Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962 3 страница

В час предзакатной молитвы, когда Абдаллах пошел во дворец и приема не было, он написал записку Собранию халифата ⁷⁹ : «Государь, повелитель верующих, как подобает великодушию и мягкости его, дал указание, дабы тот провинившийся слуга, которого воскресило прощение повелителя верующих, то есть Фазл, сын Раби, являлся на поклон во дворец. Все слуги вследствие этого великодушного взгляда, коим [повелитель верующих] удостоил [провинившегося слугу], возымели большие надежды. Каково же теперь высочайшее повеление, в каком чине полагать мне его при дворе, покуда он не вступит на службу престолу халифата?» Когда личный служитель доставил записку Ма'муну, — а таких записок Абдаллах по государственным делам писал множество в такое время, /32/ когда не бывало приема, и получал ответы, [65] написанные Ма'муном собственноручно, — на нее пришел ответ такого рода: «О Абдаллах, сын Тахира, повелитель верующих ознакомился с тем, что ты написал насчет Фазла, сына Раби, бессовестного, вероломного злоумышленника. Ему оставлена жизнь, а он жаждет еще повышения в чине. Считать его в самом низком чине, как считают безвестных ексуваров. Вот и все!»

Получив такой ответ, Абдаллах, сын Тахира, опечалился весьма. Записку с ответом на обороте он через одного из своих верных людей совершенно тайно переслал Фазлу и сообщил ему на словах: «Вот, дескать, какого рода получен ответ. Хорошо было бы, чтобы Фазл пришел ранним утром и сел в том месте, которое я прикажу приготовить, и само собой, об этом больше не стоит говорить и справляться, потому что нельзя знать, не произойдет ли, боже упаси, беды. Государь милостив и совестлив. Увидев, он, может быть, не одобрит, что ты состоишь в таком невзрачном чине, и со временем дело поправится». Когда доверенный человек пришел к Фазлу, передал ему сообщение, и тот ознакомился с запиской и ответом, Фазл передал: «Повинуюсь любому приказу. То, в чем мое благо, ты видишь лучше. Распоряжайся, ведь ты Абдаллах, я же дальше этого не пойду». Абдаллах приказал в первом халифском серае, в суффе, сделать шадурван и постлать несколько [ковров] махфури: он решил посадить в той суффе Фазла, сына Раби, до [начала] приема. Через эту суффу нужно было проходить в другие сераи, — а сераи были отведены чиновным лицам из [числа] дежурных [хаджибов] и военных, — покуда не доходили до помещения везира и старшего хаджиба. В силу указа повелителя верующих [Абдаллах] устроил для Фазла место в прихожем серае ⁸⁰ и объявил ему, чтобы он пораньше утром, /33/ еще до света, сел в той суффе под шадурваном. Когда наступил день и люди начали сходиться, все проходившие через первый серай, завидев Фазла, сына Раби, поневоле подходили к нему и кланялись со всей почтительностью, потому что видели его раньше в величии, почете и внушавшим страх. Они смотрели на него с большим почтением и уважением. А он каждого тепло спрашивал [о здоровье] и извинялся, покуда они проходили мимо него. Когда [начали] появляться вельможи, столпы [халифата], именитые лица и хаджибы, то каждый таким же образом, в меру своего [достоинства], тепло его расспрашивал и считал себя обязанным [изъявить ему] почтение и уважение. Старший хаджиб Абдаллах, сын Тахира, приветствовал его больше всех, оказал ему внимание, извинился за то, что посадил его в прихожем серае, что было [сделано] в силу указа, и обнадежил, что все, что ему удастся достигнуть для него в смысле благосклонности и доброго слова [Ма'муна], он ничего не упустит сообщить. И он прошел дальше и удалился в свою комнату до начала приема. [66]

