Копия письма в Арслан-хану

(Арслан-хан Сулейман — караханидский хан Кашгара (1032-1056)

|791| Да продлит аллах жизнь хана славного, великого. Это письмо от меня ему (написано) в рабате Карван в 7 переходах от Газны... (Мы опускаем славословия и рассуждения о бренности всего земного) Около двух лет, пока наше знамя находилось в Хорасане, мы извещали хана о всем, что происходило и случалось, о желанном и нежеланном, приятном и тяжелом, и (таким образом) выполнялся обычай товарищества и содружества во всех случаях. Поистине искренность между друзьями заключается в том, чтобы ничего не скрывалось, ни малого, ни большого. Последнее |792| письмо, которое мы отправили с всадником, как бы полупослом (?), было из Туса в б переходах от Нишапура. Мы сообщали, что остановились там с войсками, так как там (сходятся) границы Серахса, Баверда, Несы, Мерва и Герата, (ожидая) чего потребует положение и что будут делать выскочки, которые попали в окрестности пустынь. После того как уехал всадник, мы 6 дней не двигались с места. Разумный план требовал, чтобы мы направились в сторону Серахса. Когда мы прибыли туда, был первый день месяца рамазана (= 6 V 1040). Мы нашли ту область разоренной, ничего не сеялось и не салилось. Дошло до того, что за 1 динар нельзя было найти клочка травы. Самые цены дошли до того, что старики говорили — за эти (последние) 100 лет, что прошли, подобного тому они не помнят. Мана муки не найти за 10 диргемов, а ячменя и соломы никто и в глаза не видел. По этой причине великое бедствие постигло одноконников (яксувареган) и все войско, так что, несмотря на большое количество лошадей и снаряжения, на наших [301] глазах произошли бесчисленные несчастья. (Отсюда) можно понять, что делалось у знати, свиты и маленьких людей. Дело дошло до того, что в любое время и при любом случае среди (различных) родов войск... (Непонятное слово в Кальк., отсутствующее в Тег) и дворовых (людей) происходили споры и открытые распри из-за провианта, фуража и лошадей, так что эти споры переходили границы словесного и доходили до меча. Слуги, которых мы возвели в такое достоинство, что они высказывали нам мнение в важных делах и сообщали правильное и полезное, намеками и открыто говорили, что правильное решение таково: направиться к Герату, ибо там можно было достать обильный фураж, так как он со всех сторон близок к областям и является центром Хорасана. Правильным было то, что они говорили, но нас захватили раздражение и гнев из-за того, |793| что дело с выскочками осталось запутанным, мы хотели направиться в сторону Мерва, чтобы дело было выполнено. Кроме того, было заранее предопределено, что поневоле придется увидеть то удивительное (происшествие), которое случилось.

Мы отправились в сторону Мерва. Сердца (наши) подсказывали, что (это) несомненная ошибка. Дорога была не такова, как следовало бы, благодаря отсутствию фуража, безводью, жаре и пескам пустыни. В течение 3-4 дневных переходов, которые были пройдены, среди всех родов войск, происходили непристойные споры по поводу выступления со стоянки, фуража, лошадей, провианта и прочих вещей. Вельможи свиты (хашам), которые были расположены в центре, на правом фланге, на левом фланге и прочих местах успокаивали эти споры как следовало, по они поднимались еще выше, а не успокаивались и с каждым днем, даже с каждым часом усиливались. В такой-то день, когда мы (во время) предвечерней молитвы снялись с такой-то стоянки, чтобы расположиться в таком-то месте, с краев песков пустыни появился отряд противника. Они налетели и действовали очень дерзко, решившись что-нибудь похитить. Свита (хашам) здорово наложила им в ответ, так что они не достигли желаемого. Эта стычка тянулась до вечернего намаза, войско же шло в боевом порядке. Происходили столкновения и стычки, но не произошло сильной битвы. Как следовало бы, они не подходили на расстояние копья и не было побоища. Если бы люди серьезнее взялись за дело и бойцы войска со всех сторон проявили бы храбрость, то враги побежали бы. Ночью мы остановились лагерем в таком-то месте. Веды не случилось, но честь уменьшилась. Все, что полагалось в отношении разведчиков и... (*** — какой-то военный термин, значение неизвестно) было устроено, дабы ночью и в темноте не случилось неожиданности. Следующий день прошел таким же образом и мы близко подошли к Мерву. На третий день войско выступило более (правильно) построенное, и в полном порядке, как обычно в подобных случаях. Проводники говорили, что если пройти от крепости Данданкан |794| расстояние в 1 фарсах, то (встретится) речка. (Войско) двинулось. Когда мы дошли до стен Данданкана, был полдень. Колодцы, которые были под стенами, неприятели наполнили (нечистью) и бросили труп, чтобы не было возможности сделать там стоянку. Жители Данданкана крикнули со стен, что в крепости есть б колодцев, которые дадут войску воду на всех, но что, если мы остановимся там, они отроют колодцы, которые за стенами, и воды будет на всех, и вреда не произойдет.

