Вашингтон, округ Колумбия 4 страница

В Джунглях было влажно и душно. По спине Архитектора Капитолия ползли капли пота. Ныли скованные наручниками запястья, однако Беллами почти не ощущал боли: все его внимание сосредоточилось на зловещем титановом кейсе, который Сато распахнула, положив на скамейку. «Тут то, – сказала она, – что заставит вас посмотреть на ситуацию моими глазами. Гарантированно». Открывая крышку кейса, миниатюрная японка не дала Беллами раньше времени разглядеть, что там внутри, но воображение Архитектора уже рисовало страшные картины. Сато копалась в недрах кейса, и Беллами почти не сомневался, что сейчас оттуда появится связка бритвенно-острых металлических инструментов. Однако чемоданчик вдруг засветился изнутри: сперва несильно, затем ярче, бросая отблеск снизу на лицо Сато. Она еще немного пошарила в глубине кейса, и свечение сменило оттенок. Наконец она убрала руки и развернула чемоданчик к Беллами. Архитектор понял, что смотрит на экран некоего футуристического ноутбука – с телефонной трубкой, двумя антеннами и двойной клавиатурой. Облегчение, охватившее Беллами при виде этого прибора, тут же сменилось растерянностью. На экране под эмблемой ЦРУ шли слова: Защищенная авторизация Пользователь: Иноуэ Сато Категория допуска: уровень 5 Под окошком авторизации крутился значок обработки данных. Пожалуйста, подождите… Идет дешифрование файла… Беллами обернулся к Сато, не сводившей с него пристального взгляда. – Я не хотела вам это показывать. Но вы не оставили мне выбора. Экран мигнул. Открылся файл, заполнив собой все пространство дисплея. Несколько секунд Беллами всматривался в изображение, пытаясь уловить смысл. Потом до него начало доходить, и он почувствовал, как кровь отливает от щек. В ужасе он прилип взглядом к экрану, не в силах оторваться. – Но ведь это же… невозможно! – вырвалось у него. – Как… как такое может быть? – Вы меня спрашиваете? – мрачно парировала Сато. – Вам лучше знать. Постепенно Архитектор Капитолия осознал в полной мере, чем грозит увиденное на экране, и почувствовал, что мир на грани катастрофы. «Боже… Я совершил ужасную, непоправимую ошибку!» Глава 84

Декан Галлоуэй ощутил прилив жизненных сил. Как и все смертные, он знал, что близок час, когда ему придется покинуть земную оболочку, однако час этот пробьет не сегодня. Его бренное сердце билось часто и сильно… мысли обострились. «Есть дело!» Ощупывая узловатыми подагрическими пальцами гладкие стенки пирамиды, он едва верил себе. «Я и представить не мог, что доживу до этого момента…» Из поколения в поколение отдельные части карты-симболона хранились порознь. Теперь они наконец воссоединились. Что если именно сейчас и сбудется предсказание? Как ни странно, собрать пирамиду выпало волею судьбы двум не принадлежащим к масонскому братству людям. И декану это казалось логичным. «Мистерии покидают узкий круг… выходят из темноты… на свет». – Профессор, – ориентируясь на слух по дыханию Лэнгдона, обратился к нему декан, – Питер вам объяснил, почему просит вас присмотреть за свертком? – Сказал, что некие влиятельные люди будут за ним охотиться. Галлоуэй кивнул. – Вот и мне он привел ту же причину. – Да? – внезапно раздался слева от него удивленный голос Кэтрин. – То есть вы с братом обсуждали пирамиду? – Разумеется, – ответил Галлоуэй. – Мы многое обсуждали с вашим братом. Когда-то я был Досточтимым Мастером в Масонском храме, и он порой обращается ко мне за советом. Вот так Питер пришел и год назад, очень озабоченный. Сел вот тут, где вы сейчас сидите, и спрашивает, верю ли я в сверхъестественные предзнаменования. – Предзнаменования? – тревожно переспросила Кэтрин. – То есть… видения? – Не совсем. Скорее, интуиция. Питер признался, что чувствует растущее присутствие некой грозной темной силы. Как будто за ним следят… выжидают время… вынашивают губительные планы. – И оказался прав, – решила Кэтрин. – Учитывая, что убийца нашей матери и моего племянника переехал в Вашингтон и стал Питеру братом по масонской ложе. – Все так, – согласился Лэнгдон. – Однако