ждет последнее испытание, чтобы искупить грех. Если Билл за эту неделю не передумает, мы начнем все заново. Я буду прикладывать все усилия, чтобы он окончательно забыл мои косяки из прошлого, чтобы никакого осадка он не чувствовал. Я очень надеюсь, что и с его стороны будет отдача.

Не хотелось уезжать от дома Дистрофика. Так бы и спал в машине, на расстоянии ближе ста метров я чувствую невероятную ауру, которая наполняет меня любовью. О Боже, как же я люблю этого мелкого засранца! И уже, кажется, начинаю скучать.

Глава 39

Pov Билл

 

Берлинский вокзал встретил нас слякотью и унынием. И без того печальное настроение омрачил противнейший дождь и бесцветное небо. Мало того, в столице стоял жуткий холод и дул колючий ветер.

Я напоминал зомби из фильма “Я легенда”, с той лишь разницей, что мне не хотелось кого-нибудь сожрать. Аппетита, кстати, не было совсем, и все мои мечты сводились к тому, чтобы по мне проехался грузовик, желательно несколько раз, и размазал по асфальту. А все из-за того, что я жутко истосковался по одному чуваку, который вынес мне мозг и продолжает это делать даже находясь на расстоянии.

Что-то вокруг меня происходило, кто-то со мной разговаривал, я куда-то шел и что-то делал. Мой мозг был окутан вакуумом, полностью потеряв связь с реальностью. Единственное, что держало мой разум на грешной земле, не давая покоя, так это воспоминания о дурацком свидании под моим окном, когда я обветрил губы из-за тупого Дредастика и лишился сотни нервных клеток.

Я сошел с ума. Меня преследовал Трюмпер, я видел его в каждом прохожем, мало-мальски напоминающем его. И это еще не самое страшное. У меня появился твердый шершавый комок в груди, от которого хотелось избавиться, прокашлявшись. Он давил изнутри и с каждым моим вздохом как будто становился больше. Я закрывал глаза и видел лицо этого мудилочного Трюмпера, и на какое-то время становилось легче. Стоило услышать имя «Том», и сердце начинало скакать в груди, словно баскетбольный мяч. Хотелось долбиться головой о стену, потому что такое неадекватное состояние неимоверно бесило. Я понимал всю странность происходящего, и от этого становилось еще хуже. Ведь я, мать вашу, согласился на отношения! С мужиком! Который, о Боже, мне нравится! Я до сих пор в шоке и не понимаю, как такое могло произойти.

Видения и мысли о Томе не давали мне покоя, и собираться на выставку пришлось с большим трудом, так как руки и колени тряслись. Послать глубоко в задницу все это оказалось не просто, но к знаменательному вечеру я был чертовски хладнокровен и невозмутим.

***

Спасибо, мама, что любезно заставила надеть омерзительный, тесный гламурный смокинг. Мне довелось одевать его один раз в жизни, на свадьбу родителей. Тогда я пообещал себе, что никогда больше не напялю подобный прикид, но в жизни не все так просто, как хотелось бы. Очень хочется закатать рукава и расстегнуть верхние пуговицы на рубашке, которые сдавили глотку, но моя озабоченная родительница пришибет меня, если я буду выглядеть “как оборванец с улицы”. Блин, как все это вынести…

Взяв очередной бокал шампанского, я, быстро прошел мимо картин какого-то долбанутого на всю голову художника, стараясь не смотреть в ту сторону. Эти картины поистине жуткие. Женщина с двумя головами вместо груди, огромная кастрюля, в которой варятся части тела, уродливые лица с злыми глазами… Кошмар. Точнее, «абстракционизм», вот как этот бред называется. Меня охватывает нереальное чувство гордости за маму, потому как ее картины, в отличие от некоторых, добрые, эмоциональные и написаны не менее профессионально. Для меня было большим сюрпризом увидеть несколько ее работ, о существовании которых я до выставки даже не знал. И, кстати говоря, я успел заметить, что картины моей матери и еще двух магдебургских художников пришлись по вкусу здешней публике. А видеть счастливо улыбающуюся маму – огромное удовольствие, и мне кажется в такие моменты, что жизнь не так ужасна.

