Монгольской армии. Поход монгольской армии в Среднюю Азию и Европу

История каждого народа начинается только тогда, когда глухие таящиеся в глубинах душ народных, стремления находят какого-нибудь гениального выразителя, крупную личность, героя из его среды. Только тогда «племя, «род» становятся народом, только тогда, с памятью об этом герое, пробуждается в умах народа сознание о своем единстве и в пространстве, и во времени; память делает историю¹. Таким героем монгольского народа стал Чингис-хан; до его появления монгольского народа, как единого целого, каковым узнала его всемирная история — не было. Были рода и племена, растительно свежа, буйственна и богата была их жизнь. Страсти были первобытны, не стеснены, ярки как цветы, покрывающие весною монгольскую степь. Личность не играла роли, жили все родовой жизнью. С момента появления Чингис-хана отдельные роды и племена монгольские, объединившись, стали народом историческим, а его герои пробудили у народов Азии и Европы, — у одних сочувственный, восхищенный отклик, у других — ужас и страх, — подобно тому, как клекот орлинный заставляет волноваться мирный птичий двор².

Прочно утвердившись на престоле, Чингис-хан, со свойствен­ными ему энергией и организаторским талантом, продолжал деятельно работать по устройству своей обширной кочевой державы.

В основу ее он положил родовой быт тогдашнего монгольского общества: та же соподчиненность лиц и классов как в одном племени, возглавляемом степным аристократом, с той разницей, что в империи эта иерархия получала более грандиозное развитие.

Во главе каждого рода — его вождь, несколько родов составляло племя, возглавляемое лицом более высокого ранга, которое, в свою очередь, подчинялось еще высшей степени, и так далее до хана. Родовой быт воздвигает идею личности, идею возглавления рода, подчиненности единоличному авторитету, — словом, начала близкие к принципам военной организации, — причем все это освящено глубокой религиозностью народной массы, — религиозностью, отличающеюся и по сие время той характерной особенностью, что веру исповедывают не только формально, но и претворяют ее в свою повседневную жизнь, так что религия вошла в быт и быт в религию. Это была одна из главных основ Чингисова государственного строительства.

Несмотря на свои строго аристократические воззрения, Чингис-хан, при назначении на высшие должности по войску и по администрации, никогда не руководствовался только происхождением, а принимал в серьезное внимание техническую годность данного лица и степень его соответствия известным нравственным требованиям, признававшимся им обязательным для всех своих подданных, начиная от вельможи и кончая простым воином. Огромную помощь в таком выборе сотрудников оказывало свойственное ему, как и большинству гениальных людей, глубокое знание человеческой души и умение распознавать людские характеры. Добродетели, которые он ценил и поощрял, были: верность, преданность и стойкость; пороки, которые особенно преследовал у своих подчиненных, — измена, предательство и трусость. По этим признакам Чингис-хан и делил людей на две категории. Для одного типа людей их материальное благополучие и безопасность выше их личного достоинства и чести; поэтому они способны на трусость и измену. Такой человек подчиняется своему начальнику из-за его силы и мощи, посредством которых он может лишить его благополучия и жизни: поэтому он трепещет перед его силой. Он подчинен своему господину в порядке страха, он в сущности раб своего страха. Изменяя своему господину или предавая, его, человек такого типа думает избавиться от источника страха.

