Love, Life, Luck, Light. 13 страница

Клейма в виде свастик поставлены на днища славянских сосудов VIII-Х вв. из Мельниковского и Гнездовского (близ Смоленска) могильников, Выползова городища бывшего Ржевского уезда Черниговской губернии [233, с. 34; 346, т. 2, с. 107-108; 202, таб. Х.16]. Эти клейма, видимо, обозначали родовую принадлежность, так как по наблюдению археологов разное имущество горожан или сельских жителей метилось каким-то одним клеймом. Так, на Екимауцком городище в землянке кузнеца был найден горшок с клеймом в виде свастики и аналогичный знак обнаружен там же на пряслице [274, с. 128]. Н.Я. Марр называл свастику на керамических клеймах славян «движущимся крестом» и отмечал, что она могла усложняться в фигуру квадрата с выступающими по каждой стороне одним меньшим квадратом, либо в сетку того же абриса [202, с. 56-57 там же лит.]. Спастические клейма X - 1 пол. XI в. стоят на днищах сосудов, найденных в Старой Рязани, Ярцевском кургане, Воинье [120, с. 26, 264, таб.18.18,74,93,21,76]. Разворачивающиеся свастики найдены на днищах горшков XIV в. из раскопа 4 в Ростиславле Рязанском (Озерский р-н Московской обл.) [171, с. 201-203, рис. 6.6,13].

Металлическое кольцо с трёхлопастной свастикой VI-VII вв. было найдено на Зимновском городище (мыс р. Луча, правого притока Буга). Городище Зимно - древнейший укреплённый пункт в ареале пражско-корчаковской керамики [301, с. 68, таб. П.8]. Спиралевидной семиконечной свастикой украшена подвеска из цветного металла, принадлежавшая смоленско-полоцким кривичам 1Х-ХШ вв. [301, с. 224, таб. L.8]. Подвески с 7-конечными сеющими свастиками встречаются на Руси и позднее [120, таб. 92.16].

Свастический узор распространён среди македонцев [605], белорусов [442, р.75-90] и остальных славянских народов*. В этимологическом смысле интересно, что свастикой сербы называют свояченицу (сестру жены) [604]. К тому же корню восходят и русские названия сватъёв (родителей мужа и жены между собой), швагера и шурина (брата жены).

*В настоящем издании, мы не имеем, к сожалению, возможности входить в детальный анализ этой темы.

Соседи славян.Западнобалтское племя куршей (летописная «корсь»), селились на восточном побережье примерно до р. Вента, не достигая Рижского залива на севере и низовья Немана на юге. Они использовали как спиралевидную геометрическую, так и зооморфную (в виде змей) свастики на своих бронзовых бляшках (могильник Пришманчяй, VIII-XI вв.) [356, с. 453, таб. CXXXIV.24,26]. На юге с куршами соседствовали родственные им скалвы, на бляшках которых также встречается змеевидная свастика (Весцайтен, V-XIII вв.) [356, с.411, 455, таб. CXXXVI.2].

Из всех европейских языков литовский сохранил наибольшее сходство с санскритом, поэтому ещё в начале XX века крестьяне Литвы и Курляндии, чертя свастику на своих домах в качестве охранительного талисмана, называли её собственным древним именем - свастика [81, с. 96]. Правда, такая картина наблюдалась не везде: по другим данным (относящимся к Латвии начала XX в.), мастера, вышивавшие свастику, не помнили ни её названия, ни символического значения [212, с. 294].

В архаической традиции литовцев, где явно прослеживается связь с индуизмом, бог солнечного света именовался Свайстиксом, а само солнце его дочкой, дающей всему жизнь [352, с. 102]. Многочисленные глиняные фигурки женского божества на возке (обходящем небо), распространённые у западных праславян в эпоху бронзы, скорее всего связаны с подобным культом. Две разносторонние свастики изображались на груди и одна (закручивающаяся) - на поясе богини [512, tab. LXXXIII].