Оказавшись в другом конце зала, я облегченно выдохнул и осушил половину бокала. На самом деле мероприятие весьма серьезное. У меня, как сына талантливой и подающей надежды художницы, даже взяли небольшое интервью для какого-то канала искусств. Я улыбался и тупо моргал, в красках расписывая, какая у меня замечательная мама и как она много времени проводит в своей студии. Но все эти серьезные лица вокруг адски напрягают.

Очень много людей. И почти каждый является весьма важным гостем. Гордон даже показал мне ведущего какой-то передачи про культуру. При этом он делал забавные комментарии, чем вызывал у меня неподдельную улыбку.

Я очень надеялся, что отчим пробудет со мной до самого конца, хоть как-то развлекая шуточками, но мама конфисковала его, сказав, что ей необходима моральная поддержка. Вот так я остался один. Покурить бы…

Печально оглядев наполненный людьми зал, я отправился на поиски тайных выходов. Должен же быть хоть один? Наверняка тут где-то балкон или какой-нибудь коридор, ведущий на улицу.

 

- Эй, парень! – неожиданно окликнул меня кто-то, когда я уже хотел идти на поиски свежего воздуха.

 

Оглянувшись, я увидел нечто весьма странное, но любопытное. Ко мне шел тип довольно интересной наружности: в отличие от всех присутствующих, на нем были джинсы, свитер с пальмами, шею украшал пестрый пидорский шарф, а обут он был в обычные кроссовки. Тип выглядел странно настолько, что у меня приоткрылся рот. Выбритые виски, отрастающая щетина, куча пирсинга в ушах, волосы, пережженные белой краской и … подкуренная сигарета в руке. Он не просто выделялся на фоне остальных, он был взрывом, лучом мощного прожектора, затмевающим всех вокруг.

 

- Не в курсе, где здесь туалет? Я, кажется, сейчас обосрусь.

 

Мне стало и смешно, и жутко неловко одновременно. Я понятия не имею, где здесь может быть туалет, и всей душой испытал жалость к этому бедному человеку.

 

- Даже не знаю… Может там, где гардероб? – сконфуженно залепетал я.

Странный тип махнул рукой, затянулся и выпустил дым изо рта. Он хотел что-то сказать, но его прервал удивленный вопль:

- О Боже, Билли, это ты?! - кажется, это была мама...

Происходящее заставило меня усомниться в моем психическом состоянии, ибо она накинулась на этого фрика, крепко обняв. Тот выкатил глаза, вопросительно глядя то на меня, то на рыжую макушку, которая прижималась к нему. Я лишь пожал плечами.

 

- Симона? Какого черта? Это правда ты?!

- Конечно, я! Рад меня видеть? Тебя все-таки пригласили? И работы одобрили? Поздравляю! – у мамы было такое выражение лица, будто перед ней ожившая культовая личность вроде Элвиса Пресли.

Далее последовали объятья, улыбки, любезности под ревнивым взглядом Гордона, высматривавшего нас из-за какой-то стремной скульптуры.

- Сын, познакомься, - мама за руку подвела ко мне этого “Билли”. – Это Билл Шмидт, мой давний друг и бывший однокурсник. Так неожиданно… Представляешь?

Я смотрел на этих двоих, находясь в полнейшем неадеквате, и молча кивал головой.

- Как насчет выпить за встречу? – предложил блондин. – Я не видел тебя лет пятнадцать. Этот Каулитц отобрал луч солнца в моей жизни.

- А давай! – согласилась моя матушка, счастливо рассмеявшись, которая, кстати говоря, ранее не была замечена в компании пьянствующих фриков.

- Ээээ… Мам? – неловко окликнул ее я. – Ты и так уже много выпила. И Гордон…

Смахнув упругую кудряшку с глаз, она одарила нас расстроенным взглядом.