Когда повелитель верующих открыл прием, все вельможи, как-то: сановники, столпы державы, хаджибы и сипахсалары, простые люди и знатные вышли и встали в соответствии с их достоинством и чином, [затем] сели и затихли. Старший хаджиб Абдаллах, сын Тахира, предстал перед повелителем верующих и доложил: «Слуга [твой] Фазл, сын Раби, согласно указу явился. Как было велено, я поместил его в прихожем серае и степень его полагаю низкой. Будет ли повеление привести его?» Повелитель верующих на мгновение призадумался, и его мягкость, великодушие и добрый нрав побудили его распорядиться привести Фазла. Абдаллах, сын Тахира, приказал одному хаджибу привести его. Явившись в присутствие халифа, Фазл строго исполнил требования [обряда] поклонения, скромности и покорности. Он попросил извинения за свои безмерные преступления и, обливаясь слезами, молил о прощении. Его величеству халифу стало совестно, он смилостивился и отпустил совершенные им преступления, простил его и удостоил степени целования руки.

Когда прием закончился и все разошлись по своим местам, Абдаллах, сын Тахира, взяв себе в помощники везира в деле Фазла, сына Раби, обратился к милости его величества халифа, чтобы расположить его к нему. И [халиф] повелел назначить Фазлу место в серае, где сидели вельможи, и обнадежить его насчет покровительства и благоволения. /34/ В тот же час Абдаллах, сын Тахира, вышел от халифа и пожалование, которое соизволил [сделать] халиф, довел до его сведения, определил его достоинство и подал надежду на дальнейшую поддержку. Фазл благодаря этому ожил и сел отдохнуть на том месте, кое ему назначил Абдаллах, сын Тахира, покамест Абдаллах, сын Тахира, не закончит дел в присутствии халифа и не наступит время удалиться из халифского дворца и ехать домой.

Фазл, сын Раби, продолжал еще находиться в халифском дворце, когда Абдаллах, сын Тахира, вышел, [чтобы отправиться домой]. Фазл поехал его проводить. Абдаллах потянул за поводья [коня], остановился и стал извиняться и упрашивать не провожать его. Но тот никак не отставал и доехал с ним повод к поводу до дверей его дома. Подъезжая к дому, Абдаллаху стало очень совестно перед Фазлом, сыном Раби, и он смущенно стал [опять] извиняться и уговаривать его вернуться. Фазл, сын Раби, сказал ему: «Ты оказал мне столько покровительства, милости и великодушия, сколько мог оказать в силу своего происхождения, благородства и человечности. Я не нашел в мире сделать более достойного за твои труды, как проводить тебя бок-о-бок от халифского дворца до твоего дома. Клянусь господом богом, велик он и всемогущ, что с тех пор, как живу, я даже с халифами не ездил повод к поводу. И вот я поехал бок-о-бок с тобой ради того, чтобы отблагодарить тебя за благородную услугу, что ты мне [67] оказал». Абдаллах ответил: «Да, это так, как ты говоришь ⁸¹. Эту великую награду, которую ты жалуешь мне, я принимаю сердцем и оком и весьма признателен за нее и я сберегу ее как честь для моего дома».

Фазл, сын Раби, повернул коня и направился домой. Околоток и серай свой он застал полным вельмож и знатных людей столицы. Он сел на свое место, просил извинить его и отпускал и удерживал гостей до самой ночи. И Абдаллах, сын Тахира, приехал в час предзакатной молитвы, поздравил его и удалился. Рассказ пришел к концу, и умный человек, который над ним поразмыслит, поймет, каковы вельможи в наше время ⁸².