Рис. 89:1) праславянская фигурка богини на возке. Глина. Эпоха бронзы [512, tab. LXXXIII]; 2-5) свастика в латышском орнаментальном шитье [564].

Знак традиционно вышивался латышами на юостах, ритуальных поясах. Самая богатая коллекция поясов собрана в Историческом музее Латвии. Она пополняется с конца XIX века в основном вещами из Лиелварде, местечка в 60 км от Риги. В последние десятилетия латышские свастики стали называть Ugunskrusts или Perkona krusts [564]. Старейший народный мастер, проживающий в Лиелварде, Арвид Павлович Паэгле считает свастику «знаком борьбы с собой» [212, с. 296].

Корела* отмечана в летописях как одно из древнейших финских племён в Прибалтике. На их украшениях можно довольно часто встретить растениевидные вариации свастики (см., например, серебряную привеску из Сортавала Пантус) [356, с. 263, таб. XV.26].

*Летописная «корела» не равнозначна современным карелам, в которых преобладает этнический элемент «веси».

Рис. 90. Угро-финны, народы Сибири.1-2) карелы: передник женского ритуального костюма. XII-XIII вв. Могильник Кекомяки-1б. Карельский перешеек. Реконструкция С.И. Кочкуркиной (1) [179, с. 67. рис. 15]; украшение. Сортавала Пантус. XI-XIII вв. (2) [356. с. 263. таб. XV.26]; 3-4) эсты: ажурный цепедержатсль (3) и деталь ножен меча (4). Цветной металл. Могильник Каберла (Восточная Эстония). XI-XIII вв. [356. с. 250, таб. II.19,27]; 5-6) обские угры: бордюр из свастических квадратов. МАЭ (5) [141. с. 122. рис. 72.9]; розетка с «рогообразными упорами» (6) [141, с. 128. рис. 76.3]; 7) алеутская плетёнка. Деталь головного убора. Резьба по кости. МАЭ № 2868-106 [141. с. 178, рис. 107.13]: 8) спирально-свастический орнамент на деревянной коробочке, изготовленном мастером-ульчей. Колл. С.В. Иванова [141, с. 350. рис. 236.5]; 9) свастический элемент нанайского фонового орнамента. Резьба по дереву [141, с. 356. рис. 241.33]; 10) орочская подвеска. Бронза [141, с. 361. рис. 246.11]; 11) свастический дизайн на крышке финской маслобойки конца XIX в. [548, р. 124-125, fig. 344].

Христианизация корел произошла довольно рано, поэтому символические композиции на их вещах XI-XIII вв. близки византийским и новгородским [ср.: 356, с. 46-52]. Геометрический тип свастики более характерен для одежды корел. Так, передник женского ритуального костюма XII-XIII вв. традиционно украшался широкой полосой из бронзовых свастик, составлявших сложные композиции (могильник Кекомяки-1б, Карельский перешеек) [179, с. 67, рис. 15].

Растительные и геометрические свастики украшали в средние века вещи эстов: ажурный цепедержатель и деталь ножен меча XI-XIII вв. из могильника Каберлы (Восточная Эстония) [356, с. 250, 19, таб. Н.19,27].

Теодор Швиндт в монографии, посвящённой саамскому орнаменту, относит свастику к побочным мотивам, встречающимся достаточно часто [524, р. 12,15, fig. 112-121]. Кроме того, саамы (лопари) использовали свастику в числе «рукоприкладных знаков» (фамильных клейм) [292, с. 10-11 со ссылкой на: СПб-ведомости, 1880, № 74]. В силу популярности этого знака, после получения Финляндией независимости, свастика вошла в её государственную символику (см. гл. I).

Народы Сибири.Устойчивые свастические мотивы встречаются в орнаментике обских угров и мордвы.

Это, в частности, «квадраты с крючками загнутыми в одну сторону», следующие друг за другом справа налево и слева направо [141, с. 108-109, рис. 58.17]. Среди обскоугорских узоров они обычно образуют бордюры [141, с. 122, рис. 72.9], но встречаются и свастические розетки, которые относятся к разряду «рогообразных узоров» по С.В. Иванову [141, с. 126,128, рис. 76.3].