- Ох, мне же еще интервью давать… Билл, а ты долго будешь в Берлине? Может, встретимся на днях? Сходим в ресторан или увидимся где-то…

Незнакомец, не убирая руку с талии моей мамы, сделал озадаченное лицо.

- Окей, уговорила. В каком отеле вы остановились?

- Hotel Domus. Знаешь, где это?

- Я зайду к вам завтра после обеда, сразу, как перестанет болеть голова. Я планирую сегодня неплохо выпить, - кивнув, заключил блондин. – Отлично. Познакомишь меня поближе с этим очаровательным юношей. И со своим… Этот тип который за нами следит, твой спонсор?

- Мой новый муж! – с гордостью заявила мама, заставив Билли удивленно открыть рот.

Слушая этот диалог, я явственно ощутил, как у меня похолодел мозг от неожиданно посетившей его догадки. Неужели мама потащит и меня на встречу с этим стремным типом? Нет, он, конечно, классный, неординарный, но, как я понял, тут что-то не чисто. Почему меня не удивляет тот факт, что меня зовут так же, как и его? И почему его лицо кажется мне знакомым?

 

Гордон важно подошел к нашей скромной компании, хмуро оглядывая Билли. Тот радостно заулыбался, пожимая его руку, когда мама представила их. Могу поспорить, что моему отчиму он не особо понравился.

Далее последовал обмен номерами телефона, восторженные оглядывания друг друга, попытки за десять секунд задавать сотню вопросов, неловкие улыбки, при этом с маминого лица не сходило выражение глубочайшего шока и неимоверной радости.

Тепло попрощавшись, фрик убежал, видимо, в туалет, а мои предки отправились на растерзание папарацци, наплыв которых заметно увеличился. ись, а с маминого лица не сходило выражение глубокого шока.

Решив не следовать примеру Билла, я не стал курить прямо в зале и все-таки нашел выход из этой цитадели творческого ажиотажа, и, оказавшись на улице, с блаженством затянулся.

По асфальту шелестели струйки воды, которые щедро вылил на город дождь. Шумели машины, гигантские неоновые вывески с рекламными щитами делали улицу искусственной, и мне казалось, будто я попал в будущее. Голубые, сиреневые, кислотно-зеленые цвета смешались, окутывая своими бликами лица прохожих и серый тротуар. Я затягивался, оглядывая незнакомые места, слушал звук чужого города, а в голову настойчиво лезла мысль-паразит, которая заставляла думать о том, о чем думать было очень странно. Чем сейчас занимается Трюмпер, где он вообще и какие у него в данную минуту глаза: потухшие, с отсутствующим выражением или мечтательные, с дебильным огоньком? Он слушает музыку или гоняет по темным дорогам?

Надо что-то делать, что-то решать. Прошла неделя. Семь долгих дней, наполненных бессонными часами, унынием, депрессией и приступами тоски.

Мне очень хотелось поделиться, просто поговорить с кем-нибудь, чтобы рассказать, как мне сейчас хреново. Меня разрывает пополам. Все еще не дает покоя та ситуация, которая произошла в марте, этот нежеланный секс с Трюмпером, который казался мне тогда ужасным, вранье лучшему другу, признания… Все это перемешалось и тянет меня в разные стороны. Стоит мне вспомнить что-то хорошее, например, то, как Том очень аккуратно и до безумия нежно гладил меня по волосам и целовал, то я ощущаю, как покалывает пальцы на ногах, как странно начинает биться сердце, словно его тыкают тончайшими иглами. Но потом всплывает момент, в котором Трюмпер жестко хватает меня, как кричит на ухо, что я должен слушаться и выполнять его долбанутые прихоти. И тогда становится так горько, что хочется утопиться. Я растерян, я не могу принять все это. Мне слишком непонятно собственное состояние.

***

Противный дождь не заканчивался. Следующим днем, когда я еле-еле разлепил глаза к полудню, жизнь показалась мне полным дерьмом. Все было не так. И горничная, которая приперлась убирать номер, и шампунь с экстрактом шиповника, который противно пах, и шнурок на штанах, который постоянно развязывался. В общем, я валялся без дела, пялился в телевизор и ждал, когда же у меня пройдет это дурацкое раздражение.