День стоял очень жаркий. Правильным было только одно — сделать остановку. Но надлежало божественному предопределению сделать свое дело. Оттуда мы с большим трудом сделали 1 фарсах. Повстречались высохшие речки и ручейки. Проводники были изумлены, так как думали, что там есть вода, и так как никто не помнил, чтобы когда-либо эти речки были [302] без воды. Так как воды не было, люди испугались, правильно построенный порядок нарушился, и неприятели напали со всех сторон с чрезвычайной яростью, так что явилась необходимость взяться за дело нам лично, (выйдя) из центра. С нашей стороны были произведены энергичные атаки. Думалось, конные отряды (курдус) правого и левого флангов и крылья в порядке и не было известно, что один отряд дворцовых гулямов, которые были на верблюдах, спешился, стал захватывать чужих лошадей, каких находил, чтобы сесть и отправиться к (своему) делу. Этот спор из-за лошадей и стаскивание друг друга с седла лошади дошли до того, что гулямы набросились один на другого и обнажили свои места. Неприятели воспользовались этим удобным случаем, и положение стало затруднительным (настолько), что разрешить его ни я, ни знаменитые (военачальники) оказались не в состоянии. Пришлось поневоле оставить неприятелю (все) оружие и военное |795| имущество, которое было, и уйти. Неприятели занялись им, а мы поскакали и, (проехав) 1 фарсах, достигли большого водоема со стоячей водой. Все сановники и свита наша — братья, дети, знаменитые (начальники) и подчиненные прибыли туда благополучно, так что ни с одним знаменитым (военачальником) не случилось беды.

[Бежавший эмир на 8-й день прибыл в главный город Гарчистана и пробыл там 2 дня, «пока не подошли дворцовые гулямы и все войско». Впрочем, говорится также о недостаче некоторой части дворцовых пехотинцев и мелкоты, «не имеющей значения». Из Гарчистана эмир направился в Гур к крепости Бу-л-Аббаса Бу-л-Хасана Халефа, гурского предводителя, пробыл 3 дня у него и затем отправился в Газну. Письмо, отправленное |796| к Арслан-хану, заканчивалось заявлением уверенности, что хан «не пожалеет для нас ничего — ни войска, ни людей, ни снаряжения, и если: попросим потрудиться его самого, то он для нас не пожалеет (и себя)»]

*Действия сельджуков под Балхом

|806| В понедельник 24 шавваля (=8 VII) (эмир) послал Мас’уд-и-Мухаммед-Лейса послом к Арслан-хану с письмами и устными поручениями относительно помощи, союза и поддержки. Он (эмир) отправился из Газны через Панджхир. От Балхского сахиб-берида Эмирека Бейхаки пришли |807| шифрованные донесения. Я расшифровал. Он писал: «Дауд подошел сюда, к самому Балху, с большим войском, думая, что (власти) оставят город, и отдадут ему с легкостью. Я крепко устроил все дела и из района (руста), привел вольных людей (айаран). Правитель Хутталана оставил город пришел, (Текст испорчен, в обоих изданиях Тег. и Кальк. разные пропуски) так как там не мог оставаться. Теперь мы работаем заодно. Войнам (началась). Каждый день враг обращается к военным хитростям (и) отправил послов, чтобы мы отдали ему город и ушли. Получив суровый ответ и меч, он перестал надеяться. Если государь усмотрит (необходимым) пусть будет отправлен сюда из Газны отряд войска с разумным военачальником, чтобы нам удержать этот город, так как в этом городе заключен, весь Хорасан. Если неприятели им овладеют, дело пропадет разом».

[Эмир устроил совещание с везиром, аризом, Бу-Сахлем Зузани и военачальниками. После обмена мнениями было решено послать хаджиба, Алтунташа с войском на помощь осажденному Балху. Отправляя хаджиба,] эмир сказал: «Иди храбро, потому что вслед за вами в скором времени я пошлю другое войско с саларами и сам приду следом. То, что случилось,: случилось не благодаря неприятелю, а исключительно потому что произошел голод. Придет хан Туркестана (Арслан-хан) с большим войском, А мы также выступим, чтобы порешить с этим делом. Вы же мужайтесь. [303] А когда достигнете Баглана, глядите: если сможете найти случай проникнуть в г. Балх, идите, соблюдая чрезвычайную осмотрительность. Захватите город — и население города, и то войско, которое там находится, лишившись начальства, будут ободрены вашим (присутствием) и станут заодно. Если же не будет возможности туда пройти, идите в Валвалидж и захватите Тохаристан, и то, что нужно будет приказать, вам будет приказано. Слушайтесь предписаний Эмир(ека) Бейхаки». Они сказали: «Так сделаем», и отправились.