Алеуты вырезали свастические плетёнки на изделиях из кости [141, с. 178, рис. 107.13].

Спирально-свастический орнамент распространён в традиционной резьбе народов Нижнего Приамурья (нанайцев, ульчей). На его связь с памятниками неолитической эпохи (например, находками из провинции Ганьсу в Северо-Западном Китае) неоднократно указывалось [141, с. 347-350, рис. 233-234,236]. Тот же тип орнамента был чрезвычайно распространён в культуре Триполья (см. гл. III). У нанайцев мелкие свастические узоры составляют иногда фоновый орнамент в деревянной резьбе [141, с. 356, рис. 241.33].

Бронзовые подвески орочеймогли отливать в виде спиральных свастик [141, с. 361-362, рис. 246.11].

Болгары. Тамги свастического вида обнаружены в Плиске и с. Цар Крум (Болгария) [58, с. 153-154].

Знак свастики на обороте зеркал X-XI вв. у волжских булгар служил аналогом благожелательных надписей типа: «Слава и долгоденствие, счастье и блеск, возвышение и хвала, блаженство и высочество, власть и процветание, могущество и Божия милость владельцу сего навсегда» [ср.: 329, с. 211, 255, рис. 79.1].

Рис. 91-1:1) зеркало (оборот). Волжская Болгария. X-XI вв. [329, с. 255, рис. 79.1]; 2) тамги свастического вида из Плиски и с. Цар Крум (Болгария) [58, с. 153-154];

Свастичные амулеты встречаются среди находок салтово-маяцкой культуры, на формирование которой оказывали влияние как болгары, так и аланы (см. находки из Дмитриевского, Салтовского, Маяцкого могильников и Саркела-Белой Вежи, 2-й пол. VIII нач. IX вв.) [329, с. 64-65,151, таб. 37.48,53,56].

В XIV в. спиралевидная центробежная свастика изображалась на блюдах, произведённых в гончарных мастерских Золотой Орды, предположительно среднеазиатских (раскопки Царевского и Селитренного городищ) [329, с. 235, 281, рис. 102.4].

Отступление 7. Религиозное сознание и естественное восприятие.Отношение «язычества» к стихиям было далеко от наивности. «То, что все эти кажущиеся слепыми и "чисто физическими" стихии и явления управляются душевно-разумными силами высшего порядка, незримо присутствующими во внешних явлениях, люди чувствовали очень живо и правильно... Дробление космоса в представлении русских язычников сочеталось с удивительным восприятием мира как целого, с пониманием всеединства бытия...» — писал о. Лев Лебедев [195, с. 37,19; ср.: 82].

Дохристианские памятники славян близки к образам, возникающим в православном богословии. Так, статуя верховного бога Святовита, находившаяся в храме Арконы на северо-восточной оконечности острова Рюген (Руян), была изготовлена из дерева огромной величины. Истукан «имел 4 лица, на каждую сторону света по одному. Бороды не имел, кудри у него были завиты; одежда на нём короткая. В левой руке у него был лук, а в правой рог... из металла. При бедре имел превеликий в серебряных ножнах меч... Сей бог был изображение светила, одушевляющего наш мир. Четыре лица есть 4 годины или времени года... Белый конь, ему посвящённый, знаменовал видимое движение сего благотворного светила; рог в руке — обилие повсюду проистекающее от его священной теплоты; меч же означал его как бога-защитника и покровителя славян» [83, с. 31,32,35]. Приведём теперь отрывок из «Шестоднева» Экзарха Болгарского Иоанна (IX в.), повествующий о сотворении Богом света: «Он создал его, но наставлял нас, чтобы мы не просто удивлялись его красоте и восхищались его сиянию, но чтобы оценили и подумали, говоря: если даже этот свет прекрасно создан Творцом, то как несравненна красота Творца, и славна, и дивна, и чудна. И, [исходя] от этого видимого света светлого, не перестаём удивляться, размышляя, тому Свету. Так и простой народ, живущий вне [стен города], который не видел князя в его одежде, шитой золотыми нитями, и носящего на шее золотую гривну, и опоясанного пурпурным поясом, по плечам осыпанного жемчугом, носящего золотой меч, если бы увидел его изображённым на стене и нарисованным краской, то как бы он удивлялся, размышляя и говоря: каким прекрасным будет он в действительности, если его изображение так удивительно» [381, с. 77-78; ср.: 151, с. 105-107]. Заметим, что олицетворения четырёх сезонов также распространились в христианской иконографии.

