Глава 6. Тирания лингвистической обусловленности

Ряд разочарований, испытанных нами в процессе психотерапевтического лечения семей, включенных в шизофреническое взаимодействие, заставил нас признать, что самое большое препятствие при работе с семьями, и особенно с семьями в состоянии шизофренического взаимодействия, находится внутри нас самих. Это наша собственная неизбежная лингвистическая обусловленность.

Сразу поясним, что прийти к такому выводу нам особенно помогли две фундаментальные работы: «На пути к экологии мышления» Грегори Бейтсона (Bateson, 1972) и «Война со словами» Харли Шендса (Shands, 1971). Эти работы подтолкнули нас к серьезной, требующей немалых усилий работе, необходимой для смены линейной и причинно-следственной познавательной установки на более корректную, позволившую нам разработать более адекватные терапевтические методы.

Выявление и детальная классификация коммуникативных нарушений, характерных для семей с шизофреническими взаимодействиями, сами по себе уже представляют определенный научный интерес. Для нас, однако, эти коммуникативные нарушения являлись источником ошибок до тех пор, пока мы стремились изменить семейные отношения путем их коррекции, указывая на подобные нарушения и побуждая к «правильной» переформулировке сообщений. Иными словами, мы пытались обучить семью функциональному стилю общения. Мы были при этом уверены, что можем плодотворно использовать вербальный код, ошибочно полагая, что семья, включенная в шизофреническое взаимодействие, пользуется тем же самым набором значений.

В конце концов мы осознали, в какой степени мы обусловлены нашим языковым миром. Действительно, поскольку рациональное мышление формируется посредством языка, мы описываем реальность (что бы под ней ни понималось) в соответствии с лингвистической моделью, которая становится для нас эквивалентом реальности.

Но язык не есть реальность. Он линейный, в противовес живой и циркулярной реальности. Шендс говорит, что «... язык предписывает нам линейное упорядочение фактов в дискурсивной последовательности. Бессознательно находясь под полным влиянием лингвистического видения, мы выбираем и затем навязываем восприятие мира, основанное на представлении об его линейной организации в виде общезначимых причинно-следственных законов. Поскольку язык постулирует субъект и предикат — то, что действует, и то, на что действуют, — во множестве сочетаний и перестановок, мы полагаем, что такова структура мира. Но вскоре мы узнаем, что ни в каком достаточно тонком и сложном контексте этот конкретный порядок вещей не обнаруживается, если его не ввести туда произвольно, и впоследствии делаем это, устанавливая разграничения в непрерывном континууме, так что появляются «гипер-» и «гипо-», «нормальное» и «аномальное», «черное» и «белое»» (Shands,197l, p. 32).

Но все равно мы остаемся в плену полной несовместимости двух первичных систем, в которых протекает существование человека: живой системы, динамичной и циркулярной, и символической системы (языка), дескриптивной, статичной и линейной.

Развивая свое видоспецифическое свойство — язык, который также служит главным средством для создания и передачи культурной информации, — человек должен был интегрировать два совершенно различных коммуникативных модуса: аналоговый и цифровой. Поскольку язык является дескриптивным и линейным, мы вынуждены, для описания взаимодействия, прибегать к ди-хотомизации или к серии дихотомизаций. Дихотоми-зация, навязываемая самой природой языка, который требует «до» и «после», субъекта и объекта (в смысле исполнителятлреципиентадействия), предполагает посту-дагг причины и следствия, а тем самым — моралистическое толкование.

Морализм присущ языку в силу линейности лингвистической модели. Например, в 15-й главе мы увидим, что в ситуации, где идентифицированный пациент — молодая женщина — играет роль грубого и склонного к насилию первобытного отца, возникает соблазн объявить причиной «патологии» несостоятельность и пассивность реального отца, тем самым впав в моралистическое суждение о нем. Однако в циркулярной модели эти два типа поведения могут рассматриваться просто как взаимно дополняющие функции одной игры.

В случаях семей с шизофреническими взаимодействиями, где два коммуникативных модуса, аналоговый и цифровой, находятся в конкуренции, наша лингвистическая обусловленность приводила нас к ряду ошибок, самые значительные из которых могут быть кратко охарактеризованы следующим образом:

а) концептуализация живой реальности семьи линейным способом вместо системно-циркулярного;

б) оценка коммуникативных кодов семьи как «ошибочных» по сравнению с нашими собственными с последующей попыткой исправить их;

в) опора почти исключительно на цифровой код, то есть на уровень содержания сообщения в попытках терапевтического воздействия.

Описание и анализ в последующих главах наших терапевтических вмешательств прояснит читателям эпистемологическое и методологическое изменение, которое мы попытались произвести. Общее в этих терапевтических вмешательствах — стремление преодолеть лингвистический барьер, чтобы попасть в пространство цир-кулярности.