Отчет пациента о заболевании № 2019 12 страница

…Общее состояние тела улучшилось благодаря улучшению кровообращения… но все еще наблюдается удушье… все еще присутствуют фекальные вещества в толстой кишке… состояние печеночных проток вызывает высокую температуру, которую мы и наблюдаем… нарушение кровообращения влияет на состояние легких… тот факт, что воздух не попадает полностью в кровь (повторное окисление крови), ведет к тому, что в легких все еще находятся болезнетворные бактерии…

…21 ноября произошло значительное улучшение состояния некоторых частей тела… но наблюдается воспалительный процесс в горле и гортани… он усилился… гиперемия в легких еще имеется, но она не столь ярко выражена… печень не справляется с очищающей функцией… состав крови ухудшился из-за пониженного содержания в ней гемоглобина… расстройства в области тазового пояса усугубились из-за тяжелого состояния в других частях тела… застой крови в нижней части легкого не столь сильный… сильное воспаление левой стороны горла… вызванное состоянием печени и легкого… мы не достаточно активизировали печень для того, чтобы она вырабатывала секреции для очищения организма и удаления вредных частиц через кишечный тракт… манипуляции с позвоночником укрепили мускулатуру и улучшили состояние легких и их клеток… а также поверхность легких, плевры…

…Состояние больной ухудшилось из-за простуды… застой крови в груди и голове… усилил воспаление слизистой оболочки, существовавшее и прежде…”

Эдгар вместе с врачами провел всю ночь на ногах. Интонация “чтения” казалась спокойной и будничной, но, без сомнения, ситуация сложилась критическая. Гертруда простудилась; она постепенно задыхалась, могло наступить удушье. На следующее утро было проведено еще одно “чтение”: “Особых изменений тела не наблюдается… несколько улучшилось состояние горла; горло воспалено меньше… с другой стороны, усилилось воспаление кишечного тракта, ниже желудка… Расстроен желудок… небольшой застой крови в лёгком… забиты бронхи и верхушки легких, а также носовые каналы… сильно воспалено из-за кашля горло и диафрагма… кашель вызван тем, что в организме достаточно крови для удаления из него через соответствующие каналы вредных частиц… ухудшение состава крови делает организм подверженным простуде…”

В то утро Гертруда была не в состоянии ни поднять руку, ни оторвать голову от подушки, ни выпить глоток воды. Ей принесли “питюнчик”, стакан с трубочкой наверху. Гертруда смущенно улыбалась матери, которая за ней ухаживала.

Предписания, сделанные во время сеансов, выполнялись скрупулезно, но это был тяжелый труд, требовавший много времени. Если бы Гертруде удалось избежать простуды, она бы уже начала поправляться. К 1 января ей стало гораздо лучше: “Воспаление, которое наблюдалось в нижней части легкого, рядом с диафрагмой, и повреждение диафрагмы и плевры… устранены…”

Вечером Эдгар сидел у постели Гертруды и читал ей. Она протянула руку и взяла его руку в свою. Он посмотрел на нее. Она улыбалась.

- “Чтения” спасли меня, Эдгар,- сказала она.- Спасибо тебе.

Он уставился в книгу, ничего не видя перед собой. Он сидел в молчании, не сводя глаз с книги, крепко сжимая ее руку в своей.

- Спасибо тебе,- еще раз сказала она.

 

Глава 12

Затвор, вновь щелкнул.

- Ну вот и все, миссис Дулиттл,- сказал он. Надеюсь, получатся хорошие фотографии. Через несколько дней у меня будут пробные оттиски.

- Вы можете сообщить Джиму,- сказала она.- Надеюсь, вы с ним встретитесь.

Он помог ей надеть пальто и проводил до лестницы, ведущей из студии вниз; впереди шел Дэниел.

- До свидания, Дэниел,- произнес он серьезно. Мальчик пожал ему руку и повернулся к матери, чтобы помочь ей спуститься с лестницы. Эдгар вернулся к себе в кабинет.