В воскресенье, за 2 дня до (конца) месяца зу-л-хиджа (= 9 IX 1040), |814| прибыла почтовая сумка (аскудар) из Дербенд-и-Шакура с кольцом |815| и запечатанная в нескольких местах. Ее открыли. (Время) было около полуденного намаза. Эмир созвал совещание в нижней части дворца по поводу известий, (заключенных в) пакете. Сахиб-берид Дербенда писал: «В этот час неожиданно пришли известия об ужасной битве. Я их не хотел сообщить до окончания предвечернего намаза, дабы пришло подтверждение, так как была мысль о ложности известий. В предвечерний намаз пришло подтверждение, — Шифрованная записка Эмирека Бейхаки. Он (ее) прислал мне, чтобы я узнал ее (содержание). Я ее расшифровал, было написано: "Когда пришло известие, что хаджиб Алтунташ вышел из Газны, я каждый день высылал из города к нему гонцов и сообщал ему те новости о положении у туркмен, о которых (мне) писали лазутчики. Я говорил (ему), как следует притти и (какую) следует соблюсти осторожность в этом деле, и что согласно тому, о чем он прочел в (инструктивном письме), и следует вести дело. Он подходил осторожно. Держал правильно походный порядок, когда вышел из Баглана, а стал ближе » к неприятелю — (войска) бросили осторожность и стали производить грабежи, так что подданные стали вопить и с поспешностью пошли и известили Дауда. Он уже слышал, что из Газны шел салар и какой именно салар, и (что) он (ведя войско) держался осторожности. Когда из речей подданных (положение вещей) стало ясным, он тотчас поручил одному хаджибу выступить, отправив его с 6000 всадников и несколькими предводителями навстречу Алтунташу. (Дауд) приказал (ему) устроить засаду в нескольких местах, а самому выступить с 2000 всадников, завязать серьезное сражение, потом повернуть спину, (рассчитывая, что) враги бросятся по алчности за отступающими, пройдут мимо засады — и тогда они бросятся из засады, появятся с двух сторон и с делом покончат.

Когда прибыло донесение лазутчика с таким, содержанием, я тотчас же послал (гонца) к Алтунташу и написал, чтобы они соблюдали осторожность, когда будут приближаться к неприятелю. И вот дело в каком положении. Не соблюдали осторожности так, как надлежало соблюдать в лагере — |816|; и произошло большое несчастие. (Враги же) хорошо постарались. После полуночи неприятели подошли к Алтунташу, завязали сражение, старались во-всю, потом повернули спину. Наши люди с жаждой что-нибудь награбить бросились за ними в погоню. Люди салара и мукаддамы удержались (от преследования). Неприятели выскочили из засады и многих перебили, многих взяли в плен. Алтунташ, сражаясь, пробился в город с 200 всадников. И мы, слуги его самого и людей его, которые были с ним, ободряли, пока он не успокоился. Каково стало положение того войска, мы не знаем"».

*Хорезм и сельджуки

|853| Когда (Дальнейшее — извлечения из специальной главы о Хорезме, в которой повторяются многие сведения, приведенные автором выше) он (хорезмшах Алтунташ) умер в крепости Дабуси, возвращаясь из Бухары, как я изложил в сочинении, Харуна прислали из Балха [304] и после того вызвали в Нишапур Ахмед-и-Абд-ас-самада, и он получи везирство. Сын его Абд-ал-джаббар вернулся в Нишапур из посольства |854| в Гурган. Он одел халат на должность кедхуды Хорезма и ушел (туда).. Благодаря везирству его отца он там (в Хорезме) стал тираном и связал руки Харуна и его людей. Харун огорчался и терпение его иссякло. Его окружили плохие советчики и подстрекатели. Они принялись за дело. Е этому присоединилась смерть Сати, (? в Тег.: *** , в Кальк *** ) брата Харуна в Газне. (Ему) описали обстоятельства так, что его нарочно сбросили с крыши. А Хорасан наводнился туркменами — первыми, сельджуки тогда еще не приходили (в Хорасан). Вдобавок один астролог открыл Харуну и предсказал ему" что он станет эмиром Хорасана. Харун поверил ему и стал игнорировать предписания Абд-ал-джаббара и поступать наперекор его действиям и вести на собраниях для приема жалоб (мазалим) па его счет обидные речи, пока дело не дошло до того, что, однажды, на собрании для приема жалоб» он прикрикнул на Абд-ал-джаббара и так осадил его, что тот ушел в гневе. Вступились посредники и был заключен неискренний мир. Абд-ал-джаббар жаловался (эмиру), но отец не мог ему помочь, так как эмир Мас'уд не слушал ничьих слов, (направленных) против Харуна, а с везиром он был в плохих (отношениях). Харун захватил дороги, так что пи у кого нахватало смелости написать что-либо в ущерб его положению, а сахиб-берида он подкупил, чтобы тот писал донесения по его (Харуна) желанию.