Вечером, когда я спокойно дремал на раскуроченной кровати, ко мне ввалились родители и потребовали, чтобы я пошел с ними и Билли гулять по городу. Предложение повергло меня в ужас, но пришлось сдаться, когда отчим принялся щекотать пятки.

С горем пополам я выполз на улицу, помятый, сонный, хмурый, дико желая закурить. И тут же получил приветствующий удар по ребрам – Билли очень мило со мной поздоровался.

 

- Привет, малой, - улыбнулся он, становясь напротив меня.

 

- Здравствуйте, я тоже вас рад видеть. Очень, - осипшим от неожиданного удара голосом пробормотал я.

 

Фрик выглядел так же странно, как и вчера, то есть, понятное дело, что его волосы не стали нормального цвета, а пирсинг все так же поблескивал в ушах, но его прикид меня порадовал. На нем была надета белая куртка, бархатистые черные штаны, перчатки без пальцев, леопардовый шарф и стремные огромные ботинки. Как ни странно, образ получился экстравагантный, но не безвкусный, а очень даже интересный.

 

- Льстишь, с*чонок.

На этих словах я шокировано выпучил глаза, а Билли невозмутимо закурил.

 

– Где родители?

- Сейчас спустятся, они заходили в номер.

Билл кивнул. Растрепанная челка лезла ему в глаза, отчего он щурился. Я рискнул представить, что в данную минуту у меня на голове, и пришел в ужас, ведь после душа я не укладывал волосы утюжком! Подняв воротник у пальто, я мрачно уставился перед собой.

 

- Видишь вон ту женщину на плакате? – обратился ко мне блондин, тыкая зажатой в пальцах сигаретой куда-то в сторону.

Я посмотрел в указанном направлении и увидел огромный постер, висящий над дорогой и подсвеченный огнями. На нем была изображена симпатичная девушка в вечернем платье, а в руках она держала раскрытую коробочку с кольцом. Реклама какого-то ювелирного магазина.

- Моя третья жена, - пояснил Билл.

- Оу, - я оценивающе поджал губы. – Красивая.

- Да. Все они красивые, - с философским выражением лица изрек он.

Шататься по городу в такую мерзкую погоду у меня не было никакого желания, но почему-то этот белобрысый фрик расположил к себе, и захотелось с ним еще пообщаться. Просто о чем-нибудь потрещать. Нечто во мне уловило родственную душу или что-то такое. Какие пустые взгляды Билл бросал на прохожих, как элегантно подносил сигарету к губам, как сплевывал на землю, громко при этом харкнув – он весь был необычный, сотканный из самых разных лоскутков. Я даже забыл, что хотел покурить, желание узнать его побольше затмило мой мозг.

Вчетвером мы шли по улицам мимо различных магазинов и ресторанов. Иногда останавливались, чтобы сфотографироваться возле какой-нибудь местной достопримечательности. Билл очень дружелюбно общался с Гордоном, улыбался моей матери, когда они вспоминали какие-то моменты из прошлого. Но когда задавали вопрос ему, начиналось настоящее шоу. Харизматичность этого человека захватывала меня, я слушал его, раскрыв рот. Слюна стекала по подбородку и капала вниз, я не мог слышать какие-либо звуки, кроме его прокуренного голоса. Я ловил каждое слово, что произносил он, молча офигевая, сколько общего было между нами.

Билл говорил “не люблю, когда люди делают вид, что внимательно тебя слушают” или “не переношу, когда меня просят приехать в незнакомое место, зная, что я плохо ориентируюсь”, и я понимающе и упоенно тряс головой. А еще я в какой-то степени был рад, потому что совершенно никакие тоскливые мысли в голову не пробирались. Билли просто не позволял думать о чем-то тягостном, от его шуток мы смеялись до слез.

Через два часа мы все проголодались. Свежий воздух пробудил в нас зверский аппетит, и наши глаза радостно заискрились, когда на пути показался Макдоналдс.