/35/ А теперь о записках. В то время, когда Ма'мун находился в Мерве, а Тахир и Харсама сжимали [в тисках] его брата Мухаммеда, сына Зубейды, шла упорная борьба и время тянулось; багдадские предводители, вельможи и разных сословий люди ⁸³ сблизились с Ма'муном и писали [ему] записки. Ма'мун приказал эти записки сложить в несколько корзин и хранить. Точно так же [поступил] Мухаммед. А когда Мухаммеда казнили и Ма'мун прибыл в Багдад, казначеи те записки, что велел хранить Мухаммед, принесли к Ма'муну и доложили об обстоятельствах, [связанных] с этими записками, которые писали из Мерва. Ма'мун уединился со своим везиррм Хасаном, сыном Сахля, и рассказал ему о своих и брата его корзинах с записками и спросил, что же с ними делать. Хасан ответил: «Предателей обеих сторон надобно удалить». Ма'мун рассмеялся и сказал: «О Хасан, ведь в то время в двух державах не оставалось никого, кто бы не ушел, не примкнул бы к врагу и нас не покинул. Нас было два брата и оба имели право притязать на престол; царства, а эти люди не могли знать, что произойдет между нами, и думали [только] о своем благополучии. Но что они ни делали, все было ошибкой, ибо слугам надлежит хранить доверие. Никто не нанес ущерба правде. Поскольку господь бог, велик он и всемогущ, халифат отдал нам, мы пренебрежем этим и никому не причиним сердечных мук». Хасан промолвил: «Государь прав в своем великодушном мнении, а я не прав. Дурной глаз прочь!» Потом Ма'мун приказал принести корзины и положить их на костры, чтобы записки сгорели. Люди мудрые поймут, в чем соль этого рассказа.

Оба рассказа кончились и, следовательно, я возвращаюсь к [прерванной] истории. Цель приведения этих рассказов заключалась [в желании] украсить эту «Историю» и [еще в том], чтобы каждый кто умен и уму его помогает какая-нибудь доблесть, /36/ и кому судьба оказывает содействие и возвышает его господство, ухитрился бы посредством принуждения [себя], постепенно и по порядку, еще больше поднять свое достоинство, а не внушать себе, что трудно, деcкать, [68] достигнуть той степени, которую обрел такой-то, — иначе он станет тугодумом и лентяем — или [внушать себе], как, мол, возможно постичь такую-то науку, которую знает такой-то. Наоборот, он должен приложить все свои душевные силы, чтобы достигнуть той степени и [познать] ту науку, потому что было бы большой бедой для человека без образования, которого господь, велик он и всемогущ, одарил высокими помыслами и острым умом и который в силах достигнуть некой степени и [может] изучить некую науку, [если] бы он не отдался этому и бессильно отступил. Очень хорошо сказал на этот счет один из больших людей:

*Я не вижу в пороках людей ничего [хуже],
Чем отказ способных от того, что они в силах исполнить*.

Польза от книг, рассказов и жизнеописаний [людей] минувших [времен] в том, чтобы их мало-помалу читали и извлекали [из них] что нужно и пригодно. *А Аллах волен [оказать] помощь свою*.

* * *

Когда эмир Шихаб ад-довле, да будет им доволен Аллах, выступил из Дамгана, он соизволил приказать [написать] письма хорасанскому сипахсалару Гази, а [также] казням, вельможам, рейсу и амилям, что он-де пришел, и надобно, чтобы дела правили так-то. А хаджибу Гази, кое-какое доброе дело которого уже обнаружилось и оказало большую услугу, за что он обретет весьма славный плод, надлежит, мол, явиться к нам на служение с войсками как с теми, кои у него были, так и с новыми, кои он соберет, все снаряженные и в полном вооружении. И да будет [ему] ведомо, что тех людей, коих он наново завербовал, надлежит содержать таким именно образом, как он рассудил и поступил, и [пусть им] будут милости и льготы. Кормовое довольствие, которое надлежало заготовить рейсу и амилям, мы, мол, считаем уже лежащим наготове. А коли в чем-либо есть непорядок, то немедля надобно исправить, потому-де, что приезд наш весьма близок. /37/ По получении писем со спешным хейльташем хаджиб Гази и прочие принялись еще ревностней за работу и то, что еще не было сделано, сделали полностью ⁸⁴, а всякую трудную задачу, которая становилась сомнительной, исполняло воинство ⁸⁵ .

