Традиционный» этап сравнения

«Традиционный» этап сравнения. К началу XX в. сравнительная политология под названием «сравнительное государственное управление» уверенно занимает место одной из основных отраслей политической науки наряду с американским государственным управлением, элементами права и политической теорией, что было официально зафиксировано Американской ассоциацией политической науки в 1912 г. В этот период особое внимание привлекают исследования М. Острогорского и Р. Михельса о партиях, Дж. Брайса о современных демократиях, У. Маклеода о государствах, Г. Смита о происхождении и истории политики и т.д. В.Виллогби еще в 1904 г. выделил три основных отрасли политической науки: политическую теорию или философию, публичное право и общую теорию государственного управления. Именно общая теория государственного управления имела непосредственное отношение к сравнительной политологии. Здесь явно просматривается связь политической науки и сравнительной политологии с формально-легальной методологией. К тому же следует добавить, что конференция «за круглым столом», проведенная в ААПН в 1927 г., поддержала формально-легалистскую направленность сравнительно-политических исследований.

Р. Макридис указывает на основные характерные черты так называемого «традиционного подхода»: описательность, местничество, несравнительность, статичность, монографичность. К этому следовало бы добавить еще формальный легализм, консерватизм, нетеоретический акцент и методологическое безразличие, отмечаемые другими авторами. Сравнительные исследования этого периода фактически сводились к описанию основных политических институтов некоторых ведущих стран мира как правило, США, Великобритании, Германии, Франции и России. Из поля зрения выпадали многие регионы мира, при этом развитые страны США, Великобритания рассматривались в качестве образцов, с которыми сравнивались другие. Особо следует отметить нетеоретический акцент и методологическое безразличие. Этот общий нормативно-описательный подход к сравнению был признан на созванном по инициативе ЮНЕСКО в 1948 г. в Париже Международном коллоквиуме по политической науке. Там же компаративистика рассматривалась в границах изучения политических институтов конституция, региональное и местное управление, публичная администрация, экономические и социальные функции управления.

К началу XX в. сравнительная политология (под названием «сравнительное правление» либо «сравнительная политика») уверенно занимает место одной из основных отраслей политической науки наряду с американской системой правления, элементами права и политической теорией, что было официально зафиксировано Американской ассоциацией политической науки в 1912 г. (119, с.58). Известный франко- британский компаративист Жан Блондель считает, что сравнительная политология выделяется в качестве самостоятельной ветви исследования политики примерно к началу Первой мировой войны, то есть к 1914 году (22, с.155).

На этом фоне практически незамеченными компаративистами остались два великих открытия основного инструмента сравнения идеального типа. Это открытие было совершено на рубеже веков независимо, вероятно, друг от друга двумя великими обществоведами –

Эмилем Дюркгеймом и Максом Вебером. Уже в 90-е годы XIX в. – сначала в серии статей, а затем в книге «Метод социологии» – Дюркгейм вводит категорию социального вида как особого исследовательского инструмента, преодолевающего односторонность и крайней описательности, и крайнего абстрагирования:

«Понятие о социальном виде имеет то огромное преимущество, что занимает среднее место между двумя противоположными представлениями о коллективной жизни, долгое время разделявшими мыслителей; я имею в виду номинализм историков и крайний реализм философов» (2, с.471). Французский обществовед продолжает: «Казалось, что социальная реальность может быть только предметом или абстрактной и туманной философии, или чисто описательных монографий. Но можно избегнуть этой альтернативы, если признать, что между беспорядочным множеством исторических обществ и единственным, но идеальным понятием о человечестве, существуют посредники – социальные виды» (2, с.472). Тем самым Э.Дюркгейм не только вводит категорию социального вида, но и намечает для его использования особую, посредничающую между абстрагированием и описательностью область научных исследований – социальную морфологию. Подобным образом определенная морфология – это фактически компаративистика.

Макс Вебер вводит категорию идеального типа в 1904 г. в статье «Объективность социально-научного и социально-политического познания». Ученый так характеризует идеальный тип: «Это – мысленный образ, не являющийся (здесь и далее курсив Вебера – Авт.) ни исторической, ни тем более «подлинной» реальностью. Еще менее он пригоден для того, чтобы служить схемой, в которую явление действительности может быть введено в качестве частного случая. По своему значению это чисто идеальное пограничное понятие, с которым действительность сопоставляется, сравнивается, для того чтобы сделать отчетливыми определенные значимые компоненты ее эмпирического содержания» (1, с.393).