Дело его (Харуна) оставалось в секрете, пока он подготовил 2000 гулямов с лишним. (Тогда) он завел и зонт, и черное знамя и (захватил) прерогативы султанской власти. Абд-ал-джаббар и его люди остались без дела. Стали прибывать войска Со всех сторон. Послы его (Харуна) постоянно направлялись к Али-тегину и другим эмирам, и дело бунта начало преуспевать. Туркмены и сельджуки стали с ним заодно, так как каждый год (у них) было в обычае приходить из Нура Бухарского в Андаргаз (***) (По-видимому, искажение; м. б. Дарган) и некоторое время быть (там).

|855| [Отношения между Харуном и Абд-ал-джаббаром, говорится, далее, дошли до того, что последнему пришлось скрываться в подземелье у некоего Бу-Саида-Сахля (1 раджаба 425 =22 V1034). Обеспокоенный исчезновением Абд-ал-джаббара, Харун приказал разыскивать беглеца по всем дорогам. По улицам прошли глашатаи, крича, что тот, в чьем доме найдут Абд-ал-джаббара, будет «разрублен надвое». Дом Бу-Саида, на который было подозрение, подвергся обыску и разграблению, и «каждого, кто был в связи с Абд-ал-джаббаром, истребили в корне».]

Через некоторое время после того этому падишаху (Мас'уду) стало ясно, что Харун станет бунтовщиком полностью, так как пришли известия со шпионами, что в четверг, за 2 дня до окончания ша'бана 425 г. (=18 VII 1034), Харун дал пост везира Бу-Насру Бузгуши. Вслед за тем пришло другое донесение, что в пятницу 21 рамазана 425 г. ( = 9 VIII 1034) изменили хутбу, и Харун распорядился имя своего государя выбросить и включить собственное имя.

|856| Наши шпионы принялись за дело, а также стали прибывать гонцы ходжи Ахмеда, и становилось известно все, что делал Харун. Эмир Мас'уд был весьма взволнован этим обстоятельством, так как Хорасан в смуте, и он не мог навести порядок в Хорезме. Он устроил совещание с везиром и Бу-Насром Мишканом. Были отправлены записки с царской печатью от (лица) эмира к свите (Харуна), чтобы подстрекнуть ее свергнуть Харуна. Конечно, (это) не принесло никакой пользы. [305]

Тогрул, Дауд, йинальцы и сельджуки при помощи Харуна пришли в пределы Хорезма с большим войском, палатками, верблюдами, лошадьми и баранами без числа. Он дал им пастбища и лучшие места в рабате Машэ, Шурахане и Гаухоре, (В изданиях (Кальк. и Тег.) искажено: Алаф-хоре) послал фураж, подарки и массу угощения, сказав: «Следует отдохнуть, так как я собираюсь напасть на Хорасан и подготовляю дело. Когда я тронусь в путь, вы оставите здесь обозы и пойдете впереди меня».

Там они уселись спокойно, ибо, когда умер Али-тегин, сыновей его не взлюбило это племя, и они уже не могли (оставаться) в Нуре Бухарском и той области. Между этими сельджуками и йинальцами и (с другой стороны) Шахмеликом были старинная вражда, жестокая месть и кровь. Шах-мелик держал шпионов. Когда он услыхал, что это племя расположилось там на жительство, он (выступил) из Дженда, который был его областью, засел в пустыне и на рассвете с сильным войском сделал на тех туркмен внезапное нападение. Они были застигнуты врасплох. Он напал па них в месяце зу-л-хидже 425 г., спустя 3 дня после праздника азха (жертвоприношения), (Т. е. 13 зу-л-хиджа (= 29 X 1034) и нападение (было) чрезвычайно жестокое. Убили около 7-8 тысяч всадников из них (туркмен) и захватили много золота, лошадей, пленников. Беглецы из Кезхарэ (В Кальк.: *** , вероятно, также следует читать Гаухоре; в Тег.: *** (? — ***) — «Переправа Хорезма» (м. б. «переправа Гаухоре») переправились через Джейхун по льду и по воде, так как была зима, и ушли в рабат Намак, имея голых (не оседланных) лошадей. Против рабата Намак было большое селение, (в |857| котором) было много людей. О тех беглецах там услыхали. Молодые люди взяли оружие и сказали: «Пойдем и убьем их. Пусть мусульмане освободятся от них». Был один девяностолетний старик, он пользовался популярностью среди тех людей, и его почитали. Он сказал: «О молодые люди! Остерегайтесь бить битого, который у вас ищет защиты. Они уже сами (по себе) побиты, ибо у них не осталось ни жен, ни детей, ни (близких) людей, ни скота». Они остановились и не пошли.