Здрав и невредим, сопровождаемый успехом, эмир Мас'уд прибыл в округ Бейхак ⁸⁶. Хорасанский сипахсалар Гази с большим войском выехал для торжественной встречи его, как следует все украсил и приготовил. Эмир стоял на холме, Гази выступил вперед и троекратно облобызал землю. Эмир приказал оказать ему честь, и его поддерживали под руки, покуда он всходил на холм. Он поцеловал [69] стремя эмира. Эмир сказал: «То, что лежало на тебе, ты совершил, то, что лежит на нас, сделаем мы. Сегодня мы жалуем тебя сипахсаларом, а когда здравы и невредимы прибудем в Нишабур, ты будешь награжден достойным халатом». Гази еще три раза облобызал землю, и сипахдары [громким голосом] вызвали коня ⁸⁷ сипахсалара и посадили [его] верхом. Он остановился поодаль от эмира, подозвал накибов и сказал: «Надобно передать войскам, чтобы приготовились к смотру и прошли мимо [эмира], дабы государь поглядел на них, а предводители и вожаки ⁸⁸ пусть приветствуют получше». Накибы помчались, объявили и передали. Раздался барабанный бой, звуки труб и громкий клич воинов. Сначала многочисленные коноводы вели [заводных коней] с полным вооружением, в конских боевых доспехах, [за ними] шли гулямы в снаряжении, со значками и короткими копьями, собственный хейль [эмира] из множества конных и пеших, а вслед за ними, один за другим, хейли серхенгов, весьма хорошие и сполна вооруженные. Хейль за хейлем проходил мимо, а серхенги лобызали землю и останавливались. Покуда не прошли все, заняло время от позднего утра до пополуденной молитвы. Потом эмир милостиво обратился /38/ к сипахсалару Гази и серхенгам, сказал им любезные cлова и спустился с холма.

На другой день он выехал верхом и направился в город. Расстояние было в три фарсанга. [В течение времени] между двумя молитвами он находился в движении и доехал до Хабгаха. В Нишабуре осталось немного народу: все вышли [из города], чтобы [исполнить] обряд встречи и поглядеть на зрелище. [Встречавшие] выражали добрые пожелания, и чтецы Корана читали Коран. Эмир, да будет им доволен Аллах, говорил каждому вельможе любезные слова, особенно казию, имаму Са'иду, который был его учителем. Жители жаждали этого государя, и день выдался такой, какого никто не запомнил. Когда [эмир] доехал до окраины города, он повелел отпустить народ, затем потянул к саду Шадьях и счастливо там расположился десятого числа месяца ша'бана сего года ⁸⁹. Здания Шадьяха украсили разноцветными коврами, принадлежавшими также и везиру Хасанеку, из [числа] тех ковров, которые приготовил Хасанек для этих зданий, подобных которым никто не запомнил. Людей, которые их видели здесь, я записал, чтобы они [это] засвидетельствовали для меня.