Остается только гадать, сколь ценные результаты могли бы быть получены, когда бы компаративисты начала XX столетия использовали исследовательские инструменты, созданные для них Э.Дюркгеймом и М.Вебером. На деле же доминирование позитивистско-описательного подхода привело как к игнорированию методологической проблематики, так и к обострению внутренних противоречий данного подхода, его упрощению. Это вылилось в преувеличение институционально- юридического аспекта сравнений, нормативность «эмпирических» сравнительных построений, подчеркивание «образцовости» той или иной страны, специфического института, доминирование однолинейного евроцентричного прогрессизма. Отдельные попытки возражать против индуктивного обобщения произвольно выхваченных исторических фактов или отстаивать важность изучения различных вариантов концептуализации политических институтов и практик, например, в трудах Ф.Мейтланда и Дж.Фиггиса, только свидетельствовали о мощи господствующей тенденции.

Характерный тогда подход к сравнениям наиболее отчетливо, пожалуй, проявился в трудах Джеймса Брайса. Собственное научное кредо Брайс сформулировал в завершающем труде своей жизни – «Современные демократии» (1921). По его мнению, задача исследователя состоит не в том, чтобы «предлагать теории» (propound theories), а в том, чтобы обобщать данные: «То, что нам необходимо – это факты, факты, и еще раз факты». Брайс подчеркивает: «Существуют два метода рассмотрения предмета. Один, использовавшийся моими предшественниками, заключается в систематическом описании черт демократического правления в целом, используя факты отдельных демократий (facts of particular democracies) в качестве иллюстраций предложенных принципов. Другой метод, прославленный (commended)

Монтескье и Токвилем, непосредственно увязывает его с ключевыми конкретными феноменами человеческого общества, позволяя ему следовать за аргументами и оценивать критику, поскольку последние теснее связываются в нашей памяти с фактами, которые их породили”.

Можно было бы пренебрежительно отмахнуться от крайне простеньких, если не примитивных схем Дж.Брайса, когда бы не тот факт, что его книга оказалась практически единственным примером обсуждения методологии сравнительных исследований.

Кроме того, к чести Дж.Брайса следует отметить, что он был одним из первых, кто попытался поставить вопрос о демократических нормах, их осуществлении и противоречивом взаимодействии друг с другом. С одной стороны, он отмечает «практически всеобщее принятие демократии как нормальной и естественной формы правления». С другой стороны, в результате «люди практически прекратили исследовать ее явления, поскольку они представляются частью установившегося порядка вещей”.

Брайс оказался очень близок к тому, чтобы обозначить главную проблему «традиционного этапа» сравнительной политологии, – универсализацию, а в пределе – и мифологизацию партикулярных образцов. Результатом этого в межвоенный период становится создание идеологически мотивированных «мифотипов» демократии, нации, социализма, фашизма, тоталитаризма и т.п., в сравнении с которыми все остальные политические практики заведомо оказывались ущербными или даже подлежащими искоренению.

Надо признать, что Брайс при всей широте своего мышления не избежал идеализации атлантической версии демократии. Его анализ опирался на сравнение, прежде всего США, Канады, Австралии и Новой Зеландии, а в дополнение к ним только Франции и Швейцарии из числа континентальных государств. Индуктивное соединение «фактов» дало один результат. Как только набор «фактов» был немного изменен, например, в исследовании Агнес Хедлам-Морли (58) с учетом данных

Веймарской Германии, Чехословакии, Финляндии, Югославии, Польши и прибалтийских государств, так изменились и выводы (58, с.158). Основными чертами так называемого «традиционного подхода», по оценке Роя Макридиса, были следующие: по сути несравнивающий (essentially noncomparative), по сути описательный (essentially descriptive), по сути ограниченный, паройкиальный (essentially parochial), по сути статичный (essentially static), по сути монографичный (essentially monographic) (78; 79, с.3–9). К этому следовало бы добавить еще формальный легализм, консерватизм, атеоретическую предубежденность и методологическое безразличие, отмечаемые другими авторами (21, с.3-10). Жан Блондель, анализируя особенности данного этапа, говорит также о наличии рядом с нормативным частично аналитического подхода, цель которого состояла в открытии «законов» политического поведения исходя из природы человека; но все же господствующим был традиционный подход (22, с.154).

