Карл Гроос. Введение в эстетику. СПб., 1899

«…наше «я» сливается с внешним объектом. Мы сами как будто живем в чужой личности, и наше «я» наполняет жизнью даже безжизненные предметы. Эстетическая видимость не терпит ничего неподвижного или мертвого; под влиянием волшебства внутреннего подражания все превращается в движение и жизнь. Такое перенесение себя в посторонний объект, т.е. одушевление неодушевленного, и есть эстетическая иллюзия» (143).

«Я ясно вижу обман и все-таки предаюсь ему. И здесь единственное решение лежит, нам кажется, в понятии игры: эстетическая иллюзия есть обман, который я создаю сам в свободной игре внутреннего подражания. Я играя переношу свое «я» в посторонний объект и это перенесение себя, олицетворяющее всякий безжизненный предмет, представляется мне существующим, хотя мне отлично известно, что в действительности его нет» (144).

«Сквозь приятную для чувств интенсивность начинается просвечивать и пробиваться наружу сила, приносящая нам радость, а чувственная чистота превращается для нас в выражение далекой от всех недостатков и несовершенств, просветленной полноты жизни» (177).

«Все эстетически созерцаемое производит впечатление личности (сравн. выше, стр. 68 и след.); эстетически созерцаемое приятное явление, – благодаря тому, что зритель, подражая, переносит в объект испытываемое его органами чувств удовольствие, – всегда приобретает характер жизнерадостной личности, которая хорошо себя чувствует в своей оболочке» (186).

«Ибо в эстетическом подражании ритм кажется нам как бы одушевляющею и согревающею пульсовою волною, которая исходит из сокровеннейшего жизненного источника и проникает целое во всех его частях. Поэтому в подобном случае становится особенно легко сжиться с чуждым объектом» (187).

«Душа созерцающего благодаря подражанию входит, так сказать, в объект, и таким образом уничтожает в нем все чуждое, неподвижное и безжизненное». (192-193).

«Такое олицетворение имеет место не только при неодушевленных предметах, но и при рассматривании человека. … …при виде живого человека, мы перенесли в него часть нашей души совершенно так же, как при эстетическом созерцании мертвого объекта» (193).

«Представителем того мнения, что подъем нашего духа всегда обусловливается перенесением нашего «я» в величественный предмет является между прочим и Гартман» (255-256).

«Слушатели переносят себя в душу насмешника и вместе с ним испытывают чувство превосходства над теми, кто служит мишенью насмешки…» (294).

И.И. Фолькельт. Современные вопросы эстетики. СПб., 1899.

«…эти произведения, помимо даже художественной их законченности, получают глубокое человеческое значение и достоинство, потому что в них наивно веселая или же упоительно страстная чувственность поставлена в связь с самой сущностью человеческой жизни. … Давая нам душевное равновесие и располагая нас к легкому, светлому, улыбающемуся воззрению на жизнь, они заставляют нас радоваться существованию таких созданий искусства» (9).

«Впечатление же решительного неудовольствия и боли нарушает душевное равновесие… Чтобы погрузиться в художественное созерцание, необходимо светлое оживленное состояние духа» (22).

«Освобождаясь в эстетическом созерцании от вещественной действительности, мы отрешаемся и от нашего собственного вещественного «я»».

«Предаваясь эстетическому созерцанию, мы остаемся живыми личностями, но ведем жизнь выше личной, жизнь в мире общих для всех образов и идеалов» (28).

«…слишком определенные и резкие нравственные побуждения влекут за собой весь тяжкий, длинный хвост нашей личности, который не может не разрушить художественного созерцания» (29).

«…произведения искусства оживлены только призрачной душой; мы сами, зрители, вкладываем в созданные художником формы жизнь и одушевление, мы почерпаем чувства и страсти из собственной груди и переносим их на образы искусства» (77).

«…мы сами влагаем воображаемое одушевление в мертвые и пустые на самом деле формы» (78).

«Центр тяжести искусства лежит в созерцании. Под этим названием разумеется не только реальное зрение при посредстве глаз, но и внутреннее восприятие образов, порождаемых поэзией…».

«Все, что в этом впечатлении содержится, неразрывно связано с созерцанием, ему подчинено, или стремится уподобиться ему и с ним слиться; если можно так выразиться, все это избыток от полноты созерцания. … Созерцание – вот альфа и омега искусства и эстетики» (80).

«Эти представления, мысли и чувствования насквозь проникнуты м связаны созерцанием, слиты с ним воедино. Связь эта представляется мне более тесной и неразрывной, чем обыкновенные ассоциации; ее правильнее обозначить термином «слитие» (Verschmelzung)» (81).

Бернард Бозанкет[26]