это не объясняет вмешательство ЦРУ. Галлоуэй придерживался другого мнения. – Облеченным властью ее – власти – всегда не хватает. – Но… ЦРУ – и мистические тайны? – не верил Лэнгдон. – Как-то не вяжется. – Еще как вяжется, – возразила Кэтрин. – ЦРУ вовсю использует последние достижения техники. Эксперименты с паранормальным там велись всегда – экстрасенсорика, телепатическое наблюдение, сенсорная депривация, измененные состояния сознания под воздействием медицинских препаратов. Суть одна – прощупать нераскрытые возможности человеческого мозга. Кое-что мне Питер внушил: наука и мистика связаны очень тесно и разделяет их лишь разница в подходе. Они стремятся к одной цели – разными средствами. – Питер говорил, – вспомнил Галлоуэй, – что вы как раз занимаетесь некой современной научной мистикой? – Да, ноэтикой, – кивнула Кэтрин. – И она подтверждает, что мы обладаем невероятными способностями. Вот, например… – Кэтрин показала на витраж со знакомым изображением «Христа лучезарного», где голова и руки Иисуса источают яркий свет. – Совсем недавно с помощью высокочувствительной ПЗС-камеры я сфотографировала руки целителя за работой. И снимок получился точь-в-точь как изображение Христа на этом витраже – из пальцев целителя струятся потоки света. «Да уж, открытие, – подумал Галлоуэй, пряча улыбку. – А как иначе Христос исцелял калек?» – Я понимаю, – продолжала Кэтрин, – что современная медицина не воспринимает всерьез целителей и шаманов, но я видела все своими собственными глазами. На снимке ПЗС-камерой четко видно, что пальцы целителя окружает мощное энергетическое поле, буквально изменяющее клетки пациента. Что это как не божественная сила? Декан Галлоуэй позволил себе улыбнуться в открытую. А Кэтрин, оказывается, такая же страстно увлеченная, как и ее брат. – Питер как-то сравнил ученых, занимающихся ноэтикой, с первооткрывателями, которые приняли еретическую идею о круглой Земле. Чуть ли не в одночасье эти первооткрыватели превратились из безумцев в героев, заполняющих белые пятна на карте и открывающих человечеству новые горизонты. Питер считает, вам предстоит то же самое. Он возлагает большие надежды на ваш труд. В конце концов, любой философский прорыв, как показывает история, начинался с одной-единственной смелой идеи. Впрочем, Галлоуэю не нужно было отправляться в лабораторию за подтверждением безграничности человеческих возможностей, о которой только что рассказала Кэтрин. В стенах собора не раз проводились совместные молитвы об исцелении, приносившие удивительные, невероятные результаты, подтверждавшиеся медицинскими освидетельствованиями. Вопрос не в том, действительно ли Господь наделил человека огромной силой, а в том, как явить эту силу на свет. Старый декан почтительно обхватил ладонями масонскую пирамиду и тихо произнес: – Друзья мои, я не знаю, куда именно указывает эта пирамида, но мне известно вот что… Где-то там скрыто небывалой духовной ценности сокровище, которое много лет терпеливо дожидалось в темноте, под спудом. Вероятно, оно и станет тем самым катализатором преобразования мира. – Он коснулся золотого навершия. – Пирамида собрана, а значит, час стремительно приближается. Почему бы нет? Пророчества испокон веков обещали великое озарение, ведущее к всеобщему преобразованию. – Отец Галлоуэй, – возразил Лэнгдон, – нам прекрасно известно и Откровение Иоанна Богослова, и буквальное значение Апокалипсиса, но ведь библейское пророчество не может считаться… – Нет-нет, Книга Откровения – это полная неразбериха! – воскликнул декан. – Кто ни возьмется читать, все вязнут. Я же говорю о ясных умах, излагавших ясные мысли: предсказания святого Августина, прогнозы сэра Фрэнсиса Бэкона, Ньютона, Эйнштейна и далее по списку. Все они предполагали преобразование через озарение. Сам Иисус изрек: «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы». – Надежное пророчество, как такому не сбыться, – рассудительно заметил Лэнгдон. – Знания копятся в геометрической прогрессии. Чем больше мы узнаём, тем лучше учимся и тем быстрее расширяем