Сквайр и Кетчум уже ушли. Стенографистка занималась расшифровкой записи утреннего сеанса.

- Они пошли завтракать в отель,- сообщила она ему.- И пригласили этого молодого человека. Я обещала закончить все к их возвращению.

Он посмотрел на часы. Время уже перевалило за полдень, а он еще не был голоден. В окно он видел, как миссис Дулиттл и Дэниел переходят улицу. Опять пошел снег. Поезд с доктором Мюнстербергом отошел от платформы в 12 часов 15 минут.

Снегопад усиливался, и следующее утро Эдгар провел дома, расчищая дорожки и занимаясь сооружением снеговика вместе с Хью Линном. Гертруде было уже гораздо лучше, и на следующий день, по настойчивой просьбе Хью Линна, они вылепили снеговика рядом с ее окном. На голову снеговика они водрузили шляпу и назвали его “профессором”.

Только через два дня город смог выбраться из-под снега. По дороге в приемную сквайр поскользнулся, упал и разбил коленную чашечку. Его уложили в кровать и провели диагностирование. Этот сеанс, а также и все последующие “чтения” для обычных пациентов проводил Кетчум.

Довольно часто он отпускал стенографистку на время “чтений”, делал записи и затем диктовал свою собственную версию всего, что было сказано. Однажды, когда Эдгар просматривал эти записи, у него возникло подозрение. После сеансов он стал плохо себя чувствовать, у него часто болела голова. Он написал письмо одной из своих пациенток, выражая надежду, что “чтения” ей помогли. Она ответила, что для нее так и не было проведено ни одного “чтения”. Она не получила никаких известий в ответ на свои просьбы найти для нее время.

Эдгар пришел к Кетчуму с этим письмом. Кетчум попытался объясниться.

- Нам нужны деньги,- начал он.- Разумеется, они у нас есть, но надо двигаться дальше, нужно строить больницу. То, что наши больные не могут поручить нужного лечения, ставит нас в невыгодное положение. От состоятельных людей, к которым мы обращались, мы не получили ничего, кроме обещаний. Ученые напускают на себя умный вид, качают головой. Норовят поскорее смыться. Посмотри на Мюнстерберга. В Гарварде имеются деньги, предназначенные для изучения именно таких явлений. Он их нам предложил? Мы не услышали от него ни слова одобрения. Я надеялся, что приедет комиссия из врачей и проверит тебя. Я надеялся получить их поддержку. Но врачи не приехали. Вероятно, они побоялись, что будут вынуждены признать то, что им не хотелось бы признавать. Поэтому нам приходилось кое-как перебиваться - где пять, где десять, двадцать долларов получишь, иногда больше, а чаще гораздо меньше. Если бы мы разрешили тебе поступать так, как ты хочешь, ты бы уже давно раздал все деньги. Ты никогда никому не отказываешь. Но так мы ничего не добьемся. Мы можем просидеть здесь всю нашу жизнь, проводить сеансы, рекомендации которых не будут как следует выполняться, отсылать их пациентам, которых мы не в состоянии проверить… и что мы этим сможем доказать или достичь?

- Ну и? - произнес Эдгара

- Некоторые сеансы не были посвящены диагностированию. Я лишь делал записи, чтобы ты не волновался. Но мы проводили “чтения” другого рода. Мы немного играли в карты… нам надо было узнать… просто иметь представление…

Эдгар положил письмо на стол, взял свою шляпу, пальто и ушел.

Дома его ждала Гертруда. Она поправлялась и уже могла сидеть.

- Я решил порвать с Кетчумом и Ноу,- сказал он.

- Я рада,- ответила она,- очень рада.

- Как ты думаешь, твое состояние позволяет мне покинуть вас и отправиться в Алабаму, чтобы начать работать на Тресслера? Я буду посылать тебе записи “чтений” по мере надобности.

Гертруда улыбнулась.