Труды в области сравнительной политологии, а чаще всего одной его отрасли – сравнительного правления – фактически сводились к так называемым конфигуративным исследованиям, то есть к описанию основных политических институтов некоторых ведущих стран мира (как правило, США, Великобритании, Германии, Франции и России), а затем этот материал объединялся под общим названием. Из поля зрения выпадали многие регионы мира, при этом развитые страны (США,

Великобритания) рассматривались в качестве образцов, с которыми сравнивались другие. Особо следует отметить атеоретическую предубежденность и методологическое безразличие.

В целом поверхностное отношение к теории определялось следующим. Во-первых, у исследователей-компаративистов отсутствовал глубокий интерес к теории в силу недоверия к так называемой нормативной политической теории, т.е. политической философии. Господствовало простое наблюдение и простое эмпирическое обобщение. Во-вторых, считалось, что высокий уровень теоретической абстракции не дает возможности осуществить эмпирическую проверку, и наоборот, теоретические абстракции в принципе не наблюдаемы. Существующие политические институты и нормы легко описывались уже сформированным языком норм. В-третьих, существовало убеждение в проблематичности формирования науки о политике, подверженной колебаниям и сильному влиянию субъективного фактора. Что касается методологического безразличия, то эта характеристика являлась обратной стороной нетеоретического акцента. Описательный и формальный характер проводимых сравнительных исследований не требовал изощренной методологии сбора, группировки и анализа эмпирических данных.

Вполне в духе этих установок конференция «за круглым столом», проведенная Американской ассоциацией политической науки в 1927 г., поддержала формально-легалистскую направленность сравнительно- политических исследований (93).

Ситуация начала меняться уже в 30-е годы, отмеченные одним из крупнейших научных достижений XX в., двенадцатитомным сочинением Арнольда Тойнби «Постижение истории» (113). Первые три тома вышли в 1934 г., еще три – в 1939, еще четыре – в 1954 г., наконец «Атлас» – в 1959 г. и «Переоценки» – в 1961 г. Фундаментальный труд А.Тойнби стал своего рода метатеоретическим дополнением основных политологических занятий автора, профессора Лондонской школы экономики и политических наук в 1925-1955 гг., одного из основателей и директора

Королевского института международных отношений (Чаттем Хауз), автора ежегодных обзоров мировой политики в 1925-1965 гг.

«Постижение истории» стало образцом компаративистики. Тойнби, по сути дела, продолжает и развивает подход Э.Фримена, на которого прямо ссылается в данной связи в первом томе, поднимая на качественно новую высоту характер сравнительных исследований. Оставляя в стороне многие фундаментальные открытия Тойнби, отметим только его рассуждения о сравнительных исследованиях, занимающие львиную долю первого тома. Откликаясь на известную проблему «уникальности» политических явлений и, шире, на «полуправду тезиса о неповторяемости истории», Тойнби пишет: «Наш ответ состоит в том, что хотя каждый факт, как и каждый индивид, уникален и тем самым в некоторых отношениях несравним, в других отношениях он может оказаться элементом своего класса и потому сопоставимым с другими элементами данного класса, насколько это позволяет классификация» (113, т. I-VI, с.43). В контексте осмысления «феноменов человеческой жизни» британский компаративист выделяет три метода: «Первый состоит в установлении и фиксации «фактов», второй – в выявлении посредством сравнительного анализа установленных фактов общих «законов», третий – в художественном воссоздании (недостающих. – Авт.) фактов в форме «фантазии» (113, т. I-VI, с.43).