Когда известие об этом было получено Харуном, он очень опечалился, но не показал вида, что (это) ему очень неприятно. Он послал втайне человека к сельджукам, дал обещания и сказал: «Собирайтесь и приведите других людей, потому что я стою на том же, на чем с вами положил». Они также успокоились вследствие этого послания и из рабата Намак возвратились к (своим) обозам, а большая часть детей, снаряжения, оружия и скота пропала и немного осталось. Они стали устраиваться, и другие люди снова пришли туда. (В Кальк. Пропуски) С другой стороны Харун отправил посла к Шахмелику и всячески упрекал его: «Пришел ты и племя, которое находилось в союзе со мною и было моим войском, разгромил. Если они вначале нанесли тебе такую обиду, то ты уже отомстил им. Теперь следует увидеться со мною, чтобы заключить договор — тебе со мной, а мне с тобой. И мы постараемся уничтожить обиду и неприязнь, какая между тобой и сельджуками, так как я имею в виду более важные дела и хочу захватить Хорасан».

И Шахмелик ответил: «Весьма правильно.Я буду на этой стороне р. Джейхуна, ты же трогайся в путь и остановись на той стороне |858| (Джейхуна), чтобы послы начали переговоры и то, что следует положить, пусть будет положено. Когда договор будет заключен, я приплыву на лодке к середине Джейхуна, и ты приплывешь также, и мы увидимся, и мы дадим тебе сильный отряд из своих собственных людей, чтобы в этом деле, которое ты предпринимаешь, они тебе помогли. Я же возвращусь в Дженд. Однако условие таково, что ты не говори со мною о мире относительно сельджуков [306] потому что между (этими) двумя партиями кровь и меч. Я буду драться (с ними) до тех пор, пока (не увижу то), что будет обнаружено божественным предопределением».

Харун, успокоенный этим ответом, приготовился к путешествию и свиданию в сопровождении большого и приведенного в порядок войска, приблизительно в 30 000 всадников и пехотинцев, многочисленных гулянок; и громадной свиты. Так было (много), что невозможно себе и представив За 3 дня до окончания месяца зу-л-хиджа 425 г. (= 13 XI 1034) он остановился лагерем на берегу реки напротив Шахмелика. Когда Шахмеда увидел такое снаряжение и такие военные средства, он испугался и сказал своим приближенным: «Большое дело выпало нам. Мы (уже) отомсти своим врагам. Правильно поступить — это сделать неискренний мир., и возвратиться, потому что не следует быть ошибке. Большое счастье, и между нами этот Джейхун». Они сказали: «Именно так следует сделать»;.

Затем стали уходить и приходить послы с той и другой стороны. Заключили договор, приехали на середину Джейхуна, свиделись и быстро разъехались. Вдруг в полночь, не извещая Харуна, Шахмелик двинулся, направился через пустыню в Дженд и свою область и ушел с поспешностью. Харуну пришло известие, и он сказал: «Этот человек — большой враг. Пришел в Хорезм и побил сельджуков. Виделся с нами — и был заключен пир. Кроме как зимой, когда пустыня лежит под снегом, из Дженда |859| невозможно притти сюда. Я же направляюсь в Хорасан и имею большое дело. Когда я отсюда уйду, мое сердце по крайней мере будет спокойно».

Сказали: «Именно так». Харун также повернул обратно и возвратился в Хорезм. Он занялся усиленными приготовлениями к походу. Люди со всех сторон направлялись к нему: из куджатов, джаграков и хифчаков. (В обоих изданиях: ***; ср. выше, стр. 234, прим. 6) Он пришел с большим войском и сельджукам дал помощь лошадьми и оружием, чтобы они стали сильнее, и дал приказ поселиться им в Даргане, (В обоих изданиях: *** ) который находился на границе Хорезма, и ожидать: когда он сделает 5-6переходов от Хорезма, 3-4 тысячи всадников того племени пусть выступят и иаправятся к Мерву в качестве авангарда, а он пойдет следом за ними.