- Думаю, со мной теперь будет все в порядке,- сказала она.- Езжай. Я рада, что все закончилось.

Он собрал вещи и подошел, чтобы поцеловать ее на прощанье. Его лицо было мрачнее тучи.

- Не беспокойся обо мне,- сказала она.- Я скоро буду с тобой.

Он купил билет до Монтгомери и сел на экспресс Сент-Луис - Новый Орлеан.

 

Глава 13

По Брод-стрит бежал мужчина, на руках у которого кричал ребенок. Он свернул за угол, выбежал на Даллас-авеню.

Распахнулись двери и окна. Было холодное пасмурное январское утро, и большинство жителей Селмы, городка в штате Алабама, находилось дома. Пронзительные отчаянные крики ребенка заставили всех выглянуть на улицу. Когда мужчина добрался до приемной офтальмолога доктора Юджина Каллавея, тот уже вышел навстречу. Он провел незнакомца в помещение, крикнув двум врачам, появившимся на пороге своих офисов на противоположной стороне улицы: “Зайдите!”

Когда они вошли, незнакомец объяснял, что произошло, пытаясь перекричать визжащего ребенка.

- Это порох для вспышки. Я обнаружил его на полу в рабочей комнате. Он, наверное, собрал его в большую кучу и сунул туда спичку. Порох взорвался, попав ему прямо в лицо.

Они пытались осмотреть ребенка, но его невозможно было заставить сидеть спокойно. Наконец им удалось наложить ему на глаза повязку.

Незнакомец взял ребенка на руки и пошел обратно. Люди, собравшиеся на улице, с сочувствием смотрели ему вслед.

- Это фотограф Эдгар Кейси со своим сынишкой Хью Линном,- шепотом сообщали они вновь прибывшим.- Мальчонка сжег себе глаза порохом для вспышки.

В студии, выходившей окнами на Брод-стрит, их ждала Гертруда. Они прошли в ее комнату, где Эдгар уложил свою ношу на постель. Немного погодя при-шли врачи. Совещание проводили в приемной. Ни у одного из них не было надежды на то, что зрение удастся сохранить.

Прошла неделя. Хью Линну стало хуже. Один из врачей предложил удалить глаз, чтобы спасти жизнь ребенка. Остальные выразили согласие. Они попросили Эдгара сказать об этом мальчику. Он пошел в спальню, врачи неуверенно последовали за ним, было ощущение, что они присутствуют на похоронах.

- Врачи говорят, что тебе придется удалить один глаз, Хью Линн,- сказал Эдгар.

Голова Хью Линна была обмотана бинтами. Он ничего не видел, но знал, что врачи находятся здесь. Он обратился прямо к ним.

- Если бы у вас был маленький сын, вы бы не стали удалять ему глаз, ведь правда?- спросил он.

- Если бы это зависело от меня, я ни за что не стал бы удалять глаза маленьким мальчикам,- сказал один из врачей.- Мы пытаемся сделать тебе как можно лучше.

- Только папа знает, что для меня лучше,- заявил Хью Линн.- Когда мой папа засыпает, он становится лучшим в мире врачом.

Он потянулся к отцовской руке.

- Пожалуйста, папочка, засни и посмотри, чем мне можно помочь,- попросил он.

Эдгар взглянул на доктора Каллавея. Тот кивнул.

- Что ж, давайте,- сказал он.- Нам нечего предложить. Послушаем вас и сделаем все, что в наших силах.

Через час провели диагностирование. Слух об этом распространился мгновенно. В студии собралось больше тридцати человек. Многие из них были членами христианской церкви, которую посещал Кейси. Один из присутствующих предложил молиться. Пока Эдгар спал, они приглушенными голосами читали молитву.

Было сделано внушение. Эдгар заговорил. Он видел тело. Зрение не пропало. То, что уже делали врачи, могло помочь, но, помимо этого, необходимо было использовать дубильную кислоту. Требовалось также как можно чаще менять повязки, их нужно было накладывать в течение пятнадцати дней, и все это время тело должно было находиться в темном помещении. После этого зрение должно восстановиться.