То же сопоставление можно проделать с другим прообразом Божиим, ветром. — «О ветре, ветрило! чему господине насильно вееши? — взывает в "Слове о полку Игореве" Ярославна. — Чему мычеши хиновьскыя стрелки на своею нетрудную крилцю [ср. Пс 103:3] на моея лады вой? Мало ли ти бяшет гор под облакы веяти, лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?» Вряд ли супруга великого князя впала в «двоеверие», о котором ещё недавно было так модно рассуждать. «Всё растущее на земле прозябает и питается ветрами, — пишет св. Андрей Кесарийский, — при их же содействии плавают и по морю» [11, с. 55]. «Ветер есть тончайшая стихия... От себя воздух не имеет света, но существует некоторая другая сущность, откуда идёт свет. Ветер же есть движение воздуха» [151, с. 138]. Молящаяся за мужа Ярославна сознавала ту связь, которая существует между Творцом ветра (= «Ветрилом ветра»), Святым Духом, с его земным (но проявляющим ту же волю) действием. За обращением к Ветру-Духу следует воззвание к Святой Троице: «Светлое и Тресветлое Солнце!..»

В древности люди представляли гром как Слово Божие, а ветер как Божие Дыхание: «Возгремел на небесах Господь, и Всевышний дал глас Свой... И явились источники вод, и открылись основания вселенной от грозного гласа Твоего, Господи, от дуновения духа гнева Твоего» (Пс 17:14-16). Космологические представления индоевропейцев, сформулированные в христианский период «Голубиной книгой», также свидетельствуют о соотношении грома со Словом Божиим и ветра с его Дыханием:

Оттого у нас в земле ветры пошли —
От Святого Духа Саваофова,
От [в]здыхания от Господнего;
Оттого у нас в земле громы пошли —

От глагол пошли от Господних [33, вып. 2, с. 287; ср.: Исх 9; 19; 20; Иов 37:2; Пс 76:19; 80:8; 103:7; Сир 43-18-Ин 12:29; Отк 10:3 и т.д.].

На вопрос «отчего зачались ветры буйные?» Голубиная книга неизменно отвечает: «Ветры буйные от Святого Духа». В другом варианте эта мысль ещё более развита: «Ветры буйные от Святого Духа — самого Христа, Царя Небесного». Вопросы «Голубиной книги» аналогичны вопросам Тора карлику Альвису из Старшей Эдды:

— ...как ветер зовут, что дальше всех носится, в разных мирах?
— Люди Ветром зовут,
а боги — Летящим*,
он Ржущий у асов,
Ревущий — у турсов,
Шумящий — у альвов,
а в Хель он Порывистый [327, с. 149].

*Вар.: дуновением.

У русских бытовала пословица: «Ветер — Божий Дух». В Астраханской губернии пловцы, садясь в лодку всегда произносили при этом: «Святый воздух помоги нам!» [346, т. 1, с. 180]. Но не только в Поволжье и прикаспийских районах, а практически на всей территории расселения славян благоприятный ветер связывался с веянием незримого Духа [257, с. 4,6,8]. Родственность души, духа и ветра глубоко переживалась религиозным сознанием народа*, находя выражение в символе свастики.

*См.:[78].

