ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ИМПЕРАТИВ

Деструктивные новации гибридной войны – следствие транзита мировой ситуации, осознания ее открывшихся особенностей и освоения арсенала возможностей в условиях, когда прежние категории и регуляции утрачивают свою релевантность эпохе.

Сегодня мы наблюдаем трансформацию категории безопасности и коррекцию института войны как процесса массированной индустриальной деструкции. Природа постсовременного конфликта – неформальная, синтетическая, распределенная, дискретная. Для достижения важных, но неприемлемых для оппонентов целей координируются различные действия в широком диапазоне, включая военные компоненты, но используемые преимущественно косвенным образом при сохранении сложившейся оболочки внешних связей.

Постсовременные войны софистицированы - они имеют сложную природу, противник может не объявлять о военных интенциях, интегрируя в многообразных комбинациях не только широкий спектр средств, но и несовпадающие цели различных субъектов. Более того, появляется возможность искушать оппонента мультипликацией прокси-персонажей, смещением горизонтов, смешением намечаемых рубежей. Параллельно растет значение нетривиальных активов, заметно стремление к преадаптации и быстрой координации, управлению графиком событий, подвижному властно-правовому консенсусу, наличию и демонстрации моральной силы.

Это также использование высокотехнологических интеллектуальных систем, радиоэлектронных, кибернетических, информационно-психологических средств, венчурный поиск способов метаполитической агрессии (то есть выходящей за рамки конвенциональной политики) как следствие манипуляций в облачном пространстве между наличным правом и его интерпретациями. И одновременно процесс овладения инструментами, технологиями с высокой результативностью, но доступностью различным, в том числе негосударственным, субъектам, включая гражданских лиц.

Вовлечение невоенных лиц и организаций в процедуры гибридных конфликтов ведет к пересмотру законов войны. Так, сегодня существенно меняется статус средств информации в целом и военкоров в частности. Коррекция включает юридическое переоформление круга законных целей, статуса комбатантов, переосмысление состава привилегированных и непривилегированных страт. К последним начинают относить военных корреспондентов, дистанционных операторов, находящихся на территориях других стран, руководителей операций двойного назначения, etc.

Постсовременная война – отражение переизбытка инициатив, следствие кризиса коммуникации, информационного и технологического взрыва. Калейдоскоп ситуаций меняет методологию управления конфликтами, формулируются инновационные методы анализа и действия: матричный, рефлексивный, точечный, аттрактивный (рефлекторный мультипликатор), синергийный (неклассический оператор). Системы становятся многофакторными, многоаспектными, сверхсложными, управлять ими эффективнее извне, то есть косвенным образом (точнее, комплексно), сочетая прямые и косвенные меры.

При всем том парадоксальная черта постсовременных войн – возврат к особенностям и характеристикам войн позднефеодальной Европы, сопровождавшихся не столько боевой, сколько интенсивной переговорной, закулисной активностью между сторонами (см. опыт самой знаменитой – Столетней войны). Война не доводилась до, казалось бы, логического конца – тотального разгрома противника, «зависала» на продолжительные периоды, не завершаясь явной победой или капитуляцией, и порою могла развоплотиться без четкой фиксации итогов. С другой стороны, постсовременный конфликт отчасти сопоставим с религиозно или идеологически мотивированными конфликтами либо концептуалистикой «тотальной войны» прошлого века.

Усложнение пространства операций в XXI веке властно указывает на императив интеллекта и широкую проблематизацию самой темы. Характер войн оказывается в прямой зависимости от уровня социального развития и типа политической организации, антропологических возможностей, технического совершенства. В условиях трансформации миропорядка и режима глобальной критичности заметно меняется понимание доминирования, инструментов господства, способов проекции силы. Господство реализует себя в управлении: общий контроль над ситуацией и культурная оккупация замещают оккупацию территорий.

Военные интерпретации соперничества трагически обостряют наше чувство реальности: взаимодействие с экстремальными обстоятельствами способствует переосмыслению экзистенциального статуса, провоцирует социальные и технологические инициативы, стимулирует лидерство в прорыве прежнего горизонта. Новая тотальность постсовременного конфликта, обретая недоступный ранее уровень технологического могущества и интеллектуального мастерства, выходит за рамки собственно боевых операций, создавая комплексное социальное пространство перманентного действия. Идея перманентной войны обостряет оскомину перманентной революции, реализуя ее изнанку. На освобождаемых от прежних норм социополитических подмостках тенденция доминирует над фактом, процессуальность над феноменологией, а театр гибридных операций обретает глобальные пропорции.