 

- Да здравствует нездоровая, жирная и охр*ненно вкусная пища! – крикнул Билли, таща нас следом за собой в царство высоких калорий, ожирения и гастрита.

 

Посетителей оказалось не так много, мы заняли свободный столик, расположенный возле большого окна. Атмосфера уюта и предвкушение того, что сейчас я буду поглощать что-то очень вкусное, улучшило мое настроение в сто раз.

Чтобы не толпится всем в очереди, родители взяли ужин на себя и оставили нас вдвоем дожидаться еды.

Стягивая с себя шарф, я невольно оглядел Шмидта, который чесал уголком своего телефона затылок. И тут я решил высказать то, что давно поселилось в голове, не давая покоя.

- Странно, что нас зовут одинаково, да?

Неожиданно Билл свел брови и серьезно взглянул на меня.

- Куда более странно то, что мать ничего тебе не рассказывала.

- Не рассказывала про что?

Сердце как-то само учащенно забилось. Я начал испытывать огромнейшее любопытство. И по глазам Билла я понял, что тут действительно не все так просто.

- Знаешь, если Симона не рассказывала тебе столько лет про меня, на то были причины. И я как бы не в праве лезть…

 

- Но в чем дело? – перебил я, небрежно кинув шарф на стол – Моя мама не будет против! Она же видит, как мы хорошо общаемся!

Мужчина усмехнулся, посмотрел в сторону моей мамы и отчима, очередь которых уже почти подошла к кассе. Он медленно покачал головой, и я не понял, что это значит – отрицание или что-то свое?

- Ну, пожалуйста, расскажите! Такие дела… А я не в курсе.

Шмидт иронично на меня взглянул, и я отметил про себя, что его глаза очень добрые, несмотря на то, что он часто отпускает колкие шутки, ведет себя высокомерно и весьма грубо отзывается о неприятных ему людях.

- Твой отец — мой кузен. Так что получается, я — в некотором роде твой дядя. И я — идиот, который решил познакомить свою девушку с Йоргом, а он в свою очередь поступил как настоящая свинья и стал ухлестывать за ней.

Мои глаза округлились.

- Вы и моя мама встречались?

- О да, - жеманно протянул Билл, удобней развалившись на стуле. – Мы учились в одном потоке и, знаешь, мне крупно повезло – Симона вообще была привередлива в выборе парней. Ума не приложу, что она во мне нашла.

Переварить полученную информацию было сложно. Всплывали какие-то глупые выводы, возникали предположения. И я решил развить тему, чтобы стало понятней:

- И вы сильно любили маму?

- Чертовски сильно, - ухмыльнулся он, задумчиво откинув голову назад.

- Но… Я не понимаю. Папа увел ее? Но как же…

- Мой брат, - недовольно сказал Билл. – Воспользовался тем, что в наших отношениях были кое-какие трудности. Нам было хорошо с Симоной, это я знаю точно. А этот упырь просто захапал ее, навешал какой-то херни и увез в Магдебург после окончания учебы. А я не мог вмешаться. Гордость, знаешь ли, то еще дерьмо, которое липнет к ногам и не позволяет сделать шаг навстречу.

 

В голову вообще перестало что-либо укладываться, разве что стало понятней, почему мои родители были несчастливы в браке, почему часто ругались, почему мама так поощряла мои нестандартные наклонности в моде и прочие заскоки. Просто она и этот странный человек, который сидит напротив меня, упустили свою судьбу. Мне вдруг стало жутко страшно от осознания того, что, не зная, что тебя ждет, можно порушить свое счастливое будущее в пух и прах. О, черт…

 

Когда мы вышли из Макдоналдса, на улице уже было темно. Множество горящих фонарей делали улицу теплой и волшебной, и это почему-то напомнило мне Рождество.

 

- Я не понял, так где вы познакомились? – спросил отчима Шмидт.

- Не поверишь – на улице, - усмехнулся тот.

- О, какая романтика, - заметил Билл, в десятый раз чиркая зажигалкой, огонь которой постоянно гасил ветер.