[Когда лазутчики и шпионы послали эмиру Мас'уду донесения о событиях в Хорезме, эмир устроил совещание с Бу-Насром Мишканом и везиром Ахмед-и-Абд-ас-самадом, чей сын, Абд-ал-джаббар, скрывался в подземелье от Харуна. По сообщению везира, его сын для убийства Харуна подкупил восьмерых наиболее приближенных к нему гулямов — |860| оруженосца, зонтоносца, знаменосца и других. Убийство было совершено, как это уже описывалось раньше, по заранее составленному плану, в 3 фарсахах от города, во время выступления хорезмского войска в Хорасанский поход (2 джумада II 426 = 14 IV 1035). Войско воротилось назад. Харуна, еще живого, привезли в город. Через 3 дня он умер.

|861| Когда в городе распространился слух о смерти Харуна, все пришли в смятение. Шакяр-хадим взял брата Харуна Исмаила, носившего прозвище Хандан, и со всеми гулямами выехал из города (20 джумада II = 2 V). Абд-ал-джаббар, сидевший в подземелье, направился во дворец, несмотря на предостережения Сухейля, который советовал ему повременить и дождаться султанского войска. Он сел на слона, выехал на площадь л велел бить в барабаны. Тогда к нему стали сбегаться все его люди, до сих пор также прятавшиеся в укромных местах. В это самое время |862| Шакяр-хадим внезапно воротился в город во главе 500 гулямов. Никто не осмелился вступиться за Абд-ал-джаббара. Он был стащен со слона и убит. Его свита была перебита также. Правителем Хорезма стал брат Харуда Хандан. [307]

Когда эмир и везир получили сообщения о событиях в Хорезме, последний, подчиняя родительские чувства политическим интересам, посоветовал эмиру «повлиять на мальчика советом». Однако оказалось, что фактически |863| власть находится в руках Шакяр-хадима, а «этот мальчик занят едой и охотой, и никто о нем не вспоминает». Эмир не знал, что делать с Хорезмом, так как и без того имел массу забот с Хорасаном, Реем и Хиндустаном.]

Когда дело Хорезма и Харуна обернулось таким образом, сельджуки совсем упали духом (в беспокойстве) за свое дело. Они не могли ни итти в Бухару, так как Али-тегина уже не было в живых, и власть захватили его сыновья и ничтожные люди, ни оставаться в Хорезме из страха перед Шахмеликом. И они приняли решение итти из Хорезма в Хорасан, чтобы прибегнуть к покровительству (Мас'уда). Люди были подготовлены. Внезапно они двинулись и переправились через реку. В тот день всадников, которые переправились через реку, было 700 (Тег.: «900») человек. Вслед за тем к ним присоединилось много народу, и они разграбили Амуй, прошли мимо Мерва и пришли к Несе и (здесь) уселись, в то время как мы возвращались из Амуля и Табаристана и пришли в Гурган, как описано в истории, обстоятельно изложенной, (где показано), каким, образом происходили события. А эта глава о Хорезме полезна (в том отношении), что выяснится причина |864| этих событий: почему сельджуки ушли из Хорезма и пришли в Хорасан, и (почему) дело их имело успех. Шахмелик отправил к Исмаилу в Хорезм посла и заявил:

«Харун усилил сельджуков, которые были моими врагами и которых я разбил, обезлюдил и обратил в ничто, (вследствие чего) они оказались без крова и пристанища. Он сделался неблагодарным и посягнул на государя его области, намереваясь поставить их (сельджуков) в авангарде. Но господь не одобрил (этого), и с пил случилось то, что случилось. Теперь сельджуки пошли в Хорасан. Если у меня с Харуном был договор, то (теперь) с ним покончено, и теперь между мною и вами меч. Я иду. Будьте готовы, так как я завладею Хорезмом и вас, неблагодарных, выброшу. А когда покончу с вами, пойду в Хорасан и сельджуков, моих врагов, совсем уничтожу в услугу и угоду султану. Я знаю, что тот государь не пожалеет для меня этой области, так как я окажу (ему) такую (большую) услугу — выброшу врага из его области».

[Эта мысль была внушена Шахмелику везиром Ахмед-и-Абд-ас-самадом, который хотел отомстить Хандану и Шакяр-хадиму за смерть своего сына Абд-ал-джаббара. Хандан и Шакяр отпустили посла Шахмелика с суровым и не менее гордым ответом.]

Они сказали: «Мы готовы. В любое время, когда (вам) захочется, можете приходить. Оплошность Харуна заключалась в том, что он бросил па тебя (милостивый) взгляд, имея при себе такое громадное войско, (в то время как) ты (был) слаб. Он допустил (то, что) сельджуки, которые были его мечом, не уничтожили тебя (а оставили жить), почему теперь ты и видишь такой |865| (вздорный) сон»... [1 мухаррама 428 (.= 25 X 1036) Хандан и Шакяр-хадим арестовали везира Бу-Насра Бузгуши по той причине, что он проявил себя, как сторонник газневидского правительства. Пост везира хорезмского правительства занял Бу-л-Касим Искафи.]