На другой день в Венечной суффе ⁹⁰, посередине сада, эмир воссел на престол и открыл прием, прием очень торжественный. Множество гулямов стояло, [начиная] от края суффы до отдаленного места, бесчисленные сипахдары и мертебедары стояли до ворот сада, а в поле — много конных. Явились на поклон родичи и свита, [некоторые] сели, [некоторые остались] стоять. [Эмир] приказал, чтобы сипахсалара посадили. Вошли казии, факихи и улемы, принесли [70] поздравления, [выразили] соболезнование и похвалу эмиру, да будет им доволен Аллах. Такой прием, какой он оказал казию Са'иду ⁹¹ , /39/ Бу Мухаммеду, сыну Али, Бу Бекру, сыну Исхака, сына Махмашада Керрами ⁹², он не оказал никому другому. Потом, обратившись лицом ко всем, он промолвил: «Этот город очень счастливый, я люблю его и его жителей. То, что вы сделали из любви ко мне, не сделали ни в одном городе Хорасана. Перед нами большое дело, насколько видно, оно весьма скоро разрешится по милости господа бога, да славится поминание его. Когда с ним будет покончено, наши взоры обратятся на хорасанцев, и особо большое внимание будет уделено сему городу. Ныне же мы повелеваем, чтобы немедленно уничтожили новые хасанековы. правила и чтобы производство дел в Нишабуре при судебных разбирательствах и иных, вели по старинным правилам, ибо то, что сделали Хасанек и его люди, до нас дошло еще в то время, когда мы пребывали в. Герате, и мы этого не одобрили, однако [тогда] было не до разговора. За то, что они содеяли, возмездие само придет к ним. Два: раза в неделю будет [происходить] разбор жалоб ⁹³. Собрание для разбора жалоб и двери дворца открыты для каждого, у кого есть жалоба. Надлежит прийти и без стеснения доложить ее, дабы оказано было полное правосудие. Помимо [собрания для] разбора жалоб, есть еще при дворе хаджиб Гази, сипахсалар, и еще другие есть доверенные [наши] люди, надлежит приходить к ним во дворец и в диван и рассказывать им про свои дела, дабы они сделали то, что надобно сделать. Мы дали указ, чтобы сегодня же осмотрели тюрьмы и сняли оковы с ног узников, чтобы спокойствие от прибытия нашего распространилось на все сердца. Впредь, ежели кто-либо пойдет по пути безрассудства и насилия, тот получит по заслугам».

/40/ Когда присутствовавшие выслушали эти царские слова, они очень возликовали и пожелали добра [государю]. Казий Са'ид сказал: «Султан в этом собрании удостоил [нас] такого правосудия и благодеяния, что никто не находит слов. Есть у меня нужда одна, коли будет дозволено сказать [ее] ради благословенного дня и счастливого собрания». Эмир ответил: «Все, что казий скажет, то хорошо и верно». «Государь знает, — сказал [казий], — что род Микалов — древний род, в нашем городе они свои, и следы их [деяний] налицо. Я, Са'ид, по милости и воле господа бога, да славится поминание его, и по благодати знания, происхожу из рода Микалова и соблюдение законных прав его лежит на моей обязанности. Те из рода сего, кто продолжает жить, терпят большие притеснения от Хасанека и прочих, *ибо на имения их наложен арест, а вакфы их дедов и отцов тоже утратили силу и доход с них получил другое назначение ⁹⁴. Не рассудит ли эмир за благо издать на этот счет указ, достойный его благочестия и высоких помыслов, дабы множество народу из [рода Микалова], [71] пострадавшего и напуганного, [снова] зажило в достатке, вакфы оживились и доход с них был бы обращен на установленные цели» ⁹⁵. — «Очень хорошо», — ответил эмир, да будет им доволен Аллах, и тут же указал казию Мухтару, сыну Бу Са'да, чтобы вакфы, принадлежащие роду Микалову, он полностью изъял из рук захватчиков и поручил какому-нибудь верному человеку, чтобы тот нес о них заботу, собрал бы доходы с них и обратил по принадлежности ⁹⁶ . «Что же до имений, — [сказал он], — то обстоятельства их нам не ведомы, и мы не знаем, каково было высочайшее решение на сей предмет покойного эмира, нашего отца. Бу-л-Фазлу и Бу Ибрахиму, сыновьям Ахмеда, сына Микала, и прочим надлежит пойти в диван к Бу Сахлю Завзани и обстоятельно рассказать положение, дабы он доложил нам и все, что нужно, было бы приказано по [нашему] усмотрению. Казию разрешается давать такие советы, /41/ кои были бы приемлемы для всех, а когда мы уедем, вести с нами переписку». [Казий] сказал, что так и сделает и вознес хвалу [эмиру]. Все люди рода Микалова и их сродственники отправились в диван и доложили о положении, что всех, дескать, земледельцев, управляющих и богатых землепашцев ⁹⁷, всех, кого вызывали, схватывали и отбирали от них громадное имущество ⁹⁸, и все почтенные, благородные люди превратились в подлых ⁹⁹. Бу Сахль рассказал правду эмиру, да будет им доволен Аллах; им возвратили имения и они снискали [царскую] благосклонность.