- Гордон выступал со своей группой на улицах, они собирали средства для благотворительного фонда. Как-то раз они играли возле моей галереи. Ужасный был звук, как сейчас помню, и я вышла ругаться с ними, потому что это мешало работать, - мама прижалась к плечу Гордона, и тот тепло ей улыбнулся.

 

Я шел рядом с Биллом, поэтому мне хорошо было видно, как его глаза становятся все холодней и мрачней, словно у них убавляют яркость. Не скрылось от меня и то, как он нервно затягивался сигаретой. Я невольно заметил, что мой новоиспеченный дядя курит Мальборо, и мне вдруг тоже стало грустно, потому как вспомнился противный Трюмпер... Которого так хотелось увидеть, хотя бы одним глазком, на полминуты. О Боже, это странное желание не поддается объяснению.

Мы шли вдоль набережной Шпрее*. От воды веяло сыростью и холодом. Я достал перчатки из карманов и с благоговением их надел.

 

- Почему хмурый такой, а? – полюбопытствовал Билли, выбрасывая сигарету в реку.

- Культурность так и прет, - заметил я вместо ответа, слегка улыбнувшись.

Дядя махнул рукой и слегка подтолкнул меня плечом в сторону.

- Мы тут пошепчемся, а вы пока сходите, посмотрите вон на ту хр*нь, - Билл махнул куда-то, и мои родители обернулись. – Домский собор, типа достопримечательность.

Мама и Гордон пожали плечами и последовали совету. Я заметил, что мама стала тревожно поглядывать на меня после того, как Билл признался, что все мне рассказал. Я же с ним чувствовал себя превосходно.

 

- А вы будете выставлять что-нибудь на продажу? – спросил я, глядя под ноги.

- Да, как и Симона. Как думаешь, найдутся покупатели?

- Я не видел ваши картины, - с сожалением сказал я.

- Ты вообще на этой выставке что-нибудь видел? Когда я к тебе подошел, у тебя был такой вид, словно тебя туда силой затащили и, вдобавок, обкололи наркотой, - хмыкнул Билл.

- Можно и так сказать, - я вздохнул. – Просто мне все было по барабану. Кроме мамы, конечно, но почти все ее творения я видел раньше.

- В чем тогда дело?

Остановившись возле каменного ограждения, мы смотрели на темную гладь воды, в которой отражались желтое свечение окон и фонариков, украшавших различные кафе на набережной.

Если я расскажу ему про Трюмпера, он сможет дать совет? Мама и отчим точно нет, потому что для них будет неожиданностью то, что их сын запал на парня. Они примут этот факт рано или поздно, но сейчас я не готов объяснять всю ситуацию, ведь я сам ничего до конца не понял.

- В Магдебурге есть человек, который мне нравится, - тихо сказал я, рисуя в воображении лицо Трюмпера.

- Та-а-ак, - оживился Билл. – И кто это?

Самый безмозглый человек в мире, - честно ответил я и опустил голову, пряча лицо за упавшими на него волосами.

Не сказать же, что мне нравится парень! Исключено. Я пока не готов в этом признаться даже себе. Меня все еще бросает в дрожь, когда вспоминаю, как целовался с Дредастиком словно сумасшедший.

- Могу я узнать, в чем твоя проблема, или, думаешь, я читаю мысли? Нет, я, конечно, обладаю некими способностями…

- Я просто не уверен, стоит ли нам начинать отношения, - задумчиво проговорил я.

Билли тяжело на меня взглянул, а потом облокотился на ограждение, переводя взгляд в темную даль, которую местами освещали огни лодочек и катеров.

- Скажу так, парень: все эти мысли, разговоры с самим собой, выбор приоритетов – это полное дерьмо. Нельзя сомневаться. Делай то, что хочешь, и увидишь, как жизнь прекрасна. Твоя мать тоже сомневалась тогда, двадцать лет назад. И что в итоге? Назвала сына в мою честь. Нормально, по твоему? А если бы она тогда отбросила свои рассуждения типа “а что, если мы не подходим друг другу”, или “вдруг у нас ничего не выйдет”, тебе бы сейчас шел третий десяток.