Когда дело сельджуков стало преуспевать (и дошло до того), что дни разбили хаджиба Сюбаши, эмир устроил совещание с везиром и сказал: «Нахальство сельджуков переходит границу и меру. Область Хорезма следует дать Шахмелику. Пусть он удовлетворится этим стремлением, выгонит этих неблагодарных и овладеет Хорезмом — с его пришествием туда у нас перестанет болеть голова и от хорезмийцев, и от сельджуков». [308]

Везир сказал: «Государь весьма правильно рассуждает». И написали указ на имя Шахмелика, и к нему присоединили богатый халат, и (отправили) Хасана Табани, который был (одним) из наиболее надежных слуг двора и ходил в посольствах — старик хитрый и ценимый (при дворе). К нему прикомандировали несколько всадников, и он отправился с халатом, указом и разрешительными письмами. И прошло долгое время, послы приходили и уходили, многими речами обменялись Шахмелик и хорезмийцы. Шахмелик говорил и приводил доказательства, что эмир Мас'уд — эмир по праву, по приказу эмира правоверных. «И он дал мне эту область. Эту область вы очистите». Хорезмийцы же отвечали, что они никого не знают, область принадлежит им и что ее придется брать у них (только) мечом и (для этого) нужно притти (самому), а там — что определит бог и кому будет рука (владеть ею).

Шахмелик остановился с многочисленным войском в равнине, которую |866| называют Асиб, и построился против Исмаила, Шакяр-хадима и алтунташцев. В пятницу, 6 джумада II 432 г. (= 11 II 1041), произошло между ними сражение, (продолжавшееся) 3 суток, так что завертелась кровавая мельница. Масса людей была убита с той и другой стороны.

[По свидетельству участника кампании, Хасана Табани, впоследствии рассказывавшего автору, сражение было таким кровопролитным, что ему не доводилось видеть ничего подобного, хотя он и участвовал с эмиром Махмудом во многих сражениях. Наконец, сражение окончилось в пользу Шахмелика. Хорезмийцы бежали и приготовились к защите городских стен. Шахмелик пробыл в одном рабате в течение 15 дней, пока не похоронили убитых и не выздоровели раненые. Недолго державшиеся хорезмийцы стали просить мира и предложили контрибуцию. Однако Шахмелик не удовлетворился контрибуцией и заявил притязание на самый Хорезм. «По приказу наместника эмира правоверных, (Т.е. Мас’уда) — сказал он, — Хорезмская область принадлежит мне». Когда к Шахмелику прибыли подкрепления, хорезмийцы совсем упали духом. К тому же послам удалось запугать Исмаила, Шакяр-хадима и партию Алтунташа султанским войском, и хорезмийцы раскололись па два лагеря.]

|867| Исмаил с Шакяром, своими приближенными и алтунташцами в субботу, 22 раджаба 432 г. (= 28 III 1041), бежали из Хорезма, чтобы отправиться к сельджутам, которые были с ними заодно. В тот день, когда Исмаил бежал, Шахмелик отправил за ним в погоню войско, которое дошло до границ и не нашло их. Шахмелик оставался за стенами города 21 день, чтобы (дать время) делу улечься. Город успокоился, и те, которым нужно было явиться, явились на поклон и к покровительству (государя). Когда Шахмелик узнал, что дело устроилось, он вошел в город и уселся на царство. В четверг в половине месяца ша'бана 432 г. (= 20 IV 1041) устроили раздачу (денег и подарков) и убрали город. Смута прекратилась. В пятницу, на другой день, он пришел в соборную мечеть с большим количеством вооруженных всадников и пехотинцев и громадною свитой. Прочитали хутбу с именем эмира правоверных, (с именем) султана Мас'уда и затем с его именем. Из числа удивительных вещей следует услышать, что, когда там читали хутбу с именем эмира Мас'уда, его уже незадолго до того убили в крепости Гири.

Сельджуки не были верны Исмаилу, Шакяру и Алтунташу. Некоторое время они оказывали любезности, а под конец и прекратили, бог знает по какой причине. Все алтунташцы потеряли всякую силу и пали. Я расскажу в (следующей книге об) эпохе эмира Маудуда, каково стало положение Хорезма и Шахмелика (и доведу повествование) до того времени, когда

Шахмелик, добиваясь махмудского государства, попал в руки сельджуков и погиб и как женщины и дети их попали в руки бунтовщика.

(пер. под ред. А. А. Ромаскевича)
Текст воспроизведен по изданию: Материалы по истории туркмен и Туркмении, Том I. VII-XV вв. Арабские и персидские источники. М.-Л. АН СССР. 1939

АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ

ИСТОРИЯ МАС'УДА

1030-1041

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Деятельность Абу-л-Фазла Бейхаки (По техническим причинам имена собственные, географические названия и термины на восточных языках переданы в настоящей книге в приближенной транскрипции без применения диакритических знаков.), знаменитого дебира и главы государственного секретариата, протекала в период бурных событий, совершившихся в первой половине XI в. на обширном пространстве от Кашмира до областей Персидского Ирака, от Хорезма до р. Инда, где в течение нескольких десятилетий огнем и мечом было создано громадное государство под властью династии Газневидов. Едва успев подняться до апогея величия, это раздираемое классовыми противоречиями и освободительной борьбой покоренных народов государство, спустя полстолетия с его основания уже утратило свое могущество под неудержимым натиском объединенных туркменских племен. Эту очень недолгую, но весьма знаменательную эпоху ¹ отобразил в своем историческом сочинении Бейхаки.