«Колея житейская». Это положение хорошо прослеживается на примере общего для мореплавателей Севера Европы ритуала «похорон» старого корабля и передачи его «души» новому судну. Сцена «похорон», в которой важную роль играет символ свастики, видна на скале из: Kerstad, Утвик согне (Норвегия) [550, s. 501, taf. 202.1]. При раскопках городища Мангазея (окраины северовосточной России) была обнаружена корабельная доска XVII в. с аналогичным изображением свастики и трёх судов [34, с. 122]. Якорь стоящего слева корабля опущен. От него к правому судну, поднявшему якорь, направляется малый кораблец — «душа» остановившегося судна. Левая сторона связана со смертью, поэтому здесь налицо — перевоплощение «души» умирающего корабля в новый материальный образ. Между новым кораблём и корабликом-«душой» помещена собирающая свастика, символ жизненного пути судна или «колеи житейской». С помощью развевающегося флага на мачте обозначен и ветер, дующий от старого корабля к новому [210, с. 103].

Рис. 91-1:2) тамги свастического вида из Плиски и с. Цар Крум (Болгария) [58, с. 153-154]; 3) сцена «похорон» корабля на скале из Kerstad, Утвик согне (Норвегия) [550, s. 501, taf. 202.1]; 4) свастика — «колея житейская» на судовой доске из Мангазеи с изображением «похорон» корабля. XVII в. [210, с. 105, рис. 10]; 5) Солнце в образе царя. Миниатюра из Христианской топографии преп. Козьмы Индикоплова. Кон. XII — нач. XIII вв. (ГИМ, Увар. 566, л. 80) [174, рис. 27];

Рис. 91-2:6) «Ангелы движут Солнце». Миниатюра из Христианской топографии преп. Козьмы Индикоплова. ркп. МГАМИД. XVI в. Собрание Оболенского, № 159 [173].

Солнечный ветер. «Весь запас нравственных идей представляется народу в его раннюю эпоху бытия, как священное предание, как великая родная старина, как святой завет предков потомкам», — отмечал Ф.И. Буслаев [57, с. 357]. Некоторые искусствоведы заявляют, что глубинная связь между нынешними народными мастерами и символической традицией утеряна. Конечно, странно было бы утверждать, что, живя в современном мире, можно полностью сохранить мировосприятие, характерное хотя бы для прошлого века. Ещё нелепее приписывать крестьянам доскональное владение метафизикой Библии (хотя такое случалось) или, тем более, Вед — иначе они были бы, наверное, не земледельцами, а философами и богословами. Но даже для большинства специалистов очевидно, что многие образные представления русского крестьянства, живущие в его устной и материальной культуре, содержат воспоминания народа о далёких исторических эпохах. Память народная простирается вглубь истории, и носители этой памяти — песенники и сказители, вышивальщицы и ткачихи, резчики по дереву. Они сохраняли бесценное достояние, передавая от поколения к поколению кроме своего умения ещё и знание о том, что они изображают.

Настоящий мастер почти всегда сумеет определить, что изобразил другой. «Солнце всем погодам», так прочёл одну из росписей знаменитой умелицы У.И. Бабкиной (1889 1977; д. Гринёво, Каргопольского р-на Архангельской обл.) резчик по дереву А.И. Петухов (1919 1989; пос. Волошка Коношского р-на той же обл.). На расписной тарелке изображены три развёртывающихся свастичных круга, вложенные один в другой. И действительно, силе ветра подчиняются три стихии: воздух, огонь и вода. Из их сочетания складывается погода. Ведическое имя Бога Agira, как отмечал ещё М. Касторский, в санскритском языке есть общее с именем солнца — «всемирного или воздушного пламени» [20, т. 1, с. 176; 160, с. 47].

Рис. 92:1) движение Солнца от восхода к заходу обозначено центростремительной спиралевидной свастикой. Фрагмент миниатюры Христианской топографии преп. Козьмы Индикоплова. РГАДА [136, с. 268]; 2) роспись У.И. Бабкиной. «Солнце всем погодам», — такое наименование дал этой композиции А.И. Петухов; 3-4) эскизы росписи чаш с растительно-свастичными мотивами. Хохломской мастер С.П. Веселов. 1974 г.; 5) крутящиеся свастики над антропоморфной фигурой. Абсидное окно храма в с. Тырговишта Видинского р-на. Болгария. 1870 [60, илл. 158].