По времени восшествия Чингис-хана на императорский престол относится окончательное установление им основ организации своей армии. Организация эта явилась результатом обширного боевого опыта предыдущих десятилетий, «шедших, как мы видели, в почти непрерывных войнах, во время которых успели в полном блеске развернуться полководческий гений и организаторские способности великого, монгольского завоевателя. Хотя военное искусство монголов продолжало развиваться и в последующее время царствования Чингис-хана, а также при его преемниках особенно в отношении применения к военному делу техники, заимствованной у культурных врагов, и их развитие могло, конечно, повлиять на подробности военной организации, все же в основных своих чертах устройство монгольских Вооруженных Сил разработанные Чингис-ханом и его сподвижниками приемы боевых действий сохранили свои характерные черты. Чингис-хан позаботился устройством своей гвардии. Он хотел иметь не только надежную личную охрану, охрану своих кочевых ставок и отборный корпус, но и учреждение, которое под его личным руководством и постоянным наблюдением, являлось бы школой из которого бы могли выходить его верные сподвижники, лично ему известные, которых бы он мог назначать на разные должности и которым мог бы давать различные поручения сообразно индивидуальным особенностям каждого. «Все гвардейцы (кэшиктэн) должны быть аристократического происхождения. Ныне, когда Небо повелело мне править всеми народами, для моей охранной стражи, Кэшик, стрелков и других, — повелел Чингис-хан, — пусть наберут десять тысяч человек из тех тысяч и сотен. Этих людей, которые будут находиться при моей особе, должно набрать из детей чиновных и свободного состояния лиц, и избрать ловких, статных и крепких» кто из тысячников, сотников, и десятников, и людей свободных воспротивится, тот, как виновный, подвергается наказанию».

Эта аристократическая гвардия пользуется различными привилегиями и особым почетом. «Телохранитель моей охранной стражи (Кэшик)», — повелевает Чингис, — «выше внешних (т.е. линейных, армейских тысячников; домашние их выше внешних сотников и десятников. Если внешний тысячник, считая себя равным Кэшикту охранной стражи, заспорит и будет драться с ним, то подвергается наказанию». Все гвардейцы находятся под личным наблюдением монгольского императора, он сам разбирает все их дела. «Начальствующие над охранной стражей, не получив от меня словесного разрешения, не должны самовольно наказывать своих подчиненных. В случае преступления кого-либо из них непременно должно докладывать мне, и тогда, кому следует отрубить голову, тому отрубят; кого следует бить, того будут бить»¹.

В составе гвардии имелась еще особо отборная часть — «тысяча храбрых (багатуров). В битвах этот отряд употреблялся в решительные моменты, а в спокойное время составлял личную охранную стражу хана².

Вся монгольская армия, по старому, идущему из дали веков, обычаю, была организована по десятичной системе, т.е. поделена на тысячи, сотни и десятки; во главе крупных подразделений имелись опытные и лично известные верховному вождю начальники.

Роды и племена, смотря по их численности, выставляли строевые конные десятки, сотни и тысячи. Мелкие роды и племена, которые не могли укомплектовать целой строевой единицы, соединялись по несколько в одну родовую или одну племенную группу в противоположном случае они разбивались на меньшие группы.

Следующие по порядку войсковые единицы — десятки тысяч, — тьмы или «тюмени» (туманы) — лишь в редких случаях могли быть составлены из людей одного племени; обыкновенно составлялись из разных племенных групп, выставлявших каждый по несколько тысяч, с тем, чтобы в общей сложности была тьма. Иногда способ смешения племен в строевых единицах применялся намеренно; с целью парализования племенного сепаратизма.

Вся боевая сила монгольской армии заключалась полностью в ее коннице, исполнявшей обязанности всех родов войск. При такой разнице в условиях мы видим в монгольском порядке компактные массы в глубоких строях, долженствовавших увеличить до возможных пределов силу удара (шока), с целью, например, прорыва центра противника, сбить одно из его крыльев и т.п.

Задача лежала, главным образом, на легкой пехоте, которая, кроме того, «обязана была прикрывать фалангу с фронта от метательного оружия и боевых колесниц неприятеля. Таким образом, легкая пехота во время боевого наступления фаланги исполняла задачи преимущественно пассивного карающего.

В противоположность этому, массы тяжелой конницы монголов обладали маневренной способностью в высокой степени, а их легкая конница исполняла в бою весьма активную и вовсе не второстепенную роль.Первые не только проводили сокрушительный удар в тот или другой участок неприятельского фронта, но и могли отталкивать его фланг, а также быть брошенными ему в тыл. Благодаря способности к маневру, точку для главного удара не было надобности намечать заблаговременно: она могла оголиться и во время хода боя в зависимости от слагающей обстановки.