 

Я в шоке уставился на своего дядю.

- Не все так просто, - очнувшись, пробубнил я.

- Давай, удиви меня, - Билл развел руками. – Скажи, что у тебя куча проблем, что ты не уверен в себе…

- Я не уверен в своих чувствах. Я не знаю точно, есть они или нет. Как это вообще понять?

- Обычно, если человек тебе нравится, то хочется проводить с ним больше времени. Его слова, действия не выходят из головы, и ты постоянно о нем думаешь. Разве нет? – мягко улыбнулся Билл, взглянув на меня.

Я попытался прикинуть, хочу ли я, скажем, прямо сейчас увидеть Тома. Думать долго не пришлось, внутри потянуло, заболело, стоило представить знакомую фигуру в мешковатой одежде, стоящую рядом. И, черт побери, я ведь каждую минуту думаю о нем! Даже когда ем или иду в туалет. О Господи, я здоров вообще? Это помешательство. Дурацкий Трюмпер сожрал мой мозг!

- А что еще? – уныло спросил я, ковыряя небольшую дырку на большом пальце перчатки.

- Слушай, у каждого по-разному, - хмыкнул Билл и покачал головой. – Когда я был чуть постарше тебя, мне хотелось что-нибудь сделать для Симоны. Чтобы показать, как она мне дорога. Где я только не подрабатывал, пахал в две смены. А летом, сразу после экзаменов, пригласил ее в Дюссельдорф, в свой родной город. Там мы сняли яхту, простенькую, конечно, но твоя мама была просто в восторге. Мы катались всю ночь. И я был счастлив видеть, как она улыбается. Вот так. Я считаю, если ты правда что-то испытываешь к человеку, то это заставит преодолеть трудности. Заставит быть сильным и уверенным. Ведь тебя нечего больше не будет волновать, кроме того, кто тебе поистине дорог. Может, тебе тяжело меня понять, Билл, поэтому скажу так: если ты готов сделать ради человека что-то, то это серьезно.

От рассказа Билли я почувствовал себя странно. Я представил его молодым вместе с такой же юной мамой, и вдруг на душе сделалось так печально из-за того, что их роман столь тупо закончился. Не знаю, может, и правда, все, что ни делается – к лучшему, но ведь обидно, что у любящих друг друга людей не сложилось будущее. А что, если и я так пролечу? Что, если не замечу свое счастье?

Сейчас я не знаю, смог бы совершить ради Тома какой-либо поступок. Но если бы он попросил меня о помощи, я бы ни за что не отказал. Ведь когда встала проблема с его отцом, я совершенно бескорыстно ему помог. Это показатель того, что я испытываю что-то к Дредастику, или еще нет?

По моим горестным вздохам Билли, видимо, понял, что дела у меня обстоят совсем хр*ново, поэтому попытался меня приободрить:

- Не надо так убиваться, ради Бога. Ты молод, черт тебя дери, и можешь совершать ошибки направо и налево. Ты имеешь право пробовать и выбирать. Дай тому человеку шанс. Вдруг у вас сложится? О, на днях где-то прочитал, что около половины семейных пар встречают свою половину как раз в этом возрасте. Так что подумай.

Я почесал нос, задаваясь вопросом: оставить в тайне, что этот загадочный человек из Магдебурга мужского пола, или же пусть все останется как есть? И вообще, есть какая-нибудь разница, кого любить?

- А вы много совершали ошибок? – спросил я, чтобы плавно перевести тему.

- Да дохр*на! – громко рассмеялся Шмидт. – Но единственное, о чем я жалею в своей жизни, так это то, что позволил тому долбаному парикмахеру сделать из меня цыпленка! У меня был нормальный цвет волос, пока они не встретились с его креативными идеями.

 

Я жизнерадостно подхватил смех, но потом вновь задал интересующий вопрос:

- А как же мама? Разве вы не хотели на ней жениться?

