Специфика русской философии XIX – XX вв

КРИТИКА НАЧАЛ ЗАПАДНОГО ОБЩЕСТВА

Называя Киреевского философским лидером, надо помнить, что его взгляды сформировались под влиянием идей классика Немецкой идеалистической философии — Шеллинга.

Запада, утверждает Киреевский, проникнут од­носторонним рационализмом. Однако, по мнению русского мыслителя, очевидно, что, несмотря на видимые хозяйственные успехи, Европа не­совершенна как цивилизация. В ее среде все более очевидны «чувства недовольства и безнадежности», причиной которых является обраще­ние к «ложным источникам».

Его рассуждения основываются на убеждении, согласно которому в основе русского быта и общественного устройства находится миропо­нимание, базирующееся на началах православия и заимствованное у От­цов Восточной церкви. Благодаря им русское общественное сознание пренебрегало рациональным обособлением индивидуальных начал, в нем внутренняя сущность вещей брала верх над наружной рассудочностью.

Он не подвергает сомнению ни уровень западного развития, ни его очевидный приоритет. Он лишь показывает, что в основе европейско­го просвещения находится ограниченная по своему характеру рассудочная деятельность, в то время как отечественное просвещение определяется сердечной целостностью и духовной полнотой, приводящими ее быт и об­щественную организацию к иным, более возвышенным ценностям.

Из всех славянофилов И. В. Киреевский в большей степени уделил внимание социальной организации и устройству общества. Сознатель­но вступая в полемику с представителями западных теорий, он вынуж­ден был обращаться к проблемам государственности, землепользова­ния, права, семейных отношений, образования, быта, хозяйства, хотя бы даже в аспекте сравнения их. Тем самым им была очерчена социаль­но значимая проблематика.

Константин Сергеевич Аксаков (1817—1860) родился в семье писате­ля С. Т. Аксакова. В 1835 г. он окончил историко-филологический фа­культет Московского университета. В юности, увлекшись Гегелем, бу­дущий философ принял участие в деятельности кружка западника Н. В. Станкевича. Однако в начале 1840 г. Аксаков сблизился с А. С. Хомяковым и вскоре стал одним из самых видных славянофилов, сохраняя при этом привязанность к немецкой философии и в особен­ности к Гегелю.

Аксаков являлся наиболее убежденным из старших славянофилов. Он был единственным, кто вполне верил в преимущество русского по­литического устройства по сравнению с европейским. С определенной степенью условности его можно назвать политическим лидером сла­вянофилов. Основные его работы были посвящены анализу государст­венного устройства допетровской Руси и критике современной ему го­сударственной системы.

император Александр II обратился с просьбой представить ему на суд различного рода проекты, в которых бы высказывались суждения относительно перспектив будущего развития империи. Среди прочих документов особо выделялись —- «Записка о внутреннем состоянии России» .и «Дополнения» к ней, представленные К. С. Аксаковым в 1855 г. В целом «Записка» представляла собой развернутую концепцию исторического развития России так, как видели ее славянофилы. Основная мысль Аксакова заключается в необходимости разграни­чения государства земского и бюрократического. Под первым он пони­мает традиционное государственное устройство допетровской России, под вторым — существующий тип государства, который был создан стараниями Петра I и его преемников.

ГОСУДАРСТВО ЗЕМСКОЕ

Рассуждения Аксакова базируются на идее о негосударственности рус­ского народа. Негосударственность объясняется политической индифферентностью народа. Так, например, раскольники в период максимального гонения на них, скрываясь от всесильного государства в лесных скитах, никогда не сопровождали свои действия политическими требованиями. Не же­лая государствовать, народ предоставляет власть правительству, руко­водствуясь библейской заповедью: «Кесарю кесарево».

Аксаков разделяет совокупность всего жизненного пространства на две составляющие: на «землю» и на «государство». В «земле» общест­венное устройство не политизировано, тут народ живет по нравствен­ным принципам: «Мир Божий внутри нас есть». В «государстве», напротив, господствует принцип власти и оттого в нем нет места сокро­венному.

«Земля» состоит из народа, кото­рый добровольно отказался от власти, но сохранил за собой нравственную целостность и свободу духа, «государство» же состоит из представите­лей царской власти. В отношениях «земли» и «государства» в качестве руководящего, по мнению философа, должен быть принцип невме­шательства. У «земли» существует право мнения, у «государства» —право действия. Народ говорит правителю: «Делай как тебе угодно, но наше мнение таково». В тандеме «земля» — «государство» главную, значимую роль играет «земля». «Государство» существует для «земли», в его обязанность входит защита народа.

Таким образом, государственная власть может быть только монар­хической, ибо любая другая власть предполагает участие народа в уп­равлении государством, что означает нарушение исходного постулата о негосударственности русского народа и невмешательстве его во власть. Земское государство, по мнению Аксакова, является естественной формой общежития, выработанной русским народом и соответствую­щей его духовным качествам.

ГОСУДАРСТВО БЮРОКРАТИЧЕСКОЕ

. В нем паритет «земли» и «го­сударства» нарушается, земство подчиняется государству.