Когда Эдгар проснулся, врачи сказали, что дубильная кислота - слишком сильное вещество для глаз. Тем не менее они были совершенно уверены, что зрение уже утрачено, и их возражения носили чисто формальный характер. Они согласились приготовить раствор и попробовать его. Операцию решили отложить.

Как только на глаза была наложена новая повязка, Хью Линн сказал:

- Наверное, это папино лекарство. От него ничего не болит.

Постепенно студия опустела. Эдгар не двигался. Он сидел на краешке кушетки и смотрел в окно на медленно текущие воды Алабамы.

Немного погодя в комнату вошла Гертруда и села рядом с ним.

- Он заснул,- сообщила она.

Молча они наблюдали за тем, что происходило на Брод-стрит. Городок Селма оказался спокойным и приятным. Им нравилась его атмосфера, его жители, его широкие зеленые улицы. Они были здесь счастливы.

Шел 1914 год. Прошло два года с тех пор, как Эдгар приехал в этот кипевший деловой жизнью городок с населением в двадцать тысяч. Именно в тот год началась круглогодичная навигация на реке Алабама. Селма была когда-то арсеналом Конфедерации. Теперь она превратилась в важный торговый центр и столицу округа Даллас. На ее улицах шумно разворачивалась торговая жизнь богатого сельскохозяйственного района. Целые кварталы были застроены огромными складами, в доках постоянно разгружались и загружались речные пароходы.

Когда Эдгар приехал в город, он начал работать агентом компании Тресслера. Он открыл для компании студию, а через год приобрел ее для себя. Весной 1913 года доктор Джексон объявил, что Гертруда здорова и может осенью переехать на юг. Ей, так же как и Эдгару, Селма очень понравилась, и они решили здесь остаться. Эдгар уже начал посещать христианскую церковь и вел занятия в воскресной школе. В школьном реестре значился седьмой класс, который вскоре приобрел популярность, так как многие молодые люди из других церквей присоединились к нему. В классе издавалась еженедельная газета, которую с удовольствием читали в городе.

Слухи о диагностировании не проникли сюда из Хопкинсвилла. Гертруда проводила “контрольные чтения”, записи которых регулярно отсылались в Хопкинсвилл друзьям и родственникам. До приезда Гертруды “чтения” проводил ее брат Линн. Он работал в Аннистоне на железной дороге Луисвилл - Нашвилл и приезжал в Селму по выходным.

Врачи, которые заботились о них в Селме - офтальмолог Каллавей и доктор С. Гай, в прошлом военный хирург,- в конце концов узнали о “чтениях” и иногда прислушивались к их советам. Но они никак не выражали своего отношения к этому.

Что они скажут, если на этот раз рекомендации окажутся правильными?

Эдгар и Гертруда поднялись с кушетки. Их пронзила одна и та же мысль: а вдруг полученные во время сеанса советы все же были ошибочными?

- Пойду приготовлю обед,- сказала Гертруда.

Дни тянулись медленно. На шестнадцатый день после сеанса были сняты бинты и вместе с ними отошла какая-то белая масса. Пара карих глаз взглянула на два тревожных лица.

- Я могу видеть,- сказал Хью Линн.

Они дали ему темные очки и заставили провести еще одну неделю дома. Ему было запрещено появляться в мастерской.

Это было не так трудно. В доме нашлось достаточно места для игр. Студия занимала весь второй и третий этаж дома на Брод-стрит, 21 1/2. На втором этаже размещалась огромная гостиная с витринами, столами, легкими стульями и большим рабочим столом. Рядом с ней располагались мастерская и кладовка. Небольшая лестница вела в жилые помещения. Наверху находились маленькая спаленка Хью Линна, спальня побольше для его родителей, столовая и кухня. Главная лестница вела в большую комнату с застекленной крышей, где проводились фотосъемки. За ней располагалась темная комната, а дальше шла большая прихожая. Она идеально подходила для игры в ковбоев и индейцев.