Билл не перестал улыбаться, что по истине восхитило меня, ведь еще недавно я видел, какие печальные у него были глаза.

- Твоя мама счастлива, и я тоже счастлив. Какой смысл жалеть? Да, все могло бы сложиться по-другому. И мне становится тяжело, не спорю, когда я начинаю думать об этом. Но то, как сейчас, ведь тоже не плохо, правда?

Он подмигнул мне, и вдруг все внутри устаканилось. Как будто резиновые мячики перестали скакать, а стали не спеша перекатываться из одного угла в другой. Правильная дорога всегда просится в сердце, и люди сами виноваты, когда отвергают ее. И почему нельзя попробовать? Почему нельзя сказать: “Да пошло оно все к черту, я выбираю то, что хочу!”? И если я дам согласие Тому, что я потеряю? Моя ориентация останется под большим вопросом, ну и черт с ней. Может, это только начало. Может, судьбе угодно, чтобы я стал геем, а я тут противоборствую. Я, конечно, все еще в шоке от того, какие мысли меня посещают насчет Трюмпера, но пора бы принять этот факт. Со мной что-то не в порядке, и какая-то частичка души подсказывает, что кто-кто, а Дредастик может помочь найти успокоение. Только верно ли это?

 

- Мы замерзли!

Мы с Биллом обернулись и увидели приближающихся родителей. Цоканье маминых каблуков становилось все громче, и через минуту они оказались рядом.

- Ма, прекрати, – стал отмахиваться я, когда мама решила поправить мне шарф.

- Что значит “прекрати”? Заболеешь же! Смотри, все горло открыто, я тебе говорила, одень нормальный свитер. А вот это тряпочка тебя должна согреть? Ты наивный, сынок.

Мельком я заметил, как Билли наблюдал за нами с легкой полуулыбкой. И я запретил себе жалеть его, но заставил убедиться в том, что этот человек по-настоящему счастлив. Ведь всем иногда бывает немного грустно...

 

* http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B5

 

***

 

Никогда не думал, что одиночество – такая стремная штука. Мама и Гордон ушли на аукцион, Билли тоже там, а я проспал, как обычно, до обеда и теперь совершенно не знал, чем себя занять.

После вчерашнего разговора с дядей в моем мозгу случился апокалипсис, и теперь в голове полная неразбериха. Не знаю, может, Билл внушил мне что-то с помощью гипноза, или еще каким-нибудь магическим способом, но мне все меньше и меньше кажется странным, что мне нравится особь мужского пола. И не просто какая-то особь, а сам Трюмпер.

От нечего делать я решил сходить в кафе возле гостиницы. Я его еще вчера приметил, по яркой психоделической вывеске, на которой изображена танцующая сосиска. Перспектива съесть чего-нибудь вкусного внушила надежду на то, что жизнь наладится.

Быстро одевшись и взяв сумку, я отправился в путь. Мир предстал передо мной еще мрачнее, чем вчера. Дождь не успокаивался ни на минуту, и мне было всем сердцем жаль кроссовки, потому что я провалиться в лужу сразу же, как оказался на улице. С кроссовком, полным воды, я зашел в помещение, ненавидя все вокруг. Но когда в нос ударил божественный аромат корицы, шоколада и еще какой-то вкусной дряни, жизнь внезапно приобрела краски радости и веселья.

Я заказал двойную порцию горячего шоколада, пряник в форме свинки и кусок пирога с капустой. Не то, чтобы мне сильно хотелось есть, просто я верил, что вкусная еда в силе поднять настроение. Но когда принесли мой заказ, у меня вдруг резко пропал аппетит. Вот просто взял и пропал. Я вспомнил проклятого Трюмпера и чуть не разнылся в голос, потому что почувствовал, как безжалостная тоска рвет меня изнутри. Мне вдруг до такой степени захотелось, чтобы Дредастик был сейчас рядом, чтобы он пялился на меня, улыбался. Чтобы бесил меня, и я мог наорать на него или пнуть. Черт, как же мне этого всего не хватает!

Лежащий рядом с салфетницей телефон вдруг пикнул стандартным г