В истории России такое изменение произошло в начале XVIII в. и было связано с деятельностью Петра I. Не будучи казенным чело­веком, он тем не менее насаждал казенщину. Петр I уничтожил старый тип русского земского государства и заменил его полицейским. Он нару­шил традиционную связь правителей и народа, введя институт чинов­ников. В идеале он видит Россию как самоуправляющееся государство во главе с самодержцем. Такая система наиболее проста, прозрачна и на­ционально выдержана. Власть возвращается в свои истинные преде­лы — паритетное невмешательство, а «земля», напротив, расширяет свои общественные полномочия. Он подчеркивает необходимость свободы общественного мнения, свободы слова. Он от­мечает, что она является неотъемлемым правом человека. Взамен Зем­ского собора он предлагает проводить посословные собрания для реше­ния частных вопросов хозяйственной жизни и именно в их ведение от­дать полномочия местного самоуправления. Этим самым, по его мне­нию, естественный ход общественной жизни будет восстановлен.

Именно посредством общего мнения на крестьянском сходе решались жизненно важные вопросы: паевые переделы земли, общинные работы, выплата податей, рекрут­ские повинности и т. д.

Реализация его плана была нереальна, равно как попытка сведения всей государственной жизни к обыденности общинного существования.

ПОЗДНИЕ СЛАВЯНОФИЛЫ

Николай Яковлевич Данилевский (1822—1885) родился в генераль­ской семье. В 1842 г. он окончил Царскосельский лицей, затем учился в Санкт-Петербургском университете на естественнонаучном отделе­нии (1843—1848). Его профессиональная работа была связана с вопросами использо­вания рыбных ресурсов России, разработанное им законодательство в этой области действовало вплоть до начала XX в. В широких науч­ных кругах он был известен как естествоиспытатель, правовед, эко­номист и лингвист, его перу принадлежит фундаментальная работа «Дарвинизм. Критическое исследование» (1885—1889). Но наиболь­шую известность он получил благодаря труду «Россия и Европа».

Работа Данилевского имела огромный успех и переиздавалась в доре­волюционной России неоднократно (5-е издание было осуществлено в 1895 г.), что само по себе беспрецедентно. После 1917 г. очередное пе­реиздание было осуществлено только в 1991 г.

«Россия и Европа» — многоплановое произведение. Его содержа­ние четко разделяется на три смысловые части или пласта. Это полемико-публицистический пласт, отраженный в первых трех главах: соци­ально-теоретический (или социологический) пласт и политико-наци­оналистический (или панславистский) пласт. Первый из них поднимает старую славянофильскую проблему отношений России и Запада, вто­рой содержит учение о культурно-исторических типах, снискавшее ав­тору мировую известность, в третьем делается попытка доказать необ­ходимость и возможность осуществления славянского культурно-исто­рического типа. Эти части неравнозначны по научно-теоретическому значению. Наибольший интерес представляет собой второй, социоло­гический пласт.

ПОЛЕМИКО-

ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЙ

ПЛАСТ

«Почему Европа враждебна России? — в полемическом запале задает вопрос Данилевский. — Быть может, она проводит завоевательную политику и тем самым пугает европейские державы?» Нет, отвечает ав­тор. Далее Данилевский делает вывод: «Состав Русского государства, войны, которые оно вело, цели, которые преследовало, — все показы­вает, что Россия не честолюбивая, не завоевательная держава, что в но­вейший период своей истории она большей частью жертвовала своими очевиднейшими выгодами».

«В чем же причина взаимной вражды, может быть, Европа просто не знает Россию?» — задает риторический вопрос Данилевский, на который дает отрицательный ответ. Он уверен, что Европа не захочет знать Рос­сию до тех пор, пока последняя сохраняет в себе национальное ядро, которое не может быть ассимилировано европейской культурой, «исто­рический инстинкт» не позволяет этого Европе, отмечает философ.

Анализ взаимоотношений России и Европы приводит его к мысли: является ли Россия Европой? Данный вопрос имеет принципиальное значение. Если Россия — часть Европы, то она обречена на проведе­ние европейской культурной политики: распространение просвещения и христианства далее на Восток. Если же Россия не принадлежит Ев­ропе, то она свободна в выборе собственной культурной политики.

Данилевский переводит решение вопроса в методологическую плос­кость. Если в основу типологии положить географический прин­цип, то Россию в равной степени можно причислить как к Европе, так и к не Европе. Если за основу типологии взять религиозный принцип, то Россию следует отнести к родственной ей по христианству Европе. Но если в основание типологии положить культурно-исторический прин­цип, то родственных связей с Европой не обнаружится. Россия не имела ни общих корней с империей Карла Великого, ни борьбы средневеко­вых городов с феодалами, ни европейской Реформации, ни схоластики, ни романской культуры, ни готического искусства, одним словом, ниче­го из того, что составляет суть современной европейской цивилизации.