базу знаний. – Да, – подтвердила Кэтрин. – В науке такое сплошь и рядом. Каждая свежеизобретенная технология становится инструментом для изобретений новой – и так далее, как снежный ком. Поэтому наука и совершила рывок за последние пять лет дальше, чем за предшествующие пять тысяч. Рост по экспоненте. Со временем экспоненциальная кривая устремляется почти вертикально, и новые открытия возникают все быстрее и быстрее. В кабинете декана повисла тишина. Галлоуэй осознал, что гости по-прежнему теряются в догадках, как пирамида может подсказать им дальнейшее направление. «Вот почему судьба привела вас ко мне. Мне тоже отведена роль». Многие годы преподобный Колин Галлоуэй вместе с собратьями по масонской ложе исполнял роль хранителя врат. Теперь все изменится. «Я больше не хранитель… Теперь я – проводник». – Профессор Лэнгдон! – Галлоуэй потянулся через стол. – Дайте, пожалуйста, руку. Роберт Лэнгдон в замешательстве уставился на руку старика. «Мы что, молиться будем?» Но все же почтительно вложил свою правую руку в ссохшуюся ладонь декана. Галлоуэй крепко сжал ее, но молитвы не последовало. Вместо этого он нащупал указательный палец Лэнгдона и завел его внутрь каменной шкатулки, где хранилось золотое навершие. – Зрения порой мало, – пояснил декан. – Если бы вы изучали предметы ощупью, как я, то поняли бы, что шкатулка может поведать еще кое-что. Лэнгдон послушно провел пальцем по дну и стенкам, но ничего нового не обнаружил. Идеально гладкий камень. – Ищите, ищите, – не унимался старик. Наконец Лэнгдон ощутил какую-то неровность – крохотное кольцо, едва заметную точку на дне шкатулки, в самом центре. Вытащив руку, он заглянул в темную глубину и тут же понял, что невооруженным глазом этот кружок не увидеть. «Что же это такое?» – Узнаёте символ? – спросил Галлоуэй. – Символ? Я вообще ничего не вижу. – Нажмите на него. Лэнгдон повиновался и снова нащупал пальцем точку. «И что же, по его мнению, должно произойти?» – Прижмите посильнее, – велел декан. – Надавите. Лэнгдон обернулся к Кэтрин, но та лишь в недоумении заправила прядь волос за ухо. – Все, можете убирать. Опыт удался, – объявил декан спустя несколько секунд. «Опыт?» Лэнгдон вытащил палец из шкатулки и помолчал, не зная, что сказать. Все осталось по-прежнему. Шкатулка по-прежнему стояла на столе. – Ничего… – произнес наконец Лэнгдон. – Взгляните на свой палец, – подсказал декан. – И увидите преобразование. Единственное, что увидел Лэнгдон на кончике пальца, – это отпечаток выступавшего на дне шкатулки кольца с точкой в центре.

– Ну что, теперь узнаёте? – поинтересовался декан. Лэнгдон, разумеется, узнал, но больше его поразило, с какой точностью этот символ распознал Галлоуэй. Очевидно, чтение вслепую – настоящее искусство. – Это из алхимии, – придвинувшись вместе с креслом поближе и взглянув на палец Лэнгдона, заявила Кэтрин. – Таким символом в древности обозначали золото. – Верно. – Декан, улыбнувшись, похлопал по шкатулке. – Поздравляю, профессор. Вы только что осуществили мечту всех алхимиков. Превратили бесполезную субстанцию в золото. Лэнгдон разочарованно сдвинул брови. Ерундовый салонный фокус, что в нем толку? – Мысль интересная, сэр, но, боюсь, у этого символа – круга с точкой – найдутся десятки других значений. Это ведь так называемый циркумпункт, один из самых распространенных знаков в истории. – Что вы хотите этим сказать? – скептически поинтересовался декан. От масона Лэнгдон ожидал более глубоких познаний в духовной символике. – Сэр, у циркумпункта бесчисленное множество разных значений. В Древнем Египте он служил символом бога Ра – бога солнца – и в современной астрономии до сих пор используется для обозначения нашего светила. В восточной философии он символизирует духовное озарение третьего глаза, божественную розу и знак просветления. Каббалисты обозначают им кетер – высший сфирот и «самый сокровенный из сокровенного». Древние мистики называли его божьим оком – именно от него происходит Всевидящее око на Большой печати. У пифагорейцев циркумпункт служил символом монады – божественной истины, prisca sapientia – мудрости древних, единение души и тела, а у… – Хватит, хватит… – засмеялся декан. – Благодарю, профессор! Вы, разумеется, правы. Лэнгдон понял, что его провели. «Он и без меня все знал». – Циркумпункт, – пояснил декан, – это прежде всего символ Мистерий древности. Поэтому, смею предположить, его присутствие в данной шкатулке не случайно. Согласно легенде, наша карта скрывает свои тайны в мельчайших деталях. – Отлично, – подхватила Кэтрин. – Пусть даже этот символ был нанесен на дно шкатулки намеренно – как он поможет нам продвинуться в расшифровке? – Помнится, на восковой печати, которую вы взломали, был оттиск перстня Питера? – Был. – И перстень в данный момент при вас? – При мне. – Лэнгдон отыскал в кармане перстень и, вытащив его из полиэтиленового пакета, положил на стол перед деканом. Галлоуэй принялся бережно ощупывать кольцо. – Этот перстень неповторим, он был создан одновременно с масонской пирамидой, и по традиции его носит тот, кому доверено ее хранить. И сегодня, когда я обнаружил крошечный циркумпункт на дне каменной шкатулки, меня осенило: ведь перстень – это часть симболона. – Правда? – Я уверен. Питер – мой ближайший друг, он носил этот перстень много лет. Я хорошо его помню. – Он передал кольцо Лэнгдону. – Сами взгляните. Лэнгдон принялся изучать перстень, обвел пальцами контуры двуглавого феникса, числа «тридцать три», надписей «ORDO AB CHAO» и «Все явит тридцать третий градус». Ничего, что могло бы натолкнуть на разгадку. И тут, ощупывая внешний ободок кольца, он вдруг замер. Перевернув перстень, он уставился в изумлении на самый низ ободка. – Нашли? – спросил Галлоуэй. – Кажется, да! Кэтрин придвинулась еще ближе. – Что там? – Знак градуса на ободке, – демонстрируя кольцо, пояснил Лэнгдон. – Он такой крошечный, что невооруженным глазом не разглядишь, но если пощупать, то понимаешь, что он на самом деле выдавлен. Такая крохотная круглая вмятина. – Знак градуса располагался в самом низу ободка и по размерам вполне совпадал с выпуклой точкой на дне каменной шкатулки. – Они что, одной величины? – воодушевилась Кэтрин. – Есть способ проверить… – Опустив кольцо в шкатулку, Лэнгдон совместил два крохотных кружка, затем надавил, и утолщение на дне точно вошло в выемку перстня. Послышался едва различимый, но отчетливый щелчок. Все подскочили в креслах. Лэнгдон ждал – но ничего не происходило. – Что там?! – подал голос слепой священник. – Ничего, – ответила Кэтрин. – Кольцо совпало, защелкнулось – но больше ничего… – Никакого преображения? – озадаченно переспросил декан. «Мы не закончили, – сообразил Лэнгдон, глядя на остальную символику перстня – двуглавого феникса и число „тридцать три“. – Все явит тридцать третий градус…» В голове проносились мысли о Пифагоре, священной геометрии, углах – а что, если имеется в виду геометрический «градус»? Осторожно, несмотря на бешеное биение сердца, он взялся пальцами за вертикально стоящее на дне шкатулки кольцо. И так же медленно, осторожно стал поворачивать его вправо. «Все явит тридцать третий градус». Он повернул кольцо на десять градусов… на двадцать… тридцать… Того, что произошло дальше, Лэнгдон не ожидал никак. Глава 85

Преображение. Декан Галлоуэй все расслышал, поэтому мог легко представить себе картину. Напротив застыли в немом изумлении Лэнгдон и Кэтрин, чьи взгляды были, без сомнения, прикованы к каменному кубу, который, судя по гулкому стуку, только что претерпел трансформацию. Галлоуэй не мог сдержать улыбки. Он предвидел именно такой результат и, хотя пока не понимал, как это приблизит их к разгадке тайны, упивался редкостной возможностью разъяснить гарвардскому профессору кое-что о символах. – Профессор, мало кто догадывается, что масоны почитают куб – или, как мы его называем, ашлар, – поскольку он являет собой трехмерное воплощение другого символа, гораздо более древнего и двумерного. – Галлоуэю не надо было уточнять, узнаёт ли Лэнгдон этот самый символ, раскинувшийся перед ними на столе. Один из самых знаменитых символов в мире.
