УСЛОЖНЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА ВОЕННЫХ ОПЕРАЦИЙ

Вектор трансформации военных операций после Второй мировой войны – история людских трагедий от Корейской войны до коллизий, связанных с генезисом «Исламского государства».

Корейская война включала в себя помимо боевых действий между Севером и Югом прямое, но публично не декларированное столкновение вооруженных сил СССР и США (а позже и неофициальное участие китайских войск). Между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции велась ожесточенная воздушная война с сотнями сбитых самолетов и многочисленными жертвами кадровых военных как с советской, так и с американской стороны. Однако участие в трехлетней корейской кампании было признано в СССР лишь в 60-е годы, а в США эта война имела юридический статус… «полицейской операции».

Следующим полигоном стал Вьетнам, также продемонстрировавший неформализованное участие регулярных вооруженных сил: северовьетнамских на территории Южного Вьетнама и советских «военных советников» на территории Северного. Новацией же стало «наступление Тет» в феврале 1968 года, психологический эффект которого продемонстрировал, что в изменившихся условиях войны могут выигрываться не только за счет прямого силового превосходства. Одновременный самоубийственный удар всеми имевшимися в распоряжении Вьетконга силами стал психологическим шоком не только для американских войск, но – через посредство СМИ – и для всего населения далекой страны.

С течением времени масштаб локальных конфликтов уменьшался, но их общее число росло. Возрастало также их типологическое разнообразие, множились тактические и стратегические новации: в Африке распространялись американо-советские прокси-войны, на Ближнем Востоке новой формой противостояния сделалась интифада, а в наши дни горячие точки планеты – это Донбасс, Сирия, «Исламское государство» (группировка, деятельность которой в России запрещена. - "НГ").

«Исламское государство» – новый феномен, значение которого быстро возрастает. Это уже не разветвленная подпольная организация, наподобие «Аль-Каиды», но распределенное множество самоуправляемых территорий, подчиненных единому центру, эклектичные союзы pro et contra, переселение миллионов, «невидимые бригады», рассредоточенные в различных точках планеты… Это также предчувствие ситуации, чреватой культур-шоком – возможностью уничтожения объектов культурного наследия и цивилизационной памяти, не только на Ближнем Востоке (как в Пальмире или Мосуле), а непосредственно в сердце Европы, в русле стратегии сокрушения духа врага: деструкции национальных, культурных, религиозных символов современной цивилизации.

Корейская война (1950–1953) была непрямым столкновением СССР и США. Северокорейский танк Т-34 советского производства, подбитый войсками США, которые действовали под флагом ООН. Фото 1950 года

Рождается феномен расплывчатых, диффузных войн, то есть происходит радикальная модификация силовых акций и методов боевых действий, смещение культурных и пересечение пространственных границ, слияние субъектов и объектов операций. Множественность версий событий и способов их интерпретации нарушают внятность мировой картины. Конфликт может развиваться по скрытому сценарию параллельно с трансляцией симулякра как мирных, так и брутальных композиций, представляя в неоархаичной упаковке лукавый спектакль эпохи постмодерна.

Гибридная война оказывается подчас своеобразным амортизатором использования регулярных вооруженных сил и боевых средств в полном объеме. Однако тезис этот двусмыслен, а его реализация асимметрична: тут многое зависит от достигнутого тем или иным субъектом уровня сложности, наличия финансовой и когнитивной мускулатуры. Индустриальные и постиндустриальные страны различным образом реализуют идею синтетической войны. Различие наблюдается и в качестве используемых средств, включая новейшие военные технологии (например, рои мини-дронов), и в асимметрии возможностей использования невоенных инструментов. Собственно говоря, имеются как минимум два регистра гибридных операций: доминантно-боевые и доминантно-гражданские; таким образом, у каждой технологической страты своя навигация доминирования, причем возможности более сложного субъекта находятся вне компетенции другого.

Гибридная война сдерживает силы противника, ориентированного на прежние методы военных операций, зажатого низким уровнем экономического и технического развития, узостью интеллектуального кругозора, рамками доступного ему контекста, внешних и внутренних рестрикций. Ее неофициальность, вроде бы расширяя спектр возможностей в одном направлении, подчас существенно ограничивает и затрудняет ему свободу действия в других, снижая, к примеру, эффект от применения собственно военных сил и средств.

Гибкое же использование гражданских средств – экономических, финансовых, информационных, доступных развитому социополитическому организму, – позволяет достигать критических целей иными способами, нежели традиционные формы использования войск или даже прямая угроза их применения.

В сухом остатке постсовременный силовой конфликт – это сумма неопределенных по принадлежности агрессивных акций, расширяющих возможности конвенциональной политики и применяемых для деконструкции нежелательных обстоятельств, подчинения либо уничтожения противника. Важный рубеж – изменение соотношения между собственно боевыми действиями и прочими операциями, актуализация паравоенных механизмов подавления противника, использование гражданских средств господства. Кроме того, ряд функций и задач могут передаваться различным контрагентам на аутсорсинг.