В эти дни из Рея пришли письма [такого содержания]: «Когда высочайшее стремя [оттуда] двинулось в путь, один из шаханшахов ¹⁰⁰ вознамерился с многими удальцами пойти на Рей, чтобы учинить там злодеяния. Их предводитель, из остатков рода Буйе, прислал посланца к Хасану, сыну Сулеймана, а тот обратился к рейским вельможам, дескать, что следует ответить, что делать? Они сказали: «Ты помолчи, дать ответ надлежит нам». Они доставили посланца в город и три дня налаживали дело и собирали народ. Затем, на четвертый день, вывезли посла в поле и поставили на одном холме. Подошел Хасан, сын Сулеймана, со своим хейлем, готовый [к бою], и проследовал мимо. Вслед за ним [двигались] горожане, более десяти тысяч человек в полном вооружении, большей частью пешие, из числа населения города и ближайших окрестностей. Когда этот народ проследовал мимо, рейские вельможи спросили посла: «Видел?» И еще сказали [ему]: «Наш султан — Мас'уд, сын Махмуда, и мы повинуемся ему и его людям. На господина твоего и на всякого, кто без указа нашего султана сюда придет, здесь найдутся закаленные дротики и сабли. Ступай обратно и то, что видел и слышал, доложи, не обманывая, да скажи, что султан вызволил нас из рук дейлемцев, и жители Рея за эти дни узнали спокойствие, ибо избавились от вас». Посол [72] ответил: «Я так и скажу». Ему воздали должное, и он все, что видел, описал.

Горсть крикунов и крамольников, которые собрались вместе, говорили тщеславному Бунду, что простого народа, мол, бояться нечего, надобно напасть, мы-де в три дня отдадим Рей в твои руки. Протрубили в рога и двинулись на Рей. Хасан, сын Сулеймана и рейские вельможи, получив известие о том, что противник явился, /42/ выступили вместе с народом, который собрался, и с другими людьми, которые подошли, покуда приезжал и уезжал посол. Когда они сошлись друг с другом и находились близко от города, Хасан, сын Сулеймана, сказал: «Пришедший [противник] — это горсть бродяг, собравшихся отовсюду. За час времени из них можно сделать кладбище. К ним надобно послать посла и получить возможность оправдаться, что коль скоро они не уберутся, то мы перед господом богом, велик он и всемогущ, виноваты не будем за пролитие их крови». Рейские именитые люди назначили [посланцем] хатиба и отправили его к тщеславному Бунду сказать: «Дескать, не совершай [нападения], побойся бога, велик он и всемогущ, не обагряй себя кровью этой горсти крикунов, коих ты собрал. Вернись обратно, ты нам не султан и не пастырь. Впав в нужду, ты, высокого происхождения [ради], нас беспокоишь. Тебе мы дадим, должное, а перед жалкой толпой, которая с тобой, никакого, страха [у нас] нет. Говорим это для того, чтобы не лилась кровь, а за насилие ты будешь в ответе».