Внизу, над входом со стороны улицы, висели большие часы. Они могли идти без завода восемь дней. Обычно Эдгар развешивал фотографии своих клиентов на часовом циферблате, и все ждали, когда часы остановятся. Те клиенты, на чьи фотографии указывали стрелки остановившихся часов, получали приз. Никто не хотел упустить свой шанс, и жители городка охотно делали фотографии.

Когда Хью Линну наконец-то разрешили посещать школу и играть днем на улице, мальчик смог вернуться к тому, что любил больше всего,- к реке. Он любил сидеть и считать пароходы в доке, тюки с хлопком и делал это до тех пор, пока не сбивался со счета. Летом, когда река мелела, он бродил по берегу, возился в песке. Весной, когда река становилась полноводной, он отправлялся со своим отцом на мост и фотографировал вешние воды. В это время года вода затопляла небольшие островки на реке. А по дороге в школу, проходя мимо домов из красного кирпича, принадлежавших старинным семьям города, мальчик любовался цветущими магнолиями и вдыхал сладкий аромат распускавшихся почек.

Летом вместе с матерью он отправлялся в Хопкинсвилл, чтобы погостить в Хилле, а его отец проводил жаркие месяцы один, консервируя фрукты и овощи на зиму. Он любил это занятие почти так же, как фотографирование, и зимой у них всегда была масса вкусных припасов.

В Хилле он играл со своими кузенами, Томми Хаузом и Греем Солтером. Он их очень любил и все же с огромной радостью возвращался в Селму к отцу, ему нравилась осень, когда мальчишки постарше играли в футбол, а в фотостудии было много посетителей.

Через несколько недель после выздоровления Хью Линна у Эдгара появились признаки аппендицита. Доктор Гай, лечивший его, сказал, что в операции нет необходимости. Рентген показал, что операция не нужна. Но боль не проходила, и восьмого марта провели “чтение”, из которого следовало, что аппендицит нужно немедленно удалять, поскольку существует угроза смертельного исхода.

- Вы прооперируете? - спросил Эдгар Гая.

- Это моя профессия,- ответил Гай.- Если у вас есть деньги, я сделаю операцию.

Доктор Гай был доброжелательный человек с небольшим брюшком, худым лицом, редкими седыми волосами; очки, сильно увеличивавшие его глаза, придавали им блеск.

- Сегодня же и сделаем,- добавил он. Операция прошла успешно. Диагноз, поставленный во время “чтения”, подтвердился.

Выздоравливавшие Хью Линн и Эдгар наслаждались весной. Хью Линн превратился в заправского игрока в шашки и при поддержке Эдгара принял участие в чемпионате на Брод-стрит. Он выиграл все матчи.

Эдгар подбадривал его, давал советы и в итоге потерял голос. Он попросил одного из своих приятелей провести “чтение”: в тот день Гертруда была в Аннистоне. Делая Эдгару внушение, приятель перепутал номер дома, в котором находится тело, и назвал дом напротив.

- Там тела нет,- сообщил Эдгар.

- Тело там,- сказал делавший внушение приятель, не сводя глаз с Эдгара.

- Его там нет,- повторил Эдгар.

- Опишите комнату,- приказал тот.

Эдгар подчинился. Описанная комната вовсе не напоминала студию. Приятель подошел к письменному столу, взглянул на бланк фотостудии и понял свою ошибку. Когда описание комнаты в доме напротив было завершено, он попросил найти тело в доме 21 1/2.

- Да, теперь мы наблюдаем тело,- сказал Эдгар.- Оно нам знакомо. Мы видим…

Когда Эдгар проснулся, делавший внушение приятель рассказал ему о происшедшем и показал описание комнаты на втором этаже в доме напротив, которое сделал Эдгар. С того места, где они стояли, можно было видеть его окна. Они спустились по лестнице, пересекли улицу и вошли в дом 22 1/2.