Если же враг оказывался стойким, то действия легкой конницы, во всяком случае, позволяли определить его расположение, слабые места или наиболее выгодные для нанесения главного удара участки, куда быстро и скрытно, с искусным применением к местности, подводились в глубоких сомкнутых строях тяжелые конные массы в несколько линий. Благодаря своей высокой маневренной способности, эти массы имели перевес даже над доблестной рыцарской конницей Европы, славившейся своей могучей ударной силой и искусством в одиночном бою, но крайне неповоротливой.

Вооружение.Основу вооружения составляли луки со стрелами. Стрелы отличались необычайной остротой. Монголы были мастерами в их изготовлении и отточке. Приучаясь к стрельбе из лука с трехлетнего возраста, монгол был также превосходным стрелком. Даже многие монгольские женщины учились стрельбе, не говоря о том, что каждая умела ездить верхом, так же и мужчины. Часть лучников была вооружена дротиками. Всем всадникам легкой конницы были присвоены и сабли как оружие рукопашного боя, может быть более легкого образца, чем сабли мечников.

В тяжелой кавалерии люди имели кольчуги или кожаные латы; головной убор их состоял из легкого кожаного шлема с прочным назатыльником для предохранения шеи от сабельных ударов. Главным оружием для нападения мечников были кривые сабли которыми они владели в совершенстве, и пики; кроме того, у каждого имелась боевая секира или железная палица, которые подвешивались к поясу или к седлу. В рукопашном бою, а также стычках в составе небольших партий, монголы старались сбрасывать или стаскивать врагов с коней; для этой цели служили прикрепленные к пикам и дротикам крючья, а также арканы конского волоса, которые накидывались на неприятеля с недалекого расстояния, подобно тому, как кочевники и до сих пор ловят полудиких лошадей из своих табунов. Захваченный петлей аркана неприятельский всадник стаскивался с коня и выволакивался по земле. Этот же прием применялся и против пешего противника.

Оценку монгольской армии дал исследователь Марко Поло: «Воооружие монголов превосходно: луки и стрелы, щиты и мечи; самые лучшие лучники из всех народов». Наездники, выросшие на коне с малых лет. На диво дисциплинированные и стойкие в бою воины, причем в отличие от дисциплины, созданной страхом, которая в некоторые эпохи господствовала в европейских постоянных армиях, — у них она основана на религиозном пониамании соподчиненние власти и на родовом быте. Выносливость монгола и его коня изумительны. В походе их войска могли двигаться целые месяцы без возимых запасов продовольствия и фуража коня — подножный корм; овса и конюшни он не знает».

Стратегия и тактика Чингис-хана.Для обсуждения вопроса о предстоящей войне и ее плане собирался Курултай. Там же постановляли все, что необходимо было для составления армии, сколько с каждого десятка кибиток брать воинов и прочее, а также определяли место и время сбора войск.

Верховное командование осуществлялось самим императо­ром. Вторжение в страну противника производилось несколькими армиями в разных направлениях, получающих такое отдельное командование. Полководец Чингис-хан требует представления плана действий, который он обсуждает и обыкновенно утверждает, лишь в редких случаях внеся в него свои поправки. После этого исполнителю предоставляется, в пределах данной ему задачи, полная свобода действий, при условии поддержания тесной связи со ставкой верховного вождя. Лично император присутствует при первых операциях. Как только он убеждается, что дело хорошо налажено, он предоставляет молодым вождям всю славу блестящих триумфов на полях битв и в стенах покоренных крепостей и столиц.

Особое внимание уделялось разведке. Высылались в неприятельскую страну шпионы и добывались «языки».

Когда предвиделась встреча в поле с неприятельской армией, монголы обыкновенно придерживались одного из следующих двух способов: либо они старались напасть на неприятеля врасплох, быстро сосредоточивая к полю сражения силы нескольких армий, либо, если противник оказывался бдительным и нельзя было рассчитывать на внезапность, они направляли свои силы так, чтобы достигнуть обхода одного из неприятельских флангов.

Кроме двух указанных способов, монгольские вожди, применяли и разные другие оперативные приемы. Например, производилось притворное бегство и армия с большим искусством заметали свои следы, исчезнув из глаз противника, пока тот не раздробит своих сил и не ослабит мер охранения. Тогда монголы садились на свежих заводных лошадей, совершали быстрый налет, являясь как будто из-под земли перед ошеломленным врагом.