Роберт Лэнгдон смотрел на преображенную шкатулку, и в голове его бурлили мысли. «Я и не подозревал…» С минуту назад он взялся за торчащий из шкатулки масонский перстень и начал медленно поворачивать. И как только оборот достиг тридцати трех градусов, куб изменился у всех на глазах. Пришли в действие потайные петли, и квадратные стенки вместе с крышкой распались, с громким стуком откидываясь на столешницу.

«Куб превращается в крест, – размышлял Лэнгдон. – Символическая алхимия». Кэтрин вид распавшегося куба поверг в замешательство. – Масонская пирамида связана с христианством? На мгновение Лэнгдон задался тем же вопросом. В конце концов, христианское распятие – вполне почитаемый у масонов символ, да и христиан среди масонов немало. Впрочем, как и иудеев, мусульман, буддистов, индуистов и тех, чей бог не имел собственного имени. Предпочтение исключительно христианского символа было бы несправедливым… И тогда на Лэнгдона снизошло озарение. – Это не распятие! – Лэнгдон поднялся с кресла. – Крест с циркумпунктом в середине – это двойной символ, два знака, слитые воедино. – То есть? – Кэтрин обернулась к Лэнгдону, который теперь ходил туда-сюда по кабинету. – Крест стал христианским символом лишь в четвертом веке. Задолго до этого он означал у египтян пересечение земного с небесным. Как вверху, так и внизу. Иллюстративное обозначение той области, где объединяются человек и Бог. – Положим. – Циркумпункт, – продолжал Лэнгдон, – как известно, обладает множеством значений, из которых, пожалуй, самое эзотерическое – это роза, символ совершенства в алхимии. Но если поместить розу в центр креста, получится совершенно новый символ… Роза и крест… Галлоуэй с улыбкой откинулся в кресле. – Вот-вот-вот. Это уже ближе к делу. Теперь и Кэтрин вскочила на ноги. – О чем вы? Я не понимаю. – Крест с розой, – объяснил Лэнгдон, – это весьма распространенный у вольных каменщиков символ. Например, один из градусов Шотландского устава называется «Рыцари Розенкрейцеры» – рыцари розы и креста, в честь древних розенкрейцеров, внесших свой вклад в формирование масонской мистической философии. Питер наверняка тебе о них говорил. К их капитулу принадлежали многие великие ученые – Джон Ди, Элиас Ашмол, Роберт Флуд… – Разумеется! – перебила Кэтрин. – Я прочитала все манифесты розенкрейцеров, когда вела исследования. «Это любому ученому на пользу», – отметил Лэнгдон. Орден Креста и Розы – или, более официально, Древний мистический орден Розы и Креста – оказал огромное влияние на науку и имел как загадочное происхождение, так и много общего с Мистериями древности. Тайные знания, что пришли из глубины веков, были доступны теперь лишь ярчайшим умам. Список розенкрейцеров, оставивших след в истории, – это энциклопедия гениев европейского Возрождения: Парацельс, Бэкон, Флуд, Декарт, Паскаль, Спиноза, Ньютон, Лейбниц… Согласно доктрине розенкрейцеров, орден «строился на древних эзотерических истинах», которые надлежало «хранить вдали от масс» и которые сулили величайшее «духовное озарение». С годами символ братства розенкрейцеров вырос в пышную розу на изукрашенном кресте, однако начиналось все со скромной точки в круге на простой крестовине – простейшем изображении розы на простейшем изображении креста. – Мы с Питером часто беседовали о философии розенкрейцеров, – сообщил Галлоуэй, обращаясь к Кэтрин. И декан пустился в рассуждения о взаимосвязи между масонским и розенкрейцерским братствами, а Лэнгдона по-прежнему мучил вопрос, не дававший профессору покоя весь вечер. «Jeova Sanctus Unus. Это как-то связано с алхимией…» Припомнить точно, что именно говорил Питер насчет этой фразы, профессор не мог, но что-то такое шевелилось при упоминании о розенкрейцерах… «Думай, Роберт, думай!» – Основателем братства, – объяснял тем временем