Наверху, в комнате, которая в точности соответствовала описанию Эдгара, работал бухгалтер. Его внешность, включая цвет костюма, была дана безошибочно.

Теперь сеансы проводились довольно редко. Обычно их устраивали для друзей, для знакомых друзей, и, как правило, за них никто не платил, да этого и не требовалось. Эдгара и Гертруду такое положение вещей устраивало больше. Они зарабатывали себе на жизнь, как все честные люди. Кроме того, они помогали нуждающимся, как все порядочные христиане. Такая жизнь приносила им счастье.

О большем они и не мечтали. Эдгар полностью отдавался работе в воскресной школе. Его группа “Христианской инициативы” насчитывала самое большое количество “младших экспертов”, когда-либо известное этому движению. Он этим очень гордился, так же как и постоянным ростом слушателей седьмого класса. Его радовали письма, которые он получал от своих прежних учеников в Хопкинсвилле. Многие из них стали миссионерами, и они рассказывали ему о своей работе. Часто они обращались с просьбой провести диагностирование для самих себя, для своих друзей или подопечных. Именно по просьбе бывших учеников был проведен сеанс для людей, находившихся за границей. Эдгара обрадовало то, что он с такой же легкостью мог найти адресата в Мексике или Англии, с какой он делал это в Штатах. Однажды его попросили найти “сеньору Аделаиду Альбанесе Рагьерро, пьяцца дель Фалде Пеллегрино, Виллино Альбанесе, Палермо, Сицилия… дом на северо-востоке… первый этаж”.

Если бы указали комнату, на поиски вряд ли ушло бы меньше времени. Вскоре Эдгар говорил: “Состояние этого тела свидетельствует о торжестве разума над материей, это тело черпает силы в основном в деятельности мозга… заболевание вызвано тем нарушением, которое образовалось некоторое время тому назад в области таза, а также в выводном протоке… в нервах и рефлексах… почек…”

В конце концов все друзья Эдгара в Селме узнали о “чтениях”, и многие просили провести сеансы для себя и членов своих семей. Один из таких сеансов долгое время служил темой для разговоров в городе.

Сестра одного из учеников Эдгара из воскресной школы неожиданно потеряла рассудок. Диагностирование показало, что это временное явление, вызванное непроросшим зубом мудрости. Нужно принимать успокоительные и удалить зуб. Девушку отправили в Тускалусу, где в присутствии ее тети был сделан рентгеновский снимок. При этом присутствовал хирург. При помощи рентгена зуб был обнаружен и удален. Через восемь дней к девушке вернулся рассудок.

Большинство больных, нуждавшихся в повторных “чтениях”, страдали сложными заболеваниями, требовавшими длительного и всестороннего лечения. Как правило, оно включало диету, прием лекарств, массаж или другие способы стимуляции пораженных районов со слабым кровообращением. Часто требовалось остеопатическое лечение; иногда пациентам советовали принимать лекарства и процедуры циклически, в определенные дни недели или через определенные интервалы.

Эдгар никогда не знал, выполнялись ли его указания. Пациенты писали, что чувствуют себя лучше, что некоторые лекарства находят особенно эффективными, что собираются вскоре начать всестороннее лечение. Совершенно очевидно, некоторые из них нуждались в постоянном наблюдении, другим нужна была конкретная помощь. Лишь немногие точно следовали указаниям и получали ожидаемые результаты. Ничего невозможно было доказать, поскольку почти никто до конца не вылечивался. Эдгар вспоминал о Кетчуме, который, если и ошибался в методах, все-таки был прав в главном; вспоминал Фрэнка Мора и больницу, которую он начал строить в Нортонвилле.

Но все это было уже в прошлом. Наконец-то он жил той жизнью, о которой мечтал. Возврат к былому разрушит его счастье. И все же ему постоянно напоминали о нем.