Как же отнестись к тому, что наше слово «ветер» близко по звучанию к сербскому «ватра» (огонь), а в русском языке ясная, светлая погода именуется «вёдро»? Церковнославянские слова с корнем «вет» имеют совершенно определённый духовный оттенок: ветити, «знать»; ветовати, «говорить» (ср. прусск. vaitiat); ветии, «ветия», «оратор»; ветъ, «совет» (consilium), «договор» (pactum); ср.: с-вет. «Ветрилами» называли не только паруса на судне, но и паруса храма, т.е. пазухи [326, т. 1, стб. 498] (см. V гл.). Пазух-ветрил в православном храме, как правило, было четыре по числу Евангелистов — столько же, сколько в классическом типе свастики.

Слова «от восток Солнца до запада прославляемо имя Господне» (Пс 112:3) толковались как пророчество о распространении Благой вести в четырёх концах вселенной [342, с. 897-898]. При этом употреблялось знаменательное словосочетание, переведённое русским книжником как ветие (согласие, созвучие, ; spiritualis symphonia) [326, т. 1, стб. 496]. Это понятие также отражено в иконных и свастических знаках, знакомых читателю по V гл.

«Славяне веруют, — писал И.И. Срезневский, — в божественность солнца, называют его святым, владыкою неба и земли, призывают его на помощь...» [324, с. 8] Арабский писатель Ибрагим бен-Весиф-Шах сообщал, что славяне обоготворяли Солнце, и что один из славянских народов праздновал «семь праздников, названных по именам созвездий, важнейшим из которых был праздник солнца» [420, р. 326].

Представление Солнца ликом божества, созерцающего с небесной высоты землю, известно было всему античному миру. Эллины верили, что Гелиос «взирает с высоты на землю своим проницательным оком и если усмотрит какое-нибудь безнравственное, оскорбительное действие, совершённое людьми, то отвращает своё лицо и покидает небо». Мысль о гибели Солнца сопровождала картину разрушения вселенной [20, т. 1, с. 218,754,752-753] (ср.: Отк 6:12 и т.д.).

Космографию преп. Козьмы Индикоплова иллюстрировали миниатюры с ангелами, вращающими Солнце, Луну и звёзды по часовой стрелке [173]. В православной традиции Руси круговые движения Солнца и ветра, описанные Экклезиастом, сливаются [см. гл. III; 174, с. 66-67; 145, с. 216]. Кружащийся ветер рассматривается при этом как высшая сила, управляющая путём светил. Экклезиаст полагает предел человеческой жизни — «Доколе не померкли солнце и свет» (Еккл 12:2), ибо сияние конкретного физического солнца есть необходимое условие жизни земнородных. Исходя из похожих представлений великий князь Игорь, заключая с Византией вечный договор о мире, употребил выражение, ставящее земное бытие в зависимость от сияния солнца: «покуда сияет солнце и весь мир стоит». Иноки-летописцы связывали тусклость солнца с умножением грехов, а его затмения с печальными событиями: «и сего не терпя, солнце лучи свои скры» [20, т. 1, с. 753-754].

Солнце, испускающее свет, связано в народном представлении с кругообразным движением. Солнце — колесо. Солнце играет, т.е. вертится, катается по небу, раскидывает лучи и собирает их вновь [264, с. 5-6]:

На заре-зарянской
Катится шар вертлянский.
Золотое яблочко
По серебряному блюдечку катится [289, с. 156, 235].

