Сценарии развития национализма в Европе XIX в.

Обозначив сущностные характеристики национализма, его роли как социально-культурно-политического процесса, рассмотрим его в имперском контексте. Выявим особенности процессов нациеформирования в империи, как полиэтническом пространстве, проблемы такого взаимодействия, решить которые призвана идеологическая конструкция С.С. Уварова.

В одной из фундаментальных работ по новому времени Юргена Остерхаммеля «The transformation of the world»[12] предлагается четыре сценария национализма и возникновения национальных государств в XIX веке, мы затронем только три, наиболее актуальных для Европы.

Первый сценарий — «революционная автономизация». Такой принцип справедлив для стран Балканского полуострова, находившихся под влиянием разваливающейся Османской империи. К внутренним национальным движениям в данном случае присовокупляется интервенция Российской империи, а некоторых других великих держав.

Второй тип возникновения наций-государств Остерхаммель называет «гегемоническая унификация». Классические примеры такого сценария — Германия и Италия, где одна из частей, Пруссия в Германии и Пьемонт-Сардиния в Италии, сыграла лидирующую роль в объединении нации. Вновь созданные государства обращались к имперским традициям для своей легитимации. Элиты Германии и Италии видели в имперской экспансии способ консолидировать нацию и присоединиться к клубу великих держав Европы.

Четвертый вариант связан с бывшими центрами империй, которые были «покинуты» имперской периферией. В качестве примеров этого сценария Остерхаммель приводит Португалию. Отчасти к этой группе можно отнести и другие «сжимавшиеся» империи — Швецию, Данию, позднее — турецкое ядро Османской империи.

Эта типология более чем соотносится с Геллнеровский подходом и в частности с принципом «соответствия политического и национального». Однако, исходя из этого принципа, можно сделать вывод, что каждая нация должна иметь свое государство (чего и в помине не наблюдается в современности), а выходов для многонациональных империй существует два: ассимиляция более мелких национальных проектов в жерновах титульной нации или выделение национальной территории из империи, с роспуском остатков.

Таким образом, по Геллнеру и Остерхаммелю параллельное развитие империи и нации невозможно или как минимум пагубно для одной из них. А формирование национальных проектов через вычленение национальной территории из империи, это не что иное, как акт борьбы с империей.

Однако все же существует пример гетерогенных Франции, Испании, Британии, в которых развитие империи шло рука об руку с процессами нациестроительства. Где политические элиты ни в коем случае не собирались распускать империю в угоду совпадения национальных и политических границ, и не собирались включать в нацию всех членов империи. Здесь, как отмечает А. Миллер, Геллнеровский подход перестает работать.[13] Внутри империи вычленялась та национальная территория, зачастую совпадающая с метрополией, которая становилась национальным ядром империи. Националистические элиты метрополий видели в империи ресурс для строительства нации. Так в контексте развития национального проекта Объединенного королевства на островах в шотландцах, понимающих все преимущества приобщения к управлению империей вместе с англичанами, воспитывается составляющая британской идентичности. А в столь разношерстной континентальной Франции в XIX веке на французском не говорило более 40% населения, но это не мешало ему сплачиваться в борьбе с врагами империи. И как указывает Миллер, кризис Испанского национального проекта наступил именно с крахом империи, когда выяснилось что у басков и каталонцев существуют свои нац-е проекты.[14]

Фактически метрополия разрастается или ужимается до национальной территории и формирует на этой территории гражданскую нацию. И главным объединяющим фактором помимо тех, что выдвинул Геллнер в его понимании конструирования нации, является выгода, выгода от принадлежности к имперскому центру-управлению.

Мы видим, что в ряде случаев, применительно к морским империям, процессы нациестроительства очень неплохо сосуществуют с проектом империи. Геллнер видел недостаток своего подхода и попытался объяснить это, через разделение наций на «реальные» и «потенциальные», однако, опуская подробности, скажем – время доказало несостоятельность этого объяснения.

Как и Геллнер, целый пласт историографии исключительно противопоставляет империю и национальное государство. Если историки и говорили об империях в связи со строительством наций, то только как о препятствии в нациестроительстве, как о заведомо устаревшей политической форме. Однако индустриализация, урбанизация, формирование профессиональной бюрократии, введение обязательной военной службы, распространение грамотности и массового образования — все эти процессы, которые ассоциируются с формированием модерного государства, были тесно связаны с империями и «межимперским соревнованием».[15] Это есть результат поиска институциональных и политических решений, которые позволили бы сочетать строительство нации в имперском ядре с сохранением жизнеспособности империи в условиях пресловутого постоянно обостряющегося межимперского соперничества, ведь мы видим ярую готовность третьей стороны в поддержке сепаратических настроений тех же Балкан и т.д. Многие институты влияющими на развитие нациестроительства были, прежде всего, имперскими институтами, от армии до развитой системы коммуникаций. На вышеуказанных примерах Британии и Франции можно констатировать, что империя не только не мешает конструированию нации, но и способствует этому.

Но если это справедливо для морских держав, где метрополия отделена от колониальных периферий, то, что можно сказать о континентальной империи – Российской.