В 30-е и в 40-е годы появился, кроме того, ряд работ, которые свидетельствовали о содержательном развитии сравнительной политологии, более мелкой по масштабам, но в то же время приближенной к политической практике. Прежде всего это труд Германа Файнера «Теория и практика современного правления», изданный впервые в 1932 г. (47), а затем выпущенный в новом, расширенном и существенно переработанном виде уже после Второй мировой войны (47). Это и книга Карла Фридриха «Конституционное правление и политика» (53), а затем ее существенно переработанная версия

«Конституционное правление и демократия» (54). Это и сочинения сэра Кеннета Уиера «Федеративное правление» и «Современные конституции» (121). Наконец, книга Мориса Дюверже «Политические партии». Эти и подобные им работы закладывали основания для следующего этапа в развитии сравнительной политологии. Существенным фактором накопления потенциала отрасли было также чтение учебных курсов и взаимодействие между лекторами.

Особую роль в консолидации профессии сыграла так называемая чикагская школа, созданная в 20-е годы Чарльзом Мерриамом. В Чикагском университете в 30-е годы, как вспоминает Гэбриэль Алмонд, читался ряд курсов по сравнительным исследованиям: Л. Уайт читал общий курс по сравнительному правлению, Г. Госнелл – по сравнительному анализу политических партий, Г. Лассуэлл – по общественному мнению с привлечением материала из Европы (11, с.54).

Усилия Чикагского и других американских университетов позволили констатировать в докладе исследовательской группы по сравнительной политологии Американской ассоциации политической науки, что данную дисциплину характеризует «подвешенное оживление» (94, с.540). Однако наиболее мощным фактором, способствовавшим формированию сравнительной политологии на американской почве, стала политическая экспансия США, резко усилившаяся в ходе Второй мировой войны. Собственная политическая система представлялась подавляющему большинству американских политиков, да и политологов своего рода практически осуществленным идеальным типом — идея ложная и опасная для воспринявших ее. Насаждение политического американизма выявило немало проблем, отклонения же от образца, уступки национальным традициям нередко оказывались особенно эффективными. Помимо необходимости рационального объяснения подобных фактов требовалось объяснение накопленных политической антропологией данных об экзотичных, но по-своему эффективных политических системах и культурах. Все это в совокупности потребовало создания специальной научной дисциплины с собственной методологической базой и набором соответствующих методик. Важным фактором, благоприятствующим сравнительным исследованиям в США, стал мощный приток интеллектуальных сил из Европы накануне и во время Второй мировой войны. Это были, в основном, эмигранты из Германии, Австрии, а затем и других стран, ставших жертвами агрессии. С собой они принесли не только высокие стандарты научности, но и знание европейской и не только европейской политики, а также способность и вкус к сравнениям.

Отмечая значениенаучной иммиграции в США, Ханс Даальдер ссылается на имена Карла Дойча, Отто Киршхаймера, Пауля Лазарсфельда, Ганса Моргентау, Франца Нойманна и Йозефа Шумпетера. Он подчеркивает, что политология «привлекла гений европейских изгнанников, которые как типичное «второе поколение» в большинстве своем обратились к сравнительной и международной политологии» (38, с.14). В содержательном отношении иммиграция способствовала осмыслению таких явлений, как крах Веймарской конституции, «разрыв между обещаниями советской конституции 1936 г. и реальностей неприкрытых властных отношений в СССР», события во Франции 1940 г., а также прочие «потрясения XX столетия» (38, с.13-15).

Еще в ходе войны была развернута деятельность специального комитета по компаративистике, созданного Американской ассоциацией политической науки. Карл Лёвенштейн написал отчет комитета, который был опубликован в 1944 г. в журнале ассоциации «Обозрение американской политической науки». В этом отчете подчеркивалось: «Преобладающее мнение участников состояло в том, что сравнительное правление утратило свой традиционный характер описательного анализа и вот-вот приобретет характер «целостной» (total) науки, если ей дано служить сознательным инструментом социальной инженерии» (цит. по:80, с.17).

Отклик коллег был позитивным. Соответствующая работа развернулась как в рамках отдельных университетов, так и в специальных исследованиях, поддержанных Советом по обществоведческим исследованиям (Social science research council – SSRC). В ходе формирования «целостной научной дисциплины» все отчетливей стало проясняться ее общетеоретическое значение для политологии в целом, для адекватного понимания не только отдельных аспектов политики, но и всего целостного политического феномена.