Любопытный пример солярно-пневматической символики свастики содержат православные иконы Рождества Богоматери. Справа от ложа св. Анны (иногда люльки с младенцем Марией) положено было помещать девицу с солнечником, т.е. солнцезащитным зонтиком на шесте [125, с. 634]. Изображение на зонтике призвано было «зеркально» отражать лучи Солнца, какими они представлялись в средневековье. Поэтому солнечник нередко принимал вид свастики, как спиралевидной, так и угловой [343, № 85; 624, л. 13,14,15,81 и мн.др.]. В древнеегипетском языке защитная функция зонтика тройственна: 1) защита от солнца (sw), 2) от ветра (hw) и 3) от холода (mnkb); в некоторых случаях зонтик являлся символом звёздного неба [7, с. 220 ел.]. Не было ли это интуитивным пониманием феномена, который в XX в. получит название «солнечного ветра» (см. II гл.)? На некоторых иконах «солнечник» выглядит прямо-таки как пропеллер. «Солнечники» писались и на иконах Рождества Предтечи [икона начала XVII в. из ПГХГ и др.]*.

*См. также: Подлинник иконописный/ сост. С.Т. Большакова, А.И. Успенского. М., 1998. С. 28, 109.

Рис. 93:1) изображения «солнечника» на прорисях к иконе «Рождество Богоматери» из коллекции И.А. Каликина [624, л. 13, 14, 15, 81]; 2) прорись православной иконы Рождества Богородицы; 3) крестьянка в праздничном костюме. Рязанская губ. Кон. XIX — нач. XX вв. (свастики на узоре понёвы); 4) понёва (сзади). Дер. Астахове Курновского р-на Владимирской обл. Нач. XX в. Фото Г.П. Дурасова.

Трудно не заметить сходство солнечников на иконах Рождества Богородицы и Предтечи со звёздами, которые носили на Рождество Христово по славянским сёлам. Обходы со звездой совершали в основном члены церковного причта во главе со священником. Рождественская (вифлеемская, езусовая, колядная) звезда была главным отличительным признаком обхода. Способ её изготовления практически однотипен для большинства мест, где проживали славяне. На обруч от старого решета или сита натягивали просаленную бумагу с лучами или «рогами», кратными числу 4 (от 4-х до 12-ти). К концам лучей привязывали разные украшения, ленты и крепили на шесте. Обычно звезду старались сделать так, чтобы она свободно вращалась вокруг оси, а изнутри была освещена свечой. Фигуры «звезды» (которая в движении представляла свастику) наряду с крестом чертили как оберег от нечистой силы на дверях и окнах домов и в день Крещения Господня. Некоторые информаторы советского времени подчёркивали, что число лучей на рождественской звезде не должно было равняться пяти (с. Ласицк Пинского р-на Брестской обл.) [309, т. 2, с. 288-290; 66, с. 35-37; 131, № 4, с. 44-45].

Круговому вращению отвечают многочисленные свастические фигуры из арсенала народной символики. Применительно к материальному миру свастика не просто солярный знак, а знак подчинённости Солнца и четырёх стихий высшей духовной силе:

Безмолвны и бездушны небеса;
Самим себе они подчинены,
Но светом солнца, красотою звёзд,
И переменчивыми фазами луны
И времени расчисленным теченьем
Они являют славу Божества...

(Похвальное слово игумена Моисея Выдубицкого великому князю Рюрику Ростиславичу, конец XII—начало в.) [285, № 3, с. 42]. Выделенная строка обнажает еще один пласт в символике свастики — цикличность [см. подробнее: 553].

Русские имена свастики. Старое поколение умельцев вплоть до конца XX в. донесло живое предание о древних религиозных символах, помнит оно и русские имена свастики, смысл её изображения.

Рис. 94.17) Формы свастики в русском традиционном искусстве (по В.А. Соллогубу) [318].

По сообщению Н.А. Филёвой в Печерском районе Архангельской области (ныне Республика Коми) свастику называют заяц, заяцы (во мн. числе), например: полотенце заяцами. Это указывает на представление о ней как о частице солнечного света, луче, как принято говорить, — «солнечном зайчике»: «Необыкновенная подвижность, прыткость зайца... сближала его с представлением быстро мелькающего света» [20, т. 1, с. 641, 778-779]. Ипатьевская летопись упоминает о поклонении литовцев-язычников «заячьему» богу [ПСРЛ, т. 2, с. 188]. Табуированность зайца была частично унаследована православием. Русский церковный канон запрещает употребление зайцев в пищу. В указе Патриарха Иоасафа сказано: «а зайцев по заповеди Божией, отнюдь ясти не подобает» [см.: ЖМНП, 1839, т. 23, с. 50-51; ср.: Лев 11:6].