СОЦИАЛЬНО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ ПЛАСТ

Данилевский отвергает идею европоцентризма с его однонаправленным вектором цивилизационного развития по той причине, что в ее рамках нет места для России. Вместо нее он выдвигает принципиально новую концепцию циклического развития цивилизаций, названную теорией культурно-исторических типов. Культурно-ис­торическими типами Данилевский называет отдельные или локальные цивилизации. История человеческого общества знает 12 культурно-ис­торических типов. Десять из них либо прожили отведенный им срок и смогли осуществить себя в истории, либо продолжают здравствовать поныне, в то время как два других преждевременно исчезли с историче­ской арены, не раскрыв полностью всего своего содержания и не реали­зовавшись в мировой истории. Все двенадцать культурно-исторических типов или локальных цивилизаций относятся к «положительным деяте­лям человечества», так как именно в их среде происходят значимые для истории события. Выстроенные в хронологическом порядке, они вы­глядят следующим образом: египетский; китайский; ассиро-вавилоно-финикийский; индийский; иранский; еврейский; греческий; римский; ново-семитический или аравийский; германо-романский или европей­ский; мексиканский; перуанский. Два последних погибли насильствен­ной смертью. Германо-романский культурно-исторический тип объ­единяет современные государства Европы, наиболее развитые в эконо­мическом отношении.

Помимо «положительных деятелей человечества», история знает «временно появляющихся феноменов, смущающих современников». К ним Данилевский относит гуннов, монголов, турок. Последние, «со­вершив свой разрушительный подвиг, помогши испустить дух борю­щимся со смертью цивилизациям и разнеся их остатки, скрываются в прежнее ничтожество» [29, 92]. Это «отрицательные деятели чело­вечества», они не определяют поступательного движения историческо­го процесса. Редко появляясь на исторической арене, они выполняют роль бича Божьего.

Он ограничивается констатацией множественности цивилизаций, следовательно, придерживается ицви-лизационного подхода в исследовании истории общества.

Теорию Данилевского называют циклической (в отличие от век­торной), так как каждая из локальных цивилизаций полностью и неза­висимо от других проходит весь цикл развития.

Таким образом, Россия и Европа разводились в разные ци-вилизационные ниши, из которых не только не просматрива­лись содружественные связи, но и не видны были перспективы примирения. Борьба с Западом оказывалась единственной спа­сительной задачей русской политики.

К чему же пришел Запад без Христа? Чего достиг католи­цизм, пошедший на поводу низменных страстей и стремлений человека?

Ответом на эти вопросы явилась «Легенда о великом инк­визиторе».

Действие легенды происходит в шестнадцатом столетии, в самый разгар жестокой инквизиции. В испанском городе Севи-

лье, где как раз накануне была сожжена «разом чуть ли не целая сотня еретиков ad majorem gloriam Dei», является Хрис­тос, сразу узнанный народом. «Он молча проходит среди них с тихою улыбкой бесконечного сострадания. Солнце любви горит в его сердце, лучи Света, Просвещения и Силы текут из его очей и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною любо­вью». Все это видит сам кардинал Великий инквизитор и по его приказанию Христа арестовывают и сажают в темницу. Спасите­лю мира грозит вторичная казнь — на сей раз на костре, вожже-ном его же именем. Ночью инквизитор приходит к божествен­ному узнику, чтобы удостовериться, он ли это. «Это ты? ты?» — но, не получая ответа, быстро прибавляет: «Не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Зачем же ты пришел нам мешать?»

Итак, Великий инквизитор со всей определенностью отка­зывает Христу в слове, для него не существует вечно живого Логоса, обновляющего и спасающего мир. Христос становится помехой для церкви, его учение оказывается в противоречии с действительной природой человека. По мнению Великого инк­визитора, человек «слаб и подл», он не нуждается ни в какой свободе. И таким он сотворен изначально, сам Господь наделил его рабским обликом. Ты же хотел, говорит он Христу, сделать людей свободными, и что же? Свобода превратила человека в бунтовщика. Тебе казалось, что он должен сам осуществить сво­бодный выбор в познании добра и зла, ты возжелал любви чело­века, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и пле­ненный тобою. Но вместо этого ты только пробудил в нем бес­прерывные муки совести, искания смысла жизни. А ведь ты не мог не знать тайны природы человеческой! Она в том, что чело­век, оставшись свободным, тотчас устремляется на поиски ново­го кумира. Ему надо во что бы то ни стало перед кем-нибудь преклониться; без этого «человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы». Люди, в конечном счете, просто невольники, хотя и созданы бунтовщиками. Оттого так легко овладевает ими тот, кто успокаивает их совесть. Людям нужна тайна, а не свобода, нужно чудо, а не любовь, нужен авторитет, а не совесть. «Мы исправили подвиг твой, — говорит он Христу, — основали его на чуде, тай­не и авторитете... К чему же теперь пришел нам мешать?»

Инквизитор с упоением живописует перспективы человечес­кого общества: «О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся... Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя... Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей — все судя по их послушанию — и они будут нам покоряться с весельем и радостью».