Однажды это сделал доктор Гай. Весной 1915 года у Гертруды появились признаки аппендицита, и Гай приготовился к операции. За день до того, как Гертруда должна была лечь в больницу, было проведено диагностирование. Оно показало, что операция не нужна, было высказано предположение, что вместе с таблетками, выписанными Гаем, нужно принимать 1/6 часть еще одной таблетки, это было основное лечение. Так как боль была не очень острой, Гай решил последовать данной рекомендации. Через неделю симптомы аппендицита пропали.

- Ты нарочно это делаешь,- добродушно заметил Гай.- Думаю, твое подсознание любит подшутить.

Он сел и снял очки.

- Если серьезно,- сказал он,- я часто думаю об этом. В прошлом году я точно знал, что тебе не нужно вырезать аппендицит, а на прошлой неделе был уверен что твоей жене это необходимо. Даже рентген это показал. И все же оба раза я ошибался, и ты смог мне сказать об этом, погрузившись в сон. Оказалось, что аппендицит нужно было срочно удалить, иначе бы ты умер. Когда же я дал твоей жене предложенное тобой лекарство, она поправилась. Глаза вашего мальчик в полном порядке. Но если бы не ты, мы бы не стали добавлять дубильную кислоту в раствор и могли бы удалить глаз. Ты знаешь, что это такое, как все происходит?

Эдгар повторил объяснение, которое он, по словам Кетчума, однажды дал во сне. Гай улыбнулся.

- Да уж, перед нами действие какого-то закона,- сказал он,- или его противодействие. Что-то где-то испортилось, и это прет из тебя так же, как вода хлещет в прорвавшейся дамбе. Ощущение такое, что все вокруг нас насыщено информацией, надо только знать, как ее получить. Кажется, дело обстоит именно так.

Он вздохнул.

- Будь я помоложе, я бы серьезно занялся всем этим и во всем разобрался. Но сомневаюсь, что в моем возрасте мне хватит на это ума.

Он опять нацепил очки.

- Но кто-то же должен это сделать, и надеюсь, что сделает когда-нибудь. Оно того стоит.

Он постоянно получал просьбы провести диагностирование от людей, которые сталкивались с Дитрихами. Одна из них пришла осенью 1914 года от торговца древесиной В. Л. Делани, проживавшего в Лексингтоне, штат Кентукки. Делани просил Эдгара приехать в Лексингтон и провести сеанс для миссис Делани, которая была больна уже в течение многих лет. Он просил Эдгара по возможности привезти с собой врача, который бы записал показания и дал согласие на лечение.

Эдгар телеграфировал Блэкберну и заехал за ним в Боулинг-Грин. Блэкберн с радостью согласился, но в последний момент вынужден был отказаться от поездки из-за срочной операции. Эдгар поехал в Лексингтон один.

Семья Делани проживала в тупике улицы Хемптон-корт. Пациентка миссис Делани, приятная женщина, страдала болезнью, которую весьма туманно определили как опухолевидный артрит. Ее суставы были увеличены, а паралич разбил так сильно, что уже в течение трех лет она не могла самостоятельно есть и последние семь лет не могла сама себя причесать. Она лежала на растяжках, любое прикосновение к телу причиняло невыносимую боль.

Маленький и спокойный мистер Делани проводил “чтение”, записывая только названия лекарств и предполагаемое лечение. Здесь же присутствовал врач. Проснувшись, Эдгар спросил о результатах.

- Вы много чего наговорили,- сказал Делани.- Не забыли даже про раковину в кухне. Вы обследовали каждый дюйм ее тела. Если мы проделаем все это, что-то должно же измениться.

Эдгар приехал еще раз через шесть месяцев для повторного сеанса. Его встретила миссис Делани и с гордостью показала ему, как она сама причесывается. Она медленно выздоравливала. Затем неожиданно все ее тело покрылось сыпью. Контрольное “чтение”, проведенное в Селме, показало, что в лекарство забыли добавить один компонент - черную серу. Именно ее отсутствие вызвало сыпь.