Хатиб поехал и передал извещение. Тщеславный Бунд и крикуны возмутились, вдруг завопили и подобно огню сорвались с места, чтобы драться. Хатиб возвратился обратно и доложил: «Они, мол, доброго ответа нам не дали, вы, дескать, теперь [сами] лучше знаете, [что делать]». Хасан, сын Сулеймана, очень хорошо приготовился [к бою] и всех расставил по своим местам, а народ, который был вооружен послабее, держал наготове. Из города к воротам стеклось более пятидесяти-шестидесяти тысяч человек. Хасан сказал рейсу и вельможам: «Назначьте людей, чтобы не позволяли простому люду выходить за городские ворота и прикажите ему оставаться в своих жилищах ¹⁰¹, покуда я с готовыми к бою воинами пойду на противника». Рейс и вельможи назначили людей и приняли эту предосторожность, а Хасан, уповая на волю Аллаха, да славится поминание его, двинулся в дело, не спеша и в порядке. Боевая пехота скрыто остановилась впереди конницы. Противник тоже подошел, и закипел сильный бой. Забытые богом ¹⁰² несколько раз, напрягая силы, нападали, однако никакого успеха не добились, ибо ряды Хасана оказались весьма стойки. Когда день стал жарче, презренных одолела жажда /43/ и они утомились. Около часа пополуденной молитвы Хасан приказал вынести вперед большое знамя и счастливо бросился с испытанной, отборной [73] конницей в наступление, ударив сам на небольшой полк противника. Знамя тщеславного Бунда захватили и противнику нанесли поражение, страшное поражение. У Бунда был отборный арабский скакун, он и еще несколько человек на добрых конях умчались, а пешая сволочь отстала среди ручьев и в оврагах. «Дайте-ка [им], — молвил Хасан, — бросьте очень стесняться много убивать, сделайте [так], чтобы впредь у них зубы притупились на Рей и они бы больше не приходили». Люди Хасана ринулись и начали разить насмерть. Горожане тоже вырвались наружу и пошли убивать. И многих перебили и захватили в плен. В час предзакатной молитвы Хасан приказал: «Прекратите убивать и брать [в плен], потому что стало поздно». Они перестали, спустилась ночь. Народ вернулся в город, а остатки побежденных, которые всюду попрятались, с наступлением ночи бежали.

На другой день Хасан сказал, чтобы доставили пленников и [отрубленные] головы. Оказалось восемь тысяч восемьсот с лишним голов и тысяча двести с лишним человек пленных. [Хасан] распорядился поставить треноги вдоль пути, по которому пришли те забытые богом, и водрузить на них головы. Соорудили [также] сто двадцать виселиц и повесили на них [часть] пленных и злодеев, которые были посильнее. Страху нагнали много. Остальных пленников освободили, сказав: «Убирайтесь, и то, что видели, расскажите. Всякий, кто мечтает [попасть] на виселицу /44/ и потерять ни за что голову, пусть приходит». Пленники ушли ¹⁰³, а жители Рея, да будет долгой жизнь государя, остались верны всему, что обещали, и нисколько не поскупились [в изъявлении] рабской преданности и любви [к государю]. Величию великой державы здесь выпала великая слава, так что ни один противник уже не возымеет намерения сюда прийти. Коль будет на то высочайшее усмотрение, то следовало бы наградить здешних вельмож за то, что они сделали, дабы служили они еще ревностней, ежели будет угодно Аллаху всевышнему».

Когда эмир Мас'уд, да освятит Аллах его дух, ознакомился с этим письмом, он весьма обрадовался и повелел трубить в рога и бить в литавры. Добрых вестников отправили обратно, оказав [им] почести, а нишабурские вельможи вышли на мусаллу вознести благодарственную молитву за прибытие эмира в Нишабур и за вновь дарованную победу. Они принесли в жертву много [скота] и раздали много милостыни. А эмиру каждый день была какая-нибудь приятная весть.

На той же неделе прибыло известие, что посол ал-Кадира биллах, да будет им доволен Аллах, находится близ Бейхака и что он [везет] с собой такие высокие пожалования, каких не помнят люди, и подобных коим ни одному государю не бывало. Эмир, да будет им доволен Аллах, по получении этой радостной вести совсем расцвел [74] и приказал приготовить послу самую достойную встречу. [Еще раньше] горожане приходили к казию Са'иду и говорили, что они, услышав о приближении эмира к Нишабуру, желали бы соорудить арки и устроить большое гулянье, [но] рейс ¹⁰⁴ ответил: «Нельзя этого делать, ибо эмира постигло великое горе со смертью султана Махмуда, да просветит Аллах его доказательство, хотя оно и желательно. Это я говорю по его повелению, — надобно отложить на другое время». [На сей раз они снова явились и сказали]: «Вот уже миновал долгий срок, дела с каждым днем все больше приходят в согласие с желанием, да к тому еще и посол приезжает из Багдада со всем, чего хотелось. Не счел бы казий возможным попросить эмира заронить радость в сердца многочисленного народа тем, что государь позволил бы и разрешил устроить великолепное торжество».