С той поры прошло 900 лет. Не много материальных следов осталось от эпохи первых Газневидов: одинокие развалины дворцов и мечетей, остатки мавзолеев и крепостных сооружений ², разбросанных на территории исчезнувшего государства, небольшое количество реалий, собранных в музеях. Счастливей оказались письменные памятники духовной жизни. Из созданных в то время произведений великих ученых Абу Али ибн Сины и Абу Рейхана Бируни и других сохранились до наших дней главнейшие. Уцелел и начатый несколько ранее мировой шедевр «Шах-наме» Фердовси и сравнительно большое количество стихов плеяды придворных поэтов султана Махмуда, сына его Мас'уда и их вассалов, хотя из общей массы литературы в стихах и прозе, появившейся на свет в первой половине XI в., это составляет лишь небольшую часть, прочее погибло. [6]

Пострадал, к сожалению, и написанный в начале второй половины того же столетия выдающийся труд Абу-л-Фазла Бейхаки: от него до нас дошло только около трети, все остальное было утрачено еще очень давно. Однако и уцелевший фрагмент свидетельствует о том, что автор совсем не напрасно указал в своей книге на ее внутренние достоинства. Она бесспорно является самым замечательным историческим трудом не только для своего времени, но и для более позднего средневековья, за исключением разве двух известных книг Та’рих-и-Джахан-гушаи Алааддина Ата Мелика Джувейни и Джами ат-таварих Фазлаллаха Рашидаддина, знаменитых историков монгольского периода.

Абу-л-Фазл не был зачинателем историографии на языке классического периода таджикской и персидской литературы. Исторические книги на языке фарси-дери писали уже давно, и для сочинения подобного рода произведений к годам его жизни уже установился определенный канон, строго лимитировавший их содержание в соответствии с пониманием исторической науки в те времена. Выработался и особый стиль исторического повествования на языке фарси, сжатый, сухой и бесстрастный, лишенный риторических прикрас. Суть содержания исторических книг, существовавших в его пору, Абу-л-Фазл охарактеризовал довольно метко. «В историях, — пишет он, — читают, что такой-то царь отправил такого-то военачальника на такую-то войну и что в такой-то день сразились или помирились и что этот побил того, а он сего, и на этом они разошлись».

И в самом деле, историография в странах Среднего Востока даже после арабского завоевания еще долгое время ограничивалась, главным образом, описанием жизни монархов и рассказами о походах и сражениях. Народные движения, охватывавшие огромные пространства, изображались в искаженном виде, с позиций господствующего класса. Что же касается быта народных масс или политического и экономического состояния того или иного государства, то эти вопросы писатели исторических хроник, за весьма редкими исключениями, обходили молчанием, как материю низкую, недостойную внимания читателей, которыми были преимущественно представители феодальной знати, по заказу и ради которой сочинялись исторические книги.

Совсем иначе понимал смысл и задачи бытописания Абу-л-Фазл Бейхаки. «В прочих историях, — замечает он, сопоставляя свой труд с аналогичными сочинениями других авторов, — нет такой пространности, ибо они смотрят на события проще и упоминают лишь небольшую их часть». Существовавшая в ту пору историография перестала удовлетворять Абу-л-Фазла и он, нарушая привычный канон, внес в нее ряд новшеств, которые сразу же доставили его труду превосходство над произведениями старых хронистов. Тем не менее, он все же [7] оставался сыном своего века: превозмочь целиком исстари сложившуюся в историографии традицию он не мог. В сохранившейся части его «Истории», посвященной правлению султана Мас'уда, центральной фигурой от начала до конца является названный султан в окружении ближайших советников и высших государственных чиновников. Но и тут есть черта, которая отличает нашего автора от обычного типа придворного летописца, пишущего приукрашенную историю своего повелителя ради прославления его, в чаянии получить за то награду побогаче. Абу-л-Фазл заинтересован, как будто, больше в том, чтобы труд его сделался достоянием грядущих поколений, чем его современников. «Цель моя заключается не в том, — пишет он, — чтобы рассказать людям нашей поры о жизни султана Мас'уда; они его видели и осведомлены... Моя цель состоит в том, чтобы написать достойную летопись и возвести величественное здание, так что