Эдгар приехал снова через шесть месяцев - осенью 1915 года. К этому времени миссис Делани начала потихоньку ходить, и вся верхняя часть ее тела могла нормально двигаться. Сыпь пропала.

Во время этого визита Эдгар был представлен семье Канов, жившей неподалеку. Это были евреи-реформисты. Глава семьи Соломон держал продуктовую лавку, все дети ему помогали. Их было восемь: Дэвид, Джулиан, Дебора, Раймонд, Йетра, Хазель, Леон и Джо. Мать семейства Фанни, высокая красивая женщина с арабскими чертами лица, разговорилась как-то с мистером и миссис Делани и попросила провести “чтение” для Леона, который был не совсем здоров. Эдгар провел полночи с собравшейся вокруг него семьей, рассказывая им истории и отвечая на вопросы. Особенно любознательным оказался старший мальчик Дэвид. Ему было восемнадцать лет, он учился в университете в Лексингтоне.

С помощью “чтения” было определено лечение. Когда Эдгар зашел, чтобы попрощаться, Фанни собрала всю семью и обратилась к детям.

- Мы стали свидетелями чуда,- сказала она.- Я хочу, чтобы вы, дети, обещали мне, что всегда будете помнить этого человека. Дэвид, ты самый старший. Обещай мне, что посвятишь часть своей жизни тому, чтобы сделать деятельность этого человека известной всему миру. Человечество нуждается в этом.

- Обещаю,- ответил Дэвид.

В поезде по пути домой Эдгар с удивлением вспоминал эту сцену. Еще в Хопкинсвилле было проведено несколько “чтений”, чтобы узнать, как нужно вести дело и рекламировать его. Одно из “чтений” показало, что дело пойдет успешно, если в нем будет участвовать еврей. В окружении Эдгара никогда не было евреев. Но с того дня он стал подыскивать подходящую кандидатуру, пытаясь представить, кто бы это мог быть. Вдохновенное лицо Дэвида Кана запомнилось Эдгару. Был ли он тем самым человеком?

Селма, подобно наркотику, порождала сладкие грезы, окутанные романтической дымкой: однажды, мечтал Эдгар, он проведет сеанс для таинственного незнакомца, который укажет только свой адрес и имя. Этот незнакомец окажется филантропом, ищущим, куда бы вложить свои деньги. Он построит в Селме огромную больницу, и, после того как многие, для кого он проводил “чтения”, в ней вылечатся, сюда съедутся врачи со всего мира, чтобы изучать методы лечения и диагнозы тех болезней, по которым они специализируются. Иногда Эдгара посещала мысль о том, что он сам должен отправиться на поиски такого филантропа, но он отмахивался от нее под тем предлогом, что у него на руках жена и сын, которых он не может оставить. Только молодой, свободный от таких обязанностей человек, например Дэвид Кан, мог бы отправиться на поиски богатого покровителя.

Между тем Эдгар выполнял ту работу, которая входила в его обязанности. Он проводил диагностирования для всех, кто просил его об этом, активно работал в церкви, был добропорядочным соседом, честным христианином, хотя и далеким от совершенства. И так он будет жить до тех пор, пока от него не потребуется нечто большее.

Война, в которую страна вступила в 1917 году, заставила многих его молодых друзей оказаться во Франции. Среди них был и Дэвид Кан. Наблюдая за своими учениками из воскресной школы, отправлявшимися воевать, Эдгар понял, что он стареет - ему уже сорок. Он также осознал, насколько привязался к своим молодым друзьям. Именно к ним обращался он в своих мечтах и помыслах в надежде, что они помогут ему эти мечты осуществить. Он никогда не делился с ними своими планами, стыдясь их. Но именно молодежь питала, его мечты.