Галлоуэй, – считается немецкий мистик, известный историкам как Христиан Розенкрейц, хотя на самом деле это был псевдоним, под которым скрывался, возможно, сам Фрэнсис Бэкон – некоторые считают именно его основателем ордена, хотя доказательств… – Псевдоним! – неожиданно даже для самого себя вскричал Лэнгдон. – Точно! Jeova Sanctus Unus. Это псевдоним! – О чем это ты? – не поняла Кэтрин. Сердце у Лэнгдона учащенно билось. – Я все пытался вспомнить, что Питер говорил про Jeova Sanctus Unus и какое отношение эта фраза имеет к алхимии. И вспомнил наконец! Дело не в алхимии, а в алхимике. В очень знаменитом, причем! Галлоуэй усмехнулся: – Пора бы уже, профессор. Я упомянул его имя дважды – да еще и слово «псевдоним» употребил. Лэнгдон недоуменно уставился на декана. – Вы знали?! – Начал подозревать, когда вы рассказали про надпись «Jeova Sanctus Unus», расшифрованную с помощью алхимического волшебного квадрата Дюрера, ну а когда обнаружился крест с розой, сомнения развеялись окончательно. Как вам, наверное, известно, в личной библиотеке этого ученого хранился испещренный пометками сборник розенкрейцерских манифестов. – И кто это? – не выдержала Кэтрин. – Ученый с мировым именем! – ответил Лэнгдон. – Алхимик, член Лондонского королевского общества, розенкрейцер, а свои самые секретные научные труды он подписывал псевдонимом «Jeova Sanctus Unus»! – Единый истинный Бог? Скромняга… – съязвила Кэтрин. – Гений! – поправил Галлоуэй. – Во-первых, он, как и древние адепты, считал себя равным Богу. А во-вторых, шестнадцать букв фразы «Jeova Sanctus Unus» при перестановке как раз и дают его имя в латинской транскрипции, так что псевдоним выбран идеально. Кэтрин задумалась. – «Jeova Sanctus Unus» – это анаграмма латинской транскрипции имени известного алхимика? Лэнгдон, отыскав на столе карандаш и лист бумаги, принялся изображать, попутно объясняя: – В латыни буквы J и I взаимозаменяемы, то же самое с V и U… Поэтому из Jeova Sanctus Unus идеально складывается имя нашего ученого. И Лэнгдон одну за другой написал шестнадцать букв: Isaacus Neutonuus. – Думаю, ты о нем слышала, – подмигнул он Кэтрин, вручая листок. – Исаак Ньютон? – прочла Кэтрин вслух. – Так вот на что намекала гравировка пирамиды! Лэнгдон на секунду перенесся мыслями в Вестминстерское аббатство, на пирамидальное надгробие могилы Ньютона, где на него самого когда-то снизошло озарение. «И вот великий ученый снова выходит на сцену». Разумеется, совпадение не случайно. Пирамиды, тайны, наука, древняя мудрость… все взаимосвязано. Имя Ньютона неизбежно привлекает искателей тайных знаний. – Исаак Ньютон, – продолжил рассуждения Галлоуэй, – должен навести нас на мысль, как расшифровать пирамиду. Каким образом, предположить не берусь, но… – Гениально! – округлив глаза, воскликнула Кэтрин. – Вот как мы преобразуем пирамиду! – Ты догадалась? – Да! Как же мы просмотрели? Ведь разгадка прямо у нас под носом. Простейший алхимический процесс. Сейчас я преображу эту пирамиду, опираясь на самые обыкновенные законы физики. Законы Ньютона. Лэнгдон силился понять, что она имеет в виду. – Декан Галлоуэй, – обратилась Кэтрин к старику, – вы читали надпись на перстне и наверняка помните… – Стойте! – Декан поднял палец, призывая к молчанию, и слегка склонил голову, будто прислушиваясь. Затем резко поднялся на ноги. – Друзья мои, пирамида открыла нам еще не все свои тайны. Не знаю, к чему ведет мисс Соломон, но, коль скоро ей известно, что делать дальше, моя задача выполнена. Собирайте вещи, а мне больше ни слова. Оставьте меня во мраке неведения. Пусть мне будет нечего скрывать, если вдруг нашим гостям вздумается выбивать из меня информацию силой. – Гостям? – Кэтрин тоже прислушалась. – Никого нет… – Будут. – Галлоуэй направился к двери. – Торопитесь! * * *