Разнообразные свастики и сходные с ними фигуры назывались в Мещере огнивцами [192, с. 67]. Они подчёркивали проявление небесных сил в жизни людей. Старейший мастер хохломской росписи Степан Павлович Веселов (1903 1993) из дер. Мокушино Ковернинского р-на Нижегородской области писал на деревянных тарелках ромб и свастику в центре, называя её рыжик и поясняя, что это ветер травки колеблет, шевелит. Соединение в сознании народного умельца древних пластов индоевропейской космологии налицо: его идентификация свастической композиции учитывает одновременно и огневую («рыжик») и воздушную («ветер») природу символа.

В калужской вышивке ромбы называли «кругами», так как вышитые по холсту круги приобретают форму ромба, квадрата. О свастичных ромбах говорили, что они «с пальцами» — отходящими в сторону крюками [380, с. 138].

Рис. 93:3) крестьянка в праздничном костюме. Рязанская губ. Кон. XIX — нач. XX вв. (свастики на узоре понёвы);

В некоторых деревнях Рязанщины свастику называют «ковылем», т.е. растением, передвигающимся с помошью ветра [сообщено Г.В. Соколовой]. Свастичный орнамент в Рязанской Мещере именуют «конями, коневыми голяшками» (конскими головами). Тяжёлые двухсторонние понёвы (часто с 12 свастиками по кайме и 13-й в центре) известны как «конитницы». Слитая в ромбовидный замкнутый меандр кайма называется уже несколько по-другому — «коситница». Узор со свастиками в Мещере отличается тем, что он, как говорят, «иглой браный», т.е. шитый вручную, а не тканый. Это указывает на глубокое значение, придававшееся символу с древности [192, с. 39]*.

*Несомненно, что названии свастики в русской традиционной культуре было гораздо больше. По подсчётам омского автора В.Н. Январского их насчитывается целых 144! Например: коловрат, посолонь, святадар, цветок папоротника, святоч и др. [396, с. 167]. Тем не менее в настоящей книге мы используем лишь те названия, бытование которых известно по научной литературе или зафиксировано нами лично.

Свастика-Конь. Солярно-свастичный символизм коня имеет глубокие корни. Солнце в Ведах именуется «бегуном», «быстроногим»; существуют гимны, обращённые к нему как к небесному коню. Один из эпитетов светила — arvan — в позднейшем санскрите также означает коня [20, т. 1, с. 593]. Ещё со времён античности это животное являлось символом ветра и солнца [346, т. 1, статья «Ветер»]. Хорваты славили солнце как вечно-юного воина, едущего на двуколке, «запряжённой двумя белыми конями и украшенной широким белым парусом, колебания которого наносят на землю тучи и гонят ветер; около него вьются птицы, которые одни могут видеть его и знать, чего не знает никто на земле» [324, с. 9-10].

На охлупне избы, как правило, вырезали конский «бюст», который являлся доминирующей частью крыши. В непосредственной близости размещались свастические спиралевидные знаки («бегущее солнце» по Б.А. Рыбакову) [288, с. 307; 286, с. 477-484]. Вихреобразную свастику вырезали на концах причелин северорусских изб, на «полотенце» под Князевым (кънязевым) бревном (см., например, семилепестковую свастику на доме Ошевнева XIX в., о. Кижи) [313, илл. 37, 39; ср.: 42, рис. 89 (2)], иногда помещали над воротами [286, с. 484]. Связь коня с движением солнца по небу (конями Феба) неоднократно отмечалась [285, № 1, с. 53; 286, с. 504]. Однако и солнце и конь представлялись движущимися не по прямой линии, а циклично. Конь — как на соревнованиях (в частности, на ипподроме) или при объездке, солнце — по суточному или годовому кругу. Периодичность движения Солнца отражала свастика.