/45/ «Ладно, — ответил казий, — вы хорошо говорите и весьма своевременно». На другой день он доложил об этом эмиру и получил соизволение. Казий переговорил с рейсом, что торжество, мол, надобно устроить самое наипышное. Рейс отправился домой, вызвал старост городских околотков и базаров и сказал: «Эмир позволил вам украсить город. Надобно устроить самое пышное торжество, какое можно, дабы посол халифа понял, каков ныне наш город, и чтобы эмир еще больше полюбил этот город за то, что высокие пожалования халифа достались ему в нашем городе». Они ответили: «Слушаемся», — и удалились. И они сотворили такое дело, что никто ни в какие времена в этом роде не запомнил, так что от дорожных ворот города до базара .стояли арка за аркой и палатка за палаткой до шаристана пятничной мечети ¹⁰⁵ , где послу отделали помещение.

Когда эти дела справили и пришло известие, что посол подъехал на расстояние двух фарсангов, вышли для приема мертебедары и повели [с собой] пятьдесят заводных лошадей. Все воинство [тоже] выступило и двинулось вперед с большим поездом сановников, в безмерном благолепии, с сипахсаларом во главе. [Выехал] и другой поезд из казиев, сейидов, улемов и факихов, и третий — из придворных вельмож-обладателей пера. Они наилучшим образом проводили в город посла Бу Мухаммеда Хашими, близкого родственника халифа, в понедельник за десять дней до конца месяца ша'бана сего года. Вельможи и военачальники расстались с послом у городских ворот и разъехались по домам, а мертебедары доставили его до базара и ездили, люди бросали диремы, динары, сахар и прочее, потешники забавляли, и был такой день, какого никто не запомнил. Покуда посольский пристав разместил посла в отделанном [для него] серае, прошло время между двумя молитвами. Когда посол расположился в серае, посольский пристав распорядился сначала принести ему приготовленные сверх всякого счета и меры яства. За едой посол [75] по-арабски похвалил Нишабур, пожелал добра нашему государю и сказал, что за свою жизнь он не запомнил того, что видел сегодня. Как только посол кончил трапезу, поднесли сладкие закуски в несметном множестве и двадцать тысяч диремов серебра /46/ на баню, так что он обомлел. А эмир, да будет им доволен Аллах, поблагодарил нишабурцев.

После этого прошло два-три дня. Эмир изволил сказать, что следует, мол, привести посла и обставить [прием] с наивозможнейшим великолепием. Бу Сахль Завзани заметил: «То, что государю надлежит приказать по части двора, эмирского собрания, гулямов, мертебедаров и тому подобного, пусть велит сипахсалару, чтобы тот справил; а мне, слуге, указал бы меру, дабы я сделал, что нужно и что по моей части. [Что] читал и видел, как было при покойном султане, да будет им доволен Аллах, я скажу, чтобы справили».

Эмир одобрил и приказал позвать сипахсалара Гази. Эмир сказал: «Я велел представить посла халифа и то, что он привез из жалованных грамот, подарков, наград и титулов и о том, что здесь будет происходить, оповестить повсюду. Тебе надобно сказать воинству, чтобы оно сегодня вечером справило все свои дела и поутру в полном вооружении, в хорошем убранстве, как нельзя лучше, все явилось [сюда], дабы я приказал, что ему надлежит делать». — «В точности исполню», — ответил [сипахсалар] и удалился. То, что требовалось приказать, он приказал и дал распоряжения, какие надлежало дать. Эмир, да будет им доволен Аллах, распорядился насчет гулямов и прочего, и все справили по-царски.